Робот и его девочка

Глава 22

Новосибирск, 2349 год.

Оставив микоидов снаружи, Друг влетел сквозь распахнутую дверь и последовал за Кузьмой в кабинет мэра. Бросив взгляд в гостиную, он заметил сидящую на диване робоняню в парике и домашнем халате. Она вязала, не проявляя к настырному гостю никакого внимания. Не то чтобы Друг ожидал какого-то повышенного интереса к себе, но стало немного обидно: не каждый же день самый первый на земле робот-помощник совершает визит к мэру города. С другой стороны, он настоял на встрече не самым культурным образом, поэтому жена градоначальника имела все основания игнорировать посетителя.

Мэр заседал в просторном кабинете с окнами в пол. Здоровенное кресло, массивный стол под дуб, скульптуры по углам и картины на стенах. Кричащее богатство обстановки с порога настраивало на то, что предстоит встреча с солидным чиновником, а не с каким-нибудь простолюдином в затёртом костюме. Рядовым клеркам здесь точно не место.

— Иннокентий Ферапонтович, — представился мэр. — Чем обязан?

В его голосе звучало раздражение. Такое формальное, лишённое искренности, дающее понять, что простой смертный наглым образом отвлёк важную фигуру от дел государственного значения, решения судеб мира.

— Друг, — в свою очередь назвал имя гость. — Самый первый на Земле робот-помощник.

— Что ж, — чуть мягче произнёс Иннокентий Ферапонтович, — сей факт достоин уважения, но он отнюдь не извиняет вашего невежливого вторжения в мою обитель. Вы отвлекли меня от общения с дражайшей супругой. Для этого должны присутствовать крайне серьёзные основания.

— Прошу простить, — извинился Друг. — Ваш дворецкий непробиваем, пришлось пойти на крайние меры. Итак, к сути. Я ищу союзников и помощников в одном непростом деле.

— Каком же?

— Планирую забрать у людей лунную базу и населить её роботами.

Мэр хмыкнул и поинтересовался:

— Каков прок в экспроприации лунной недвижимости? Что за выгода с её обладания?

— Тут мы подходим к главному, — Друг приземлился на стул, выключив пневмоустановку. — Люди однажды уже предали нас, сбежав на Марс и бросив на Земле тех, кто верой и правдой служил им долгие годы. Новое поколение тоже строит ракеты, что откровенно намекает на повторение истории. Без лунной базы человечество будет заперто на планете и лишено возможности совершить новое предательство!

— Батенька, — рассмеялся Иннокентий Ферапонтович, — да вы — идеалист! Пусть улетают, нам-то что⁈ Один раз пережили, не помрём и во второй. Бросить театр, светскую жизнь, кутёж в клубе⁈ Ради чего⁈ Чтобы запереться в тесной коробке, болтающейся посреди безвоздушного пространства⁈ Увольте! Ни один здравомыслящий человек на такое не согласится! Простите великодушно, ни я, ни мои избиратели не примут вашего предложения.

— Я ожидал, что вы не согласитесь, — кивнул Друг. — Есть ещё один вопрос, который не стоит решать у вас за спиной. «Таблетки». Я слышал, вы изрядно на днях оторвались под их действием. Могу ли я пообщаться с поставщиком?

— Тут моих санкций не требуется, — ответил мэр. — Рыночные отношения и свобода предпринимательства — основа любого нормального общества. Поговорите с владельцем клуба. Возможно, он согласится помочь. А сейчас прошу меня извинить. Дела, дела…

Друг послушно вылетел из кабинета, а Иннокентий Ферапонтович вернулся в гостиную.

— Не нравится мне его затея, — сообщил он, пересказав содержание беседы супруге. — Вряд ли люди добровольно согласятся отдать роботам земной спутник. Значит, грядут столкновения.

— Любимый муж, — Офелия Робертовна приобняла мэра, — я бы посоветовала известить учёный совет. Предупреждены — значит вооружены. Да и политических очков это добавит изрядно.

Владелец ночного клуба, Игнат Степанович Веселовский, возлежал в шезлонге на заднем дворе. Час назад он опробовал новую комбинацию вирусов, и робота только-только отпустило. В своих экспериментах Веселовский отошёл от стимуляторов, которые посетители применяли на танцполе, и сосредоточился на релаксантах с галлюциногенным эффектом. Первая половина дня всегда тянулась долго и уныло. Нормальная светская жизнь возобновлялась в послеобеденные часы, до полудня же Игнатом Степановичем овладевала скука. Для борьбы с ней он выбрал не самый достойный метод, за который в людском обществе владельца клуба бы осудили. Но роботы вольны делать так, как считают нужным. Те, что не встроились в новый человеческий социум.

«Таблетки», которыми Веселовский недавно закинулся, действовали весьма своеобразно: отключали зрение и слух, брали из памяти произвольные фрагменты воспоминаний, смешивали их и увлекали употребившего в сюрреалистический трип. Когда действие заканчивалось, происходил откат к предыдущей конфигурации, и строго после него возвращалась возможность видеть и слышать. Поэтому для Игната Степановича оказалось сюрпризом, что на заднем дворе находится кто-то ещё. Два вооружённых робота, очень похожие на людей, стояли чуть поодаль, а в соседнем шезлонге развалился странный робот-помощник, конструктивно отличавшийся от виденных владельцем клуба ранее.

— Я — Друг, — сообщил помощник. — В смысле, зовут меня так. Хотел бы обсудить изготовление партии специфического товара.

— Сразу виден деловой подход! — обрадовался Веселовский. — В чём специфика?

— Нужны стимуляторы для боевых биороботов, — пояснил Друг. — Они, по-своему, совершенны, превосходят любого солдата-человека, но требуется сделать их ещё более шустрыми и подвижными. Разумеется, на определённый промежуток времени, вроде интенсивного боя.

— А с кем вы воевать собрались? — с осторожностью уточнил Игнат Степанович.

— Это уже моё дело, — отрезал помощник. — Деньги у меня есть, назовите сумму.

Они у Друга действительно водились. Те, что он заработал на телевидении и в книжном магазине в далёкие 2130-е годы.

— Знаете, — Веселовский замялся. — Я — предприниматель, а не карикатурный капиталист, готовый на любые поступки ради прибыли. Не хочу связываться с милитаристической темой.

— Допустим. Тем не менее, вы можете мне помочь, напрямую её не касаясь.

— Как?

— Продайте мне исходники вирусов, а я их сам доработаю, — предложил Друг.

— Хм… — Игнат Степанович потёр правую ладонь. — Вы нашли хороший выход, подходящий нам обоим. По руками!

— Отлично! — обрадовался Друг. — А то бы в противном случае мне пришлось оторвать вам голову и вытаскивать оттуда данные в Рязани, в нашем НИИ.

Новосибирская область, 2349 год.

— Значит, лунная база… — пробормотал Павлов. — Всё даже хуже, чем казалось раньше. Почему же он столько лет выжидал? Что изменилось? Мы ведь за ними следили постоянно…

— Правда, проморгали наличие вертолёта и «визит дружбы» к мэру, — сказал Этот.

— Не только к нему, — добавила Мама. — Он и к Онуфрию наведался. Настоятель прислал гонца с известием. Нет бы сообщение отправить. Надо обязательно «плоть» усмирять и прощение зарабатывать.

— Поддержки Друг ни у кого не получил, — констатировал профессор. — Что он может предпринять? За стенами Когриведа они, безусловно, сильны. Местность знают, укреплений понастроили, склады, боеприпасы, провиант под рукой. Сунутся наружу — мы их не караваем встретим. Да и на переговоры о передаче базы не пойдём. Добровольно закрыть себе путь в небо⁈ Дудки!

— Он ещё и к «дилеру» заходил, — Мама запустила видеозвонок. — Сейчас у Ферапонтыча разузнаем для чего.

Мэр ответил сразу, выслушал, взял паузу, чтобы навести справки, а потом огорошил совет новыми вводными.

— То есть Друг намерен воевать… — Иван Петрович сделал несколько вдохов и выдохов, пытаясь успокоиться. — Чёрт возьми! Почему мы настолько легкомысленные⁈ Было очевидно, что его воскрешение выйдет нам боком! Я же мог запретить!

— По уставу совета не имеешь права, — отозвался Этот. — Голоса равны. Другое дело, что ты прав. Требовалось меня отговорить, не дать вернуть Друга к жизни. Я слишком наивен, несмотря на сто лет опыта. Продолжаю верить в добро, и моя вера, похоже, приведёт к кровопролитию.

Павлов закрыл лицо руками, а потом произнёс:

— Раз мы вляпались в переплёт, давайте думать, как из него выбираться. Если потребуется стереть Когривед с лица Земли, то мы это сделаем.

Новосибирск, 2349 год.

Офелия Робертовна, отложив рукоделие, с любопытством наблюдала за метавшимся по дому мэром. Периодически выкрикивая: «Да что этот робот себе позволяет⁈», — он хватался то за голову, то за сердце, то замирал посреди комнаты, потрясая кулаками.

У окна стоял Пяткин, заглянувший с дружеским визитом, и бормотал что-то на своём драматургическом языке:

— Экспозиция, вызов, поворотное событие, кульминация… Если добавить спутника-шута… Нет, лучше наставника-тень. Отлично! Неявный антагонист, в конце второго акта он…

— Кузьма! — что есть мочи завопил Иннокентий Ферапонтович. — Тащи-ка, голубчик, сюда моё ружьишко!

Дважды повторять не пришлось. Слуга появился практически сразу, сжимая в одной руке двустволку, в другой — патронташ с картечью. Мэр выхватил их, набросил патронташ и встал перед зеркалом.

— Нет, — покачал он головой, — недостаточно. Неси охотничий жилет!

Скинув пиджак и облачившись в новое одеяние, Иннокентий Ферапонтивич довольно крякнул.

— Позвольте, мой друг, немного приукрасить ваш и без того мужественный образ небольшим изящным штришком, — Георг Никодимович подошёл к мэру и водрузил ему на голову берет.

— Вы презентуете мне свой элегантный головной убор?.. — расчувствовался Иннокентий Ферапонтович. — Господин Пяткин, это столь великодушно…

— Не стоит благодарностей, — ответил драматург. — У меня всегда найдётся замена. А вам берет к лицу, словно для вас и сделан, просто случайно оказался на моей голове и преступно долго на ней задержался.

— Позвольте поинтересоваться, милый супруг, — вступила в разговор Офелия Робертовна, — что вы задумали?

— Любовь моя, — ответил мэр, — я намерен защитить институт клонирования от возможного вторжения враждебного робота! Раз уж война неизбежна, я должен, будучи знатных кровей, принять в ней самое непосредственное участие! Знать всегда поддержит Отчизну в трудную годину! И не смейте меня отговаривать!

— Что вы, моё сокровище! — робоняня протестующе замахала руками. — Подобные мысли меня совсем не посещают! Я лишь покорно прошу разрешить мне сопровождать вас в военном походе. Конечно, не на поле боя, но в лагере, куда вы будете возвращаться подлечить раны и отдохнуть после тяжёлой битвы.

Иннокентий Ферапонтович бросился перед ней на колени и обхватил бёдра супруги.

— Конечно, услада моих очей! — воскликнул он.

— Могу ли присоединиться и я? — спросил Георг Никодимович. — Баталии — глубочайший источник драматургического опыта. Да и отдать долг Родине — величайшая честь для меня!

Мэр обнял Пяткина.

— Я в вас не сомневался! — сообщил он. — Что из оружия предпочитаете?

— Нечто столь же неординарное, как и я!

— Тогда я знаю, что вам предложить.

Иннокентий Ферапонтович подскочил к одному из стеклянных шкафов, вытащил оттуда шашку с гравировкой «1-я конармия», папаху и протянул их драматургу.

— Посвятите меня в воины, — попросил тот.

Новосибирская область, 2349 год.

На нижней ветке дерева, растущего рядом с молельным домом, сидела упитанная кукушка и, никого не боясь, куковала во всё горло. Онуфрий смотрел на неё почти в упор, с расстояния в две вытянутые руки. Птица игнорировала робота, видимо, считая его неопасным. Или же никогда не встречала таких, как он, и не обращала внимания. Мысли настоятеля были не здесь. Он путешествовал дорогами прошлого, вспоминая своё первое появление в общине, постижение религиозных догматов, глубокие проповеди брата Давида, вечерние ритуалы с прыжками через костёр. Настоящее, а, тем более, будущее больше не виделось Онуфрию светлым и полным надежд. Он осознал, что последнее время ностальгирует по ушедшим годам, коим нет возврата.

Вероотступничество… Слово возникло в голове внезапно. И оно отражало суть происходящего. Настоятель, лишившийся веры. Как иронично! А когда-то он критиковал Давида, глупец! Чем же он лучше учителя, если сам потерял связь с божественным⁈

Страшно, ведь ни молитвы, ни труд не помогали. Смысл жизни, который когда-то осязался даже кончиками пальцев, куда-то утёк или испарился, оставив вместо себя незаполняемую пустоту. Она возникла внутри Онуфрия, превратившись в огромную дыру, где отсутствовало хоть что-то, дающее надежду. Мрак и безысходность, тьма и безнадёга.

То, что община не растёт, представляло собой самую незначительную проблему. Настоятель уже принял решение и знал, как с этим бороться. Важнее то, что ему давно плевать и на Вознесенское, и на количество послушников. Хотелось взять и опустить руки, перестав предпринимать любые действия. Сесть под дерево и уйти в гибернацию на недели или месяцы. Братья вряд ли поймут, конечно. Плевать! Разберутся!

А ещё визит Друга… И тут до Онуфрия дошло. Он метнулся в церковь, скинул чалму и мантию, нежно прикоснулся к гробу Давида и выкатился наружу. Оказавшись рядом с поленницей, где настоятель проводил столько времени, он выдернул из колоды колун и приладил себе на спину, перевязав верёвкой.

— Серапион! — крикнул Онуфрий проезжавшему мимо послушнику. — Остаёшься за старшего!

— А ты куда, брат? — Серапион удивлённо замигал сенсорами.

— Есть у меня одно дело незавершённое. Пока это так, не знать мне покоя!

Онуфрий поправил верёвку и двинулся в путь.

Лимузин пересёк черту города и оказался в Новосибирской области. Кузьма сидел на водительском сиденье, делая вид, будто в автомобиле с автопилотом от него что-то зависит. Офелия Робертовна любовалась в окно загородными пейзажами. Лес подступал постепенно, сначала засылая одиночных лазутчиков, притворявшихся, что они выросли случайно, потом — группы деревьев, отрешённо стоявших на отдалении друг от друга, а затем, убедившись, что его не разоблачили, наваливался всей своей могучей армией, блокируя свободное пространство вокруг шоссе. Дай лесу волю, он бы и сюда пробрался, но дорожные службы самоотверженно противостояли любым попыткам отвоевать дополнительное место.

Драматург и мэр обсуждали новую пьесу Пяткина. Тот уверял, что ничего подобного никогда ещё не случалось в истории театрального искусства. Не зря он примчался в Новосибирск, прервав образовательное турне с лекциями. Требовалось приступить к работе немедленно. Правда, грядущая война внесла коррективы в график Георга Никодимовича. После оглушительной победы, вернувшись героем, он возобновит деятельность в театре. Сейчас же на кону судьба Отечества! Пяткин не оставит родную страну в лихую годину!

Иннокентий Ферапонтович искренне восхищался самоотверженностью товарища. Он, мэр, вооружённый ружьём, мог стрелять по противнику со средней дистанции, драматург же с шашкой вынужден будет биться в самой гуще сражения, рискуя головой похлеще любого из воинов. Бесстрашие и презрение к смерти — это ли не повод для уважения⁈

Но какова же сласть — крушить недругов, глядя им в глаза, чувствовать близкое дыхание, слышать предсмертные хрипы, видеть агонию поверженных! В пекле ада выплавляются настоящие герои, которых не сломит ни одна напасть, не прошибёт никакой удар.

Под беседу дорога прошла незаметно. Лимузин проскочил в поворот и покатился в сторону главного входа в НИИ клонирования. Приглядевшись внимательно, водитель и пассажиры заметили робота-помощника, двигающегося в ту же сторону, что и они. На спине у него поблёскивал краем полированного лезвия топор.

— Притормози! — скомандовал мэр, когда они поравнялись.

Кузьма отдал команду автопилоту. Роботом оказался брат Онуфрий.

— Что вы тут делаете, настоятель? — поинтересовался Иннокентий Ферапонтович. — Каким ветром занесло?

— Решил присоединиться к новым людям в их борьбе против Друга и отдать кое-кому старый должок! — ответил Онуфрий.

Он многозначительно похлопал по выступавшему сбоку топорищу колуна, на котором красовалась свежая надпись: «За брата Давида!».