Рождение звезды 2

Все в сад

Лунный свет, пробиваясь сквозь густую листву старых платанов, рисовал на земле причудливые узоры, которые дрожали и переливались при малейшем дуновении ветерка. Воздух был наполнен ароматами ночного сада - горьковатым запахом опавших листьев, сладковатым дыханием цветов и едва уловимой вечерней прохладой. Я медленно шёл по гравийной дорожке, каждый шаг отдавался глухим стуком, хотя я старался ступать как можно тише. Сердце бешено колотилось в груди - я знал, что должен найти Олега до того, как он совершит непоправимую ошибку.

В самом дальнем углу сада, где тень была особенно густой, я нашёл Олега. Он сидел на старинной каменной скамье, сгорбившись, его стройная фигура казалась особенно хрупкой в этом полумраке. Пальцы его нервно перебирали гитарный медиатор. Даже сейчас, в таком состоянии, его музыкантские привычки не изменились - пальцы автоматически отбивали сложный ритм на коленях, будто играя невидимую мелодию.

"Ты совсем с ума сошёл?!" - вырвалось у меня, хотя я старался говорить шепотом. Голос звучал резче, чем я планировал, и эхом разнёсся по тихому саду.

Олег вздрогнул, как будто его ударили током, и резко поднял голову. В темноте его глаза блестели странным, почти нездоровым блеском - то ли от лунного света, то ли от непросохших слез. Его обычно аккуратно зачёсанные волосы были растрёпаны, а на щеках виднелись влажные дорожки. Он выглядел так, будто не спал несколько ночей подряд.

"Саша..." - его голос сорвался на хрип. - "Я не могу просто..."

Я тяжело опустился рядом на холодный камень скамьи и крепко сжал его плечо, не давая отвернуться. Под пальцами я чувствовал, как дрожит его тело. Ночь была тёплой, но он дрожал, как в лихорадке.

"Не можешь что?" - спросил я, и с каждым словом мой голос становился жёстче. - "Предать всех, кто за тебя в ответе? Подставить под удар не только себя, но и родителей? Виталика? Мою бабушку, у которой сердце еле бьется после инфаркта? Ты хочешь, чтобы она не пережила второго удара? Ты вообще представляешь, что будет, когда к ко-мне придут с вопросами? Ты думаешь, они поверят, что я ничего не знал?"

Олег зажмурился, его веки сомкнулись так плотно, что появились мелкие морщинки. Он буквально физически пытался убежать от моих слов, втянув голову в плечи, как испуганный черепашонок. Его дыхание стало прерывистым, неровным.

"Я не... Я не хотел..." - он говорил так тихо, что я едва разбирал слова. Его пальцы судорожно сжимали и разжимали медиатор, оставляя на ладони красные отметины.

"А что ты хотел, Олег?" - я наклонился ближе, чтобы поймать его взгляд. - "Ты думал, французы тебе аплодировать будут? Да тебя в первый же день в участок заберут - пятнадцатилетний советский беглец! Без документов, без языка, без денег. На что жить будешь? На что есть? Мыть посуду в кабаках? Или ты рассчитывал, что Мирей будет тебя содержать? Ты вообще представляешь, какое давление на неё начнут оказывать?"

Олег резко вскочил, как будто скамья вдруг стала раскалённой. Он зашагал по небольшому кругу передо мной, его движения были резкими, угловатыми. Он сжимал и разжимал кулаки, иногда подносил руки к лицу, потом снова опускал их. Казалось, внутри него боролись два человека - один отчаянно хотел бежать, другой понимал весь ужас последствий.

"Мирей поможет!" - вырвалось у него, голос звучал почти истерично. - "Она... она договорится... У неё есть связи..."

Я не сдержал горького смешка, который прозвучал особенно резко в ночной тишине.

"Мирей?!" - я покачал головой. - "Какие нахрен у девчёнки с бедного провинциального района связи? Ей тут же скажут: 'Мадемуазель Матье, вы действительно хотите связываться с перебежчиком? С несовершеннолетним, которого разыскивает советское правительство?' И контракт её разорвут, как бумажку. Ты ее погубишь, понимаешь? Твоя 'любовь' уничтожит все, чего она добилась! Ты хочешь, чтобы она стала изгоем в собственной стране?"

Олег вдруг остановился, будто наткнулся на невидимую стену. Его лицо исказилось от боли, и на мгновение мне показалось, что он сейчас разрыдается. Но вместо этого он просто прошептал:

"Но я... я не могу без нее... Ты не понимаешь, Саша... Каждый день там, без неё... Это как..."

В этот момент из-за деревьев вышел Виталик. Его обычно жизнерадостное лицо было бледным, как мел, а губы сжаты в тонкую белую полоску. Он подошёл медленно, словно боялся спугнуть Олега, но в его глазах горела решимость.

"Олег," - начал он тихо, - "ты вообще думал, что твои родители скажут, когда к ним в дверь постучит КГБ?" - он сделал шаг вперед. - "Твой отец - ответственный работник. Ты представляешь, что с ним будет? Его не просто уволят - посадят. А мать? Как она это переживёт? Ты их сын, все что они делают - они делают ради тебя, они разве заслужили такой судьбы, стать родителями предателя Родины?"

Олег затрясся, как в лихорадке. Его пальцы вцепились в собственные волосы, будто он хотел вырвать их с корнем.

"Я... я не хотел..." - он повторял это как мантру, словно других слов у него не было. Его голос звучал так жалко, что у меня сжалось сердце.

"А что ты хотел?!" - Виталик неожиданно резко схватил его за рукав и потряс. - "Ты думал, это как в сказке? И жили они долго и счастливо? Ты разрушишь жизни всех, кто тебя любит! И ради чего? Ты даже не знаешь, что ждёт тебя здесь! Ты думаешь, тебе дадут спокойно жить? Тебя будут преследовать, шантажировать, использовать против всех нас!"

Олег закрыл лицо руками, его плечи содрогались. Когда он заговорил, его голос был едва слышен:

"Я не знаю... Я просто... не могу там, без нее... Каждый день... Это как нож в груди..."

Я встал и подошёл к нему, осторожно положив руку на его плечо. Впервые за этот вечер я заговорил мягче:

"Послушай меня. Подожди. Хотя бы до восемнадцати."

Олег медленно поднял на меня глаза, в которых читалась мучительная надежда.

"Как?" - прошептал он.

"В следующем году - Евровидение. В Италии. Мы все поедем. Ты увидишь ее там."

"А потом?" - в его голосе появились нотки чего-то, отдалённо напоминающего надежду.

"Потом я договорюсь с Фурцевой. Пригласим Мирей в СССР с гастролями. Сейчас отношения теплеют - это выгодно Союзу. Мы сможем организовать её турне по крупным городам. Ты вполне сможешь ездить в турне вместе с ней."

Олег замер, его глаза расширились. Он сглотнул, потом медленно, как будто боясь поверить, кивнул.

"Думаешь... получится?"

Я улыбнулся - впервые за этот тяжёлый разговор - и слегка сжал его плечо.

"Уверен. Дай мне слово, что подождёшь."

Олег глубоко вдохнул, потом выдохнул, и вместе с воздухом из него, кажется, вышла часть того отчаяния, что терзало его все это время.

"Хорошо," - прошептал он. - "Я подожду."

Виталик облегчённо вздохнул и неожиданно обнял нас обоих, создав на мгновение этот странный, трогательный круг дружбы в лунном свете. Мы стояли так несколько секунд, три мальчишки, связанные общей тайной и общей болью.

Когда мы разошлись, я посмотрел на часы - было уже за полночь. Мне нужно было идти, но перед этим я ещё раз посмотрел Олегу в глаза:

"Завтра мы все вместе летим домой. И ты тоже. Договорились?"

Олег кивнул, и в его глазах я наконец увидел не безумную решимость, а усталое смирение.

"Договорились."

Я повернулся и пошёл к дому, чувствуя, как тяжесть постепенно уходит с плеч. Но это облегчение было преждевременным...

Дверь в мою спальню скрипнула тише обычного. Я вошёл, автоматически потянулся к выключателю — и замер.

В кресле у окна, окутанный сигаретным дымом, сидел Брежнев. За его спиной, сливаясь с тенями, стоял Фролов. Лунный свет выхватывал из темноты только их лица — Леонида Ильича с тяжёлым, неподвижным взглядом, и бесстрастную маску Александра Сергеевича.

"Заходи, Саша," — Брежнев не повысил голоса, но каждый слог резал воздух, как нож.

Я закрыл дверь. В комнате пахло табаком и чем-то ещё — напряжением, что ли. Воздух был настолько густым, что казалось, его можно резать ножом.

"Садись."

Я опустился на край кровати. Руки сами собой сцепились в замок — чтобы не дрожали. В горле пересохло, и я с трудом сглотнул.

"Ну что, герой?" — Леонид Ильич медленно затушил папиросу. — "Рассказывай, как ты собирался скрывать подготовку к побегу твоего музыканта?"

Сердце упало куда-то в сапоги. Я почувствовал, как по спине пробежал холодный пот.

"Я... не скрывал."

Фролов едва заметно покачал головой. Брежнев усмехнулся - эта улыбка не предвещала ничего хорошего.

"Не скрывал? Значит, ты сразу доложил бы мне, если б он решил бежать?"

Губы вдруг стали ватными. Я почувствовал, как под взглядом Брежнева моё тело покрывается мурашками.

"Да."

"Врешь," — спокойно констатировал Брежнев. — "Ты бы попытался его остановить. Как сейчас."

Он поднялся, подошёл вплотную. От него пахло дорогим одеколоном и властью. Он наклонился так близко, что я почувствовал на лице тепло его дыхания.

"Я тебя спасал, пацан. Вытаскивал из-под катка. А ты..." — он резко схватил меня за подбородок, заставив поднять голову, — "ты чуть не подставил меня лично. ТЫ понимаешь, что после этого будет в Москве, если он сбежит? Ты понимаешь, что Никита только и ждёт такой ошибки, черт с ним что будет со мной, я смогу уменьшить свои потери, а вот что будет с тобой, ты просто похеришь все чего добился и пока Никита будет..., в общем просто сможешь забыть о любой концертной деятельности, он тебе не позволит и НИКТО не сможет тебе помочь, а скорей всего найдутся те кто ещё больше начнёт топить тебя."

Фролов впервые заговорил:

"Товарищ Брежнев, он действительно убедил мальчишку не бежать."

Брежнев отпустил меня, снова сел. Его лицо внезапно выглядело усталым, почти старым.

"Знаю. Потому и разговариваю." — Он вытащил новую сигарету, но не закурил, просто крутил в пальцах. — "Но если этот гитарист чихнёт без разрешения до отлёта — отвечать будешь ты. Понял?"

Я кивнул, чувствуя, как подбородок предательски дрожит.

"Слово даю."

Брежнев тяжело вздохнул, вдруг выглядел усталым. Его голос стал тише, почти отеческим:

"Саша ты же понимаешь, что я пытаюсь помочь тебе, ты же знаешь что я отношусь к тебе как к родному?"

"Да дядя Леня, я все прекрасно понимаю."

"Ладно... пора спать."

Взявшись за ручку двери и не оборачиваясь ко мне, он добавил тихо:

"И, Саша?... Больше таких сюрпризов не надо."

Дверь закрылась за ними с тихим щелчком. Я откинулся на спинку кресла и попытался расслабится. Сегодняшняя ночь могла закончиться совсем иначе - для всех нас. И самое страшное было впереди - завтрашний перелёт, где за каждым из нас будет пристально следить Шевченко и его люди.

Но сейчас нужно было хотя бы попытаться уснуть. Завтра будет новый день - и новые испытания.