Сделай сам – 2

Глава 17 Как поссорились Александр Евгеньевич со Степаном Осиповичем

Есть такая птица — пе́репел. Хорошая птица. Вот прям ничего плохого о ней сказать не могу. Да чего там! Отличная птица! Особенно, когда подают её профессионально приготовленной да с молоденьким, жаренным на сливочном масле, картофелем! М-м-м-м! Вкусняшка!

А есть ещё не столь же приятная птица — пе́репил. Уже не столь приятная. Точнее говоря, поначалу она, конечно, ничего так. Да и в середине процесса потребления — вообще выше всяких похвал. А вот по итогу — дрянь, а не птица оказывается. Как есть дрянь!

Вот так оно в жизни нередко и бывает! Разница в какой-то мелочи — всего-то в одной букве в данном случае, а сколько отличий в плане ощущений! Глаза б мои её не видели никогда, эту птицу. Ту, что вторая по счёту. Да и вообще в это утро, начавшееся с большого бодуна, я не желал бы видеть никого. Как и слышать. Особенно эти удары в дверь, что отдались в моей голове звоном бьющих друг о друга оркестровых тарелок.

— М-м-м-м! — раздалось откуда-то снизу, и я, находясь на границе сна и яви, ощутил чью-то хватку на своей лодыжке. — Сударь, не могли бы вы сдвинуть свою ногу в сторону. А то она на мне лежит.

— Кто ты, добрый человек? — прохрипев в ответ, принялся подтягивать ногу к себе, дабы уместить её на том же самом узком диване, на котором покоилось всё остальное моё тело.

— Петя, — вновь раздалось снизу — то есть с пола.

— Петя? Какой такой Петя? — донельзя туго соображая, перевернулся я на левый бок, превозмогая жутчайшую головную боль, и сосредоточил свой взгляд на моём, должно быть, вчерашнем собутыльнике. — О! Пётр, ик, Николаевич! — приподнял я в удивлении брови, узрев целого героического офицера Российского Императорского Флота, позорно возлегающего на ковре, словно Жучка какая дворовая. Да ещё и светящего во все стороны солидным таким фингалом под левым глазом. — Что же вы… Так! И кто вас так по лицу приголубил?

— Хм-м-м… не помню, — явно постаравшись достать из глубин разума воспоминания прошедшего вечера, не преуспел в этом начинании лейтенант Губонин, что, впрочем, не помешало ему нащупать здоровенный синяк и скривиться. — А вам, Александр ик Евгеньевич, кто столь солидный бланш на скуле организовал? — просветил он меня по поводу не совсем полной целостности уже моего светлого лика.

— И я не помню, — спустя полминуты напряжённой работы то и дело желающего уйти в перезагрузку мозга вынужденно признал я факт наличия отсутствия у себя каких-либо чётких воспоминаний о произошедшем. Что могло означать лишь одно — гульнули мы действительно на славу.

Ни разу в этой новой жизни у меня такого ещё не было. Однако, встретив боевого товарища, видимо, дал слабину и понеслось.

После наших совместных приключений в Чемульпо он так и продолжил служить на торпедных катерах, сумев поучаствовать в потоплении двух брандеров, десятках ночных охот на японские эскадренные миноносцы и даже отметившись в уничтожении броненосца «Ясима».

Но после того как японские корабли прекратили появляться близ Порт-Артура, работы для катерников не осталось, и о них со временем совершенно позабыли. Тем более что к тому моменту в строю сохранилось всего три катера.

Больно уж прихотливой оказалась спаренная силовая установка наших автомобильных движков, в которой от постоянных максимальных нагрузок, на коих катерники нередко ходили, лопались коленчатые валы и прогорали поршни, тогда как запчастей в заблокированной военно-морской базе было вовсе не достать.

Тут-то, в Порт-Артуре, мы с ним и свиделись вновь, когда я в середине октября 1905 года приехал забирать наших заводских механиков, проторчавших здесь полтора года и в последние месяцы активно помогавших флотским специалистам принимать новые катера, доставляемые из Владивостока по разблокированной и восстановленной железной дороге.

Ну как нам было не отметить, и саму встречу, и полученные за это время звания с наградами? Вот и ухрюкались в зюзю.

— Тук-тук-тук! — вновь кто-то деликатно постучался в дверь занимаемого нами небольшого домика. Хотя деликатно это было сделано лишь с той стороны двери. У нас же в головах вновь раздался гром ударов многочисленными молотами по наковальням. Во всяком случае, Пётр Николаевич поморщился столь же страдальчески, как и я.

— Хватит стучать! Никого нет дома! Приходите весной! — попытался гаркнуть я, но вышло лишь с трудом прохрипеть из-за совершенно пересохшего горла.

— Малёк, я вхожу! — видимо, услышав с той стороны мой хрип, как всегда очень громогласно произнес, судя по всему, Кази. Ибо кто ещё, кроме этого динозавра, мог обращаться ко мне по такому вот обидному прозвищу? Да и прибыл он из столицы в Порт-Артур с пару недель назад как раз для сдачи новой партии катеров. Тогда же я получил из его рук письма от родни, отчего был в курсе многих дел, как «корпоративных», так и столичных с международными. — О! Красаве́ц! Ничего не скажешь! — ухмыльнувшись, окинул меня Михаил Ильич своим полным ехидства взглядом. — Да и господин лейтенант, я гляжу, такой же! Эх, молодёжь… Завидую! Как есть завидую! Нам-то со Степаном Осиповичем так гульнуть, ни возраст, ни здоровье уже не позволяют! А ведь ещё лет десять назад мы с ним в Москве в «Эрмитаже»[1] ух как могли себя показать!

— Если нельзя, но очень хочется, то можно! — сфокусировав взгляд на визитёре, выдал я старую житейскую мудрость, прежде чем снова икнуть.

— Запомню! — хмыкнул на такое Кази. — Но пока всё же повременю. Дел невпроворот! Да и тебе, малёк, советую забыть про продолжение банкета и поскорее привести себя в порядок. Господин адмирал ждёт нас сегодня на обед. Там-то перед ним и будешь оправдываться по поводу массового выхода из строя своих двигателей.

— Вот и делай после этого людям хорошее, — недовольно скривившись, пробормотал я себе под нос, так как уже имел определённое представление о работе Морского министерства и ГУКиС[2].

Вот уж где лоббирование и взяточничество цвели и пахли, как нигде более! Одно, впрочем, я мог сказать о них хорошее — за производственные косяки, обнаруженные при весьма въедливой приёмке новых кораблей и их последующей эксплуатации, они активно штрафовали частных кораблестроителей, не взирая ни на какие «связи личного характера» оных с императорской роднёй или же с высшим флотским руководством.

И как раз это самое «хорошее» ныне и должно было упасть на мою слегка чугунную голову немалым таким штрафом.

Двигатели-то вышли из строя не только у тех катеров, что были подарены нашей семьёй РИФ-у, но и у части тех, что были проданы уже во время войны и до поры до времени базировались во Владивостоке. За них-то мне и предстояло держать ответ перед командующим Флота в Тихом океане.

Какого же оказалось моё удивление, когда спустя пять часов приведения себя любимого в божеский вид выяснилось, что анонсированный мне «разнос» из-за качества двигателей торпедных катеров оказался лишь официальным поводом для организации нашей встречи.

— Ну как вам вид, Александр Евгеньевич? Внушает? — после должных приветственных расшаркиваний, Макаров обратил моё внимание на открывающийся из окон занимаемого нами кабинета вид на Западный бассейн Порт-Артура, где ныне теснились 9 броненосцев, не считая крейсеров с миноносцами.

— Говоря по правде, не очень, — покосившись на присутствующего тут же Кази, ответил я чистую правду, так как слишком много знал о ближайшем будущем. — Михаил Ильич не даст мне соврать, — обозначил я лёгкий поклон в сторону старого знакомого, — но я ещё лет десять назад полагал подобные корабли совершенно устаревшими калошами. И с тех пор своего мнения ничуть не изменил.

— Ох, малёк, — тяжело вздохнул в ответ на моё откровение Кази. — Как не было в тебе должного почтения к старшим, так его и не появилось.

— А мне что, полагалось сейчас соврать, чтобы уважить ваш возраст? — лишь хмыкнул я в ответ на недовольное сопение бывшего управляющего Балтийским заводом.

— Вот и меня данный вид совершенно не устраивает, — к немалому нашему с Кази удивлению поддержал именно мою точку зрения сам командующий. — Тут, считайте, сейчас собраны почти все боеготовые силы Российского Императорского Флота. Но в каком они находятся состоянии! У половины орудия расстреляны вусмерть. Котлы и машины требуют среднего ремонта вообще у всех. Да и само количество вымпелов… Эх, — тяжело вздохнув, Степан Осипович с горя махнул рукой. — Японцы уже в следующем году получат, как минимум, два новых мощных броненосца, что ныне достраиваются по их заказу в Британии. И ещё четыре броненосных корабля могут перекупить в Латинской Америке. Те самые, которые мы сами так и не смогли выкупить в прошлом году у Аргентины[3]. Я уже молчу о том, что им могут предложить англичане из состава собственного флота. Как итог — силы японского флота могут быть полностью восстановлены уже к лету-осени грядущего годы. А мы в лучшем случае останемся с тем, что есть сейчас.

И это он ещё не учитывал те 3 корабля линии, которые относительно тайно строились японцами на своих собственных верфях. Одних их было бы достаточно, чтобы возместить понесённые в войне потери. Уж больно мощным выходил у них броненосец «Сацума», который уже вполне себе виделось возможным назвать полноценным линкором 1-го поколения с его шестнадцатью 254-мм и 305-мм орудий. Такой корабль в одиночку мог бы противостоять двум, а то и трём броненосцам разом.

— Неужто не успеем восстановить повреждённые в боях корабли и достроить то, что не поспело к войне? — прикинув, что ещё 3 современных ЭБР-а, вполне себе могут встать в строй за это время, уточнил я этот момент, не совсем понимая, к чему вообще ведёт адмирал.

— Даже если успеем, мы будем вынуждены продолжать держать на Дальнем Востоке все эти корабли, тогда как в Средиземноморье и на Балтике у нас вовсе не останется мощных кораблей, — поделился со мной ещё одной своей болью Степан Осипович.

— Если вы намекаете на то, что нам желательно дать флоту как можно больше минных катеров, уже лишённых былых недостатков, то готов вас порадовать — на нашем столичном заводе уже создали усовершенствованный морской двигатель, — озвучил я то, что прочитал в одном из адресованных мне писем от папа́.

Сохранив прежнюю цилиндропоршневую группу, наши инженеры поставили два V-образных 12-цилиндровых блока на единый картер с гораздо более массивным и жёстким единым коленчатым валом, являвшимся нашим самым слабым звеном.

Выходная мощность при этом чуть снизилась, конечно. Но, судя по всему, оно того стоило. Ресурс-то вышло повысить кратно. А вот прогары цилиндров пришлось отнести на худое качество поставляемого топлива, тем более что в этом состояло половина правды — чем более высокооктановый бензин заливали в баки, тем меньше был шанс столкнуться с такой неисправностью.

— То, что вы смогли доработать моторы — это, несомненно, замечательно. В качестве сторожевых сил рейда минные катера показали себя превосходно. Но в данном конкретном случае я имел в виду кое-что иное…

Интриги, интриги и ещё раз интриги! Вот в чём оказалось всё дело! Причём наше нахождение на Дальнем Востоке ни в коей мере не помешало нам приступить к обсуждению столичных реалий и не только их.

Являлся ли адмирал Макаров амбициозным человеком?

Пф-ф-ф! Ещё каким!

Десятилетиями выстраивая свою карьеру, он брался за все возможные задачи, какие только могли помочь ему в очередном продвижении по служебной лестнице. При этом, что было немаловажно для императора, Степан Осипович всё это время оставался ничейной фигурой, которую на фоне нынешней популярности виделось возможным с лёгкостью протолкнуть на самый верх, дабы противопоставить её не только морскому министру, но даже генерал-адмиралу великому князю Алексею Александровичу, от «опеки» коего Николай II мечтал избавиться вот уже 11 лет как.

И тут появилась такая великолепная возможность реализовать давно лелеемые планы! Ведь кто, как не герой войны, преодолевая вскрывшиеся с началом боевых действий недостатки РИФ, своим гением и опытом вытянувший все морские сражения, мог стать должной заменой не оправдавших высочайшего доверия флотских начальников? Да никто! Особенно если ему изначально через верного короне Кази виделось возможным поставить определенные условия будущего дружного и мирного сосуществования! Флот, конечно, оставался флотом — террой инкогнитой для непосвященных, но главным в решении флотских вопросов отныне должен был стать сам император, а не его дядя с компанией «своих» адмиралов.

Со стороны Николая Александровича это был ещё один шаг по укреплению своей лично власти, делиться которой с кем-либо ещё он не желал абсолютно. А для адмирала Макарова — единственная возможность стать самой главной «лягушкой» в отечественном «военно-морском болоте».

Вскрывшиеся-то недостатки никуда не делись! Даже наоборот! Умножились за время войны, поскольку всем стало резко не до их коррекции. Теперь же на волне их исправления тот же Макаров мог легко взлететь ещё выше — на самый верх военно-морской служебной лестницы. Вот только, помимо поддержки со стороны монарха, для того были потребны очень солидные средства. Причём не просто средства, а не контролируемые министром финансов и при этом не отягощающие положения адмирала с императором.

В казне-то «золотого запасу» ныне не имелось вовсе! Лишь сплошные долги с долгосрочными обязательствами, растянутыми аж на полвека вперед! А полтора десятка миллионов рублей, собранных образованным с самого начала войны «Особым комитетом по усилению военного флота на добровольные пожертвования», изначально передавались в руки контр-адмирала великого князя Александра Михайловича, назначенного председателем этого самого комитета. То есть, там делить уже было нечего, ибо всё уже заблаговременно было расписано — что, кому, сколько и как.

Так что дело оставалось за «малым» — найти того «своего человечка», кто смог бы финансово поддержать именно Макарова в этом нелёгком деле «очистки авгиевых конюшен» и при этом не стал бы сам требовать взамен своей львиной доли от всех будущих пирогов.

Причём, поддержать адмирала требовалось не только в плане ссуживания в ближайшие годы немалых средств на кораблестроительные программы в обход Министерства финансов, но и путём передачи «весёлых фунтов» непосредственно адмиралу. Неофициально. Так сказать, на прожитьё.

Всё же, не смотря на высокое звание и немалую должность, Степан Осипович был гол, как сокол. Уж больно его супруга — Капитолина Николаевна, любила всевозможные новомодные наряды, драгоценности и вообще безбедную столичную жизнь, отчего высылавший ей все свои заработки командующий тихоокеанским флотом ныне вынужденно вёл очень скромный образ жизни. Практически бедствовал, что так-то сильно било по престижу страны.

И тут всех удивил папа́, когда к нему обратились с соответствующим предложением в очередной раз поспособствовать отечеству всем, чем только можно.

Если в начале нынешнего 1905 года он, пребывая в патриотических чувствах, вновь потратил грандиозные суммы на выкуп очередных государственных облигаций военного займа, доведя долю нашей семьи в них аж до 110 миллионов рублей с хвостиком, то в грядущем году ничего подобного делать уже не планировал. О чём честно и предупредил, как министра финансов, так и самого монарха.

Вместо этого родитель «кивнул головой» в мою сторону и сообщил всем заинтересованным лицам, что очередным годовым доходом нашей семьи буду распоряжаться только и исключительно я. В общем, максимально возможно поднял мои акции в высшем обществе империи. Потому-то со мной ныне и общались, как с равным, а не как то полагалось делать при разговоре адмирала с прапорщиком.

Да, да! Смейтесь! Прапорщик Яковлев! К вашим услугам! Так ведь не ефрейтор же! И даже топливо с запчастями со склада не тырю, между прочим!

И вообще! Таковы правила присвоения званий в Российской императорской армии! Вольноопределяющийся сперва должен стать прапорщиком, который, так-то тоже офицер, и лишь спустя 3 года беспорочной службы имеет право сдать экзамен на подпоручика, каковыми выпускаются все «настоящие личинки офицеров».

Вот только чую я, что останусь прапорщиком до конца дней своих, ибо больше терять время в армии уж точно не собираюсь. Ведь если для кого-то служба является делом всей жизни, то лично у меня иных дел выше крыши. Причём, ничуть не менее важных, нежели защита отечества с оружием в руках. Точнее говоря, оружие в моих руках для защиты этого самого отечества тоже имеется, но оно совсем другое — знания, технологии и огромные деньги.

— Вы уж извините, Степан Осипович, но спрошу прямо, — выслушав сильно завуалированную мысль о финансовой поддержке флотоводца и его грядущих преобразований, уточнил я основной момент. — Мне-то это всё зачем?

— Как? — переглянувшись с Кази, слегка растеряно произнёс адмирал. — Не вы ли на протяжении многих лет желали, чтобы в металле были претворены именно ваши идеи в плане кораблестроения? Да и ваше обучение в институте на судостроителя…

— Ах, вот оно в чём дело! — позволил я себе слегка усмехнуться. — Увы, но вас и, судя по всему, не только вас ввели в заблуждение. Лично я желал, чтобы наш флот не выбрасывал огромные деньги на ветер, выдавая на гора очередные изначально мёртворождённые проекты, которыми ныне забита вся гавань Порт-Артура, — кивнул я головой на эту самую гавань. — Однако всё время уже совершенно упущено. Тогда как исправлять все эти чужие ошибки за свой счёт я уж точно не собираюсь. Более того! Постараюсь максимально использовать все эти просчёты, чтобы перехватить львиную долю тех средств, что прежде шли на флот, дабы пустить их на моторизацию нашей армии. Так что в этом плане мы с вами вовсе не сможем быть союзниками. Скорее даже наоборот. Очень скоро мы с вами станем самыми непримиримыми врагами.

[1] «Эрмитаж» — один из известнейших ресторанов Москвы, который также предоставлял услуги бани и гостиницы и славился как место для «мимолётных знакомств и адюльтера» представителей высшего общества и интеллигенции. По соседству с ним располагался женский монастырь, а также самый известный публичный дом Москвы, из-за чего по Москве ходило немало слухов о самых святых грешницах.

[2] ГУКиС — Главное управление кораблестроения и снабжения. Это подразделение отвечало за всю хозяйственную часть Морского министерства.

[3] Экзотические крейсера — под таким «секретным» наименованием в реальной истории Россия пыталась приобрести 4 броненосных крейсера у Аргентины, но не преуспела в этом деле.