С мейсе Райкконен что-то не так

Глава 30

«Ай да, ай да, оп-ца-ца, сцапала чешуйтеца́! – орали во всё горло зеваки на площади. – Девка не простушка – хитрая пастушка!»

У меня задёргался нерв под глазом, но я вовремя вспомнила о подарке Эрика и сунула в уши капельки-артефакты, что теперь всегда носила с собой. Увы, защищали они только от музыкальных инструментов, а против пьяного пения были бесполезны. Да и не сделать такой артефакт, чтобы от каждого песняра защитил: сколько их на свете-то водится! А после настоек от Козюли – так каждый второй в этом городе.

Перед Скоропутом, каким бы хитросделанным он ни был, я была в долгу. И ругались мы с ним эти четыре года, и бодались, а против совести всё равно не попрёшь. Будь у меня действительно такой дядька, ещё в семь лет к нему сбежала бы. Он так удачно все эти годы изображал моего родственника-опекуна, что ни у кого вопросов не возникло. И отцу регулярно писал, и помогал мне сколько, особенно по первости… А ведь мог просто документы потребовать при первой же встрече и плакала бы моя свободная жизнь.

– Вот, двадцать шесть уже исполнилось, – неловко пожала я плечами, приглашая Всевидящее око в дом. – Теперь сама себе хозяйка, не придётся тебе больше перед моим отцом отчитываться.

– Ну, наконец-то, – так же неловко буркнул Скоропут. – Будто мало мне своей писанины в участке. А за те письма хоть бы кто грошик заплатил…

– Да ты обалдел, что ли? – возмутилась я. – Я кому только что пять тысяч сторинов подарила?!

Эти случайные деньги, полученные от маменьки, я и так собиралась отдать ему перед отъездом. Так я всегда поступала с деньгами отца. Свои, честно заработанные, хотя бы руки не жгли. А что с Альматой покончено, уже было яснее ясного. Вопрос только, куда я поеду через несколько дней: в Этернаполис или в Бреоль?

– Это за развод с моей Либби было, – сварливо ответил дядька. – Но если мы с ней заново обретём друг друга, то так и быть – приму как компенсацию за мои вдохновенные россказни дражайшему шурину. Так где моя ненаглядная? Я осознал свои ошибки и готов начать всё заново!

– Я тебе спасибо вообще-то хотела сказать, – запинаясь, сказала я. – Ну, вот за письма… И что дядькой назвался. Да и за всё остальное…

– А то я не понял, – смущённо ответил дядька. – Да иди уже сюда, племяшка. Своих детей нет, так хоть понарошку кровиночка была.

И Скоропут облапил меня своей медвежьей хваткой. А я украдкой смахнула слезу. И совсем чуть-чуть шмыгнула носом. А после проводила Всевидящее око в гостиную.

– Какой интересный джентльмен, – кокетливо хихикнула Китти, переглянувшись с сестрой. – Уна, дорогая, а Вульфичек знает, что ты в его отсутствие мужчин в дом водишь?

– А Вульфичек мне муж, что ли? – с ласковой угрозой занесла я костяшки пальцев над дремлющими дедушками. Тётушки отчаянно замотали головами, умоляя не будить суровых предков.

– А «Вульфичек» это кто? – тут же насторожился Скоропут.

– Это Эричек! – тут же шёпотом наябедничала Китти. – Мы его, считайте, чуть ли не собственной грудью выкормили, растили крошку, ночами не спали… А она его, представляете, «поганцем» зовёт! Ну, вот как её замуж выдавать? Никакого уважения к нашему будущему зятю! Но он хотя бы приличный молодой человек: раз уж эта распутница его в свою спальню пустила…

– И наконец-то, – хмуро поддакнула Мора, высунувшись из кухни. – Хоть на один комплект белья стирать меньше. А то у меня от мыла кожа пузырями идёт.

– …то он непременно на ней женится, – закончила Китти.

– М-мо… Мора?!.. – схватился за сердце Скоропут.

Не думала, что Скоропута чем-то удивить можно, но про кухарку я совсем забыла, когда приглашала дядьку к себе. Да что уж тут. Нельзя же её вечно прятать. Впрочем, Всевидящее око быстро пришёл в себя.

– Ну, что-то такое я и раньше подозревал… А интересно тут у тебя, племяшечка, – задумчиво осмотрел моих домашних дядька. И пусть стеснительная Генриетта показалась всего на секунду, а Фрэнки ойкнул и тут же исчез, не успев толком проявиться, но на то Скоропут Всевидящим оком и звался. – Здравствуйте, очаровательные мейсе. Здравствуй, Мора. Давно не виделись…

Либби пряталась за сестрой, перебравшись на её портрет. Но всё равно выглядывала из-за плеча Китти, с любопытством разглядывая гостя и отчего-то порозовев. Скоропут молодцевато подкрутил ус, втянул живот и откашлялся.

– Ладно, поворкуйте тут пока, – вздохнула я и накрыла спящих дедушек скатертью. – А у меня дела ещё есть. Ах, да. Дорогие тётушки, это Скоропут Райкконен, доблестный блюститель порядка и доставала, каких свет не видывал. Дядюшка, это Каталина и Либерия Стефен-Дари, две сварливые пьянчужки… в смысле, возвышенные духом дамы старой закалки. Наслаждайтесь знакомством. А с Морой вы и так уже… М-да. Как-то не подумала. Извини, дядька. Ну, вот так вот вышло.

Исполнив обязательства по взаимному представлению домашних и гостей, я с чистой совестью отправилась наверх.

Дел у меня никаких не было. Разве что можно было обдумать информацию, которую рассказал мне Скоропут о последнем испытании, и ещё раз прикинуть, где бы мне не ошибиться. И проиграть, несмотря на старания маменьки.

Но вместо этого нахлынули воспоминания о доме. Зря я, наверное, так о тётушках. Они добрые, несмотря на сварливость. Им тоже одиноко. В той же степени, что и мне: когда, несмотря на одиночество, они готовы ругаться с роднёй, лишь бы не признавать, до чего нуждаются хотя бы в такой форме общения…

Когда я впервые появилась в особняке Стефен-Дари, всё здесь мне казалось чужим. Мрачный огромный дом, за которым никто не следил больше двадцати лет. Отец был самым младшим в семье, дед и бабушка Стефен-Дари умерли рано, так что он с детства был на попечении старших сестёр. А его отъезд подкосил и их. Китти и Либби ещё при жизни заказали портреты – они же стали посмертными.

Они меня и напугали в первый приезд. Художник постарался на славу – глаза тётушек будто следили за мной, с какого угла я бы на них ни смотрела. В гостиной было развешано порядка пятидесяти портретов, но эти два пугали меня сильнее прочих.

– Ну, чего пялитесь? – храбрясь, выкрикнула я на второй день пребывания в Альмате. – Вы нарисованные, а не живые, я вас не боюсь! Да даже будь вы живые – тоже обо мне заботиться бы не стали…

Они и ожили. Вообще-то живые портреты – очень сложная магия. Колдуны по несколько месяцев копируют характер и память человека на заранее подготовленный холст. Всё равно полностью личность перенести нельзя. Портрет делают при жизни, а сам человек после этого ещё тридцать-сорок лет прожить может. И если не обновлять магию постоянно, то и память у портрета старая будет. В магистрате, например, были портреты выдающихся градоначальников, но совсем простенькие: набор действий, мимика и жесты ограниченные, память сильно укороченная.

Мои же действительно ожили, будто и не умирали. Моими неосторожными словами зацепило ещё этих двух дедушек и левретку на руках у какой-то прабабки. Левретку я сразу надёжно похоронила на чердаке по причине её истошного лая. Дедушки были словно попугайчики – стоило их накрыть, как они послушно засыпали. А вот Китти и Либби пришлось оставить на своих местах, иначе они поднимали такой вой, что соседи просыпались среди ночи, а мне шумиха была ни к чему.

Тем более что на их сторону сразу встал Фрэнки. Не секрет, что в старых домах водятся духи, но они обычно смирные, никак себя не проявляют и хозяевам не мешают. Я не знала, водились ли в моём новом доме таковые – у меня магических способностей, чтобы их разглядеть, не было. Но очередное неосторожное слово явило из небытия Фрэнки.

– Да что это за дом, – ворчала я, знакомясь с родовым гнездом Стефен-Дари. – Развалина! За ним вообще никто не смотрел, что ли? Да чтоб прежнему дворецкому покоя на том свете не было, раз в таком состоянии всё оставил!

Фрэнки, последний дворецкий, к сожалению, как раз уже отбыл на тот свет. И был сильно недоволен возвращением, так как покоя ему там действительно не стало. Он и явился причиной, по которой я сбежала из особняка в первый раз, не прожив в нём и двух недель. Более злопамятного и вредного домоправителя трудно себе представить. Хоть вернулся он призраком, но имел способности к частичному воплощению – по крайней мере, мелкие и лёгкие предметы вроде ложки или письма мог в руках удержать.

Мора, Генриетта и горничный Эдвард появились спустя два с половиной года, когда я вновь вернулась в заброшенный особняк: пришлось съехать с первой съёмной квартиры, и мне временно негде было жить.

Перед Морой было совестливее всего. При жизни она была замечательной кухаркой и держала пекарню близ полицейского участка. Язвительная, немногословная, но неизменное качество её выпечки растапливало сердца, как горячее сливочное масло сахар на её булочках. Мору убил бывший муж. Не стерпел, что однажды та перестала мириться с побоями и ушла от него. На людях всё случилось. Скоропут даже сделать ничего не успел, а мужа-убийцу уже забили камнями постоянные посетители Моры. Может, вмешайся он на пару секунд раньше, самосуд над убийцей не закончился бы второй смертью. Но за эти две секунды задержки Всевидящее око никто не осудил. Мору в городе любили, несмотря на её суровость.

Когда из мертвецкой участка пропал её труп, Скоропут шум поднимать не стал. А мне просто было обидно, что она так рано умерла и такой ужасной смертью. И ещё я не готова была навеки проститься с её ванильно-коричным печеньем. Она всегда клала мне в пакет на три штучки больше, чем я могла себе позволить. Вот и…

Мора, восстав в мёртвом теле и осознав это, разумеется, не обрадовалась. И жить в таком посмертии отказалась наотрез. А я уже ничего не могла исправить. При всём желании. Мора хотела покоя. Я не могла ей его дать. Она не могла умереть, я не могла больше выпустить её из своего дома. Но хотя бы Скоропут теперь знает. Как он решит – так и будет.

– М-да, деточка, наворотила ты тут дел, – неслышно зашёл дядька в мою спальню, будто услышав мои повинные мысли.

– Это не я, они все врут, – привычно буркнула я. – В смысле, оно само.

Дядька только печально покачал головой.

– Ладно, я это… – опустила я глаза. – Что посоветуешь, дядька? Сам видишь, хреново мне.

– Вижу, – вздохнул Скоропут. – Ладно, всё не так страшно. Для Моры некроманта из столицы тайно выпишу, что ещё делать. Среди наших колдунов таких специалистов-то не водится. Дороговато, конечно, выйдет, ну да ничего. Хорошая ведь женщина, не заслужила она такой жизни поганой.

Под суровым взглядом Скоропута я сжалась.

– Скажу, что растунция особая на могиле проросла, вот и подняла бедолагу ненароком. Какой-нибудь зомбо-бессмертник. Это чтобы вопросов не возникло, кто у нас тут такой бесстрашный трупы поднимает.

– Спасибо, – выдохнула я.

– К портретам претензий нет: такая магия хоть и дорогая, а всё ж имеет место быть. Тут по закону всё. Кстати, я Либби предложение сделал, у нас завтра тихая семейная свадьба. С магистратом сам утрясу: нигде же в законах не сказано, что жена непременно должна быть во плоти…

– Да вот ты шустрый…

– Так что дядькой я тебе самым настоящим стану. С дворецким тоже чисто: какие к призракам могут быть вопросы? Горничный этот твой…

– Эдвард, – пискнула я.

– Ну… За артефакт выдать можно. Раз уж он на две трети из щёток и тряпок состоит. Единственное, я так и не понял, что такое эта твоя Генриетта. Оно… вот это… из кого вообще слеплено? Сколько у нее лап? И где ты ребёнка взяла?

– Лучше не спрашивай, – вздохнула я. – Но от неё точно проблем не будет. Так что, будущий настоящий дядька, берёшь особняк? Продавать жалко, да много и не дадут за него. А оставлять не на кого. И сколько тебе ещё у Набоды в общежитии ютиться? Шестьдесят лет, а ни кола ни двора – всю жизнь на службу положил, а город ничем не отплатил тебе. И раз уж моя фамилия в основателях Альматы числится, то, считай, это тебе благодарность за службу. Уж прости, что такую убогую семью тебе в довесок предлагаю…

– Да я о такой даже мечтать не смел, – дрогнул голосом Скоропут. – Видать, сама судьба тебя, племяшка, ко мне послала. Про столицу я загнул, конечно: куда мне на старости лет ехать. Это тебе все пути открыты. Жаль только, что та же судьба разведёт нас вскоре.

– Нет никакой судьбы, – буркнула я, вновь зарываясь в родные объятия. – Я сама сюда приехала. А как приехала, так и останусь! Вот вместе тут и будем жить! Судьбу какую-то выдумываешь! Нет её!

– Ну, нет так нет, – легко согласился дядька, гладя меня по голове.

Вот же злодейка! Только я обрела что-то действительно важное, как снова теряю… Клятая ты судьба, хоть и не верю я в тебя вовсе!