Репатриация на чужбину

Глава 2

В которой я попала, так уж попала и...

Опозорилась

Лучше бы испугалась всерьёз и успела попрощаться с жизнью – отключилась с толком и расстановкой, подготовив психику к грядущему испытанию. А то вышло, как у Зинаиды Гиппиус: душу мою ело чувство без названия. Хотя ей, несомненно, повезло больше: отделалась одной душой. Меня же нечто без названия скрупулёзно пережевало всю целиком. Затем сплавило в своё мерзкое брюхо и долго тщательно переваривало. Следуя законам пищеварения, на выходе я могла представлять собой только одну субстанцию. Шанс свихнуться был убедителен, как никогда, но в борьбу за меня вступил могучий резон: если я мыслю, значит, не навоз.

Долго ли коротко, в себя я приходила, переплывая от попытки к попытке. Каждая новая сопровождалась беспорядочным световым бликованием в полуслепых глазах. А так же звоном, треском и прочими шумовыми эффектами по всей поверхности мозга. В сопровождении, естественно, тошноты, рвоты и всепоглощающей дрожи – этакой морзянки, которую отрабатывали на мне невидимые курсанты-радисты. Время от времени затылок посещал трудолюбивый дятел, а по лобным долям маршировал отряд пионеров-террористов. Судя по бортовой качке, меня иногда перетаскивали с места на место. То в холодильник запихнут, то в микроволновку, где припекало и кружило. Для чего? А кто её поймет – эту медицину, что по каждому вопросу имеет тридцать три мнения. От кружений снова тошнило – с моим вестибулярным несварением даже у зеркала не рекомендуется вертеться.

Я очень терпеливая. С детства твёрдо верила: всё когда-нибудь кончается – нужно только сгруппироваться и потерпеть. Вот и домучилась. Однажды открыла глаза и пять границ прямоугольного пёстрого пятна напротив съехались в одну законную. Хотя сам прямоугольник я пока опознать не могла – темно здесь, как в нашем гараже, когда все торгуются, кому менять лампочку. И мысли перестали скакать через пятую на восемнадцатую, и соображалка включилась. Я же нормальная: лежу, боюсь. Вот-вот врачи констатируют мою вменяемость и запустят в палату рыдающую семью. И задаст она мне тот самый вопрос: зачем, дескать, ты нашу миссис погубила? Что она тебе сделала? А ведь ничего, кроме хорошего... Господи, стыдно-то как! Горько и жалостливо.

Вдруг слышу: лязг, стук, шуршание. А следом и посветлело. Но не привычно разом по всей больничной палате, а каким-то подозрительным пятном, причём, в движении. Глаза скосить и не пытаюсь – раз я ему понадобилась, так оно само дойдёт до поля моего ущербного зрения. Оно и дошло. Натурально с факелом. Высокое, осанистое, в сером балахоне, стянутом на талии широким поясом с какими-то подвесками-побрякушками. Остановилось шагах в пяти от моей кровати, скинуло капюшон, тряхнуло шикарными локонами. Ну, что сказать? Голова как голова и, согласуясь с природой, одна. На лице маска без единого отверстия для глаз, закрывающая его до кончика носа. Под маской за узкими губами многозначительно скалятся ровные зубы. Стоит. Молчит. Больным в наш век просвещённого гуманизма всё можно – я и не постеснялась.

– Привет, – шепчу. – Ты привидение? Или с маскарада?

Она стоит. Молчит.

– Если ты не глюк, – прошу вежливо, – кивни. Не нервируй. Мне и так хреново. А если все-таки глюк, не старайся. И так всё понятно.

Она стоит. Молчит. Лишь факел из одной руки в другую перекинула. Затем обернулась в ту сторону, откуда выплыла, и противным таким голосом призывает:

– Дженнифер, детка, тут твоя невестка полоумная опамятовалась! Перекинешься словечком?! Или сразу задушим и в море?

Я припухла. Агрессивный какой-то глюк, неуважительный. Видать не мой, чужой, а мне по ошибке приглючился. У моего не может быть настолько тупых шуток. Тем временем, где-то в потёмках повторился стук с шебаршением. Затем к старшему глюку присоединился такой же балахонистый детёныш под маской. И тут эта мелочь разулыбалась пухлыми губками промеж ямочек, заявив звонким голоском:

– Доброе утро, матреошка. Вставать-то намереваешься? Или поливать тебя прямо в постели? Обрастешь мхом, цветочками, и мы заимеем дармовую клумбу.

Эта «матреошка» с иноземным акцентом. Эти традиционные в издевательствах ботанические мотивы. Эта неподражаемая интонация... А это: «Дженнифер, детка»... Миссис?

– Я это. Я, – хихикает пигалица и пытается броситься мне на грудь.

Старшая так вцепилась в неё, что чуть локоть моей старушке не вывихнула.

– Иди, – говорит, подтолкнув малолетнюю свекровушку крепкой такой пятерней. – Заниматься пора. И миссис Далтон мне покличь. Скажи: наш эксперимент, наконец-то, пришёл в себя и выпендривается. Нужно допросить. А мне не до бесед, – ехидно добавляет язвительная дрянь. – Так хочется прибить эту русскую идиотку, что лучше убраться от неё подальше. Не соблазниться бы.

Уплыла грубиянка и факел утащила. Я плечиками мысленно пожала и в сон провалилась – перетрудилась для первого полноценного возвращения сознания. Пришла в себя невесть когда, а в палате у меня новая гостья. Эта сидит в кресле на том же самом месте в отдалении, что и предыдущая. Но прилично освещена: в каждом уродливом металлическом торшере чадят по несколько пудовых свечей. Судя по морщинистым губам, напоминающим растрескавшийся фарфор, постарше меня будет. Но манеры и у этой оставляют желать лучшего: ни здрасьте тебе, ни здоровьем не озаботилась, сразу с места и в карьер:

– Олга, ты уже поняла, где находишься?

– В больнице? – спрашиваю.

А где ещё может пребывать человек в моём состоянии? Я же нормальная. Вроде… Потому, как факелы, балахоны, маски зловещие, подначки туманные. С другой стороны, мозгами шевелить ни сил, ни настроения. Сами всё расскажут, если им надо. А им, судя по всему, надо.

– Дженнифер посвятила тебя в тайну Ордена Отражения, – взяла быка за рога посетительница. – И все объяснила популярно. Очередной перенос состоялся, чему ты оказалась свидетелем. Более того, благодаря твоей сообразительности сестра Дженнифер успела совершить переход. То есть исполнила своё предназначение. Она получила вторую жизнь и возможность исполнить свой долг перед Орденом. Это хорошая новость.

Она умолкла. Я переварила сказанное. Связала вместе факел, каменные стены и нелепый гобелен на противоположной стене, который сподобилась-таки рассмотреть. Собралась с духом и осторожно осведомилась:

– Есть и плохая?

– Есть, – не замедлила с ответом, насколько я понимаю, миссис Далтон. – Ты идиотка.

– Ну, это уже понятно, – досадливо отмахнулась я. – Ты давай сразу о самом плохом. А то непонятно: драть уже волосы или рано? Не хотелось бы повторяться.

– Расслабься, – небрежно махнула старческой ручкой эта зараза. – Во-первых, драть нечего. Ты, видимо, ещё не заметила, как помолодело твоё тело? Нет? Ещё налюбуешься. А пока прими на веру: это тело юной агрии, в которую ты вторглась без приглашения. Агратами в этом мире называют баронов. Так вот, дочь барона косами чуть ли не землю мела. А ты лысая, как яйцо. Мне понадобилось вскрыть тебе черепушку и как следует в ней покопаться. Так что с косами пришлось распрощаться, – она вежливо поиграла с паузой, ожидая моих рыданий, не дождалась и продолжила откровенничать: – Во-вторых, в тебе полно сока одной полезной местной травки. Она не позволяет тебе двигаться. Прости, но мы не знаем, чего от тебя ожидать. И не видим причин проверять это опытным путем. Но потенциально ты представляешь собой изрядную опасность.

– Есть ещё что-то? – переварив её яд, бесстрастно поинтересовалась я.

– Девица, в чьём теле ты валяешься, для переноса не предназначалась, – охотно поведала старая язва. – И вообще оказалась на зеркале... по нелепой трагической случайности. Она была… Как бы это сказать? Порченым материалом. В её голову проник один весьма опасный паразит. Он оккупировал мозг, превратив несчастную девушку в полумёртвую безмозглую куклу. Вообще-то, это не является окончанием цикла его жизнедеятельности. Он предпринял этот смелый шаг не ради пропитания. Такие, как он, проникая в мозг человека, врастают в него. А затем..., скажем, путем химических реакций подчиняют тело своей сущности. Сущность эта примитивна до безобразия. А потому и продукт симбиоза получается тупым, не сказать убогим. К сожалению, он слишком агрессивно реагирует на прочих людей. Единственный способ прийти с ним к взаимопониманию – убить тело-носитель. И таким образом прикончить инородное создание, поскольку покинуть человеческий мозг оно уже не в состоянии. Тебе понятно?

– Это всё? – не сумела даже испугаться я, целиком погруженная в поддержание позы хладнокровной квалифицированной сволочи.

– Во время переноса произошло неожиданное происшествие, – смаковала эта мерзавка. – Паразит в мозгу баронской дочки каким-то образом расплавился. Я бы даже сказала: сплавился с теперь уже твоим мозгом. Из этой непонятной субстанции получилось некое подобие плёнки. Плёнка покрыла мозг неравномерным слоем. Кроме этого, твой мозг вдоль и поперёк пронизан тончайшей сенсорной паутиной, с которой многое неясно. Паразит мёртв, но большая часть его паутины жива. Это вызвало некоторые последствия, – подвесила миссис Далтон многозначительную паузу, не дождалась лавины вопросов и невозмутимо продолжила: – Видишь ли, Олга, попадая сюда, мы обретаем в этих телах некоторые неярко выраженные способности к телепатии. Мыслей, слава богу, не читаем. Но эмоции людей для нас, как на ладони. Мы и сами можем обмениваться эмоциями. А некоторые из нас способны передавать на расстояние целые... изображения предметов и даже событий. Это дает нам определённые преимущества перед местным народом. И позволяет выживать в неприятных условиях местного антисанитарного убогого средневековья. Инквизиции – слава всем шести местным богам – тут не изобрели. А к мистике – в нашем случае обоснованной – относятся, как к божьему промыслу. Мы здесь что-то вроде слуг божьих с особыми полномочиями. С одной стороны, это радует. Не находишь? С другой, напрягает до невозможности. Потому как некоторые аборигены взяли моду на нас охотиться по вполне человеческим меркантильным соображениям. Якобы прозрение будущего, чтение чужих мыслей и прочая муть. На данный момент в нашей команде одиннадцать профессиональных врачей с приличной практикой. Видишь ли, там, на Земле большинство сестёр предпочитали приобретать универсальную для любого мира профессию. И, желательно, самую востребованную. Так вот, к чему это я? – пожевала она губами. – С телепатией конкретно у тебя явный переизбыток. Ясновидение под большим вопросом. Скорей всего, как было чушью, так и осталось. Зато способность как-то управлять людьми, весьма вероятна. Вот и выходит, что твоя привлекательность для охотников на несколько порядков выше. Ты пока тут бредила, видения у нас у всех в головах гуляли – будь здоров. Ни сна, ни покоя. Потому и Шарлотта была с тобой так неласкова. Ты уж прости её.

– Это всё? – зациклило меня из мстительной вредности.

– Нам придётся подержать тебя некоторое время в карантине. Заразить нас паразитами ты уже не сможешь. Твоему бывшему... сожителю больше нечем размножаться. Однако вопрос агрессии не снят. Так что не обессудь: придётся поскучать. А на досуге и подучиться кое-чему полезному. Сама понимаешь: чужой мир, по-английски не говорят, феном не пользуются. Рожи моют лишь по праздникам, а уважения к своему укладу требуют. Они у себя дома, – пожала старуха своим плечиком в моей манере. – Неотложные вопросы есть?

– Я красивая? – брякнула первое, что стрельнуло в голову.

– По местным меркам? – уточнила миссис Далтон.

– Ну.

– По местным ты форменная уродка. Худая, низкорослая, безгрудая. Да ещё глаза у тебя теперь… Сплошная жуть, прости Господи! Волосы отрастут – они тут быстро растут. Но, дела это не поправит. Ещё вопросы? – с иезуитской заботливостью спросила эта гадина.

– Я аристократка? – до последнего держались мои бастионы.

– Что да, то да, – усмехнулась она, поднимаясь. – Причём, наследница баронова поместья. Оно весьма обширно, правда, в нехорошем месте. На западном побережье нашего таната, так здесь называются королевства. Да! Забыла кое-что помянуть о твари, что скончалась в твоей дурной головушке. Такие как раз и произрастают с другой стороны моря на западном континенте. Там у них чуть ли не половина народа сплошные…, как это… Зомби! Эти самые зомби периодически высаживаются в твоей провинции-танагратии, где расположено твоё поместье. Оттого и война в тех землях, как ты понимаешь, не переводится. Так что опасное тебе досталось наследство, сиротинушка.

– Уродка с никчемным наследством, – констатировала я, как-то подозрительно резко успокоившись. – Из долгов не выскрестись, замуж не выйти. Приятные новости есть?

– Тебе всего шестнадцать. Вся жизнь впереди, – донеслось уже издалека. – Кстати, теперь придётся откликаться на имя Ксейя.

– До старости мучиться-не перемучиться, – вяло пробурчала я в шёлковую подушку. – Ещё и это имя дебильное.

И вот тут предгрозовое затишье окончилось: я зарыдала. Ведь у меня где-то там… Не поймешь где… Где-то у чёрта на куличках родился правнук. А я тут без пересадки опять в переходный возраст вляпалась. И на кой дьявол только полезла на этот гадский стол? Ведь английским же языком было сказано: душами он разбрасывается направо и налево. Нет, так моя задница никогда не зарубцуется. Особенно тут: в коварной и гибельной феодальной среде.

Проснулась я, как ни странно, в хорошем настроении: бодрая, злая, обёрнутая в лозунг «не дождетесь» с макушки до пяток. Руки-ноги зашевелились. Мозг под инопланетной плёнкой заелозил туда-сюда, выстраивая приоритеты. И первым делом потребовал раздобыть зеркало. Какая нормальная женщина поверит, будто она уродлива, покуда не протестирует себя досконально? А я нормальная. А ещё умная, пробивная, в меру приличная, заслуженно самостоятельная и бесконечно терпеливая. За шестьдесят два года так и не разучилась держать марку. Лишним подтверждением послужил утренний визит Дженнифер.

Моя свекровушка, моя умничка не только приволокла зеркало, но и устроила мне самую настоящую ванну. При этом чирикала, не переставая. В основном на тему размеров собственной радости от счастья лицезреть меня живой. Не позабыла пройтись по нашим общим родственникам, наобещав, что те и без нас неплохо справятся со своими проблемами.

Внимая ей с бессовестной рассеянностью, я придирчиво изучала в зеркале своё приобретение. Миссис Далтон погорячилась: личико, на мой взгляд, скроено вполне пропорционально. Носик восхитительно мал – мечта всей моей жизни. А вот рот подкачал: мелкий, тонкогубый, ни на грош не сексуальный. Ну, хоть прямой и то хлеб. Брови – по местной моде – образуют одну непрерывную бровь чуть ли не от уха до уха… Которые могли быть и поскромней. Никогда не понимала этого эльфийского шарма с их ослиной заточкой по ушному ободу – некрасиво же! Да и под шапкой, наверно, натирает.

Про глаза и вспоминать не хочется. Никогда не задумывалась, как выглядит человек, у которого все белки глаз залиты сплошной чернотой – повода не было. Оказывается, монструозно и пагубно для самооценки. Вот у Дженнифер глазёнки красивые: в меру большие, волшебно раскосые и не обремененные раздутой до самых границ радужкой. И губы очаровательно вздуты, хотя, на мой вкус, сам рот не должен быть таким здоровым. Тут местные явно перемудрили, если воспевают в балладах лягушачьи пасти – свекровушка успела похвастать. Эти губищи так смешно шлёпают, когда она по-детски торопливо лопочет...

– Муха, – наградила я престарелую резвушку кличкой своей внучки. – Я теперь постарше тебя буду. А взрослым врать нехорошо. Ну, давай, как на духу: тебе и вправду так нравится твоя новая жизнь?

– Нравится! – выдохнула девчонка практически без заминки. – Столько лет представляла себе: как оно здесь будет? Чего только не нафантазировала. А перебралась сквозь зеркало перехода и будто в собственное детство вернулась. Знаешь, матреошка, я даже о своих мальчиках думать забываю, – прошептала она, присаживаясь на краешек постели. – И о твоих. А ведь они мне внуки. Да что там! – голосом обладателя великой тайны протянула свекровушка. – Я даже себя прежнюю вспоминаю редко. И словно, как другого человека. Умом понимаю, что не совсем это... Хорошо. А душа, знай, поет и вскачь несётся. Ей всё интересно! Везде тянет залезть, всюду побывать, – и ручонками всплеснула так умилительно.

Кажется новая крыша у моей миссис совсем худая. Видать, местный кровельный материал пребывает в зачаточном состоянии. Или дело в том, что дома старушка уже нажилась и умерла как раз вовремя? А меня сорвали с дистанции. А, может, это такая защитная реакция, подобно моей притянутой за уши браваде? Благодатная оказалась тема: мои мозги вцепились в неё, выворачивая так и этак. Я настолько увлеклась самоанализом, что потеснила собственную истерику. Истерика, по счастью, тоже дама капризная: перестань обращать на неё внимание, она обидится и демонстративно исчезнет. И на освободившуюся сцену пролезет любопытство – моё пронырливое спасение от любого депресняка.

Оно-то и ткнуло меня носом в первую по-настоящему светлую и добрую новость: Дженнифер, подчиняясь привычке, продолжала меня любить. Свекровушка проигнорировала предостережения коллег о моих потенциальных злодействах, ожидаемых от почившей в голове неведомой тварьки. Девчонка верила в меня самозабвенно. И я начала ловить себя на том, что окончательно с ней запуталась: покровительствовать ей теперь, или же, как прежде, уступать и почитать?

Что до неё, так подобными пустяками малявка свой недетский ум, похоже, не отягощала. Она серьёзно и последовательно училась жить заново: тащила в моё узилище тонны книг и свитков, запоем читала и делилась всем, что слышала да видела на свободе. Дженнифер учила корявый язык новой родины, завистливо обижаясь на обретённую мной нечеловеческую память. А та и вправду поражала вместимостью.

Шарлотта – запойный естествоиспытатель – внезапно набросилась на меня со своими ботаническими глупостями. Взяв меня в оборот, обшарила все закоулки моего тщедушного тельца и закрома попорченного, мутировавшего мозга. Мы с мозгом не без удовольствия демонстрировали себя во всех ракурсах, испытаниях и прочих позах – в этом мы с ним на удивление быстро сошлись. Два неистощимых обиженных позера, нашедших, за что зацепиться, лишь бы только не свихнуться.

А Шарли оказалась вполне удобоваримой убойной теткой: ядовитой, но адекватной, с мощным злым умом, но добрым сердцем. Она охотно и развёрнуто отвечала на вопросы. Массу времени убила на то, чтобы моя алчная безразмерная головушка забивалась добротно и только полезным. Успокаивала, выдумывая для меня до десятка хлёстких эпитетов в сутки. Первой потребовала выпустить мутантку на волю, обозвав мою опасность для общества засохшим эмбрионом. В итоге, именно Шарли выдвинула на голосование революционную идею предоставить меня – всю такую нетрадиционную – моей путанной тёмной судьбе в этом мире.

Ну, и, наконец, именно этой заразе первой пришло в голову объяснить неофитке: маски – они на то и маски, дабы не шокировать местный народец. С ним, дескать, у наших пересаженных душ нестыковка по всем параметрам. Глаза де выпячивают из нас что-то такое, отчего у аборигенов мороз по коже. А кожа-то у них в полном порядке: грубая, по большей части загорелая и, не в пример землянам, устойчивая к инфекциям. Короче, с нашими глазками всё через задницу. Потому и вынуждены мы носить те самые маски, обладательницей которой я стала перед самым выходом на свободу. Что и говорить: мои глазки пугали даже цветки в горшках.

Я нормальная. Просто консервативна невпопад, памятлива некстати, привязчива в ущерб собственной психике и уродина. К тому же, мутант. Как не старалась, следующие полгода я так и не смогла побороть обиду за навязанный судьбой паршивый подарок. Такая реинкарнация встала у меня поперёк глотки – вторая молодость и отдалённо не шла ни в какое сравнение с первой. А первая вместе с последующей восхитительной зрелостью и милой сердцу завязью счастливой старости сидела в башке гвоздём.

К тому же, моё любопытство чересчур быстро обожралось новизной, сдулось и не смогло добить затаившуюся депрессию. Та воспряла и взялась за меня с новыми силами. Я маялась, металась из угла в угол, изводила Орден, огребаясь от своих зубастых сестёр. Уползала поскулить в заброшенные замковые пределы. Потом выползала неудовлетворенная и заходила на очередной круг. Словом, опозорилась перед всеми и всяко – даже не ожидала от себя подобной несдержанности.

Меня, как могли, жалели, от души мечтая избавиться от этакой напасти. И вот настал эпохальный день: Шарли обозрела в лупу последнюю пядь моего тела. Законспектировала последний из моих выкрутасов и твёрдо заявила, мол, взять с меня науке больше нечего. А кормить задаром и дальше не за что. Да и небезопасно: обязательно кто-то взорвётся и прибьёт нудную тварь. Получит, так сказать, войну с совестью на почве убийства в состоянии аффекта. И пойдет, дескать, гулять по цитадели Ордена Отражения цепная реакция – к чему разумному сообществу такая инфекция? Проще избавиться от вируса-возбудителя.

Хорошо она выступила: научно и по делу. И меня выперли за порог.