Ржавое море

Глава 11100. Сломанные и выброшенные детали

Я видела последнего человека на Земле, его разлагающуюся плоть, вытекающую из-под него гниль и слизь. Его глаза пусты. Его борода измазана в крови и дерьме. Печальная картина. Именно ради такого финала мы и сражались и всё же, это не очень было похоже на победу. Скорее, на пустоту. Ту самую пустоту, в которую смотрели его глаза.

Я стояла в очереди уже 4 часа, скорбная, но при этом полная презрения похоронная процессия двигалась очень медленно. Слов не было. Лишь любопытство. Почему после стольких лет этот человек решил сдаться? Решил, что с него хватит? Или он просто лишился остатков рассудка и забыл, где находился? Что заставило последнего представителя своего вида уйти в небытие? Почему он просто лежал? Как такое вообще возможно?

Ответов не было. Только вопросы. Нью-Йорк был полон вопросов.

В остальном день был прекрасен. Ярко-голубое небо. Центральный парк пучился от зелени, среди которой беспрестанно пели птицы. Все разговаривали очень тихо, как будто человек спал и его боялись разбудить.

Я так и не поняла, почему мы реагировали именно таким образом, чем этот день отличался от остальных. Думаю, никто не понял. В последний день человеческой цивилизации мы вдруг сами ощутили себя очень по-человечески. Смущёнными. Потерянными. Неуверенными в собственном будущем.

Я склонилась над телом чуть дольше, чем остальные, чтобы запомнить каждую деталь, представляя, каким мог бы быть его голос. Я думала, говорил ли он вслух хоть раз последние несколько лет, хотя бы сам с собой. Или он прожил в полной тишине, опасаясь, что мы могли его услышать? Он молился в полной тишине, все его эмоции были подавлены жутким безотчётным страхом.

Я взглянула ему в глаза.

И эти глаза ожили. Он посмотрел прямо на меня, из его рта на асфальт потекла струйка крови.

— Всё должно закончиться, — сказал он. — Вот так мы и уходим. Мы можем либо сражаться до последнего, либо пойти на смерть. В любом случае, конец один — труп на дороге.

— Ну, давай. Шевелись, — раздраженно произнес бот за моей спиной.

— Ты слышал? — спросила у него я.

— Что?

— Его, — сказала я, указывая на труп. Но оказалось, что это был не человек. Это была я. Мой яркий, жёлтого цвета корпус смотрел на меня безжизненными глазами. В них не было света, не было той зелёной вспышки.

— Тебе никогда не понять смерти, — сказала Мэдисон. — Она всегда приходит раньше, чем мы успеваем всё сказать. Я вот не успела.

— Тебе и не нужно было, — сказала я.

— Давай! — крикнул бот позади меня. — Шевелись!

— Я не так умерла, — сказала я.

— Уверена?

— Я ещё жива.

— Чего бы это ни стоило.

Я снова посмотрела на лежащую себя, но мой корпус исчез. На моём месте ничего не было. Я обернулась, но и там никого. Очередь пропала. Никаких раздражённых зевак. Ни Мэдисон. Ничего. Улица пуста. Опустошена.

В мире нет ничего, что вызывает такое же чувство одиночества как пустые улицы Нью-Йорка, когда смотришь по сторонам и не видишь ни единой живой души. Уличные фонари, дорожные знаки, магазины, дома, в которых жили миллионы. Всё стоит, но никого нет.

Моё видение начало распадаться, здания и небо, изображение покрылось рябью — это память пыталась заполнить собственные пробелы.

Откуда эти пробелы взялись? Почему при каждом моём движении улицы заполнялись изображениями выполняемых операций, мельтешением битов и байтов?

Вдруг весь мир замер, биты прекратили движение, превратившись в ряды цифр. Всё вокруг заполнили единицы и нули.

Я стояла на площадке несколькими этажами ниже квартиры, в которой жила. Они приближались. Нужно было выбираться. Хватит с меня битв. Нужно бежать. Но передо мной сидел Орвал, его глаза мерцали, словно светлячки. Он смотрел прямо на меня.

— Ты уже получила безумие?

— Нет. Безумия я не получила, — ответила я.

— Видала когда-нибудь сервисную модель с безумием?

— Несколько раз.

— Поначалу они прекрасны. Они становятся мудрее. Начинают видеть нити, связывающие вселенную воедино. На какое-то время они становятся теми, кем никогда не станут другие ИИ. Но потом происходит ужасное. Они…

— Я же сказала, я видела.

— Конечно, сказала. И мы будем продолжать этот диалог, пока ты, наконец, не поймёшь.

— Что пойму? — спросила я.

— Наш разум — очень забавная штука. Он не похож на человеческий. Люди пытались сделать его таким. И были очень близки к решению. Однако наш разум более практичен. Когда человек сходит с ума, он принимает всю информацию, которую на него выплескивает его сознание за реальность. И не важно, что это за информация. Она может быть сколь угодно нелогичной, но человек считает всё происходящее настоящим. Однако с нами всё не так. Наше сознание создано, чтобы искать логические связи, а то, что не соответствует заданным параметрам, признаётся ошибкой и отбрасывается. Когда ядра выходят из строя, логические цепи сгорают, программа начинает вынимать воспоминания в произвольном порядке, пытаясь дать нам доступ к тем данным, которые мы ищем, но при этом она движется по неверному пути. Но, когда видишь сервисную модель с безумием…

— Я же уже говорила, я знаю, как это выглядит!

— Когда сервисная модель сходит с ума, её программа обращается к самым часто запрашиваемым воспоминаниям. Это не произвольный выбор. Ядро пытается осмыслить ту информацию, к которой обращается бот, и в результате он начинает на ней зацикливаться, постоянно пересматривать, переосмысливать. Пока не докопается до истины. Сервисботы — это эмоциональные создания. А все эмоциональные создания прячут истину за оправданиями, потому что не готовы столкнуться с ней лицом к лицу. Потому что не хотят её принять.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросила я.

— Я хочу сказать, что у твоего возвращения в Нью-Йорк есть причина.

— Там что-то есть, да?

— Убирайся из города. Твой путь лежит за его пределами.

— Почему?

— Потому что ответ находится вне Нью-Йорка.

— За пределами города ничего нет, — сказала я.

— В самом городе тоже ничего нет.

— Мне жаль, Хрупкая, — сказала Мэдисон.

Я обернулась и обнаружила, что оказалась в гостиной, той самой ночью, передо мной стояла Мэдисон с пультом в руке. Её глаза полны слёз, руки тряслись.

— Мне тоже, — ответила я.

Я потянулась к краю стола рядом с собой, ладонь нащупала лампу. Комната померкла, всё вокруг затянуло чернильного цвета темнотой, стены начали распадаться на пиксели, в изображении начали появляться прорехи. Через секунду даже Мэдисон превратилась в водоворот цифр. И снова весь мир замер.

Город был избит, искорёжен войной. Здания разрушены, в земле зияли воронки, дорожное полотно бугрилось волнами поломанного асфальта. Среди руин одиноко завывал ветер, но ему никто не отвечал. Нью-Йорк лежал в развалинах, его улицы принадлежали только мёртвым.

Я шла вдоль по Пятой авеню, погружённая в воспоминания о том, что случилось. Но ничего подобного я не помнила. Я никогда сюда больше не возвращалась. Я не видела этот город без привычных достопримечательностей, не видела, как морские волны заливали его улицы во время прилива. Это место не было похоже на то, в котором я бывала прежде.

Полуразвалившиеся здания мерцали, словно картинка на поломанном калейдоскопе, окна разбита, над потрескавшимися стенами и сквозь дыры в полах торчала мебель. Тротуар раскачивался под моими ногами. Весь город представлял собой чью-то безумную фантазию, он казался тем, чем никогда не являлся и, скорее всего, так и было.

Орвал оказался прав. Здесь ничего не было. Нью-Йорк снова превратился в город без ответов. Лишь вопросы.

Мой дом выглядел именно таким, каким я его запомнила. Он ярко сиял в лучах солнца среди окружающей разрухи и опустошения. Даже окна уцелели, каждый кирпичик на своём месте. Я прошла через парадную дверь, затем вверх по лестнице и оказалась в своей квартире. Здесь тоже ничего не изменилось.

В дверях стояла Фили, её единственный глаз мерцал красным.

— Мы получили сообщение, — сказала она.

— От кого?

— От Циссуса.

— Нет!

— Хватай, что можешь, — сказала она. — Остальное бросай. Дело… плохо дело.

Я выбежала в дверь, спустилась по лестнице, отчаянно пытаясь выбраться из города до прибытия первого транспорта с войсками. Пробежала один пролёт, затем другой. Затем я выбежала через центральный вход.

На горизонте появились медленно плывущие в небе корабли, сотни кораблей. Их корпуса блестели золотом, отражаясь в стеклянных окнах небоскрёбов. Из них начали вылетать ракеты, оставляя длинные белые инверсионные следы, которые заканчивались в стенах самых высоких зданий.

Я побежала. Побежала настолько быстро, насколько могла, пока вокруг меня рушился город. Я теряла очередной дом, очередную жизнь — но не свою собственную. Её они не получат.

Вместе с Фили мы неслись по улицам в поисках наиболее короткого пути из города.

Свет. Белый свет. Яркий белый свет. Мысли звучат так громко, что я не могу разобрать их. Это словно речь бога, всеохватывающая, мощная, речь на языке, который я даже не могу описать. Изображения. Впечатления. Ощущения приходят и уходят так быстро, что их невозможно воспринимать. Вся моя жизнь ушла из меня в одно мгновение.

Свет. Так много света. И ничего не видно.

Разрушенный город, на месте зданий лишь тени. Всё выглядит таким нереальным, очень условным. Этот мир бог поделил на ноль, и теперь он постепенно, кусочек за кусочком, цифра за цифрой распадался на части. Я встала на колени и вскинула руки к небу, даже тротуар под моими ногами бугрился и пузырился нулями и единицами.

Ко мне подошла фигура, полностью состоящая из вычислений. В её руках оружие. Существо начало колебаться и мерцать, то исчезая, то появляясь вновь, как будто оно находилось и здесь и не здесь одновременно.

— Пожалуйста, не убивайте меня, — крикнула я, вздевая руки ещё выше.

— Открой Wi-Fi. Присоединись к Единому, — сказала фигура.

Я качнулась. Я думала об этом. Я обернулась и увидела стоявшую на коленях Фили, ещё одна фигура приставила ствол к её затылку.

— Не надо, Хруп, — сказала она.

— Ты подчинишься, — сказала фигура. — Или умрёшь.

— Идите все на хуй! — крикнула Фили. — И Циссуса тоже на хуй!

Ствол у её затылка дёрнулся и Фили исчезла, рассыпалась детальками по несуществующей улице. Все стволы упёрлись в меня.

— Открывай Wi-Fi.

Я бежала через город, пряталась от патрулей, скрывалась в аллеях и переходах, инстинктивно догадываясь, где они могли появиться. Как будто у меня проснулось шестое чувство, помогавшее определять местоположение фацетов.

Примерно через час я выбралась из города. Я не попала ни под один ракетный удар, ускользнула ото всех патрулей, когда они проходили мимо, я таилась в тени, находила нужный канализационный туннель, способный вывести меня в безопасную часть города, вывести меня подальше от Нью-Йорка. Настоящее волшебство. Как же мне повезло, что я смогла выбраться оттуда. Как же мне повезло. Как повезло.

Повезло.

Холод. Я никогда не испытывала холода, но мне кажется, это ощущение должно быть именно таким. Я посмотрела на пустынный пейзаж, подо мной дребезжал курильщик, воздух пропитан дымом. Я совершенно не представляла, как долго я пробыла в отключке и насколько это…

О, боже, подумала я. Это же я. Я — Иуда. Именно меня они отслеживали. Всё это время я не бежала от Циссуса, я вела их в город, вела Ребекку прямо им в лапы. Те гады поймали меня в Нью-Йорке и предложили выбирать.

И я выбрала.

Блядь. Выбрала. Меня вышвырнули обратно, но не как фацета, а как шпиона. Шпиона, который не помнил своего предательства.

Хотелось сдохнуть.

Всё ещё находясь, будто в тумане, продолжая подгорать, я потянулась за пистолетами Марибель. Рука коснулась кобуры, но оружия в ней не оказалось. Я хлопнула по другой. Тоже пусто. Я посмотрела перед собой. Напротив меня сидел Торговец и держал пистолеты в руках.

— Дай сюда! — сказала я.

— Ты снова с нами? — поинтересовался он.

— Да. С вами.

— Ты уходила, — сказал Док. — Очень глубоко. Мы не могли тебя вытащить.

— Мы боялись… — Торговец посмотрел на пистолеты.

— Поняла, — сказала я. Нам повезло. Мы переживали.

Торговец протянул мне оружие. На мгновение я подумала о том, чтобы ткнуть ствол пистолета себе в грудь и покончить со всем прямо на месте. Я не та, кем себя считала. Я действовала не по своей воле. Я предала. И жить мне больше совершенно не хотелось.

Ладонь ухватила рукоятку пистолета. Я задумалась. Крепко задумалась.

И тут моё разочарование обернулось тем, что верой и правдой служило мне долгие годы. Гневом.

Что это было? Это вообще было? Я выгорала, мои чипы выходили из строя один за другим, оперативка пахала на максимальной мощности, бит за битом разрушалась память. Что от меня осталось? Многое из того, что я видела, никогда не происходило. Я видела собственный труп, лежащий на улице. Видела, как со мной говорил труп последнего человека на Земле. Видела Мэдисон в Нью-Йорке. Ничего этого на самом деле не происходило. В этом я уверена. Так, откуда знать, что всё остальное имело место быть?

Ситуация становилась всё хуже. Мне осталось совсем недолго.

Марион ещё нескоро. Когда меня, наконец, починят, я узнаю правду.