Провинциал. Книга 4

Глава 15 Пепелище. Осведомитель

В воздухе до сих пор стоял удушливый смог, куда вплетались ароматы сгоревшего пластика, раскалённого металла, дерева, несмотря на противопожарную пропитку, пожранного огнём… Получилась какая-то совершенно невообразимая вонь.

Хоть с основным очагом возгорания и было покончено, но до окончательной победы над огнём нам было ещё далеко.

Там, где до недавнего времени стоял складской комплекс, то тут, то там, из месива искорёженных конструкций, смятых обгорелых упаковок и Бог весть ещё какого тлеющего мусора, наружу прорывались язычки пламени.

Многочисленные пожарные команды заливали всё это пеной из широких блестящих раструбов. Дроны-пожарники, сновавшие над пепелищем, периодически опустошали свои цистерны и вода, в полном соответствии с законом тяготения, обрушивалась вниз.

Но, более половины её, не успев достигнуть раскалённого мусора, устилавшего землю, обращалась в зловонный пар, что поднимался обратно в небо грязно-зелёными клубами…

Я с грустью смотрел туда, где догорали миллионы кредитов, инвестированные мною и моими партнёрами в развитие проекта.

Рядом громко чихнула Лиза.

— Лиза, я знаю, что зажигать ты умеешь, — вдруг вырвалось у меня, — а потушить всё это безобразие сможешь? — и я сделал рукой широкое движение, обращая внимание сестры на пространство перед нами, сочащееся струйками зловонного дыма.

— Не знаю, — прошептала мне в ответ Елизавета, немного подавленная созерцанием последствий катаклизма, — но, будет интересно попробовать, — вдруг сказала она уже более бодрым голосом и тут же прикрыла глаза, принимаясь за дело.

Несколько минут она стояла почти неподвижно, опустив руки вдоль тела и сжав кулачки. Разве что, немного раскачивалась взад-вперёд. Лицо её было спокойным и отрешённым.

Мне показалось, что от её головы в сторону пожарища протянулись бесчисленные призрачные нити. И кончик каждой из этих нитей уходил под поверхность куч продолжавшего дымить мусора…

Но, уже минуты через две я отметил, что источников задымления с каждой секундой становится всё меньше и меньше…

Наконец, воздух над пепелищем стал почти прозрачным и Лиза открыла глаза. Она покачнулась и обеими своими руками вцепилась в мою одежду.

— Что-то ножки подгибаются, — сказала она, виновато посмотрев на меня, — но я, вроде как всё погасила.

— Ты у меня молодец, — сказал я, и повёл обессилевшую волшебницу к одному из бронеходов, чтобы она могла некоторое время отлежаться на широком кожаном диване и набраться сил.

Уложив сестрёнку поудобнее я подался назад и чуть не наступил на ногу неслышно подошедшему Семёну.

— Ну, ты это, полегче, — сказал Семён, отдёргивая в последний момент ногу.

— А ты не подкрадывайся, аки тать в ночи, — усмехнулся я, — ходи, как все, топая и громко ругаясь…

— Эх, не угодишь на тебя, — печально вздохнул мой главный гвардеец.

— Ну, рассказывай, чего нарыть успел, пока мы с Лизой тут огнеборствовали, не щадя живота своего.

— Ага, мы пахали, — донёсся из нутра бронехода обиженный голосок Елизаветы, — я и трактор…

— Ну я же так и говорю, — хмыкнул я, — я и Лиза.

Сестрёнка в ответ пропыхтела что-то угрожающее, типа сейчас, вот, она оклемается и подпалит мою задницу, но воплощать в жизнь свои угрозы не торопилась, что меня вполне устроило.

Семён терпеливо дожидался окончания нашей пикировки, после чего приступил к изложению имеющийся на текущий момент информации:

— В 16:13 по местному времени произошёл первый взрыв в складском комплексе. Вслед за ним с интервалом примерно в полторы минуты произошло ещё пять. В разных местах комплекса. Всё было сделано с тем расчётом, чтобы возгорание охватило в кратчайшее время максимально возможную площадь. Первоначально воспламенились лако-красочные материалы, а потом, когда температура горения возросла, гореть начало всё, включая металл… Противопожарная система, кстати говоря, не сработала. Напрашивается то, что её кто-то предварительно вывел из строя.

— То есть ты продолжаешь настаивать на том, что это таки диверсия? — спросил я.

— Да, другого объяснения произошедшему я не вижу, — Семён окончательно уничтожил мою робкую надежду на то, что это всё-таки несчастный случай, халатность, замкнувшая проводка, или ещё какая хрень, только не сознательное вредительство.

Если это диверсия, то это первый эпизод новой войны. И я не представляю, кому это вздумалось повоевать, и не только со мной, я-то ладно, сошка мелкая.

А вот партнёры то мои, люди совсем не простые, и при желании могут неприятностей доставить. К тому же, больших и много.

Кто это, интересно, такой смелый то у нас? Да, задача…

— Вот, блин, та самая дыра в системе безопасности, о которой мы с тобой говорили, Прокопьич. Куча народу имеет допуск на территорию без принесения надлежащих клятв.

— Ну, дык, — возразил Семён, — не можем же мы всю эту ораву подсобников, к клятве приводить. Да и что мы с ними тогда делать будем? Кормить потом всю жизнь людей, которые могут только одно из двух, либо копать, либо не копать, это такое себе…

— Да всё я знаю, Семён, — сказал я с досадой и затих, перебирая в уме те мероприятия, которые смогут ограничить возможности гипотетических диверсантов.

Хотя, почему гипотетических? Если случилась одна диверсия, то следующую долго ждать не придётся…

— Так, Семён, у тебя есть какие-нибудь продуктивные мысли на счёт недопущения подобных эксцессов в дальнейшем?

— Есть, только они тебе вряд ли понравятся, — задумчиво пробухтел начальник гвардии.

— Ты всё равно расскажи, мне и самому мои мысли не шибко нравятся, но делать то всё-таки уже что-то надо, — я кивнул на то место, где ещё недавно возвышался огромный автоматизированный складской комплекс, — жареный петух уже нас клюнул, чтоб ты знал. Теперь нам надо мгновенно реагировать… Только вот, знать бы ещё, как именно…

Следующие полчаса своей жизни я посвятил обсуждению с Семёном дополнительных мер безопасности, которые, как сегодня выяснилось, необходимо было предпринять ещё вчера.

Первое, на чём настаивал Семён, так это на ужесточении пропускного режима. Если до сих пор мы ограничивались магнитными карточками-пропусками. То теперь пришли к выводу, что надо эти карточки биометрически привязывать к тем, за кем мы их закрепляем.

Кроме того, необходимо наладить хотя бы примитивный ментальный контроль за всеми рабочими. Нет, я не говорю о том, чтобы ковыряться в мозгах у каждого, это задача очень ресурсоёмкая, учитывая то, что толком это у нас может делать только Истер, да и то…

Мы решили, что каждый, прежде чем заступить на смену будет обязан минут семь-десять пообщаться с искусственным интеллектом, который будет анализировать физиологические реакции испытуемого, как детектор лжи.

Относительно примитивно, конечно. Но, и не дешево, к сожалению.

Прикинув, сколько аппаратуры нам надо установить, чтобы не устраивать на проходных многолюдных очередей, я выпал в осадок, а моя жаба нервно расквакалась.

Хорошо хоть, что для всех этих многочисленных терминалов, на которых рабочие будут проходить проверку, хватит одного ИИ.

Кроме того, необходимо будет значительно расширить штат охраны. А вот с ними сложнее. Их уже надо будет к присяге приводить однозначно. В нашем случае нелояльный охранник, это непозволительная роскошь. Уж очень дорого обойтись может.

А где их столько набрать, учитывая то, что это не землекопы и подсобники, а люди, обладающие специальными навыками, которые должны выполнять специфические задачи?

Тоже проблема. И я не говорю уже о том, что всем им надо платить, всех их надо будет расселять, обеспечивать им соцпакет и прочие плюшки. И не только им, а и их семьям…

Ох, бедный я несчастный… И чего это меня богатеть то потянуло? Ходил бы себе счастливым и никому не нужным…с голой задницей и минимумом проблем… Ну ладно, как это говорится, попал в колесо, теперь пищи, но беги…

— Варвары… Какие же они варвары… — раздражённо думал мистер Найджел Грин, пытаясь найти пробку, которой можно было бы заткнуть сливное отверстие в раковине умывальника.

Но пробки не было. Найджел запоздало вспомнил, что это русская территория, а русские издревле привыкли разбрасываться ресурсами, а потому мыли руки под проточной водой, бездумно её растрачивая.

— Да, до нас им далеко, дикари они, — с некоторым превосходством подумал агент 007. Действительно, бережливые англосаксы набирали немного воды в раковину, затыкали слив, и экономно мыли руки в той воде, что набралась. Но, раз нет пробки — это их проблемы, и вытекать в слив будет их вода. Так им и надо!

Высушив ладони в примитивной пневматической сушилке, примостившейся на стене, Найджел пошёл обратно, к своему столику, за которым его ожидал единственный осведомитель шестой службы в этом, забытым Господом, унылом и скучном уголке вселенной.

Встреча с агентом протекала в третьесортном стриптиз-баре, где расфуфыренный Найджел выглядел, среди небогатых представителей офисного планктона, как настоящий аристократ, или, если проще, то как белая ворона.

— Так, отзыв вы при встрече мне назвали правильно, — с улыбкой сказал разведчик на чистом русском языке, — но, давайте представимся друг другу, как культурные, цивилизованные люди.

Надо сказать, что преподаватели языков в разведшколе очень его хвалили и говорили, что ему удаётся говорить на русском с каким-то очень редким, «рязанским» акцентом, а это давало дополнительные шансы на то, что в русском секторе его будут принимать, как своего.

— Меня зовут Аркадий Исаакович, — сказал, слегка картавя, неприметный толстячок, затянутый в изрядно засаленный мундир гражданского служащего четырнадцатого, самого низшего, класса.

— А фамилия? — спросил Найджел, глядя на экран коммуникатора, куда были выведены данные агента.

— Фамилия моя Цукерман, — раздражённо отозвался толстячок, и его добродушная физиономия приобрела несколько обиженное выражение, — я таки не пойму, зачем вам все эти проверки, неужели я так подозрительно выгляжу?

— Ну, — сказал мистер Грин, ещё раз окинув критическим взглядом толстячка, — вы, признаться, не внушаете мне доверия, но тут я обо всех точно такого же мнения, так что не расстраивайтесь.

— Очень мне надо расстраиваться, — фыркнул строптивый толстячок.

— Ну и хорошо, — прокомментировал этот выпад разведчик, вяло ковыряя вилкой в тарелке с какой-то местной едой. Это вот бармен отрекомендовал ему, как «пюрешку с котлеткой», и прибавил, что клиент «пальчики оближет».

Найджел с содроганием представил себе, как при всём честном народе начинает вылизывать свои пальцы, и что о нём в этот момент начинают думать окружающие.

— А меня вы можете звать, — заковыристое русское имя, как назло, вылетело из головы, а потому пришлось опять коситься на экран коммуникатора, — Лоханкин, Васисуалий Лоханкин, — это имя ему решительно не нравилось, но служба прикрытия и легендирования выдала ему паспорт именно на это имя, словно покороче найти было нельзя.

Хотя, он, конечно догадывался, по какой причине вынужден сейчас страдать, так как сотрудница, которая ведала всей этой кухней уже давно добивалась его благосклонности и мечтала утащить в койку.

Но условно-молодая, немного кривоногая, и, если быть честным до конца, изрядно стервозная, мисс Пеннимани никоим образом не привлекала такого утончённого и избалованного плэйбоя, как мистер Найджел Грин.

И, убедившись в том, что заполучить его в качестве охотничьего трофея ей не светит, она начала мелко и подленько мстить.

Из воспоминаний его выдернул странный вопрос толстячка, прозвучавший с какой-то непонятной подковыркой:

— А супругу вашу, случаем, не Варварой зовут? — и гаденько так ухмыльнулся.

— Я не женат, — агент холодно поставил на место потерявшего берега плебея, — но это и к нашему с вами делу касательств никаких не имеет. Скажите мне лучше, вы собрали запрошенную в последней шифрограмме информацию?

— Не сказать, что так уж и всю, — начал толстячок, — но, кое что, конечно я вам нарыл, — и выжидательно уставился на Найджела.

— Выкладывайте, — приказал мистер Грин.

И начался тягучий разговор, с недомолвками и увиливаниями. Цукерман оказался весьма тяжёлым собеседником, скользким типом, и очень себе на уме. И информацию из него приходилось тянуть, чуть ли не клещами. Кроме того, за каждую её крупицу это меркантильное ничтожество требовало денег. Пусть и небольших, но часто.

И Найджел с некоторым удивлением поймал себя на том, что та пачка ассигнаций, которой, как он надеялся, ему хватит на неделю роскошной жизни в этом захолустье, похудела в процессе этого разговора, больше, чем на треть…

— И, наконец, самая мякотка, — заговорщическим шёпотом прошепелявил Аркадий Исаакович. Он вертел в своих толстеньких пальчиках вилку, на которую был нанизан огрызок эрзац-сосиски, и бросал на неё, на сосиску, жадные взгляды.

Найджелу на миг показалось, что это какой-то людоед смакует плохо сваренные пальцы очередной жертвы. Его даже слегка передёрнуло от этого.

— Что есть мякотка? — обалдело спросил он… И тут же грустно подумал:

— Да, даже владение редчайшим рязанским акцентом не гарантирует полного понимая… Что у них за язык? Варвары, как есть, варвары…

— Мякотка, — толстяк отправил в рот бледную сосиску и блаженно зажмурился, пережёвывая её плоть, — мякотка, это самое вкусное, самое мягкое, самое нежное… — и закатил глаза, видимо от нахлынувшего на него наслаждения, порождённого вкусом пережёвываемой сосиски.

— Понятно, так что за мякотка? — спросил Найджел без особой надежды на результат, одновременно отправляя в рот последний кусочек пресного бифштекса со вкусом картона, который бармен как раз и назвал словом «котлетка».

И тут же агента посетила грустная мысль о том, что эта котлетка и мякотка, о которой только что говорил его осведомитель, это, наверняка, антонимы.

— Что за мякотка? — переспросил толстячок, плотоядно улыбаясь, — а вот!

Он жестом балаганного фокусника извлёк, казалось, из воздуха, бумажный прямоугольник и, словно крупье, сдающий прикуп, шлёпнул этот прямоугольник на стол. Белой стороной вверх.

— Что это? — спросил мистер Грин, которого общение с этим сальным мужичонкой уже изрядно утомило.

— Пятьсот рублей, — выдохнул Аркадий Исаакович, шалея, наверное, от собственной наглости, — пятьсот рублей спасут отца русской демократии!

— А что, — искренне удивился Найлжел, — в России разве демократия? Тут же монархия, не?

— Не парьтесь — совсем уж панибратски посоветовал ему Цукерман, — это присказка такая, древняя… А вы иностранец, вам не понять… Так что, гоните пятихатку, и получите желаемое.

Чтобы побыстрее закончить этот тягостный разговор, Найджел был готов выложить и больше.

Поэтому, не сводя глаз с бумажного прямоугольника, надёжно прижатого потной ладошкой Аркадия к столешнице, он зацепил в кармане купюру, и извлёк её на свет божий.

Как это ни странно, это была как раз пятисотрублёвая купюра. Он бросил её перед толстячком.

Тот недоверчиво поглядел на деньги, а потом лихо перевернул бумагу, которую прижимал к столу.

Найджел посмотрел на фотографию. Да, это была фотография.

И с этой фотографии на агента смотрела прекрасная девушка с недлинными светло-русыми волосами, затянутая в военный мундир бирюзового цвета.

И глаза. Её глаза. Их цвет гармонировал с цветом её френча.

И Найджел буквально утонул в омутах её глаз. Он смотрел на этот фотопортрет жадно, не отрываясь, и лишь вскользь отметил, что толстячок сгрёб купюру, и встал со своего стула.

— Ну, бывайте, господин Лоханкин, — ухмыльнулся Цукерман, — там рядом листочек, так на нём написано, кто это и где искать… — и исчез из поля зрения агента.

А Найджел даже не двинулся с места. Он продолжал пожирать жадным взглядом портрет прекрасной незнакомки…