Дочь врага Российской империи. Салага

Глава 4

В секретный архив, где хранились материалы дела о госизмене Ивана Морозова, меня проводили, можно сказать, по первому требованию. Александр Иванович сказал, что я могу выбрать день, когда буду готова.

— Имей в виду, второго шанса нет. И копировать ничего нельзя, — предупредил он.

Возможно, благодаря таким мелочам у меня и складывалось впечатление, что Александр Иванович на моей стороне. Ведь он мог бы ничего не говорить, а я была уверена, что получила доступ к архиву и могу постепенно изучать материалы дела.

Я не стала спешить — и правильно сделала. Год я занималась мнемотехникой, чтобы научиться запоминать как можно больше информации, и в архив отправилась во время летних каникул. Мне выдали папку, толщиной с анатомический атлас, и коробку с пленками, записями допросов. Отвели в комнату с проектором и экраном. И приставили двоих наблюдателей, чтобы я ничего не записывала и не фотографировала.

Я провела в архиве несколько часов. К счастью, не пришлось разбирать чужой почерк и просматривать все пленки. Расшифровки допросов напечатали на машинке. Протоколы осмотров и экспертиз — тоже. То немногое, что написано от руки, читалось легко.

Обвинение основывалось на признании отца. Он подтвердил, что считает себя виновным в случившейся трагедии, так как пренебрег своими прямыми обязанностями. В желании убить императора он не признавался, этот вывод сделали из-за предсказания деда и показаний Артемия Михайловича Романова. Но если дед сына в измене не обвинял, а лишь предупредил о возможном теракте, то Артемий Михайлович делился отчетами агентов о теракте готовящемся. Ни имен агентов, ни письменных отчетов в деле я не нашла.

Что ж, яблочко от яблоньки, как говорится…

Отец Ольги уверял меня в том, что он — друг моего отца. Хороша дружба. И Ольга — вся в отца.

Впрочем, каждый протокол бы заверен эспером: «Подлинность информации подтверждаю. Николаев А. А.» И печать с гербом империи, изображенном на щите. А Артемий Михайлович напрямую друга не оговаривал.

Все косвенные улики были против отца.

Вывод по сохранившимся записям телефонных разговоров: надлежащий контроль не осуществлен.

И странно, куда делась запись того разговора, что слышала Яра? Та, где отец категорически запрещал проводить испытания.

Или вот… Павел Петрович Шереметев, отец Матвея, утверждал, что в последнее время Иван вел себя нервно. О причине он не упоминал, но посчитали, что нервничал отец из-за готовящегося покушения.

Те, кто мог бы свидетельствовать в пользу отца, погибли на полигоне. Те, кого там не было, либо ничего не знали, либо строили предположения.

Единственный документ, который я посчитала достоверным — это расчеты, доказывающие, что взрыв ракетного топлива произошел из-за ошибки в формуле. И — вновь косвенная улика — ошибки намеренной. Так как в дублирующем документе из института ядерной физики этой ошибки не обнаружили.

«Иван не мог так ошибиться, его подставили». Кажется, кроме меня, Павел Шереметев — единственный, кто сомневался в виновности Ивана Морозова.

Михаил Савельевич Бестужев, отец Савы, в деле не фигурировал вовсе. Он имел отношение к производству ракет, но к нему у следствия вопросов не возникло. Экспертиза подтвердила, что взорвавшаяся ракета соответствовала всем нормам, чертежам… короче, была исправна.

Интересно, как они это определили? По пеплу? По оставшимся отчетам?

Полагаю, императора легко убедили в том, кто виновен в случившемся. Многие упоминали о конфликте между Всеславом Михайловичем Романовым и Иваном Морозовым. Какой-то неприятный разговор, случившийся во время приватной встречи где-то за полгода до взрыва на полигоне. В деле, естественно, никаких подробностей, только упоминание, как возможная причина ненависти Ивана Морозова к императору. И навряд ли его императорское величество мне о том расскажет…

Благодаря тому, что я занималась мнемотехникой, удалось запомнить все имена, упоминающиеся в деле отца. Из них я и составила свой список. Встретиться с каждым — и поговорить. Напрямую или как-то иначе, в зависимости от обстоятельств. Мне нужно докопаться до истины.

Имя матери стояло в этом списке первым, потому что она могла знать о том, что случилось на самом деле. Как минимум, о конфликте с императором. Я не стала бы встречаться с ней из-за родственных связей.

В деле я нашла и приговор, и распоряжение императора относительно имущества Ивана Морозова и предписание членам его семьи, и отказ матери от дочери Яромилы. И ни одной причины кроме той, о которой упомянул император.

Проклятие рода. Дед был против моего рождения, уговаривал мать сделать аборт. Он видел смерть своего сына, как-то связанную со мной. Пророчество сбылось. И я должна была умереть, но…

Вмешались боги. Мара, Святогор, Велес, Лель. И, что интересно, здесь о них… слышали. Но давно позабыли. Основная религия — православие, и бог один — Иисус. Почему они вмешались? Загадка. Но не привиделась же мне Мара. И две разных жизни.

Теперь, можно сказать, третья началась.

Я вздохнула, взглянув на себя в зеркало. Может, и правда, прогуляться? Поискать кулинарию, купить на ужин какой-нибудь винегрет, пожарскую котлету и что-нибудь жутко вредное. Например, пирожное. Нет, лучше торт, его надолго хватит. К тому же, Карамелька непременно присоединится к пиршеству.

Или вещи разобрать? Хотя смысла в этом нет. Переложить все из чемоданов, собрать сумку — это я и позже успею.

Взгляд упал на ключи, лежащие на столе. Машина! Вот чем я сейчас займусь.

Бордовый внедорожник я нашла быстро. Он стоял у подъезда, номера совпадали с теми, что назвал Сава. И ключ подошел. В бардачке лежали документы на мое имя. Полный бак. Чистый салон.

Все же любопытно, чей подарок. Мальчишки могли скинуться и купить мне эту машинку, а свалить все на Александра Ивановича. Но ведь они его предупредили, если так, и правды я не узнаю. Можно, конечно, припереть их к стенке, но… зачем?

Мотор тихо заурчал, машина плавно сдвинулась с места. Куда бы съездить?

— Куда нам надо, Карамелька? — спросила я у химеры, улегшейся на сидении рядом со мной.

— Мяу, — ответила она.

— Вот и я думаю, что мяу… — задумчиво произнесла я.

К зданию академии службы безопасности меня не подпускали.

— А нечего там своей аурой светить, — говорил Сава. — Потом система выявит совпадение, сравнит картинку… и все, прощай маскировка.

— Серьезно? — удивлялась я. — Или прикалываешься?

— У Александра Ивановича спроси.

Я не поленилась, спросила. Убедилась, что Сава не врет. И на территорию академии не заходила. Но теперь-то можно? Я уже Ярик, а не Яра.

Академия занимала целый квартал. Учебные корпуса: основной и новый, построенный недавно. Спорткомплекс. Стадион. Библиотека. Общежитие.

Машину я оставила на соседней улице. Спящую Карамельку укрыла ветровкой, что прихватила с собой. Потопталась перед главным крыльцом. На двери висело расписание работы приемной комиссии. Осмотрелась, размышляя, войти в здание сейчас или отложить до завтра, как и планировалось. И заметила знакомую машину.

Матвей и Сава вышли из внедорожника, едва я к нему подошла. Сава, довольный, как слон, лучезарно улыбался. Матвей вроде бы хмурился, но эмоции от него шли теплые.

— Ну? — спросила я.

— Мы поспорили, и я выиграл, — сообщил Сава.

— Кто выиграл, я поняла, — фыркнула я.

— Понял, — поправил меня Матвей.

Надо тщательней следить за речью.

— А спорили на что? — Я раздраженно повела плечом. Не люблю ошибаться.

— Так на тебя. Я сказал, что первым делом ты сядешь в машину и примчишься сюда.

— Насчет машины я не спорил, — уточнил Матвей. — Но куда поедешь, не знал.

— Ну, я за вас рад. Развлекайтесь дальше.

— Да ладно, Ярик. — Сава меня остановил. — Мы, можно сказать, уже познакомились. Теперь можно и сходить куда-нибудь втроем. Отметить.

— Знакомство? — уточнила я. — Абитуриента и старших курсантов?

— Зануда, — сказал Сава.

Заметив, что с нами поравнялся какой-то парень, я громко произнесла:

— Спасибо, что подсказали. Хорошего дня!

Саве и Матвею ничего не оставалось, как позволить мне уйти.

Торт в кондитерской я выбирала с особым тщанием.

— Девушке? — спросила меня продавщица. — Можно добавить надпись…

— Тете! — отрезала я, забирая коробку.

А на улице поискала взглядом машину Матвея. Я предсказуемая? Видимо, не настолько, чтобы догадаться, чем я буду ужинать. Или не я, а Карамелька. Мне-то еще испытание проходить, какой, к черту, торт!

В холодильнике обнаружился небольшой запас продуктов. И победу разума над эмоциями я отметила яичницей с помидорами. Это блюдо очень любил Николай Петрович. Он говорил, что оно напоминает ему о доме.