Дед, как ни странно, встрече матери и сына не препятствовал. Матвей всегда знал, что от главы рода ничего не возможно утаить. Он и не пытался.
— Ты, Матвеюшка, не ребенок, сам разберешься, — сказал дед. — Не скрою, я не хотел, чтобы вы встречались. Но теперь… — Он махнул рукой. — Верю в твою разумность. Полагаю, мать твоя с правдой явилась. Так ты не маленький, сам решишь, что с той правдой делать.
— С какой правдой? — напрягся Матвей. — Может, лучше ты мне расскажешь?
— Нет, не расскажу, — отказался дед.
И твердо так, что у Матвея пропало все желание настаивать. А дед внезапно смягчился, пояснил:
— Я слово дал, что от меня ты о том никогда не узнаешь. И запомни! Я ни о чем не жалею.
Интрига, однако. Хотя… Какую правду могли скрывать от ребенка? Ту, что мать его предпочла сыну любовника? Так это Матвей давно знает. Или, к примеру, дед заплатил, чтобы мать исчезла из жизни сына? И кто виноват, что она предпочла взять деньги?
Говорили они за завтраком. После того случая с полковником Нестеровым отношение деда к внуку изменилось. Они все чаще общались, как дед и внук, а не как начальник и подчиненный. И совместные завтраки, а иногда и ужины, больше не походили на пытку. Дед принял выбор Матвея и, кажется, даже гордился внуком.
Встретиться с матерью договорились в кафе на Невском. Матвей специально выбрал публичное место. Оживленное, не располагающее к доверительной беседе.
Сава пришел первым. Коротко кивнул, сел и уставился в огромное панорамное окно.
— Проблемы? — спросил Матвей.
— Одна. — Сава кисло улыбнулся. — Жаль, тебя на встречу с невестой не взять.
— Я могу составить тебе компанию.
— Не сомневаюсь. Но это уж совсем… — Он вздохнул. — Ничего, я справлюсь.
— Не сомневаюсь, — повторил его слова Матвей.
Мать не опоздала. Матвей не представлял, как она выглядит. У него не осталось детских фотографий, да они и не помогли бы, ведь прошло около двадцати лет. Вероятно, мать постарела.
Он удивился, когда за столик села молодая женщина, на вид лет тридцати пяти, с милым кукольным личиком, обрамленным кудряшками. Платье из дорогого шелка, босоножки на высоком каблуке.
— Простите, но… — начал было Матвей, поднимаясь.
Сава тоже встал. Для того, чтобы поприветствовать женщину.
— Сынок, — выдохнула она, обращаясь к Матвею.
И глаза ее увлажнились.
— Варвара Ильинична? — уточнил Матвей.
— Мама, — укоризненно поправила его она.
— Добрый день, Варвара Ильинична, — твердо произнес Матвей.
— Ах, сразу заметно, кто тебя воспитывал! — воскликнула мать, смахивая с уголка глаза несуществующую слезинку. — Вылитый Петр Андреевич! И это несмотря на то…
Она осеклась, и показалось, что только теперь она заметила Саву.
— Ты пришел не один? — спросила она.
— Мой друг Савелий Бестужев, — сказал Матвей. — Мы вместе учимся в академии. И у нас мало времени…
— Но сейчас же каникулы! — Варвара Ильинична перебила сына.
— У нас практика, — вежливо заметил Сава.
— Что, даже чашкой чая мать не угостишь? — В ее голосе появились капризные нотки.
— Разумеется, угощу. Какие пирожные ты любишь?
Матвей старался быть любезным. И у него это получалось.
— Вообще, я слежу за фигурой. — Варвара Ильинична оглянулась на витрины с пирожными и тортами. — Здесь когда-то подавали «Буше»…
Матвей понимающе кивнул и заказал чай и пирожные.
Разговор не клеился. Нельзя же считать серьезным разговором восторженные восклицания этой странной женщины, по какому-то недоразумению являющейся его матерью!
— Каким взрослым ты стал! Какой ты у меня красивый! Как ты вырос!
Она то и дело брала его за руку, заглядывала в глаза, словно ища поддержки. А Матвею было тошно. Кажется, где-то в глубине души он надеялся, что мама окажется милой и скромной женщиной, и что с первого же взгляда между ними установится особенная связь. Все же она его мать…
И сочувствующие взгляды Савы настроения не улучшали.
Матвей сдержанно рассказал об учебе в кадетском училище, ответил на вопрос о том, есть ли у него девушка. Сам он ни о чем не спрашивал, подчеркивая, что ему неинтересно, где и как живет мать. Он не знал, замужем ли она, есть ли у него братья и сестры.
Варвара Ильинична, наконец, допила чай.
— Нам, пожалуй, пора… — Матвей попытался встать, но она схватила его за руку.
— Матвей, нам надо поговорить! Наедине…
Собственно, этого он и ждал.
— Я подожду на улице, — сказал Сава, поднимаясь.
И незаметно подмигнул Матвею, уходя.
— Я внимательно вас слушаю, Варвара Ильинична.
Матвей напомнил о себе, так как мать не спешила начать разговор. Она теребила в руках салфетку, будто нервничала.
— Он сделал из тебя Шереметева, — с горечью произнесла Варвара Ильинична, поднимая на Матвея взгляд.
— Что, простите? — переспросил он. — Кто?
— Петр Андреевич. Твой так называемый дед, — ответила она на последний вопрос.
— Я вас не понимаю.
Нехорошее предчувствие. Матвей не эспер, как Сава, но иногда ему казалось, что он что-то ощущает. Вот как сейчас — приближение конца света. Не буквально, конечно, но…
— Павел Шереметев — не твой отец. Я вышла за него, нося под сердцем не его ребенка.
Кровь ударила в голову. Так вот о какой «правде» говорил дед! Или… не дед вовсе, если это не ложь.
Усилием воли Матвей заставил себя успокоиться.
— Доказательства? — поинтересовался он спокойно.
— А какой смысл лгать? — усмехнулась Варвара Ильинична. — Но можешь спросить у Петра Андреевича, он подтвердит.
— Он называет меня своим внуком, — возразил Матвей. — И вот.
Он показал ей знак рода на запястье.
— Ах, это… — отмахнулась Варвара Ильинична. — Он принял тебя в род Шереметевых, знак — всего лишь магическое отражение его воли.
— Что-то я не понимаю, зачем боярину Шереметеву принимать в свой род… даже не бастарда, а чужого по крови ребенка.
Матвей криво усмехнулся. Он догадывался, каким будет ответ. Но все же хотел услышать это от матери.
— У нас с Павлом была связь до свадьбы. — Варвара Ильинична облизнула губы. — А до него… с другим. Я была уверена, что беременна от Павла. Но когда ты родился, оказалось, что он не твой отец.
Так просто. Матвей вдруг понял, что его шокирует не правда о собственном происхождении, а то, с каким спокойствием мать о ней рассказывает. Они чужие друг другу, верно. Но ведь не он искал встречи. И встреча эта — не желание матери увидеть сына. Смысл в чем-то ином.
— Петр Андреевич не захотел скандала. Честь рода для него превыше всего. — Губы Варвары Ильиничны изогнулись в холодной улыбке. — Он заставил Павла принять тебя, как родного сына. А после, когда я захотела развестись с Павлом, не позволил мне тебя забрать. По условиям нашего соглашения я не имела права приближаться к тебе до твоего полного совершеннолетия.
Соглашение? Значит, Матвей и тут угадал. Матери взяла деньги. Она его продала.
— Чего вы хотите? — спросил Матвей, когда она замолчала.
— Я? — Удивление было наигранным. — А ты? Разве ты не хочешь узнать имя своего настоящего отца?
— Пожалуй, нет. — Матвей ничуть не покривил душой. — Если захочу, спрошу у дедушки.
— Он не ответит, — возразила Варвара Ильинична. — И Павел не скажет. Они поклялись на крови, что не откроют тебе имени. Только я могу…
— Полагаю, за вознаграждение? — перебил ее Матвей. — Я вас разочарую, у меня ничего нет. Я получаю стипендию, но в остальном мои нужды…
— Это неправда! — Теперь она его перебила. — Ты богат! Я знаю это наверняка! Не может быть, чтобы он…
Она вдруг замолчала. Поджала губы.
— Мне жаль. — Матвей грустно улыбнулся. — Вы, должно быть, что-то неверно поняли. Но даже будь я богат, я не дал бы вам ни копейки. Вы продали меня однажды. Этого достаточно. К слову, я благодарен вам за это.
Он поднялся и по-военному резко склонил голову.
— Честь имею откланяться.
Варвара Ильинична ничего не ответила, но отчего-то Матвей был уверен, что их встреча — не последняя.
Сава ждал на улице, как и договаривались. Он молча подхватил Матвея под руку и потащил куда-то. Матвей и глазом моргнуть не успел, как очутился в собственной машине, на пассажирском сидении. В после — в зале, наедине с боксерской грушей.
— Бей! — услышал он голос Савы. — Со всей дури!
И, наверное, это было идеальным решением. Где-то через полчаса, выбившись из сил, Матвей сидел на скамье и тяжело дышал, обливаясь потом. А на душе стало легче.
Сава ни о чем не спрашивал. Матвей сам рассказал ему, о чем узнал от матери.
— Лично мне все равно, кто ты по происхождению, — сказал Сава. — Но не обманывай себя, ты хочешь узнать, кто твой настоящий отец.
— Я спрошу у деда, но, кажется, она не солгала.
— У дяди спроси, — посоветовал Сава. — Он точно все знает. И навряд ли давал клятву о неразглашении.
— Пожалуй, — согласился Матвей. — Но он скажет только в том случае, если захочет.
— Сделай так, чтобы захотел. До дома подбросишь? Не хочу опаздывать… на первое свидание.
Сава произнес это с видом приговоренного к смертной казни.
— Хочешь, я где-нибудь поблизости буду? — предложил Матвей.
— Нет. Спасибо, но нет. Я сам. Сам, — ответил Сава. — Ты завтра приходи в общагу, Яра вселяться будет, хоть пообщаемся с ней нормально.
— Нормально — это когда она девушка. — Матвей содрогнулся, вспомнив Ярика. — Но я приду.
А что, собственно, изменилось? Да ничего. Родителей у Матвея с рождения не было. Его воспитывала няня, после — дедушка. И он от Матвея не откажется. Сказал же, что ни о чем не жалеет. Плюнуть, растереть и забыть. Но узнать имя… так, на всякий случай…
Подбросив Саву к дому, Матвей остановился у ближайшего таксофона.
— Дядь Саш? Мне нужно с тобой поговорить. Нет, не по работе. Нет, ничего не случилось. Нет, лучше не дома. К тебе? Хорошо, я вечером подъеду.
Как там Сава посоветовал? Сделать так, чтобы дядя захотел сказать правду? Можно и так, если по-хорошему не получится.