Раскаты грома

XVIII ГОРОД СТУДЕНТОВ

Смарагда началась с университета. В Империи такой способ градообразования мог считаться феноменом: большая часть городов тут выросла из фортов имперских легионов, которые год за годом, век за веком двигались от Первой Гавани на Север, Запад и Восток, принося с собой порядок, дисциплину, Устав Надлежащий и Слово Сына Человеческого.

«Там где раз поднимался имперский штандарт — более опускаться он не должен!» — сказал кто-то из первых Императоров, и легионеры, руководствуясь этим принципом, строили фортификационные сооружения весьма основательно, с расчетом на века. И эта основательность привлекала: неспокойные просторы Раваарды предоставляли очень мало укромных мест, где не сожрут чудища, не нападут орки, не прилетит длинная эльфийская стрела… Лагери-крепости обрастали предместьями, торговыми и ремесленными слободами, корчевались леса и распахивалась земля — и появлялся город. А потом легион уходил — дальше, на Север, Запад или Восток, мечами раздвигать рубежи Империи Людей, потому что для любой Империи экспансия — суть вопрос выживания.

На Западе города чаще возникали вокруг феодальных замков или монастырей, в южных провинциях — на перепутье, у перекрестков и мостов, на Севере и вовсе кроме Байарада городов в полном смысле этого слова не было — только городища и селища.

Но так, чтобы местом притяжения стал университет — этим могла похвастаться только Смарагда. Храм науки и святилище духа выстроили тут благодаря деяниям святой императрицы Элии Анастасии, которая в середине V века (после Прибытия) единолично управляла Империей долгих сорок лет после смерти своего мужа. Придворные историки того периода единогласно провозгласили это время Золотым Веком культуры и просвещения. Правда, поздние оптиматские исследователи были не столь однозначны в оценках: многие из них сомневались в крепости рассудка императрицы и даже обвиняли ее в ведьмовстве и чернокнижии. Подумать только: в Смарагдском университете учились даже девицы! Обучать наукам женщин? Это же неслыханно! Только ортодоксальным безумцам такое может прийти в голову, твердили ваганты из Западных провинций. Место женщины — на кухне, в церкви, рядом с детьми. И не более того.

Лицемеры, превозносящие прекрасных дам и расписывающие возвышенную рыцарскую любовь в куртуазных романах, ставящие на пьедестал предмет своей любви, не видели никакой проблемы в том, чтобы отказывать женщинам в праве на образование, а иногда — и на грамотность. Если пустоголовая принцеска, которая кроме танцулек и вышивания ни о чем и поговорить не может, а верхом куртуазности считает ловлю вшей на камзоле кавалера и могла кому-то показаться идеалом избранницы, то точно не Аркану. И никому из ортодоксов — однозначно.

С парой таких умников Рем в свое время даже переводил ученые диспуты в иную плоскость, пуская в ход кулаки: он лично читал документы двухтысячелетней давности, в которых черным по белому самым чистым имперским языком было написано о равноправии мужчин и женщин в Первой Гавани. И о том, кто именно руководил Первым Ковчегом. Это была женщина, лекарь, офицер одной из величайших армий изначального мира людей! Об этом говорилось и в Писании, и потому в церковных ортодоксальных школах с одинаковым прилежанием обучались и мальчики, и девочки. Другой вопрос, что по достижению брачного возраста большей части девушек приходилось большую часть времени проводить с детьми, но ни одному ортодоксу и в голову бы не пришло бить жену плетью, завидев ее с книжкой или газетой в руках! А что, если она читает новый рецепт мясной кулебяки, или изучает, как извести долгоносика, который атаковал в этом году помидоры?

— О чем задумался, сэ-э-э-эр Беллами?! — ткнул в плечо Аркана Сверкер. — Не о бабах ли?

— О них, о них, почтенный Барди! Гляжу на прекрасный городской пейзаж, что открывается с этого холма, и думаю о женщинах, так все и есть! — откликнулся мнимый башелье. — Нам нужно в Монеточку, это во-о-он то предместье, со стенами из красного кирпича…

— Это отвратительное нагромождение грязных хибар и халуп ты называешь прекрасным городским пейзажем? — возмутился гном. — Его строили криворукие рукожопые слабоумные идиоты, у которых вместо мозга — блевотина! Местных горе-зодчих нужно запихать обратно в мать и перетрахать на что-то приличное! Это не архитектура, это детские куличики из песочницы! Да и то, только в том случае, если дети лепили не из песка, а из собачьего дерьма!

Аркан заржал в голос. Все-таки ругательное словотворчество кхазада могло считаться отдельным видом искусства. Отсмеявшись, он ткнул пальцем в противоположный от Монеточки конец города, туда, где дымили десятки и сотни труб многочисленных мануфактур. Этот район Смарагды так и назывался — Трубы, и считался самым опасным местом в городе. Рабочая окраина!

— Что скажешь на это, друг мой? — по мнению Буревестника, Трубы выглядели гораздо хуже Монеточки с ее тавернами, гостиницами, театрами, торговыми лавками и прочими заведениями, в которых школяры, ваганты, преподаватели и городские обыватели могли отдохнуть и развеяться.

— Индустриальненько, — задумчиво проговорил кхазад. — Есть в этом своеобразная красота!

— Красота? — на сей раз возмутился эльф, который до этого меланхолично наблюдал за облаками. — Красота? Да что ты понимаешь в красоте, бородатое чудовище? Единственное что тут может претендовать на эстетичность — во-о-он тот парк с незамерзающими фонтанами, у подножия, если я не ошибаюсь, одного из корпусов университета. Это — претензия на красоту! Погляди, какие там лиственницы! Какие туи!

— Сам ты — туя, остроухий Убийца Гусей! Что может быть красивее чем водный колесный привод мощностью в сотню лошадиных сил? Какое зрелище может быть величественнее, чем вращение огромной махины, придающей импульс жерновам и станкам, которые дают жизнь целому производству! Взгляни, какое там колесо! Я уверен — механики учились у кхазадов, если создали такое великолепие! — Ёррин по привычке хлопнул себя по ляжкам и тут же взвыл: — У-у-уй! Везите меня хоть в Монеточку, хоть в Говнеточку! Вместо жопы я теперь имею свиную отбивную не самого лучшего качества… Если какая-нибудь бабенка сначала хорошенько вымоет меня, а потом намажет мне жопу маслом черного тмина — вот это вот будет красота!

— Решено! — усмехнулся Аркан. — Поехали искать мазальщицу гномских задниц! Уверен — в Монеточке и такая найдется…

И кавалькада двинулась вниз с холма, к городским воротам.

Смарагда представляла собой некое странное подобие цветка, с центром в виде университета, учебные корпуса которого были выстроены по периметру условной окружности, диаметром около полутора верст. В центре располагалось величественное административное здание, откуда правил бал его превосходительство Ректор. Весь университетский центральный район был ярким образцом среднеимперской псевдоготики — одного из архитектурных стилей, которые древние мастера пытались воссоздать по сохранившимся материалам прежних: документам, гравюрам, картинам. Острые шпили, стрельчатые окна, изящество, устремлённость ввысь, богатое декоративное убранство — у Аркана даже в глазах защипало, когда он увидел четко очерченный на фоне пасмурного неба силуэт родного Философского факультета…

Лепестками же цветка служили предместья — всего их было, конечно, семь. Монеточка — район развлечений, Трубы — индустриальные, рабочие кварталы пополам с отвратительными трущобами, где правили бал преступные группировки. С возвышенности можно было рассмотреть довольно респектабельные Конкур и Оправа, оптиматский Чезаре, популярскую Обсервацию, ортодоксальный Помол. Каждый — со своим характером, обычаями, ритмом жизни!

Тогда, в юности, Рем окунулся в жизнь Смарагды с головой, и почти утонул в ней. И теперь он возвращался — в облике того, с кем у студентов-вагантов веками шла вражда. Он стал тем, кого ученая братия боялась, ненавидела и кому страшно завидовала: настоящим авантюристом, бродягой-воином, рыцарем с большой дороги!

— Что привело вас и ваших спутников в Смарагду, сэр? — стражники на воротах скрестили гизармы.

Они с подозрением осматривали странную компанию. Прибытие эльфа не в составе каравана или посольства само по себе было событием, гномы тоже обычно по одиночке не перемещались, предпочитая наниматься на работу или целыми артелями. А тут еще и этот странный рыцарь у них явно за главного…

— Я — башелье Ромул Беллами, а это — мои соратники и товарищи Аратар Ваан по прозвищу Убийца Собак, и Барди Борри с дымного перевала. Маэстру, мы нашли клад, самый настоящий… — Аркан сунул руку в переметную суму и вытащил оттуда несколько гномских монет на связке. — И намереваемся обменять его на звонкую имперскую монету в Оправе, а потом хорошо погулять в Монеточке.

— Так вы кладоискатели? — из караулки вышел сержант, привлеченный шумом у ворот. — Всамделишные? А они еще встречаются? Я думал — вымерли вместе с драконами, домовыми и девственницами!

За спинами троицы друзей уже скопилась небольшая очередь из желающих попасть в город, некоторые из них ругались, другие наоборот — с интересом прислушивались:

— В тонкие времена живем, служивый, — откликнулся Аркан. — Нынче на дорогах кого только не встретишь! Наш брат-кладоискатель, конечно, редкое явление, но на Севере, говорят, саами убили настоящего великана, в Аскероне — прикончили болотного сряща, а в Кесарии — полуденного беса! Не знаю как насчет всех остальных, но кладоискателей в славный город Смарагду пускали, при условии уплаты положенной пошлины. Возьми мои деньги, и уйди с дороги, иначе я вызову тебя на дуэль за оскорбление дворянского достоинства, выпущу твои кишки, и заставлю смотреть, как на них гадят мухи! Я — Ромул Беллами, и я всегда выполняю свои обещания!

— Это угроза стражнику при исполнении? — сержант делал бравый вид, но казалось очевидным, что выбирая между деньгами и унижением, или — бравадой и дуэлью с сомнительным исходом, он выберет деньги.

Аркан из кармана извлек пригоршню мелких монет и высыпал их под ноги страже.

— Возьмите столько, сколько вам надо! Едемте, друзья! — и грудью коня растолкал воинов.

Это было рискованно, но Рем слишком хорошо знал эту братию… По большей части люди неплохие, смарагдские стражники оставались очень уязвимы в двух вопросах: когда дело касалось дармовой выпивки и легких денег. Вот и теперь он не прогадал: собрать монеты им оказалось важнее, чем проверить переметные сумы путников!

Так или иначе — по кольцевой дороге, вдоль стен университетского района, Рем, Ёррин и Эадор двигались в сторону Монеточки. Воспоминания теснились в мозгу у Аркана, студенческие годы, которые он при всем желании не мог назвать ни веселыми, ни беззаботными, всё-таки оставили в его душе несмываемый отпечаток. Он гордился своей степенью бакалавра и мечтал о том, что потом, когда-нибудь, всё-таки добьется пересмотра вердикта Высокой Комиссии, и получит заветный диплом магистра, и кто знает — может быть и доктора! В конце концов, одно описание путешествия в Доль Наяду и карта течений и ветров Последнего моря вполне стоила диссертации, если не по любимой философии, то по естествознанию — точно!

Они миновали три мраморных университетских фасада: с контрфорсами, кариатидами, горгульями, витражами, барельефами и прочими прелестями псевдоготики. Вдруг откуда-то сверху, из окна учебного корпуса — кажется, медицинского, вылетела огромная гнилая брюква и шмякнулась под ноги коню Аркана. Раздался злодейский свист, хлопнули ставни…

— Засранцы! — усмехнулся Рем.

— Что это было? — спросил гном. — Какого хрена они швыряются брюквой?

— Студенты! У каждого факультета — свои заморочки. Одни враждуют с рыцарями, другие — со священниками, третьи — с эльфами, четвертые…

— … с гномами! — кивнул Ёррин. — Вот почему вагантов никто не любит!

— Эй! — возмутился Аркан. — Я был вагантом! И вообще: не всякий вагант — студент, не всякий студент — вагант!

— Ты был вагантом? То-то тебя никто не любит! — снова кивнул Сверкер с самым ехидным выражением лица.

Ворота Монеточки несмотря на вечернее время оставались открытыми. Из них доносились звуки музыки, сладковато-хмельные ароматы, на улицах веселого района что-то трещало и взрывалось… Лошади заплясали под всадниками, явно демонстрируя неудовольствие. Однако, одного касания эльфийской руки оказалось достаточно, чтобы животные пришли в себя, и снова пошли мерным шагом — до самых распахнутых створок.

Здесь товарищам пришлось спешится: высота воротной арки была явно недостаточной для конника.

— Даже принцы и герцоги входят в Монеточку пешком! — прокомментировал Буревестник. — Пойдемте, маэстру!

В вечерних небесах рвались фейерверки, по устланным досками тротуарам двигалась шумная толпа в диковинных костюмах и масках, народ танцевал и пел, размахивая искристыми свечами и фонарями. Здесь было много молодежи, девушки и парни держались раскованно, не стеснялись подшучивать друг над другом, говорить комплименты. Парочки даже целовались украдкой, подумать только! Это в самом сердце Западных провинций!

Смарагда всё-таки была свободным городом.

— «Домино!» — Аркан махнул рукой в с торону двухэтажного здания с покосившейся черепичной крышей. — Нам сюда, маэстру!

Именно здесь он работал что-то около двух лет ночами, разливая пиво завсегдатаям и зарабатывая на жизнь разной подсобной работой. Студентам не полагалась стипендия: уже сам факт бесплатного допуска на лекции считался неслыханной привилегией! И Рем ее добился, блестяще закончив первый же семестр! Теперь же ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы напустить на лицо невозмутимое выражение и, потянув коня за узду, перевести его через дорогу.

Всё здесь было ему знакомо: вывеска с «камнем» домино, со значениями в три и пять точек, небольшой внутренний дворик с конюшней и хозпостройками, в котором периодически дрались и фехтовали не поделившие вино, столик или девушку посетители. И всё тот же старый, испитый конюх, залитый водкой по самые брови и глядящий невидящим взглядом…

— Гаспар! — сказал Рем.

— Да, сэ-э-эр!? — он явно не узнавал Аркана, сосредоточив все внимание на золотой рыцарской цепи на его груди. — К вашим услугам, сэ-э-р!

— Позаботься о наших лошадях и получишь сребреник!

— В лучшем виде, сэ-э-р!

Уже поднимаясь по скрипучему крыльцу в кабак, Аркан поймал скептический взгляд эльфа, который явно сомневался в способности конюха обиходить лошадей, и пояснил:

— Гаспар только по ошибке родился человеком. Он должен был быть конем, все так думают. Услужливый, послушный, пьет как конь, и ржет так же.

С некоторой внутренней дрожью Буревестник потянул за отшлифованную тысячами ладоней дверную ручку. За эти годы в зале ничего не изменилось, разве что — портрет ректора на стене. Тогда с картины глядел старик в фиолетовой мантии философов, с длинной белой бородой, теперь с полотнища подозрительно щурился другой старик — с усами, в белой мантии медиков.

— Нам нужен свободный стол! — провозгласил Аркан и подбросил в воздух монету достоинством в десять сребреников.

Реакция последовала мгновенно:

— Гратен! Пшел прочь, пьянь, господа изволят кутить! — один из местных вышибал, не знакомый Буревестнику, ухватил пропойцу, знакомого Буревестнику, за грудки и вышвырнул за дверь.

Друзья уселись за стол в самом углу, рядом с окном, которое выходило на улицу. Тощий парень — официант-бармен, в когда-то приличном камзоле, с длинными, спадающими на лицо темными волосами, быстро протер видавшие виды доски столешницы и, поглядывая на монету, которую вертел меж пальцами Рем, спросил:

— Чего изволите? Из готового — ягненок на вертеле, овощное рагу, перловая каша с куриными желудочками, соленья, копчености, четыре вида хлеба. Из напитков — ёлочный смарагдский эль, белое рубонское вино, южный виски от Доэрти из кленового сиропа…

— Маэстру, — Рем достал фляжечку и открутил крышечку, протягивая емкость парню. — А как насчет этого напитка?

— Такое не подаем, — мигом ответил официант. — Пиво, белое рубонское, южный виски. Могу предложить также наливки и настойки…

— Пусть будут наливки и настойки, — кивнул Аркан. — И ягненок, и овощное рагу, и соленья.

От его внимательного взгляда не укрылась мимолетная гримаса на лице тощего официанта, так похожего на него самого в молодости. Это странное выражение, одновременно испуганное и полное надежды — оно определенно появилось в тот самый момент, когда аромат волшебного эликсира коснулся его ноздрей!

И это стоило того, чтобы задержаться тут, в кабаке, до самого утра и выяснить: куда же, черт возьми, делся старый хозяин, которому Рем был стольким обязан? И что это за симпатичная статная мистрисс орудует за стойкой с самым независимым видом?