Репатриация на чужбину

Глава 26

В которой пришло признание…

Да руки коротки

Я нынче, как сама великая Галина Вишневская: никому не жалуюсь, хожу, задрав подбородок, и торчу в глотках завистников здоровенной костью. Тут уж, хочешь-не хочешь, но моим мужчинам придётся договариваться. Это моя первая победа над внутренним врагом, и комкать такое событие не хочется. Ведь мой эгоизм пошёл на пользу обоим. Не могут правая и левая руки заниматься одним делом вдали друг от друга. Тем более, когда их любимое тело вышло из комы. А оно вышло, провалявшись всего-то каких-нибудь четыре месяца. Правду сказать, из них последние полтора оно провело в весьма бурных дискуссиях и понаслушалось достаточно. Особенно, когда придуривалось, изображая беспамятство.

А тем временем у меня случилась потеря: наш лекарь удрал из агратии обратно в столицу под грузом аргументов реальности. Пока Сарг был просто невыносимым ревнивцем, парень ещё держал фасон. А когда он стал ревнивцем с нартиями за пазухой, эскулап окончательно сдулся. И запросил у меня пощады, оставив народ без квалифицированной медицинской помощи.

Сарг же продолжал творить чудеса. С того момента, когда ему вздумалось отделить котлеты от замка, мухи и нартии пересмотрели взгляды на жизнь. Правда, первые всего лишь передислоцировались, а вот вторые решили переиграть отношения с людьми. Нет, они вовсе не мудрые мифические драконы, способные втянуть легковерных человечков в продуктивные для себя отношения. Подобно лайсакам, обрам, или тому же Керку, они всего лишь животные, но невероятно понятливые. При этом гордые, вредные и себе на уме. У них поразительный нюх на всё, что можно высосать полезного из человечества. А в эгоизме они эволюционировали значительно дальше нас.

Однако Сарг подстроился под эту их мерзкую привычку, и всё перевернулось с ног на голову. Нартии помогают пастухам охранять стада от хищников, считая, что обороняют лишь свою часть кормушки. А сами пастухи со своей долей просто пасутся под боком. Они даже отцепились от обров, без которых люди могут расстроиться и слинять с насиженного места, оставив бедных рептилий без столовки. Мало того, Сарг обзавёлся закадычным дружком – огроменным самцом с наглой мордой и замашками диктатора. Тот не побрезговал открыть двуногому свое имя: Хакар-гар, или что-то вроде этого. Честно говоря, мы так до сих пор и не поняли: это звери сообщают нам свои имена, или мы цепляемся за случайный набор звуков в их исполнении? А они просто позволяют их так окликать для связки намерений обеих сторон. Хотя, насколько мне помнится, Кух с Керком были весьма настойчивы, приучая меня к этим звукам.

– Сиятельная, – вклинилась в мои размышления придворная дама с дурацким именем Аполар.

И где-то с такими же замашками.

– Слушаю, – неохотно откликнулась я, оборачиваясь на её скудно населённое созвездие.

Тех на коленях завозился и недовольно мявкнул. Принялся умываться, прихватывая и мои пальцы, гуляющие по заспанной мордахе.

– Вы просили напомнить о своём визите в храм Кишагнин. Её преподобие мать-надзирательница просила Вам напомнить.

Меня всегда смешила личная неразрешённость в этом церковном вопросе: надзиратель – это в смысле, за кем? За паствой, церковной утварью, соблазняющей эту самую паству, или за капризами богов?

– Позови Клор.

– Её милость наперсница Ордена Отражения покинула цитадель. Отправилась за покупками по вашему распоряжению.

– Что, прямо сейчас? – удивилась я.

Клор ни за что бы, ни отправила меня в этот храм в одиночку. Тем более, сейчас, когда Мерона вместе с другими лекарями отправилась на сенокос за каким-то очередным лечебным силосом. А я на восьмом месяце беременности. И всего месяц, как из комы. Да ещё в депрессии из-за того, что здесь таскаются с брюхом на целый месяц дольше. Здесь вообще всё дольше: в году четыреста двадцать шесть дней, в семьдесят помирать ещё рано – мог бы жить да жить.

Дольше и больше. Население от двух метров и выше. Местные с ужасом поглядывают на мой живот: видать прикидывают, как меня порвёт при родах. А живот и впрямь гигантский – я устала откидываться назад, уравновешиваясь при ходьбе. Впрочем, моим ногам почти заказано работать. Если ты лилипутка с громадным животом, жена танаграта, да ещё слепая, будь уверена: тебе шагу не дадут ступить. Тебя везде будут таскать на своём пупке двуногие. И только слепота помешает насладиться сочувствующими взглядами прохожих, делающих ставки: соберёт тебя Орден по кусочкам или похоронит?

– Доброе утро, дорогой.

Прочие галактики потянулись к границам вселенной, а самая изученная среди них поплыла ко мне. Это неодушевлённые предметы для меня недоступны, а на людей я не натыкаюсь и в таком прискорбном состоянии. Старательно заучиваю их звёздные туманности, классифицирую и всё легче опознаю. Словом, изобрела альтернативную форму общения, хотя и голоса играют не последнюю роль.

– Доброе утро, – голос мужа хриплый и тёплый.

Его галактика улыбается мне во всю ширь горизонта. А когда его губы прогуливаются по моей макушке, там сияют созвездия смущения, признательности и робкой надежды. Он боится ей поверить, а я и не тороплю. Да, нынче я рядом, но мы по-прежнему не вместе. Мы всего лишь соучредители общества с неограниченной ответственностью.

Я вполне сносно ориентируюсь в своей темноте и редко спотыкаюсь. Но Варкар не упустит случая потаскать меня на руках. Он несёт меня по широким гулким коридорам своего необъятного замка, собирая на меня кучу благословений. Тех гордо восседает на его плече – нахальную мелочь несёт сам танаграт Однии!

Меня выносят из ворот цитадели. И целая орда тех же благословений кочует вслед за моей покачивающейся лектикой римского образца. Её несут личные гвардейцы мужа – иным он не доверяет. Мне неловко, что воины вынуждены заниматься таким… несолидным делом, но парни не против. Они довольно спокойно относятся к перевоплощению в тягловую скотину. И совершенно не стесняются обсуждать при мне свои личные дела. А чего стесняться? Убеждены же, будто Внимающая слышит мысли направо и налево. К тому же, каждый раз отрубается, едва мы вылазим за стены цитадели – её укачивает. Да и Тех на плече урчит в самое ухо дробно усыпляюще.

Будит меня уже её преподобие мать-надзирательница храма Кишагнин – богини земли, плодородия, любви, рождения и прочего. Единственная женщина в семействе местных небожителей, но, самая почитаемая. Оно и понятно: есть да размножаться – что матери-истории более ценно?

Её преподобие – имени которой не упоминают всуе – берёт меня под локоток. И осторожненько втаскивает по широким высоким для меня ступеням храма. Хотя при желании могла бы внести меня на руках и не вспотеть: она ж ростом с танаграта! Кстати, тётка весьма неплохая: консервативна, реально религиозна, но не зашорена настолько, чтобы от её общества сводило скулы. К тому же, мать-надзирательница слывёт одной из самых образованных женщин Руфеса – вполне может конкурировать с некоторыми сестрами Ордена Отражения. И уж точно она образованней меня. Любить ей меня не за что. А не жалеть меня невозможно, так что ко мне она неизменно добра.

Мы теперь часто встречаемся: супругу танаграта требуется подковать на предмет отправления традиционных священнодействий и прочих треб. Сочувствуя такой немочи, как я, тётка была бы не прочь посещать меня сама, но сан не позволяет – язви его. Вот и таскаюсь я в храм Кишагнин через день, как на работу. Танаграт не в восторге: меня нужно беречь и экономить. Я не в восторге: таскать мой живот не легче, чем тачки в каменоломнях. Надзирательница не в восторге: меня нужно беречь, экономить и «рожать» где-нибудь подальше от её святилища. Но поделать ничего не можем все мы: ни единолично, ни солидарно.

– Осторожно, Сиятельная, порожек, – возвещает трубный глас её преподобия. – А ты, дружок, не крутись под ногами, – это уже Теху.

Я свершаю сей ритуал под набившую оскомину фразу. И каждый следующий, задремывая прямо на ходу под заботливые предостережения надзирательницы. Как верблюд в середине каравана, которому нет нужды выбирать дорогу или смотреть под ноги. Потому-то и подскакиваю, как ошпаренная, когда в эту заигранную до дыр симфонию врываются новые резкие и диссонирующие аккорды.

– Ко мне! Сюда! Не подходите, негодяи! Висельники! – боевой трубой ревет её преподобие, в спину которой я уткнулась носом.

Но, она не стоит на месте – спиной выдавливает меня куда-то вбок. И я чувствую, как энергично двигаются её каменные локти. Понимаю: она раскручивает перед собой боевой посох. Такими снабжены все служители храмов всех шести божеств. Резать, колоть, протыкать, словом, проливать кровь им нельзя – профессия не позволяет. А вот переломать вражине кости – это, как нечего делать. Этому нас учат на курсах поводырей и пастырей, так что мы завсегда, пожалуйста, со всем нашим удовольствием.

Тех прекращает рявкать – я успеваю уловить, как его крохотный звёздный клубочек ныряет вбок и в темень. Выглядываю из-за руки надзирательницы – там, невдалеке кучкуются семь, восемь…, с десяток… Нет, два десятка весьма агрессивно настроенных созвездий. Вот они растягиваются в линию и формируют полумесяц. Все страшно трусят. Но отважно подталкивают себя идти в своем паскудстве до конца. Одному из них не приходиться так насиловать себя: этот урод знает, что делает, и получает от такого кощунства удовольствие.

– Третий слева у них главарь, – быстро шепчу своей крепостной стене. – Остальные трусят.

Она ничего не отвечает. Её правый локоть запихивает меня обратно за спину, а та продолжает меня толкать в безопасном направлении. Наступающие молчат – она молчит в ответ. И потому в тишине, нарушаемой лишь полязгиванием, постукиванием и шебаршением, я слышу прибытие подмоги. Нестройный хоровой посвист согласованно раскручиваемых шестов. Полагаю, на помощь своей патронессе подоспели более молодые и драчливые монашки. Ну, эти-то кобылки поднаторели сублимировать сексуальную энергию во вращательно-опускательную на дурные головы безбожников.

А вот и звук включили: матушка гаркнула пару команд. Вокруг зарычало, запроклинало, заматерилось, застучало всем подряд по чему ни попадя. Но, моему радару некогда – его вместе со мной тащат дальше. Не быстро, дабы я не рассыпалась на фрагменты, но упорно. Вопли за спиной не смолкают, а нарастают, вопреки всем законам физики. Монахини боевито вскрикивают, перекрывая мужской непотребный рёв. И последнее, что я разбираю: удары металла о металл. Думаю, это подключились мои военнообязанные носильщики – им-то резать да колоть не зазорно.

Нас догоняют три монашки: тяжко дышат, решительно сопят и гоняют по своим галактикам целые волны гневно барахтающихся звёзд. Им тоже страшно, но, когда молодости было не страшно умирать? И они подталкивают себя исполнить свой долг до конца. А мне ужасно жаль этих девушек, отнюдь не мечтавших сложить головы за меня. Мы круто сворачиваем, ещё, ещё… Две волны воплей сталкиваются, рикошетят в стены, от них летят вообще куда попало, и меня притискивают к холодным камням. Картину боя я могу лицезреть лишь в виде вселенского катаклизма: сплошные вспышки ярости, боли, страха. Ощущений угрозы, ловушки, отчаянья и снова ярости. И торжества победы рядом с гаснущей галактикой, звёзды которой в смертельном шоке лопаются от помешательства.

Меня тащат вдоль стенки. На моё бесполезное в бою тело периодически наваливается воинственно шевелящаяся тяжесть – это надзирательница. И тотчас откачивается прочь в мимолётном страхе придавить беременную гусеницу, размазав её по стене. По ногам прокатывается юркий мохнатый ручеек – мозг лайсака раскалён добела ненавистью и боевым азартом. Он закручивает вокруг лодыжек восьмёрку и уносится куда-то вбок. Кому-то не суждена благородная смерть от оружия противника – сдохнет, как собака от яда.

А коридор гудит, гудит, гудит, гоняя туда-сюда нечеловечески-человеческие эмоции. Мне дурно от этой какофонии! Я выключаю внутреннее зрение, и будь, что будет. Спине холодно и больно, мозгам тошнотно и маятно. А меня тащат и тащат, меся воздух взбесившимися мышцами, исходящими запахами пота и крови. Наконец, моя спина проваливается в каменный угол и застревает – дальше хода нет. Битва встаёт колом. Десяток лёгких с сипением выталкивают воздух, замешанный на мрачном молчании.

– Ваше преподобие! – прерывисто рычит оглушающий меня бас. – Вас осталось трое! Причём вы, не в обиду сказано, старуха с дрожащими руками. Если угодно, мы убьём и вас. Но лучше отдайте нам Сиятельную, и мы исчезнем.

Надо же: я всё-таки Сиятельная, а не просто девка. Почтительный на севере бандит, не то, что в южном лесу, где я отхватила Вотума.

– Вы не получите Внимающую, пока мы живы, – спина матушки ходит ходуном перед моим носом.

Бедная женщина! А ведь она и вправду очень пожилая, хоть и здоровая, и умелая с этой палкой. А девчонки? Неужели все полегли? Какое гадство! За что?!

– Ваше преподобие, – стучу кулачком в тяжёло-дышащую спину. – Оставьте меня. Вы не можете погибнуть и оставить храм сиротой. Вы нужны…

– Глупости! – гудит она сверху. – Они и так нас перебьют. Вы вправду думаете, что эти ублюдки оставят свидетелей? Смешная вы, право, девочка моя.

Смешная. А всё беременность – мать её!.. Она делает тебя такой суеверной! Начинаешь верить во всех богов подряд, словно лично встречалась. Убивать живых людей, когда под сердцем шевелится твоё дитя – это… Непременно нарвёшься на какое-нибудь наказание свыше. Но, отдать себя в руки этих ненормальных? Они же тупые, убогие. Они же потащат тебя, куда велено, даже не сознавая, что ты беременна. Что можешь родить со страху, а это для тебя махонькой чистая смерть. И малышу смерть. Миссис Далтон готовится меня кесарить, а иные альтернативы…

Меня передёрнуло. Я вмиг лишилась всех суеверий, включая давно позабытых чёрных котов. Выглянула из-за спины надзирательницы: перед нами восемь злобных созвездий, вожделеющих добычи с тупой жадностью крыс. Откуда-то из-за них вселенная выплёвывает крохотную комету. Та подкатилась под самое дальнее созвездие, взлетела вверх, но не допрыгнула. Теху нет нужды кусать вражьи шеи да щёки – достаточно голых рук, сжимающих мечи. Крики, проклятья, а комета таранит второе созвездие. Видимо, по нему уже пытаются попасть. Моя любимая хвостатая звезда с неуловимой скоростью выписывает зигзаги и врезается в мои ноги. Мерзавцы тасуются, нервничают, но больше не ждут подвоха.

Ни одному из них в голову не приходит, что человек может просто перестать дышать и без железа. Железо – это проверено, надёжно и очевидно. А вся остальная мистика – бабьи сказки. Два здоровых мужских тела замирают, сипят, покачиваются и поочерёдно обрушиваются на каменный пол – это странно. Ещё б вам было не странно, господа дебилы! Даже такой слабо удобренный извилинами мозг не может тупо переть против природы. Ему нужно увидеть, порыться в памяти, идентифицировать опасность да осознать её нешуточность. И только после этого заработают двигательные центры.

А мне ждать недосуг. Я не собираюсь рожать где-то в телеге или на грязной палубе. Мне совсем не улыбается умирать разорванной, истекающей кровью – при таком гигантском плоде иных вариантов шиш. О судьбе моего малыша жутко и помышлять. Поэтому я зла и сосредоточена, как никогда. Никаких этих ваших поединков! Я тружусь, как забойщик скота, давным-давно отучившийся смотреть в жалобные коровьи глаза. Я торпедирую созвездия врага, и вот третье тело глухо ударяется об пол. А четвёртое замирает в прощальной мысли: что со мной за чертовщина?! Предпоследний, наконец-то, сосредоточился на мне – это ощущается прямо-таки всей кожей. Да и остальные присутствующие заподозрили во мне неладное.

– Сиятельная? – хриплым шёпотом выдавливает мать-надзирательница.

Они потрясены – все до единого. И всех сию минуту объединяет чувство страха, но уже совершенно другого: нервозность, удручённость, отчуждённость и отвращение. А мне плевать – слава богам, не разучилась! Мне недосуг представать в лучшем виде – я накручена собственными страхами до потери человеческого облика! И сообразительный «предпоследний», который вздумал удрать, протаранил носом каменный пол – сдох в полёте, как собака! А последний враг с тоскливым отчаянным воплем летит на меня – его звёзды бешено пляшут, требуя спасти их от массового взрыва. Этот смертник мне не достался – три юных чистых созвездия с брезгливым отвращением набросились на него и создали новую чёрную дыру. Потом замерли в отдалении от меня.

Споря с тошнотой и очнувшейся совестью, я сползла многострадальной спиной по стене. Шлёпнулась на задницу – ноги не держали. Тех вылизывал мой пропотевший насквозь висок, снисходительно треща, дескать, убила и убила – а пусть не лезут!

– Сиятельная? – осторожным чужим голосом спросила надзирательница. – С вами всё в порядке?

– Спина болит. Башка трещит, – равнодушно перечисляла я. – Тошнит. А ещё я убила пять человек. Вроде все. Жить буду.

Мой малыш – горазд же он дрыхнуть – внезапно проснулся и принялся потягиваться. Всё интересное проспал, а теперь решил оглядеться. Живот сотрясало так, что и балахон не справлялся с сохранением интимных тайн моего организма. Тех соскользнул с плеча и приник ухом к вздыбившемуся чреву. Нежно застрекотал, уговаривая негодника не терзать и без того умученную мамку. Её преподобие завершила свою внутреннюю борьбу полной победой здравого смысла. Юные ширококостные воительницы поднимали меня втроём. Примеривались уже транспортировать на руках, но мне отчего-то не понравилась такая преувеличенная предосторожность. Тем более что организм неожиданно мобилизовался. А заодно озаботился вопросом: как, собственно, сюда попали эти ловцы Внимающих?

– Сколько их было всего? – чётко и здраво поинтересовалась на ходу.

– Да десятка четыре, – откликнулась задумавшаяся мать-надзирательница, но тут же вскинулась: – О чём Вы, Сиятельная?

– Четыре десятка посторонних мужчин, – ткнула я ей в лицо нелепым фактом. – Причём, незамеченных вами.

– Вы можете нам помочь? – моментально прокрутила она в голове сценарий, сляпанный по ходу осмысления.

– Должна помочь, – пообещала я. – Мне нужны все ваши служительницы. И прислужницы. Все до единой.

Выжившие девчонки ушуршали, а Тех злорадно рыкнул. Впрочем, и моя злость не готова была со мной расстаться так легко. Хотя её слегка улестила оперативность исполнения приказов надзирательницы. Вверенное ей подразделение выросло передо мной, как из-под земли. Восемь девиц и дам, выживших или не участвующих в сражении. Достаточно скромный список, чтобы одно из созвездий не бросилось в глаза прямо с порога. Тревога, подозрительность, нервозность, уныние, расстройство – это вполне логично и уместно при наших скорбных делах. А вот ошеломление, отчаяние, паника – это уже вина во всю голову. Я бы даже классифицировала это, как предсмертный ужас. Ткнула пальцем в кипящую галактику, сотканную из сплошных сверхновых, и тихо спросила:

– Зачем?

Понимая, что умирает, она с тупым упорством собирала по закоулкам силы для защиты. Подруги, которых она предала, молчали, наливаясь стыдом, сожалением и гневом. Надзирательница тяжело вздохнула, борясь с оглушившим её замешательством.

– Я могу заставить, – скучным голосом напомнила Внимающая прописную истину.

И бабища взъерепенилась, пошла в атаку:

– Орден Отражения отверг мою сестру! – истерично вызывающе отзвенели первые слова покаянной исповеди. – Она могла пройти посвящение! И сейчас была бы жива!

– Если она не могла пройти посвящение, значит, она просто не могла, – равнодушно заметила я. – Это не чувства, не желания, не чья-то воля. Люди здесь вообще ни при чём. Даже мои сестры. Только боги решают: смогут ли они вернуть к жизни угасшую в теле душу, или нет, – пошла я чесать, как по писанному. – И тогда они сообща возвращают то, что не утратило последней живой нити, связывающей душу с жизнью. Если твоя сестра не была допущена к посвящению, значит, к тому времени и последняя нить оборвалась. А ты в своей гордыне осмелилась пенять богам. Не думаю, что их это позабавило. Вот они и наказали тебя за дерзость: ты испоганила свою душу и запачкала имя своих предков. Ты подняла руку на мать, носящую под сердцем ребёнка…

– Вас не собирались убивать! – завопила убогая мстительница.

– А что они собирались сделать? – зловеще прохрипело от дверей.

На пороге стоял мой танаграт с поседевшими от ужаса звёздами, окаменевшими на своих орбитах.

– Взять её! – с лязгом упала его команда.

– Мой танаграт!.. – с невыразимым чувством стыда вскинулась мать-надзирательница.

– Не надо, ваше преподобие, – бесстрастно отгородился Варкар от всего мира. – Я слышал весь этот бред. Соболезную вам в вашем горе, – подхватили меня его руки. – И не забуду вам спасения моей жены и сына. Я ваш должник.

Малыш радостно приветствовал папу, стараясь дотянуться до него ножкой. Варкара не плющило от умиления – он был невероятно, кристально и безусловно зол. Я пристроила голову на его холодном металлическом плече и тихо радовалась, что слепота скрывает от меня поле боя. Тех разлёгся на моих вздёрнутых коленях – он терпеть не мог елозить голой попой по металлу. И не полез на уже привычное плечо танаграта. Лишь изредка пенял ему на столь бездушное отношение к жене, пережившей очередной стандартный кошмар. Я же не чувствовала себя ни удручённой, ни обессиленной. Мне вообще всё было по барабану – как будто не в мою честь сегодня убивали…

– Герс, – попыталась я подмазаться к мужу, ласково поглаживая его по щеке и пропуская сквозь пальцы длинные волосы.

Он был глух, нем и непреклонен. И всю дорогу до моей кровати не спускал меня с рук – как только пупок не надорвал, карабкаясь в карету, а потом по бесконечным лестницам? Сдав меня с рук на руки Клор, он, наконец, созрел и ознакомил всех с вердиктом:

– Ты немедленно отбываешь в цитадель Ордена. Я не в состоянии обеспечить тебе безопасность даже в собственном доме.

– Чушь! – фыркнула я. – Случилось то, что должно было случиться.

Варкар притормозил в дверях, подцепленный моим крючком и за подозрительность, и за любопытство одновременно.

– Что ты имеешь в виду?

– Я распахнула перед тобой чужие души, – пришлось напомнить ему. – А ты использовал это в наших с тобой целях. И в целях таната. Ты действительно рассчитывал, что нам с тобой простят такое злодейство? Да последний мерзавец воспринимает вмешательство в свои дела точно также как благородный танаграт. В этом вы с ним никак не отличаетесь. Тебе никогда не простят обретения такого преимущества, как возможность копаться в мозгах. Свои мысли, как и душу, люди оберегают яростно. И жестоко мстят любому, кто на них покушается. Мы переступили эту черту. И обречены всю жизнь расплачиваться за такую нешуточную власть над людьми. Но, вдвоем мы с этим справимся – уверяю тебя.

У меня здорово получилось: спокойно, расчётливо и крайне убедительно. Он распустил внутри себя этот дурацкий клубок, угомонился и присел на кровать – тихо хлопнула дверь за Клор. Я пристроила голову на его колени и тихо зажурчала, расписывая, какими мы с ним будем молодцами! Как всех повытаскиваем из щелей и растребушим к едрене фене. Надо только чуточку потерпеть. Вот избавлюсь я от живота, вот немножко оклемаюсь и уж тогда мы… Уж мы с ним, с таном и Кэм всем жару зададим!

Варкар полулежал на моей чистой шёлковой постельке и, конечно, пачкал её сапожищами. Он бросался в меня этими своими «да» и порой даже хмыкал, что заменяло ему полноценный бодрящий смех. Я разошлась не на шутку, спуская на тормозах посттравматический шок. Словом, мы отлично провели время в семейном кругу.