Я уже давно отметила, что те, кто хочет навредить, выбирают самое темное время суток — прямо перед рассветом, час, когда сон у человека такой крепкий, что есть шанс не добудиться вовсе.
Роланд всегда приходил перед рассветом — не каждый день, разумеется, и даже не каждый месяц — и через какое-то время я приучилась просыпаться заранее и прислушиваться к шорохам на улице. Привычка выработалась и так укрепилась во мне, что я, даже находясь сейчас в безопасном месте, резко распахнула глаза и отскочила в самый угол кровати из-за внезапно возникшей тревоги в груди.
Створка окна, которую я наглухо закрыла перед сном, оказалась распахнута и поскрипывала, покачиваясь на ржавых петлях.
Я зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть, когда в окне появилась темная фигура. Она подтянулась, перевалилась через подоконник и почти бесшумно скользнула на пол — только ботинки глухо стукнули, коснувшись деревянного настила.
За несколько мгновений в голове пронеслись сотни разных мыслей. Могу ли я закричать и позвать на помощь старуху? Пришли ли ее грабить — и тогда лучше справляться самой? Если худющая бабка попадется вору на пути, он же переломит ее как тростинку!
Я жалась к стене, укрывшись шкурой. Дышала едва-едва, лишь бы не выдать себя. Вор, или кем бы ни был мужчина, замер посреди комнаты, осматриваясь. Пока не уткнулся взглядом в меня.
До меня не сразу донесся запах алкоголя. Разглядеть лицо в полумраке не представлялось возможным, но я и без этого поняла, кто передо мной.
Перепивший, невесть что возомнивший о себе сосунок с нахальной ухмылкой!
Я завизжала во всю мощь легких, мигом смекнув, что парень не причинит вреда хозяйке. Она наверняка видела его еще когда он был в пеленках, и мальчишке — теперь уже взрослому парню — не хватит совести поднять руку на бабку.
Он кинулся ко мне, пошатнулся на нетвердых ногах и рухнул на кровать. Пыхтя и матерясь, вцепился крепкими пальцами в мое колено, сбросив с меня шкуру. Я продолжала орать, била ногами куда придется, пока не оказалась зажата между парнем и кроватью.
— Закрой рот, дура! — выдохнул он мне на ухо. — Эгра проснется, голову с плеч снимет!
Его ладонь с силой давила на мой рот, губам стало так больно, что на глазах выступили слезы. Свободной рукой он шарил по моему телу, потом схватил край рубахи и дернул ее в сторону.
Я брыкалась изо всех сил, мычала, билась, но куда там — меня будто прижало куском горы. Я пыталась прикусить его руку, сжимала ноги, боролась как могла. Выдернула свою руку из под него, в панике нащупала край штанов насильника, и, пока тот осознавал, что я делаю, скользнула пальцами под одежду и со всей дури вцепилась в мужское достоинство.
Отчаянный крик наполнил комнату, и в этот же момент темноту рассеял вспыхнувший свет. Эгра стояла на пороге, а я со всей яростью скинула с себя парня и еще сильнее стиснула пальцы. Сердце колотилось бешено. Уже не от страха — от злости.
— Паскуда! — то ли визжа, то ли хрипя проорал он.
— Молчать! — рявкнула Эгра, и меня окатило ледяной волной от ее голоса.
Я выдернула руку из штанов и отшатнулась от кровати. Плохо понимая, что произошло, ринулась в угол комнаты и сжалась там в комок, стараясь казаться незаметнее.
Парень скрутился и рыдал, совсем как девчонка. А только что был таким уверенным! Эгра полыхающим взглядом окинула сброшенную на пол шкуру, наполовину сползший с кровати матрас и уставилась на меня.
«Выгонит. Теперь точно выгонит», — билась в моей голове мысль.
Я тряслась, раздумывая, что могло случиться, не проснись я за мгновение до того, как пьянчуга ввалился в комнату. Он бы… Нет, даже думать о таком не стану.
Оправдываться? Или Эгра поймет, что я ни при чем? Да стала бы я делать больно тому, кого сама же и привела!
Старуха повесила фонарь на гвоздь у дверного проема и, едва переставляя ноги, подошла к парню с отметиной на щеке. Не хватило ему мозгов после пьянки проспаться, а не лазать по чужим домам. Хорошо хоть один пришел, а не с братьями.
Я ойкнула, когда старушка наклонилась и стиснула ухо парня пальцами. Тот заорал еще пуще, глаза налились кровью.
— Пусти, тварина!
— Гаденыш какой, а, — зашипела Эгра и потащила его на выход. Откуда только силы взялись в немощной старухе!
Она выдернула парня из спальни легко, будто мешок с пухом. До меня донесся звон задвижки, стук двери и затихающий крик парня. Снова стук двери. Шаркающие шаги.
Я натянула рубаху на колени, обхватила их руками. Ни пошевелиться не могла, ни толком вздохнуть. Не понимала, что напугало меня больше: едва не случившееся насилие или старушка, выкинувшая насильника как котенка. Я уже приготовилась объясняться и плакать, если понадобится, просить не выгонять меня, потому как я не виновата. Я вообще спала!
Да разве нужны хозяйке дома подобные неприятности от незнакомки? Она ведь сразу обозначила, что помогает только потому, что внук родной попросил.
Эгра бледной тенью возникла на пороге и гаркнула:
— Окно открытым оставила?!
Я замотала головой так сильно, что она, казалось, вот-вот отвалится.
— Нет… Я заперла!
— Когда встретились впервые?
В белесых глазах старухи застыла злость, смешанная с неясным страхом.
Я сглотнула ком слез, выдохнула.
— Вчера, перед тем как… как в дом вошла. Горан его задержал.
Эгра пробормотала что-то неразборчивое, ненадолго прикрыв глаза. Я молчала, приходя в себя. Даже смогла подняться и поправить постель: вернула на место матрас, залезла под шкуру и вновь сжалась. Заснуть больше не смогу, да и поздно уже: скоро рассвет. Кинула взгляд на окно — створка все еще болталась на ветру. Дотянулась, захлопнула.
Старуха вышла, захватив с собой фонарь. Комната погрузилась в темноту.
Подобных инцидентов в моей жизни бывало полно. Я научилась если не противостоять, то отвлекать внимание и скрываться бесследно. Отсюда же никуда не деться, и человека, что посягнул на мое тело, я увижу еще не раз. Если мне позволят остаться, конечно.
Я не дождалась утра. Изнывая от мучительных мыслей о будущем, выскользнула из комнаты и на ощупь пробралась к той комнате, где спала Эгра. Сейчас она бодрствовала, сидела на кровати, вперив пустой взгляд в стену. Всполохи света делали ее лицо желтушным, а седые волосы подсвечивали оттенком ржавчины.
Эгра услышала мои тихие шаги, обернулась.
Я собрала всю волю в кулак, засунула гордость поглубже и упала на колени.
— Мне некуда идти, Эгра, пожалуйста, не выгоняйте! Дайте мне угол какой-нибудь или посоветуйте, к кому пойти на работу. Помогите, прошу вас! Там, за пределами этой тайги, я умру! И парня этого я не приглашала, он сам влез! Верите? Он напился, осмелел и…
— Помолчи. — Повелительный тон заставил меня осечься. — Вижу в тебе кровь проклятую. Не смей спорить, я вижу. Как ты выживала с судного дня, я даже спрашивать не стану — не мое дело. Здесь ты можешь забыть о прошлом, оно тебя больше не тронет.
Наши взгляды встретились: ее невидящий и мой — ошарашенный. По венам словно ток пустили, когда я вдруг все поняла.
— Эгра, вы…
— Да.
Я осела на пол. Так вот откуда сила немереная и этот дикий блеск в глазах, казалось бы, давно потухших от старости. Эгра — ведьма! Возможно, одна из последних оставшихся в живых.
— Так вы позволите мне пожить с вами? — прошептала я неверяще.
— Не я решать буду. Здесь нет чьего-то слова, главного над остальными. Как люди скажут, так и будет.
— И этот… — Я неопределенно мотнула головой, но Эгра поняла.
— Ирон. Его не бойся. Кровь горячая, ума совсем нет, оттого и опасен, но ты не бойся.
Я открыла рот и тут же его закрыла, не найдя, что сказать. О своей сущности я ничего толком не знала: я с рождения жила в городе, тогда как молодым ведьмам необходим лес, чтобы проявить в себе силу. Моя мама вышла замуж за обычного человека, уехала в город, родила меня.
О том, кто я есть, я узнала, только когда мама погибла. В ту же ночь отец получил ранение и перед смертью дал наказ: страшиться судного дня, бежать без оглядки, затеряться на краю света.
Мне было пятнадцать. Совсем еще юный возраст для той, кому пришлось выживать в одиночку в мире, ставшим вдруг опасным.
Эгра смотрела на меня неотрывно, будто оценивающе.
— Что делать умеешь?
— А? — Я вскинулась, выныривая в реальность.
— Чем поселению помочь можешь? Тут не оставляют бесполезных. Разве что замуж возьмет кто, если приглянешься.
Я вспыхнула то ли от возмущения, то ли от радости из-за появившегося в голосе Эгры сочувствия.
— Не хочу замуж. Работать буду! Чем поселок живет? Охотой?
— Охотой, рыбалкой. Пасека имеется. Дважды за лето внук ездит в город, сбывает мед и привозит назад ткани, крупы да вещи. Нам хватает.
— Я тоже охотиться могу! — выпалила я возбужденно, а в ответ получила испепеляющий взгляд старухи.
— Ничего о себе не знаешь, да?
Пришлось признаться.
— В день первой судной ночи мои родители погибли. Отец сказал, что во мне кровь ведьм, и велел бежать. Я десять лет скиталась — кто бы меня научил?
— А мать что же, ничего не объясняла?
— Она отчего-то не любила леса. В городе жила и сущность свою давила. Когда я родилась — папа рассказывал — мама поклялась себе, что никогда не признается мне, кто мы. Я не знаю причин. В те годы ведьмы и все остальные… особи не были гонимы. Отчего она стеснялась своей крови, мне не понять. И не у кого уже спросить.
Эгра пошамкала губами, кряхтя встала и замерла у окна.
— Утро наступит, к моему внуку пойдем. Вдвоем нам проще будет тебя пристроить.
Холодный утренний туман опустился с поросших елями холмов на поселение, укрыл его плотным сизым одеялом, заполз и в дома.
Я оставила створку приоткрытой, раз спать не собиралась, и любовалась домами, какие могла разглядеть из окна в сером рассвете. Туманные щупальца потекли по подоконнику, заклубились на полу. Необычно, странно и немного пугающе: никогда подобного не встречала.
Я хотела приготовить завтрак, да не решилась лазить по шкафам в чужом доме. Потом вспомнила о нетронутой каше, что готовила Эгра вчера, но и ее брать не стала — воровать еду у того, кто меня приютил, еще не приходилось. Я прислушивалась к тишине в кухне, ожидая, когда Эгра проснется и выйдет из своей спальни.
А она завтракать, кажется, и не планировала. Только я собралась осмотреться в доме, ничего не трогая, как услышала:
— Пойдем, пока спят все.
Я быстро переоделась в платье, все еще мокрое, вздрогнула от прикосновения холодной сырой ткани и накинула сверху кафтан Горана. Выгляжу, конечно, как оборванка, но за неимением другой одежды сойдет и так.
Вопреки моим ожиданиям, Эгра повела меня не по главной улице, а свернула за угол своего дома, и там в заборе обнаружилась калитка. Сразу за ней — небольшой проход и еще один забор с калиткой. Я догадалась, что поселение немаленькое, но разделено на несколько частей, каждая из которых ограждена.
Роса холодила босые ноги, так что я шла чуть ли не вприпрыжку.
Эгра заперла калитку, зашагала вдоль забора к следующей. Так мы миновали четыре участка внутри одного большого. К чему их было разделять? Из-за трудности ограждения в непролазной тайге? Да не такая уж она непролазная.
— Много людей тут живет? — спросила я, глядя по сторонам. — К чему заборы?
— Немного, — прохрипела Эгра. Она шла торопливо, но из-за низкого роста и коротких ног отставала от меня, и мне приходилось сбавлять шаг, но тогда мерзли ступни, и я принималась ходить взад-вперед. — Заборы от хищников. Зверья в тайге полно.
— А почему поселок разделен? — Я кинула взгляд на дома и сосчитала: здесь их оказалось семь. В предыдущей части — шесть. — Не все дружны между собой?
— Так безопаснее. Если в одной группе кто-то не запрет ворота и набежит зверье — а такое случалось, — то остальным нечего бояться.
— Часто звери нападают?
— Нечасто, но бывает.
Я задумчиво нахмурилась. Опасность жизни в такой глуши мне была известна — да и кто этого не знает? Еще мое внимание привлекло то, что дома, забор и все постройки не выглядят старыми. Значит, община живет здесь не так уж и давно.
Спросить у старушки я не успела: мы свернули на тропинку, тянущуюся мимо зарослей малины, и вышли к небольшой избушке, размером скорее с баню, чем с дом. Эгра постучала в окно, и стекла задребезжали, а спустя минуту или две дверь распахнулась.
— Опять не узнаешь, кто пришел, прежде чем впустить, — проворчала старушка, с трудом закидывая ногу на первую ступеньку.
— Так утро уже, — сонно отозвался Горан, помогая ей преодолеть крыльцо.
Он хмуро посмотрел поверх бабушкиной головы и удивленно округлил глаза, когда я смущенно улыбнулась ему.
В домике Горана была печка, топчан и стол, у стола — бочка с водой, и больше никакой мебели. Вещи развешены на крюках, вбитых в стену, на топчане — матрас и шкура вместо одеяла. Не шкура рыси, под какой спала я, а медвежья, сшитая из двух. Голова для чего-то оставлена… Я опасливо покосилась на стеклянные глаза медведя, представила встречу с таким громадным зверем где-нибудь далеко от дома и поежилась.
— Садись, ба.
Горан придержал старушку за руки, и та уселась на топчан — слишком высокий, из-за чего ноги Эгры не доставали до пола.
Я не увидела ни табурета, ни лавки. От печи исходило тепло, и я опустилась рядом с ней на пол. Горан расположился на подоконнике.
— Девку эту где нашел? — спросила Эгра.
Мы с Гораном испуганно переглянулись.
— Назад не поведешь. Жить она с нами будет, ясно?
— Ба…
— Ведьма она. — Эгра сухонькими руками поправила шерстяную юбку. — Молодая еще, неопытная, ничего о себе не знает.
Горан вновь посмотрел на меня, на этот раз с интересом. Я нервно улыбнулась, стараясь выглядеть милой. Как знать, может, мой вчерашний спаситель здесь кто-то вроде старосты? В деревнях такие есть. Хоть Эгра и сказала, что в общине нет главного, но я плохо могла представить общество без предводителя.
— Юрца надо убедить, — продолжила Эгра. — Я старая уже, того и гляди помру.
— Да брось! — воскликнул Горан. — Меня еще переживешь!
— Тебя переживу, — уверенно сказала она. — А кто с людьми останется? Хозяйки не будет — все рухнет.
«Какой еще хозяйки? — ошарашенно подумала я. — Мне бы только начать жить по-человечески, никакой хозяйкой я становиться не хочу!»
— Не любят нас здесь, — пробормотала Эгра, глядя на меня. — Да только без ведьмы тайга погибнет. Люди зверье перебьют, дай им волю. Деревья спилят. Разрастется поселение, а растительность и животные вымрут.
Я сопоставила в уме размеры Уланрэя и этой общины. Сколько же веков понадобится нескольким десяткам человек, чтобы уничтожить тайгу? Много. Но у Эгры на этот счет явно другое мнение.
— Юрец сегодня на пасеку пойдет. — Горан почесал бороду. — Там с ним и встретимся.
— Почему нельзя просто остаться? — задала я вопрос, мучивший меня с самого вечера. — Если вы, Эгра, скажете, что я ваша внучка или племянница, разве не разрешат мне тут жить? Вы что же, каждого, кто сюда приходит, под лупой рассматриваете?
— Под чем? — не понял Горан.
— Сюда никто не приходит жить, — нахмурилась Эгра. — Про эту общину никому не известно, разве что беглым преступницам, которых внук мой время от времени притаскивает.
— Двух всего! — возмутился Горан, а старушка отмахнулась.
— Поселение наше, — продолжила она, — со трех сторон окружено тайгой, растянувшейся на сотни километров. С четвертой стороны — море. Когда новый правитель подписал указ об уничтожении нечисти — как он нас называет, — все, кто успел, бежали в леса. Мы собрались тут за десять лет и стали одной большой семьей, постепенно учась доверять друг другу. Лет пять назад Горан притащил преступницу – малявку совсем, семи лет от роду. Ребенка пожалел. — Эгра зыркнула на внука со злостью. — Девчонка оказалась не преступницей, а самой настоящей ищейкой.
— Кто ж знал, что ребенка на службу примут! Дитя совсем!
— Это дитя сюда охотников привело! — Подбородок старушки задрожал, глаза заблестели от слез. — Половину общины увели!
— А остальных? — рискнула уточнить я.
— Попрятались мы, успели скрыться. Охотники дома пожгли, заново строить пришлось. — Эгра вытерла капнувшие слезы рукавом. — С тех пор мы никого не принимаем. И не приведи господь, хоть кто-то решит, что ты ищейка!
Я вздрогнула под пристальным взглядом старушки.
— Я-то вижу в тебе кровь нечеловеческую, пусть и не сразу это поняла, но после того случая с девчонкой община держит ухо востро. Ни меня, ни Горана слушать не станут. Коль поверят нам, то, значит, возьму тебя к себе жить. А не поверят — беги. Со всех ног беги. Поймают — головы лишат.