Сделай сам – 2

Глава 16 Про тактику, стратегию и маневры

Изнывая от жары, духоты, общей усталости и скрипящего на зубах песка, я который час кряду пялился через запылённые очки-консервы чётко перед собой в попытке высмотреть все те камни и выбоины на очередной дороге, попадать колёсами на и в которые не следовало вовсе.

За 12 часов марша наша растянувшаяся на добрые 5 вёрст колонна и так уже успела лишиться десятка грузовиков из-за поломанных рессор и вырванных нафиг осей. Отчего под конец пути мы снизили скорость с былых 20 до примерно 10–12 километров в час, тем самым вынужденно затянув наше мучение, по какому-то недоразумению называемое поездкой.

Что ни говори, а, даже сидя в комфортном легковом автомобиле, любому человеку будет очень непросто проехать в одном положении половину суток. Затечёт всё!

Здесь же людям приходилось трястись на жёстких деревянных скамьях в обычных кузовах грузовиков, пробирающихся по сплошным направлениям, так как назвать дорогами вот это вот всё, по чему нам довелось проехать, язык не поворачивался совершенно. Иными словами говоря, каждая кочка и каждый ухаб тут же отдавались весьма неприятными ударами в спины, отчего позвонки у всех, включая водителей, к концу дня бренчали исключительно где-то в районе труселей, ссыпавшись туда всем своим составом.

Это в Маньчжурию уже практически пришло лето и боевые действия, прерванные жутчайшей весенней распутицей, намертво приковывавшей к местам зимовки даже пехоту, нехотя возобновились вновь.

Нехотя — ибо, что простые солдаты, что высшее командование, вообще не горели желанием вступать в очередной «раунд мордобоя» с засевшими на очень выгодных оборонительных позициях японцами. Во всяком случае, мне — вращающемуся в обоих «мирах», да и не только мне, со стороны это было видно прекрасно.

Задолбавшиеся за полтора года существовать в очень далёких от какого-либо минимального комфорта условиях мобилизованные зачастую такими взглядами зыркали на пытающихся командовать ими офицеров, что последние предпочитали засунуть свою гордость куда поглубже, да свалить куда подальше от своих подчинённых, дабы не нарваться на профилактический удар штыком в печень. Казаки — те и вовсе, совершенно не стесняясь, посылали всех куда подальше, при этом повсеместно разграбляя небольшие ханьшинные[1] заводики местных и после беспробудно пьянствуя.

Про то же, какие шепотки ходили о командовании нашей Маньчжурской армии, не хотелось даже думать. Теперь разве что ленивый не высказывался, как о продажности этого самого командования, так и о совершении с его стороны намеренных диверсий аж стратегического плана, припоминая тому же Куропаткину даже активное заступничество за многих офицеров, арестованных в 1883 году по делу о военно-революционной организации «Народная Воля».

Насколько я смог понять из пояснений сведущих в данном вопросе людей, эти крендели желали сотворить аналог февральской буржуазно-демократической революции 1917-го года ещё в 1881–1882 годах, но не хватило силёнок и должной финансовой поддержки. Да и жандармы сработали на опережение, в результате чего кое-кто даже отправился на виселицу.

В общем, моральное разложение воюющей армии шло семимильными шагами, что нам реально могло стоить почти достигнутой победы в этой войне. Той самой победы, которой лично я изначально не желал имеющимся у нас военачальникам, но только которая ныне и могла предотвратить начало вовсю зреющей революции в стране.

Вот честное слово, отдай кто сейчас приказ войскам на форсирование под вражеским артиллерийским обстрелом разделяющей нас с японцами реки Тайцзыхэ, армия бы точно взбунтовалась. Потому в штабе и ухватились обеими руками за возможность изрядно схитрить, да переложить подавляющую часть головной боли на чужие плечи. Что-что, а перекладывать ответственность и приписывать себе чужие достижения в среде отечественного генералитета просто обожали.

Вот так бывает рассказываешь людям о своём ви́дении чужих неудач на фронте, потом продавливаешь непростые вопросы, используя по максимуму связи своей семьи, а после оказывается, что это не ты молодец-удалец, а куда более высокопоставленный военачальник — гений, каких ещё поискать.

В нашем конкретном случае гением тактики и стратегии был заранее объявлен генерал-майор Романов Сергей Михайлович. Это ведь именно он настоял на предварительной подготовке и последующем проведении операции по нивелированию всех вражеских достижений в деле укрепления обороны по реке Тайцзыхэ.

Ну, вы меня поняли. Услышать меня услышали, помощь Яковлевых приняли — благо папа́ в столице постарался на славу, а вот делиться грядущей славой даже не подумали. Видать, самим этой самой славы было мало. Жадюги царственные, блин!

Как результат, почти полтора месяца приданный нашей бригаде инженерный батальон, как и прочие инженерные части 2-ой армии включая два понтонных батальона, воздвигали многочисленные деревянные или же наплавные мосты через неширокие речушки и ручьи на территории, пролегающей западнее реки Ляохэ.

Почему именно там? Да потому что ныне сама природа не позволяла японцам добраться дотуда своим ходом.

Им ведь, дабы помешать инженерным работам наших войск, пришлось бы форсировать аж 3 разлившиеся по весеннему времени реки: Тайцзыхэ, Хуньхэ и Ляохэ. Причём форсировать их пришлось бы в районе наиболее глубоководных и почти самых широких участков данных рек с повсеместно заболоченными берегами, так как южнее Ляояна доступных полковым и дивизионным обозам бродов там вообще не имелось. Да и расстояния тут составляли многие десятки вёрст, отчего провернуть нечто подобное достаточно стремительно, не представлялось возможным. Особенно учитывая многочисленные пикеты нашей кавалерии, которая вдобавок активно гоняла хунхузов всех мастей.

И теперь, во второй половине мая, наша гвардейская бригада, разбившись на две следующих параллельно друг другу полковых колонны, продвигалась к побережью Ляодунского залива, осуществляя почти то самое, о чём у нас некогда состоялся разговор с Михаилом Александровичем.

Сделав крюк в добрые две с половиной сотни вёрст по заранее разведанному и подготовленному маршруту, мы беспрепятственно обошли стороной все оборонительные позиции японцев на левом фланге их армии, которая уже никак не могла растянуться на ещё больший фронт, чем те 250 километров, что она уже занимала. То есть наконец-то поступили, как нормальные герои! И совсем скоро это обещало принести свои плоды.

Тут японцам не могло уже помочь даже то, что они заранее знали об этих наших планах и, несомненно, подготовились к отражению возможной атаки на тот же самый Инкоу. Ведь главным оружием в данном конкретном случае выступали не пехота, не артиллерия и даже не наши броневики, а грузовые автомобили.

Как именно они смогли стать главным оружием? Да очень просто! Если пехотный полк со всем своим обозом мог преодолеть за день не более 20–25 вёрст, а кавалерийский полк что-то в районе 40 вёрст, то посаженная на грузовики пехота за то же самое время могла быть доставлена на расстояние в 200–250 вёрст даже по убогим и откровенно убитым маньчжурским дорогам. Естественно, после того, как те, наконец, просохли.

Скорость передвижения и скорость доставки подкреплений! Вот что, откровенно говоря, обязано было стать нашим главным преимуществом в той новой операции, на которую с грехом пополам согласилось пойти высшее армейское начальство, никак не желающее давать японцам генеральное сражение даже после получения очередных немалых подкреплений.

— Не уж то добрались? — не сдержавшись, с облегчением простонал я, разглядев, как впереди идущие машины по сигналам шныряющих тут и там унтер-офицеров начали сворачивать с дороги и выстраиваться вдоль открывшегося нашему взгляду железнодорожного полотна.

Это мы, наконец-то, подъехали к принадлежащей англичанам железнодорожной ветке Пекин — Инкоу, что оканчивалась так называемым «северным» вокзалом Инкоу, отделённым от самого города с фортом и, соответственно, расквартированных в нём японских войск непосредственно рекой, ширина которой в этом месте достигала 350–400 метров.

Подъезжать к самому вокзалу и к расположенным близ него многочисленным складам мы не стали, чтобы гарантированно оставаться вне зоны досягаемости японской артиллерии, случись таковой присутствовать в данном городе.

— Да уж. Кто бы знал, что просто путь сюда окажется для нас всех столь выматывающим, — проявил солидарность Михаил Александрович, у которого я вновь выполнял роль личного водителя.

Причём нам даже не пришлось возиться с восстановлением своего прежнего броневика, поскольку ему на смену прислали новую машину. Да не одну, а пару дюжин! Видать, на Ижорском заводе у мастеровых дошли-таки руки до простаивавших у них на территории лимузинов, которые и забронировали на славу.

— Зато противник теперь уж точно не сможет перебросить на этот берег дивизию-другую, дабы встать перед нами непреодолимой преградой, — нашёл я хоть что-то хорошее в произошедшем, после чего, повинуясь указаниям «регулировщика», тоже свернул вслед за взводом линейных броневиков.

На этот раз вперед нас не пустили, а приткнули куда-то в середину колонны, где хоть и было изрядно пыльно, но зато уж точно ничего не угрожало брату императора, случись нам по пути повстречать серьёзные силы противника.

— Что же, будем на то надеяться, — устало ответил великий князь, у которого на чёрном от дорожной пыли лице было написано большими буквами лишь одно — «Хочу жрать и спать!».

Впрочем, как то же самое было написано на лицах вообще у всех наших сослуживцев. Но половину дела мы при этом сделали — добрались до того рубежа, с которого нам теперь надлежало постоянно действовать в режиме летучих отрядов броневиков, чтобы позволить остальным частям выполнить поставленный им приказ. Сиречь, с завтрашнего дня мы должны были ежедневно выдвигаться на патрулирование многих десятков километров этого берега Ляохэ, отлавливая и уничтожая те вражеские отряды, которые могли быть переправлены на джонках или паровых катерах, которых на реке хватало в избытке. Благо окружающие поля ещё ничем не колосились, и потому видимость не падала до нуля, как это происходило уже ближе к середине лета, когда гаолян вымахивал ввысь до двух с половиной и более метров, совершенно скрывая передвижение даже больших масс войск.

Сами японцы в течение весны так и не сподобились на какое-либо наступление в зоне ответственности Маньчжурской армии Российской империи и лишь в меру сил продолжили ломиться к Порт-Артуру. Уж больно дерзко после подхода столь великих подкреплений начал действовать базировавшийся там российский тихоокеанский флот, отчего последние 3 месяца всё снабжение своих войск японцы были вынуждены производить почти через всю территорию Кореи и через половину Маньчжурии. Да ещё и в условиях повсеместной распутицы. То есть безумно долго, безумно дорого и в куда меньших количествах. Доставка же снарядов к тяжёлым осадным мортирам таким вот образом оказалась вообще невозможным делом, учитывая вес каждого из них почти в треть тонны. Ни кули[2], ни вьючные лошади никак не могли их потянуть на себе.

Вот, воспользовавшись застоем на севере, японцы в конце марта и сделали единственное, на что ещё могло хватить их сил, дабы повысить свои ставки в будущих мирных переговорах, о которых уже начали задумываться на самом высоком уровне. Собрав воедино все подкрепления, какие только вышло наскрести в метрополии да выделить из резерва главнокомандующего, их кинули на прорыв обороны Цзиньчжоуского перешейка.

Здесь-то, в районе перешейка, грунт был сплошь каменистый, и потому всевозможных хлябей, в которых ноги увязали по середину голени, не наблюдалось вовсе. Потому ценой каких-то безумных потерь японцы всё же смогли прорваться через нашу линию обороны. Естественно, предварительно постаравшись подавить огнём 75-мм полевых орудий и 120-мм гаубиц защитников выстроенных тут укреплений, что почти целый год удерживали перешеек в своих руках.

Растратив вообще все стратегические запасы снарядов и, положив в общей сложности четыре свои пехотные дивизии из пяти принимавших участие в прорыве, к середине мая 1905 года они даже умудрились захватить Дальний и занять его порт, но вот взять саму военно-морскую крепость покуда не сподобились.

И как раз, осуществляя настоящую операцию, мы должны были поспособствовать такому развитию событий, чтобы достигнуто это противником уж точно не было! В том числе по этой причине нашим главным оружием здесь и сейчас я объявил грузовики.

Если уж нам в ближайшие две-три недели предстояло неслабо поработать в качестве «сторожевых псов», то им, как и их водителям, на это же самое время надлежало вовсе позабыть о таких словах, как должное техническое обслуживание и отдых. Что технике, что людям грозило впахивать исключительно на износ, изо дня в день доставляя к Инкоу всё новые и новые пехотные части.

Да! В этом и состояла половина главной хитрости командования — создать в тылу противника район, насыщенный огромным количеством наших пехотных частей, да ещё и поддерживаемых флотом, дабы оттянуть туда как можно большее количество вражеских сил с иных фронтов.

Откуда б тут взялся флот? Так это тоже я, грешный, черкнул отцу пару-тройку телеграмм и он не без поддержки Кази сумел обкашлять всё в Морском министерстве и не только в нём.

Я ведь когда-то говорил, что связи у папа́ со времен службы имелись не самые последние? Так вот, с нынешним управляющим Морским министерством — адмиралом Авеланом Фёдором Карловичем, они, ещё будучи мичманами, свыше года делили одну каюту, когда вместе служили под началом Алексеева Евгения Ивановича. Да, да! Того самого адмирала Алексеева, что ныне состоял в должности наместника его императорского величества на Дальнем Востоке и по слухам являлся внебрачным сыном императора Александра II.

Вот так, не без активного участия нашего семейства, и смогли организовать взаимодействие армии с флотом в данной операции.

Тоже, блин, особенность отношений в этом времени! Личные связи и кое-какие деньги позволяли гражданским лицам создавать условия для принятия стратегически важных военных решений, о которых моряки с сухопутчиками не смогли бы договориться напрямую из-за банальной гордости и гонора.

Мрак! Как есть мрак! От такого хотелось просто волком выть и ставить к стенке всяких разных типчиков в погонах просто через одного! Поваришься в такой вот кухне и начнёшь понимать товарища Сталина времён 30-х годов, которому достались в наследство высшие командные кадры, воспитанные такими вот учителями, что повсеместно окружали меня сейчас.

И это было очень хорошо, что гвардия стояла от всего этого армейского интриганства слегка в стороне. Опасались, очень сильно опасались определённые личности откровенно сливать победу прямо на глазах двух великих князей. Причём не абы каких великих князей, а максимально приближённых к императору, да ещё и кое-что разумеющих в военной науке.

Так что нашей бригаде теперь надлежало занять оборону по правому берегу Ляохэ близ Инкоу и отбивать все попытки японцев прорваться к нам через реку, а флоту предстояло прислать из Порт-Артура к этому городу, являвшемуся главным портом в Ляодунском заливе, свои канонерские лодки, эскадренные миноносцы и крейсера с транспортами.

Благодаря не самой большой осадке подобные корабли вполне себе могли оперировать на прибрежных глубинах без опасения сесть на мель, в отличие от тех же броненосцев.

Что? Я прежде не упоминал о том, что Инкоу так-то являлся очень крупным портовым городом? Ну, вот! Теперь сказал!

Однако брать штурмом сам Инкоу мы не планировали. В этом заключалась уже вторая половина главной хитрости нашего армейского командования, донельзя скользкого в плане претворения в жизнь всяческих интриг.

Отсюда, с занятого нами берега, предполагалось переправлять катерами, шлюпками и джонками на корабли тихоокеанского флота те пехотные полки, что день за днём отныне должны были доставляться сюда нашими грузовиками. Переправляться для того, чтобы спустя ещё полдня пути на палубах этих самых кораблей, ступать уже на землю Порт-Артура, где после стольких месяцев сражений ощущался очень сильный дефицит сухопутных войск. И всё это дело прикрывал бы строй из 10 эскадренных броненосцев.

Вот так невероятно изящно командующий Маньчжурской армии — генерал Куропаткин, перекладывал весь груз ответственности за успех этой летней компании на плечи руководителя сухопутной обороны Порт-Артура — генерал-лейтенанта Кондратенко Романа Исидоровича, под началом которого к этому времени оставалось в строю менее одной пехотной дивизии совершенно измученных невероятно кровопролитными боями бойцов!

Теперь же ему предписывалось по получении подкреплений — аж трёх пехотных дивизий, не только вернуть утерянные позиции, но и самому пойти в наступление на неприятеля вдоль КВЖД с тем, чтобы, путём создания угрозы с тыла, вынудить основные силы японцев начать отступление обратно в Корею. Уж очень сильно Куропаткин желал «выпустить Наполеона из Москвы», да так, чтобы тот беспрепятственно ушёл в «свою Европу».

Да! Знаю! Сказочники и мечтатели писали план данной военной компании! Но ведь как грандиозно это всё звучало на бумаге! И, главное, все «нужные люди» оказывались «вне подозрений», пойди что не так. Приказы-то подписаны и силы выделены, а дальше уже были не их заботы. Так что награждение непричастных и наказание невиновных, несомненно, должно было воспоследовать. Ведь, откровенно говоря, решить подобные задачи силами всего трёх дивизий было чем-то из разряда фантастики.

Правда, прежде эти самые 3 пехотные дивизии ещё требовалось доставить за 250 вёрст от Мукдена — к побережью Ляодунского залива, и после беспрепятственно переправить кораблями на военно-морскую базу, осуществляя погрузку людей на всевозможные плавсредства с совершенно неподготовленного для того берега.

Но единственной альтернативой тому был захват нашими не сильно великими гвардейскими силами самого Инкоу — так-то стотысячного города с гарнизоном неизвестного размера, к которому к тому же наш противник мог доставлять по железной дороге не менее одной дивизии ежедневно, снимая те с других участков фронта.

А ведь японцы, небось, до последнего момента предполагали, что мы как раз и будем брать Инкоу, дабы беспрепятственно воспользоваться его отлично устроенным портом, способным принимать даже очень крупные товарные и пассажирские пароходы. Так что можно было смело говорить, что тут мы их изрядно обхитрили, откровенно побоявшись навалиться на такую жирную «дичь» и решив пойти по более тяжкому пути в плане погрузки войск.

— Та-та! Та-та-та! Та-та-та-та-та-та-та! — это Лёшка, пристрелявшись, принялся подавлять вражеский пулемёт, что бил по нам и соседним броневикам последние пару минут, пока мы подъезжали к зданию северного вокзала.

Лишь спустя четыре дня — когда успевшие дважды метнуться туда и обратно грузовики доставили к нам всю 72-ю стрелковую дивизию, а также подошли своим ходом почти 5 тысяч кавалерии, сидевшие в Инкоу японцы очухались и начали предпринимать попытки противодействия нашей транспортной активности.

Используя единственный паром, что в навигационный период осуществлял связь двух берегов реки, они попытались накопиться в районе принадлежащего англичанам вокзала, но сильно обожглись на этом. Здесь, в Инкоу, квартировали части, прежде никогда не встречавшиеся в бою с нашими броневиками, отчего в первом же столкновении нам вышло пройтись по полнокровному пехотному полку натуральным паровым катком.

Не став дожидаться, пока те начнут разбредаться по окрестным деревням или же выдвинутся в сторону наших позиций, мы сами нагрянули в гости, получив при этом очень жаркий приём.

Головные броневики нашей колонны буквально вспыхнули многими сотнями искр, когда по ним пришлись первые ружейные залпы не менее чем целого батальона. Одна машина даже съехала с дороги и замерла на месте, то ли получив какие-то критические повреждения, то ли потому что водитель оказался контужен таким огнём. Ведь даже если 6,5-мм винтовочные пули не пробивали нашу броню, они, разлетаясь вдребезги, создавали внутри броневиков весьма неприятные звуковые волны, которые очень сильно били по барабанным перепонкам и по мозгам. У меня самого такое случалось не единожды в нашем первом сражении, отчего на некоторое время даже картинка перед глазами начинала двоиться и плавать, а в ушах стоял сплошной писк.

Но если пехоту или ту же кавалерию такой залп мог мгновенно остановить и принудить к отступлению, мы продолжили движение вперед и просто-напросто ворвались в расположение противника, начав в упор расстреливать изрядно скученные там массы пехоты, которым не нашлось места во всевозможных привокзальных строениях. А наши не столь хорошо бронированные САУ в то же самое время «работали» с дистанции в километр по зданиям мастерских, депо и складов, откуда огрызался засевший там противник.

— Эх! Прям вспоминаю нашу с папа́ первую гонку! — вжимая педаль газа в пол и резко выкручивая руль, я почувствовал, как не дал уйти со своего пути очередной группе японцев. Машину характерно так тряхнуло от столкновения с их телами, а после и подбросило слегка вверх — это задние колёса доделали работу бампера и забронированного капота по упокоению солдат противника.

— Простите? — аж воззрился на меня великий князь, наблюдавший через свой триплекс, как кеглями разлетались перед нашим носом вражеские солдаты. — Это что же у вас была за гонка такая?

— Да не волнуйтесь вы так, Михаил Александрович! Всё там было в порядке! Мы же не в России в тот раз гонялись, а во Франции! Лягушатников не жалко! — хохотнул я, вновь резко дёрнув наш броневик в сторону, дабы не позволить сбежать очередной группке отступающих японцев. — Или я не прав и вам жалко такого союзника, который бросил нас в этой войне? — отвлёкшись на секунду, повернулся я лицом к своему командиру.

— Ну, знаете ли, Александр! — не нашёлся, что сказать, великий князь.

— Да мы там только бросающихся под колёса собак и давили! — всё же сжалился я над братом царя, уже, небось, успевшего надумать о нашей семейке невесть что.

— Правда? — с некоторым даже облегчением, выдохнул ротный.

— Конечно, правда! — тут же заверил я его. — А всё остальное никто никогда не докажет! Мы с господином Нагелем не ленились работать лопатами, закапывая в полях тела. Так что всё, что было во Франции, во Франции и осталось! Ха-ха-ха-ха-ха! — словно безумец рассмеялся я, осуществляя очередной «наезд на вооруженных пешеходов».

— Прости нас, Господи, грешных! — трижды перекрестился Михаил Александрович, решив замолвить за меня словечко перед Всевышним.

— Да шутю я! Шутю! — всё же решив, что это слишком черно́ с моей стороны подобным образом дурить столь мнительного хроноаборигена, каковым являлся великий князь, сознался я в преувеличении наших преступлений. — Мы там только таранили и выталкивали с дороги автомобили тех конкурентов, которые нам сами всячески гадили на протяжении всей гонки. Если кто при этом и пострадал, то жив остался.

— Та-та! Та-та! Та-та! Та-та-та! — это пока мы перекидывались словами с ротным, наш броневик вынесло вслед за отступающим противником к берегу Ляохэ, и сидевший на пулёмёте Лёшка вновь принялся за свою работу, добивая тех, кто пытался спастись на лодках.

В общем и целом в этот день мы не только помножили на ноль целый полк японцев, остатки которого дружно добивали уже на берегу реки, когда те вплавь пытались добраться до противоположного берега, мы вдобавок дотла сожгли вокзал англичан. Вот уж где я, наконец, почувствовал, что мы отомстили хотя бы за мой угробленный лимонниками катер!

И это был наш последний бой!

Не то что нас подбили или ранили. Вовсе нет! Просто о нас, гвардейцах, очень резко позабыли и до конца войны мы просидели в том самом Инкоу, который смогли взять под свой контроль уже спустя 4 недели, как только японцы сами оставили его.

Переброшенные нами и силами флота пехотные дивизии, не без помощи многих десятков корабельных орудий крупного калибра, умудрились с ходу выбить потрёпанные остатки японских войск с Ляодунского полуострова, после чего основные силы маршала Оямы снялись со своих позиций на севере и начали отступление к границе Маньчжурии с Кореей, чтобы не угодить в огромный котёл.

А в той, полной гор и холмов, местности, через которую они отступали, нашим броневикам делать было нечего. Потому вплоть до самого завершения боевых действий мы наслаждались ничегонеделанием, а также отличным сервисом и кухней. Ведь что-что, а европейский квартал в Инкоу сохранился совершенно нетронутым со всеми его отелями, ресторанами и прочими интересными заведениями, способными удовлетворить даже наш взыскательный вкус.

Правда, от всего парка автомобилей нашей бригады в строю сохранилось всего-то 247 грузовиков от первоначальной тысячи. Но оно того явно стоило, тем более что вышедшую из строя из-за безжалостной эксплуатации или же подбитую вражеским огнём технику мы со временем собрали и даже умудрились вернуть в строй под две сотни машин. Что, впрочем, уже не имело никакого значения.

В начале августа при посредничестве президента Соединённых Штатов Америки начались мирные переговоры, которые спустя три недели взаимного отрицания множества выдвигаемых обеими сторонами требований завершились-таки подписанием Мирного договора. Вот только пункты этого мирного договора сильно отличались от тех, что имелись в соответствующем документе моего былого прошлого. Теперь уже никто не мог бы даже намекнуть на то, что Россия проиграла эту войну.

Да! Не выиграла с разгромным счётом, как то можно было полагать ещё до начала боевых действий! Но и отнюдь не проиграла! По сути каждая из сторон осталась с теми же картами на руках, с которыми начинала данный конфликт. Разве что государственные долги России и Японии выросли на миллиарды рублей и иен соответственно, а внутриполитическая обстановка в обеих странах оказалась донельзя накалена. Ну и понесённые потери в живой силе и вооружении, конечно, никуда не делись.

Но лично меня именно такой исход событий более чем устраивал. Ведь все наглядно смогли увидеть те жуткие недостатки отечественных армии, флота и промышленности, которые поставили Россию по своим возможностям на один уровень с Японской империей, уж точно не являвшейся в данном историческом периоде одной из ведущих стран мира. Так что очень многим в моей стране теперь было о чём подумать.

[1] Ханьшин — крепкий алкогольный напиток, китайская водка, выделываемая из гаоляна или чумидзы.

[2] Кули — носильщик. В японской армии в 1904–1905 годах на каждую дивизию приходилось до 20 тысяч кули, главным образом нанятых в Корее или Китае.