Простые истины

Глава 9

Что скрывать, любопытство Олега разбирало будь здоров как, но он усвоил накрепко одну простую истину — если кто-то из более опытных коллег сказал, что свой нос совать куда-то не стоит, то, значит, так оно и есть на самом деле. Еще в начале лета он разок не выполнил подобный приказ Морозова, из-за чего ему самому упырь чуть шею не прокусил, а Саше пришлось в одиночку аж от трех других очень агрессивных кровососов отбиваться. Тупые-то они тупые, но смекнули, что это за ними люди, от которых серебром и конечной смертью пахнет, пожаловали, потому устроили примитивную засаду, в которую оперативники, благодаря ненужному рвению Ровнина, и попали как кур в ощип.

Отбиться отбились, поскольку Францев, точно чуя, что Олег выкинет эдакое коленце, через великое «не хочу» и под личную подпись выдал ему магазин с серебряными пулями, которые обычного вурдалака, конечно, не испепелят, но упыря уложат на месте, особенно если попасть ему в голову. Так оно и вышло. В результате, пока опытный Морозов убивал одного за другим своих противников, вертясь точно юла, Ровнин сумел справиться с нахлынувшими эмоциями и в конце концов прострелил упырю голову, после чего его немедленно вырвало от той вони, которая хлынула от повалившейся на землю нежити.

Впрочем, самым сильным впечатлением от схватки стало не то, как смердели упыри после конечной смерти, и не то, что он сумел выйти живым и здоровым из первого своего противостояния лицом к лицу с не самой слабой тварью из Ночи. Нет, куда сильнее юношу зацепило то, как Морозов на него после этой заварушки посмотрел. Он не ругался, не топал ногами и не обвинял юношу в том, что он чуть их обоих не погубил. Нет, просто глянул на него с укоризной — и все. И Францеву ничего не рассказал, а после еще отмазал Олега от выговора за растрату драгоценных расходников. Просто Ровнин только с четвертого выстрела достиг успеха, три пули до того ушли в «молоко», по счастью не зацепив того же Морозова.

Наверное, Олегу было бы куда лучше, наори на него коллега или дай ему по щам пару раз. Проще было бы, понятнее и привычнее, Васек всегда с молодняком так и поступал. А тут… Короче, крепко и долго Ровнин потом себя поедом ел, в результате через неделю подошел к Саше, который за это время ни разу не дал понять, что изменил свое отношение по отношению к нему, и сказал:

— Я все понял.

— Точно понял? — уточнил старший товарищ.

— Точно.

— Ну и хорошо.

Не исключено, что в Морозове пропал замечательный педагог, потому что Олег на самом деле все понял и с тех пор никогда не лез поперед батек в пекло. Вот и сейчас он просто уселся на стул, даже не пытаясь прислушиваться к тому, что творилось в кухне. Хотя старайся не старайся, все равно ничего разобрать было нельзя, поскольку добротная дверь заглушала почти все звуки. Единственное, что молодому человеку удалось понять, так это то, что Лене, похоже, удалось как минимум привлечь к себе внимание домовых. Изначально слышался только ее голос, а через пару минут к нему добавился еще один, басовитый и низкий.

Хотя, конечно, Ровнину очень хотелось глянуть на домового, а еще лучше пообщаться с ним. Да-да, в отделе с незапамятных времен обитал свой суседушка, но из ряда обмолвок, услышанных в разное время, он пришел к выводу, что Аникушка отличается от остальных представителей своего вида приблизительно так же, как обитатели дома на Сухаревке от остальных сотрудников милиции. То есть формально — да, Аникушка один из многих домовых, обитающих в столице, но на деле он живет по своим правилам, и даже, насколько понял Олег, внешне от собратьев отличается. Чем — неизвестно, но так сказал Савва, а не верить ему не имело смысла. Свешников не Стасян, чего не знает, о том говорить не станет.

Потому юноша сидел, глазел в потолок и даже руки на груди сложил, как бы говоря: «Мне все равно, что там на кухне происходит».

— Олег, зайди, — выглянула в приоткрывшуюся дверь Ревина. — Давай, давай.

Маленький любопытный мальчишка, который жил в душе Ровнина, восторженно завопил, кувыркнулся и даже встал на руки, болтая ногами в воздухе, сам же Олег неторопливо поднялся со стула и направился в кухню.

Все оказалось так, как и говорил Свешников, местные домовые действительно разительно отличались от отдельского старожила. Ну разве что рост совпадал — чуть выше колена обычного человека. А в остальном — не земля и небо, конечно, но… Аникушка был изрядно волосат и одеждой себя особо не стеснял, только валенки носил зимой и летом, на двух же немолодых местных работниках, сидящих за массивным деревянным кухонным столом, красовались потертые, но чистенькие синие комбинезоны, на ногах имелись крепкие ботинки на толстой подошве, и косматости никакой не наблюдалось. Да и вообще эти двое больше смахивали на обычных работников ЖЭКа, с той разве разницей, что ростом не вышли и перегаром от них за пять шагов не шибает.

— Добрый день, — поприветствовал домовых Олег, стараясь особенно на них не пялиться.

— И тебе не хворать, — баском ответил один из них. — Акинфий, ну ты глянь, как работники государевы помолодели. Совсем же дети еще.

— Лихолетье, — отозвался второй, постарше. — В него всегда так. Молодые да ранние на своих плечах жизню вытягивают, что телегу из лужи. Или ты, Ерёма, забыл, как оно во время войны обстояло? Да и после нее тоже.

— Главное — дело делается, — произнесла Елена. — А молодыми или старыми — не принципиально.

— Не скажи, девица, — возразил ей Акинфий. — Опыт что в наших трудах, что в ваших много чего решает. Он понимание дает — чего можно, чего нельзя, где подтянуть, а где ослабить. Смекаешь?

— А то, — в тон ему отозвалась девушка. — Но именно нам, молодым и зеленым, сейчас нужно решить, что делать — подтянуть или ослабить. Олег, как я и предполагала, призрак в этой квартире нарисовался не просто так, и стульями он бросается не по причине вздорности нрава, а выражая свое недовольство. И, скажу так, здешние жильцы сильно везучие люди, потому что очень легко отделались. Мой личный опыт говорит о том, что за подобный проступок восемь призраков из десяти их просто на ноль помножили бы, причем без особой жалости.

— Так лиходеев жалеть и не след, хоть им пятнадцать годков, хоть сто пятнадцать. Все одно — не можно! — проворчал Ерёма. — Да и родители хороши, не смотрят за сыном. Виданное ли дело — в своем дому воровать?

— Не мели чушь, — велел ему сородич. — Не ровён час накликаешь беду. Опять же, одно дело, когда человек человека порешит, такое случалось и случается, ничего не поделаешь. А коли мертвый живого — совсем другой коленкор. Те-то, что внизу, сидят себе и сидят, носу из помещения не кажут. А ну как после души малого этого и родных его по дому шастать начнут? Изживай их после.

— Ну да, дело непростое, — согласился с ним домовой.

— Ладно непростое, — сдвинул брови Акинфий, — еще и затратное. Это ж надо будет с кем-то из сильных колдунов договариваться, а они жадны без меры.

Олегу очень захотелось достать блокнот и сделать пометку на тот счет, что, оказывается, не только загадочные поводыри душ и Ходящий близ Смерти могут управляться с призраками, но делать этого не стал, поскольку домовые могли решить, что он за ними что-то записывает. Поди знай, как они на такое отреагируют?

— Короче, — вклинилась в беседу Ревина. — Помнишь, толстуха в халате упомянула о сыне, что с хоккея должен вернуться?

— Конечно.

— Так вот, вся карусель из-за этого обалдуя малолетнего и закрутилась. В этом доме, оказывается, трудами местных жителей открылся музей, посвященный людям, которые в разные годы здесь обитали, и сыночка крикливой коровы два дня назад подрезал в нем один из экспонатов, если конкретнее — портсигар. Его владельца, заместителя наркома чего-то там, в конце тридцатых из обращения изъяли, и обратно он уже не вернулся. В смысле — живым. Дальше объяснять или тебе уже понятно?

— Не дурак, — кивнул Олег. — Пацан тиснул портсигар, его владелец, обитающий в музее в качестве призрака, этим, естественно, остался недоволен, после чего и начался этот бардак.

— Не он один недоволен. Мы тоже, — пробурчал Ерема. — Ведь как знали, что рано или поздно нам этот музей аукнется!

— Да ладно он сам, есть и есть. Память о добрых людях хранить — дело благое, — хмуро возразил ему Акинфий. — А вот то, что в нем мертвяки поселились, не сильно хорошо. Непорядок. Дом для живых построен, нечего в нем тем, кто свой век на Земле закончил, околачиваться. Но — ладно, со временем как-то притерпелись, тем более что вели себя покойники пристойно. А теперь — нате-гляньте, чего вышло. Потому и разговоры с вами сейчас разговариваем. Вертайте все взад!

— Пожалуйста, — добавил Ерёма, с легким недовольством глянув на гневливого сородича.

— Мы только за, — охотно согласилась Ревина. — Портсигар где?

— Откуда нам знать? — удивился Акинфий. — Не мы же его брали?

— Но о том, что его сперли, в курсе ведь? — резонно заметил Олег.

— Так мертвяк рассказал, — пояснил Ерёма.

— Ну вот. Спросите теперь, где вещь лежит, да и все. Мы ее изымем и на место вернем. Всем хорошо, все довольны.

— Не все, — вздохнул домовой и глянул куда-то за плечо юноши. — Мертвяк не согласен. Он хочет, чтобы ворюга малолетний сам его забрал, в музей отнес и в содеянном покаялся. По-другому никак. А если нет — всей семье лихо будет. Он еще денек выждет, а потом… Короче — сам их судить за провинность станет. Всех.

— В принципе соблазнительно, — усмехнулась Елена. — Не та это семейка, по поводу которой я стану скорбеть. Но увы и ах, есть должностные обязанности, которые нам предписано выполнять.

— Если долбень малолетний сделает то, что требует… — Олег запнулся, не зная, какой термин использовать. Вариант «домовой» он в ход пускать побоялся, подумав, что тем самым может обидеть и без того обозленного призрака, ну а определение «дух» даже в голове звучало немного нелепо.

— Пострадавший, — пришла ему на помощь Ревина.

— Именно. Так вот, если воришка сделает все как должно, конфликт будет исчерпан полностью?

— Говорит, что да, — мгновением позже подтвердил Акинфий.

— Договор?

— Договор, — снова кивнул домовой, а после добавил: — Мы с Ерёмой тому видоки.

— Лен, пошли, — подытожил Олег. — Этот хоккеист вроде вот-вот прийти домой должен. Не ровен час возьмет еще куда намылится, ищи его потом.

— Ну да, — согласилась Ревина. — Времени жалко.

— Хуже нет ждать да догонять, — поддержал ее Акинфий. — Но он вроде не из гулен. Да и пожрать силен, без того из дому не уйдет.

Правы оказались все — и оперативники, и домовые. Воришка, плотный коренастый парень, стоял на лестничной клетке, пинал массивную сумку и хмуро объяснял матери, что, если дома пожрать нельзя, так он с пацанами сходит в недавно открывшийся на Якиманке «Пицца Хат». Вот только денег ему надо дать, а то нету. Мамаша, похоже, была против подобной инициативы, то ли потому, что не доверяла общепиту, то ли причине того, что ей не сильно нравилась компания, в которой собирается гулять любимый отпрыск.

— Наконец-то! — нехорошо обрадовалась она, когда сотрудники отдела вышли из квартиры. — И что? Я могу идти домой и спокойно жить? Как раньше? Или наши правоохранительные органы отделаются своим обычным «будем работать»?

— И да и нет. — Сделав шаг вперед, Олег закрыл своей спиной Ревину, которая, похоже, собралась выдать очередную колкость.

— Это как? — уставилась на него женщина.

— Работать станем, куда мы денемся, — объяснил ей юноша. — И домой вы вернетесь, и жить как раньше будете, но прежде нужно, чтобы кое-кто исправил собственную ошибку. Без этого никак.

— Которая, между прочим, тянет на уголовную статью, — добавила девушка. — Не сильно тяжкую, но достаточную для того, чтобы испортить биографию. Времена, конечно, сейчас не те, что раньше, но…

— Я ничего не понимаю, — возмутилась хозяйка дома. — Что вы несете? Какая ошибка? Какая статья?

— Тебя как зовут? — не обращая на нее внимания, обратился Олег к парню.

— Артем, — ответил тот.

— Ну что, Артемка, расскажем маме о твоей недавней проделке? — предложил Ровнин сыну чиновника.

— Какой проделке? — похоже, догадавшись, о чем именно идет речь, уже с опаской в голосе осведомился тот.

— Ты дурака не включай, — посоветовал ему оперативник. — Не надо. Короче, у тебя на выбор есть два варианта. Первый — мы не тратим время на объяснения, вместо этого идем вниз, возвращаем взятое тобой на свое место, после ты громко и внятно просишь прощения за сделанное, и на этом все закончится. Второй вариант — мы подробно рассказываем маме о том, что ты учудил, а дальше все случится как случится. Если она нам не поверит и начнет орать о том, что на ее кровинушку вешают всех собак, а после продолжит нас стращать увольнением и прочими карами, то мы развернемся и уйдем, поскольку смысла в дальнейшем разговоре нет. А дальше все будет очень просто. Рассказать как?

— А ну-ка? — ответила за сына мать, похоже, дошедшая до крайней точки кипения.

— То, что происходит в квартире, не закончится, — спокойно ответил ей Ровнин. — Наоборот, все станет еще хуже. Но это только цветочки, ягодки начнутся через пару дней, когда тот, кто это все делает, еще сильнее разозлится. И вот тогда я тому, кто внутрь зайдет, точно не позавидую. А вам обоим, и другим членам семьи вообще противопоказано порог своей квартиры переступать, потому что это билет в один конец. Обратно вы не выйдете.

— Ты в своем уме? — осведомилась у него женщина. — Что за чушь?

— Артем, выбор за тобой, — не обратив внимания на ее слова, произнес Олег. — И давай поживее. Не один ты сегодня не обедал.

— Мужиком будь, — добавила Ревина. — Сам напакостил — сам исправь.

— Сынок, о чем они вообще говорят? — дернула хозяйка квартиры подростка за рукав. — Отвечай! Или вы говорите! Нет у меня желания ваши загадки разгадывать.

Парень молчал, разглядывая носы своих остромодных «гриндерсов», причем и Олегу, и Лене стало ясно — он бы и рад все вернуть как было, да вот только в квартиру ему заходить жутковато, плюс он сильно боится, что мать узнает о случившемся. И неизвестно, что именно его больше пугает.

— Ладно, видимо, придется идти длинным путем, — выждав пару минут, заявила Ревина. — Значит, так: внутри вашей квартиры лютует призрак. Нравится вам такая формулировка, нет, верите в такое, не верите — мне насрать. Просто так есть. И обозлился он конкретно на ваше семейство не просто так, у него на то есть веская причина. Конкретно вот эта — сопящая, ни на кого не глядящая, килограмм под восемьдесят весом.

— Вас в дурдом надо сдать! — заявила хозяйка квартиры, засунула руку в карман халата и достала оттуда сотовый телефон. — Вот что я скажу. Вы социально опасны. Оба! И я сейчас…

Бум-м-м! Звук раздался из квартиры, в которой сейчас никого не было, и происхождение его не оставляло простора для сомнений — что-то массивное ударилось в дверь.

Бум-м-м-дзи-и-инь! Второй удар был потише, но зато сопровождался мелодичным звоном.

— Даже интересно. — Елена распахнула дверь и глянула в коридор. — Ишь ты! Впечатляет.

Первый удар по металлической дверной основе был нанесен массивной деревянной напольной ростовой статуэткой, изображающей негра преклонных годов, которую непонятно как занесло в эту квартиру. Второй — телевизором Sony новой модели, с плоским экраном и приличной диагональю. Статуэтка удар выдержала, чем лишний раз доказала, насколько неприхотливы и живучи представители Африки даже в деревянном воплощении. Телевизор — нет.

Но не это вызвало дикий вопль ужаса у разгневанной жены чиновника, а то, что прямо на ее глазах в коридор выплыла остромодная гладильная доска — пестрая, на раскладывающихся ножках, с непонятно для чего приделанной к ней антенной. И не просто выплыла, а, задержавшись на мгновение, устремилась прямо к ней.

Ревина захлопнула дверь, повернулась к побелевшей от страха женщине и дружелюбно осведомилась:

— Так кто из нас сошел с ума? Мы, вы или сразу все вместе?

— Делайте. Что. Нибудь! — по слову выдавила из себя хозяйка квартиры, а после неожиданно добавила: — Пожалуйста!

— О, уже второе «пожалуйста», — хмыкнула девушка. — Обалдеть!

— Артем, даю тебе последний шанс и десять секунд, — обратился к молодому человеку Ровнин. — Если сам не заговоришь, это сделаю я.

— Я ничего такого, — наконец-то подал голос паренек. — Мам, серьезно. Честно, не знаю, о чем эти люди говорят. Они кто вообще?

— Милиция, — пояснила женщина. — А вы уясните — мой сын никогда не врет. Если он сказал, что ничего не делал, значит, так оно и есть.

— Не вопрос, — покладисто согласилась с ней Ревина. — Значит, ему в вашей квартире ничего угрожать не может, как и вам. Живите в мире, люди добрые! А мы пошли.

— Вы надо мной издеваетесь? — Голос хозяйки вновь взмыл до ультразвуковых высот. — Да?

— Да, — не стала скрывать Елена. — Как и ваш сыночка и над вами, и над нами.

— Ничего я не издеваюсь, — пробубнил Артем.

— Знаешь, Артемка, я не такая гуманная, как мой коллега, — недобро улыбнулась девушка. — Потому, мадам, вот вам правда: ваш сын вор.

— Что? — сузив глаза, возмутилась женщина. — Ты чего несешь? Какой вор?

— Настоящий. И весь сыр-бор в квартире начался из-за него. У вас тут внизу музей есть, посвященный истории сего прекрасного дома, так вот ваш сынок спер один из выставочных предметов, а именно портсигар, принадлежавший жильцу, которого замели в тридцать седьмом или чуть позже. Верно ведь, Артемушка?

— Не было такого! — мигом заявил парень, лицо которого покрылось красными пятнами, недвусмысленно выдававшими его волнение. — Мам! Правда не было!

— Так, — кинув на родимое детище короткий взгляд, и, похоже, сделав какие-то выводы, процедила хозяйка квартиры. — Продолжайте.

— Собственно все. — Елена показала рукой на дверь. — Вот результат. Повторюсь — на свете есть много такого, чего вроде бы не существует. Если вы про это были не в курсе, то теперь точно знаете. Человек, которому принадлежал портсигар, давно мертв, но даже этот факт не помешал ему выказать свое отношение к происходящему. И знаете еще что?

— Что?

— Вам сильно повезло, — сделав пару шагов вперед, Ревина приблизилась к женщине вплотную, их лица оказались совсем рядом. — На редкость добродушный попался покойник, поскольку он сначала решил предупредить живых о том, насколько недоволен случившимся. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Будь на его месте кто другой, с характером похуже, так сейчас здесь не мы бы стояли, а «убойщики», прокурорские и судмедэксперт, а у подъезда всю вашу семейку ждала труповозка.

Наверное, хозяйке квартиры очень хотелось что-то ответить девушке, губы которой растянулись в цинично-злой улыбке, только вот что? Особенно в свете того, что дверь сотряс очередной удар, нанесенный изнутри пустой квартиры.

— Не думаю, что ваш сын спер портсигар из корыстных побуждений, — решил чуть остудить накалившуюся ситуацию Олег. — Вряд ли там прямо антикварная вещь, которая стоит дорого. Скорее, его на «слабо» взяли или он сам решил показать, насколько крут. Артем, чего скажешь?

— Да не нарочно я, — поняв, что отпираться дальше глупо, пробормотал парень, снова уставившись в пол. — Так получилось.

— Получилось, — зло процедила женщина. — Получилось у него!

— Получилось не получилось, а сто сорок четвертая как с куста, — прощебетала Ревина. — Тайное хищение чужого имущества, до трех лет.

— Не мели чушь, — поморщилась хозяйка квартиры. — Сама же знаешь, что ничего ему не будет.

— Да как посмотреть, — не сводя с нее взгляда, ответила девушка. — Если молчать — то да. А если про эту историю узнают журналисты, например из «Аргументов и фактов» или какого другого издания, которое любит горячие темы, то не факт. Заголовки-то на первых страницах разместят ого-го какие. Так их и вижу — «Сын высокопоставленного чиновника грабит музей», «Бесценная реликвия в алчных руках». И пофиг всем, что музей небольшой, а так называемой «реликвии» грош цена, важен резонанс. А он случится, уж не сомневайтесь. Тема горячая, народ такое любит. Вопрос — долго ли просидит ваш муж в своем кресле после такого?

— Чего тебе надо? — выкрикнула женщина, нервы которой, похоже, вот-вот должны были отказать. — Что ты ко мне привязалась? Я тебе дорогу когда перешла? Или обидела как?

— Ничего не надо, просто я за правду. Работа у меня такая. Ваш сын вор, навлекший беду на всю семью, примите это как данность.

— Приняла! Что дальше?

— А дальше все просто, — перехватил инициативу Олег. — Ты, Артем, идешь домой, забираешь портсигар, и мы вместе несем его туда, откуда ты его спер. Там ты долго и громко извиняешься перед всеми, кем только можно — тем, кого ты обокрал, сотрудниками музея, мамой, даже нами. И постарайся, чтобы звучало это искренне, ясно? Не дежурное «простите, я не хотел и больше не буду», а от сердца чтобы шло. Потому что, если мы или работники музея тебе не поверим — оно и ладно. А если тот, кого ты обнес, усомнится в раскаянии, то тебе до завтрашнего утра не дожить. И не смотрите на меня так, гражданка. Что есть — то и говорю. Придушат вашего сына прямо в постели ближе к полуночи, вот и все.

— Не пойду! — с ужасом глянул на дверь Артем. — Даже не просите!

— Чего? — удивился Ровнин. — А кто тебя тут просит? Это тебе нужно, не нам.

— Извиниться извинюсь, — забормотал парень. — Да я и правда сто раз уже пожалел, что это сделал. Черт меня дернул с Михой спорить, что я эту хрень украду. На кой она мне вообще нужна? Я даже не курю, попробовал, мне не понравилось. Но туда — не пойду! Лучше к бабушке уеду жить.

— Попробовал? — возмутилась мать. — Ах ты, паршивец! Сто раз говорила: узнаю — убью!

— Он тебя и у бабушки найдет, — заверила парня Ревина. — Может, не сразу, но обязательно, и тогда твоей маме даже утруждаться не придется, все за нее сделают. Н-да. Олег, твое мнение?

— А что тут сделаешь? — ответил юноша. — Сама видишь — его в квартиру даже силком не затащишь. Придется договариваться.

Лена хотела было что-то сказать, но делать этого не стала, выразив свое согласие со словами напарника короткими кивком.

— Ты куда портсигар дел? — спросил Ровнин у подростка. — Надеюсь, он в квартире? Не выкинул сдуру?

— Нет, — просопел тот. — У меня в комнате лежит. Там у стола есть такой уголок, его сразу не увидишь, надо руку внутрь просунуть, и он справа.

С трудом продираясь через нагромождение бессвязных объяснений, Олег все же понял, где именно Артем оборудовал тайник, затем открыл дверь квартиры и переступил ее порог. Елена, чуть помедлив, направилась за ним.

— Он боится, — громко произнес Ровнин, войдя в комнату. — Сильно. Настолько, что в принципе не состоянии заставить себя сюда прийти. Но он все осознал. Я его не защищаю, не оправдываю, не пытаюсь сгладить углы, просто в данный момент страх сильнее, чем желание исправить ошибку. Потому давайте мы сами заберем вашу вещь, а дальше, как договаривались — он прямо сейчас отнесет ее в музей, а после извинится. И не дежурно, чтобы было. Там парень реально все прочувствовал, считайте, что урок ему на всю жизнь преподали.

— Он согласен, — раздался голос Акинфия из кухни. — Забирайте. Но извинения все одно он услышать желает, и если им не поверит, то беда случится.

— Поверит, — хмыкнул юноша. — Говорю же — пробрало этого хоккеиста до самого нутра. Да еще и мать ему, думаю, всыплет будь здоров как, и за то, что ворует, и за то, что курить пробовал. А вечером отец добавит.

— Ну, последнее вряд ли, — усомнилась Ревина. — Уверена, ничего она муженьку не расскажет. Слишком сильно сына любит.

— Материнская любовь — дело такое, — согласился с ней Ерема, выходя из кухни. — Вон там комната его. Налево по коридору.

Из немудрящего, но, заметим, надежного тайника, оборудованного в письменном столе, Олег выгреб кучу всякого добра вроде порножурналов, колоды не менее похабных карт, нескольких видеокассет, в содержании которых сомневаться не приходилось, и ножа-бабочки. Среди всего этого добра обнаружился и простенький портсигар, может, мельхиоровый, может, вообще латунный, на котором были изображены винтовка на фоне пятиконечной звезды и пропеллер, расположенный чуть ниже данной композиции. Ну а над всем этим вилась надпись «Крепи оборону СССР».

— Как ты и говорил — незамысловатая вещичка, такую не продать и ни на что не сменять, — произнесла Елена. — Воистину — с жиру некоторые бесятся.

— Я в пятнадцать лет и не такой дурью маялся, — вздохнул Олег. — До сих пор за некоторые вещи стыдно, только обратно ничего не переиграешь. Все, пошли уже. Мне, если ты забыла, еще в отдел возвращаться.

Перед тем как уйти из квартиры, Олег поклонился и громко произнес:

— Благодарим вас, уважаемые домовые, за помощь, мы бы без нее не справились.

— Идите ужо, — произнес Акинфий, не выходя из кухни. — И еще. Мы, парень, не домовые давно. Подъездные мы. Так что в другой раз не оплошай, верно нас именуй. Как должно!

— Не оплошаю, — пообещал Ровнин, погладив карман, в котором лежал блокнот. — И за науку благодарствую.

В музее все прошло неожиданно беспроблемно. Артем сначала извинился перед служительницей музея, которая вместо того, чтобы надрать паршивцу уши, долго всплескивала руками и радовалась возвращению экспоната. Впрочем, тут и мать воришки постаралась, рассыпавшись в извинениях и причитаниях вроде: «Что за молодежь, мы такими не были».

После подросток просил прощения у призрака, причем, как Олег и сказал, делал это проникновенно, правда, с трудом подбирая нужные слова. Но тут его извинить можно, не всякий день приходится извиняться в тишину и пустоту.

— Заявление они подавать не станут, — сухо сообщила Ревиной хозяйка квартиры, кутаясь в халат. Она побежала в музей как была — в нем и тапочках. — Так что никакой статьи не будет.

— Уголовной — да. А вот насчет периодики я бы не была настолько уверена.

— Сколько? — наконец-то последовал вопрос, который не мог не прозвучать.

— А я уж думала, не спросите, — рассмеялась Ревина. — Да, Олежка? Ты же тоже ждал, когда наконец нас захотят купить?

— Не сильно, — ответил юноша. — Но предполагал, что без этого не обойдется.

— Так сколько?

— А нам не надо, — одарила женщину лучезарной улыбкой Елена. — Зарплаты хватает.

— Не могу понять — ты родилась дурой или просто характер у тебя такой? — вполне миролюбиво спросила у Лены жена чиновника. — Вот откуда в тебе столько говна?

— Тебе не понять, — огрызнулась девушка. — И таким, как ты, тоже.

— Денег не хотите — не надо. Но языки рекомендую держать на привязи. Это не угроза, а добрый совет. Скандал, даже если и случится, то его все равно быстро замнут, наших связей на десять таких хватит. А вам точно не поздоровится. И коллегам вашим тоже, волной всех накроет. Себя не жалко — их пожалейте.

На том, собственно, и распрощались. Олег было хотел все же выяснить у Ревиной, какая муха ее укусила, а после плюнуть на все и отпраздновать выданную Францевым премию в том самом «Пицца-Хате», о котором говорил Артем, но девушка очень быстро с ним распрощалась и быстро зашагала к Большому Каменному мосту.

Олегу только и осталось, что пожать плечами, а после направиться в другую сторону.