Проклятый Лекарь. Том 4

Глава 7

Ярк явно боролся с собой, то открывая рот, то снова его закрывая, словно слова застревали в горле.

Он не знал, как начать разговор. Как перейти от роли начальника охраны, обязанного докладывать обо всех аномалиях, к роли… сообщника? Свидетеля? Пациента? Он сам не определился.

Наконец он махнул рукой с видом человека, который решил сжечь за собой все мосты.

— А, к чёрту! Всё равно мы с вами теперь, похоже, на одной стороне. После всего, что произошло, — он кивнул в сторону изолятора, — глупо притворяться, что между нами только деловые отношения. Теперь я расскажу вам всю правду.

Он подошёл к высокому, грязному окну, упираясь ладонями в подоконник. За стеклом простирались ряды тёмных ангаров.

— В тот день, когда вы потеряли сознание у озера, произошло нечто странное. Я отвёз вас в клинику, убедился, что вы живы, и вернулся сюда, на базу, проконтролировать тело метаморфа. И тут… — он замолчал, подбирая слова. — Меня словно потянуло к артефакту. Неведомая сила, как магнит, тащила мою руку к этому проклятому камешку.

Он исповедовался. Ему нужно было выговориться, рассказать о том, что выходило за рамки его солдатского, прагматичного мира.

И он выбрал меня в качестве своего… духовника. Иронично.

Некромант, принимающий исповедь у ветерана тайной службы. Этот мир не переставал меня удивлять.

— И вы не сопротивлялись? — спросил я. Вопрос был не праздным. Он был скорее диагностическим.

— Пытался! — он резко обернулся. — Но это было как… как пытаться не дышать. Можешь продержаться минуту-две, но в конце концов тело возьмёт своё. Я дотронулся до артефакта, и…

Он провёл рукой по лицу, словно стирая неприятное, липкое воспоминание.

— Я оказался в полной темноте. Не просто в темноте — в пустоте. Никаких звуков, запахов, ощущений. Только я и бесконечная чернота вокруг.

Он помолчал, явно собираясь с духом. И продолжил:

— Признаюсь честно, хоть для ветерана трёх войн это и нелегко — я испугался. По-настоящему испугался, как мальчишка. Как в детстве, когда отец запер меня в подвале за то, что я стащил его наградный револьвер, поиграть в солдатики.

Ярк не из тех, кто легко признаёт свои слабости. Он видел, как гибнут его товарищи. Он был машиной, выкованной из дисциплины и долга.

И вот, эта машина признаётся в детском, иррациональном страхе. Значит, то, с чем он столкнулся, ударило не по его броне солдата, а по чему-то гораздо более глубокому: по самой его сути.

— Что было дальше? — мягко подтолкнул я.

— Я начал бороться, — его голос стал твёрже, он снова превращался в солдата. — Напрягся изо всех сил, представляя, что прорываюсь сквозь вражеское окружение. Кричал, хотя звука не было. Размахивал руками, хотя не чувствовал тела. Приложил всю силу воли, весь свой боевой опыт, всю свою ярость…

Он криво усмехнулся.

— И знаете что? Справился. Прорвался через эту темноту. Только вот от результата… — он покачал головой. — От результата я перепугался ещё больше, чем от самой темноты.

— Почему? — я почувствовал, как напрягаются мышцы спины.

Эта история принимала оборот, который мне категорически не нравился. Солдаты не боятся темноты. Они боятся того, что в ней скрывается.

— Потому что я очнулся в больничной палате. В палате клиники «Белый Покров», — Ярк смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было ни тени сомнения. — Я узнал её по трещинам на потолке — они складываются в профиль какого-то бородатого философа. Я там лежал после ранения два года назад, было достаточно времени их разглядывать.

— Но вы же были на базе…

— Именно! В том-то и дело! — он сделал шаг ближе, его голос понизился до напряжённого шёпота. — Я находился в палате, но не управлял телом. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Мог только смотреть и слушать. Как пассажир в автомобиле, который видит дорогу, но не держит руль.

— Что значит «не управлял»? — осторожно уточнил я, хотя уже догадывался об ответе. И этот ответ мне не нравился.

— Я смотрел чужими глазами, Святослав Игоревич. Слышал чужими ушами. Чувствовал чужое дыхание и сердцебиение. А когда в палату вошла Аглая, я подумал, что попал в тело графа Ливенталя. Однако, когда она обратилась ко мне, я понял.

Он выдержал паузу, нанося финальный удар:

— Я находился в вашем разуме. Видел мир вашими глазами.

Артефакт…

Он был не просто паразитом. Он был мостом. Двусторонним ключом.

Когда Ярк коснулся его, он не просто получил энергетический ожог. Артефакт, почувствовав моё бессознательное состояние и его активную, сильную волю, открыл канал.

Он использовал его жизненную силу, чтобы «прикурить» мою, и в процессе, как багаж, протащил его сознание за собой.

Это было нарушение моего ментального суверенитета. Неавторизованный доступ в самый защищённый архив во вселенной.

И главный вопрос был не «как».

Главный вопрос был в том, что он там увидел?

Проклятье! И ещё раз проклятье!

Этот артефакт был гораздо опаснее, чем я предполагал. Если это Зеркало Душ или какая-то его кустарная модификация… то Ярк не просто заглянул в мою прихожую. Он мог видеть… всё.

— Как долго вы были… внутри? — я старался говорить спокойно, хотя внутри всё кипело от ярости и тревоги.

— Минуту. Может, две. Трудно сказать точно — время текло как-то странно. Аглая говорила с вами о состоянии графа, потом… Потом вы начали вставать, и тут… — Ярк нахмурился, вспоминая. — Тут что-то изменилось. Словно невидимая, ледяная стена начала расти между мной и вашим сознанием. Я почувствовал мощный, выталкивающий толчок.

Это я начал приходить в себя.

Моя воля, мой инстинкт самосохранения, даже в бессознательном состоянии почувствовал чужое присутствие и как иммунная система начал отторгать инородное тело.

Но лучше пусть думает, что справился сам. Пусть его солдатское эго останется нетронутым.

— Вы боролись?

— Ещё как! — в его голосе прозвучала гордость. — Сконцентрировался на своих собственных воспоминаниях — первый бой, свадьба, рождение сына, смерть жены, служба у Ливенталей. Цеплялся за них как утопающий за соломинку. И в конце концов — бац! — я снова на базе, стою над этим проклятым артефактом с обожжёнными руками.

Он показал мне свои ладони. На них действительно виднелись следы ожогов, уже начавшие затягиваться, но ещё розовые и воспалённые.

Итак, минута или две. Время, за которое он мог увидеть… ничего.

Мой разум в тот момент был пуст. Он видел лишь то, что видели мои глаза, слышал то, что слышали мои уши. Он был пассивным наблюдателем.

Мои мысли, моя память, моя истинная сущность — всё это было надёжно заперто за барьерами, которые он не смог бы пробить, даже если бы пытался.

Облегчение было почти физическим. Он не видел Архилича. Он видел лишь доктора Пирогова, приходящего в себя. Опасность миновала. Но контрольный вопрос задать всё же стоило.

— Вы что-то видели? Узнали из моих мыслей? — спросил я напряжённо.

— Только обрывки, — Ярк покачал головой. — Темнота, холод, ощущение… смерти? Не могу точно описать. Как будто заглянул в морозильную камеру морга. И ещё… — он прищурился, пытаясь подобрать слова. — Странное ощущение двойственности. Но это наверняка мне показалось от шока.

Слишком близко к истине. Опасно близко.

Теперь понятно, почему он догадался, что я некромант. Но пока это лишь ощущение, интуиция солдата. Опасности он не представляет.

— Теперь ваша очередь, — сказал Ярк, скрестив руки на груди. Он снова стал следователем. — Я рассказал вам то, чего никому и никогда больше не расскажу. Ответьте тем же. Что вы узнали о метаморфе? И, что гораздо важнее — кто стоит за всем этим?

Он выполнил свою часть сделки. Теперь был мой черёд. Я медленно достал из внутреннего кармана маленький чёрный шарик — сморщенный, как чернослив, сгусток мёртвого проклятья — и положил его на ладонь.

— Тот, кто проклял Ваксина — некромант. Причём не просто некромант, а мастер высочайшего уровня. Возможно, он давно и упорно учился тёмным искусствам, — я смотрел на него, оценивая его реакцию.

Ярк нахмурился так, что его густые брови сошлись на переносице.

— Некромант? Вы уверены? И почему вы говорите об этом так спокойно? Некроманты, мягко говоря, не пользуются популярностью в Империи. Да и за её пределами тоже. За одно подозрение в некромантии можно нажить себе проблем.

Он предупреждал, а заодно и проверял мою реакцию.

— По характеру проклятья это очевидно, — я повертел «чернослив» в пальцах, демонстрируя его, как редкий экспонат. — Видите эту структуру? Если бы вы могли видеть магическим зрением, вы бы увидели сложнейшее переплетение тёмных энергий. Семнадцать слоёв заклинания, каждый из которых привязан к определённой лунной фазе. Триггер активации через укус. Полное подавление человеческой личности во время трансформации. Это не работа какого-то деревенского колдуна. Это почерк мастера старой школы.

— Как вы всё это определили? — подозрительно спросил Ярк. Его взгляд был острым, как игла.

— У меня есть определённые… способности, — уклончиво ответил я. — И знания, полученные из старых, очень старых книг. Но точно мы всё узнаем, только когда поймаем этого некроманта. И этот концентрат проклятья, — я поднял шарик, — поможет нам в этом. Он как отпечаток пальца. Уникальный магический след. С его помощью можно выследить создателя.

Я снова смешал правду и ложь в идеальной пропорции. Концентрат действительно был уникальным следом. Но выследить с его помощью кого-то?

Для этого нужен был ритуал, требующий ресурсов, которых у меня и близко не было. Но Ярку об этом знать было не обязательно. Главное — я дал ему цель. И инструмент, который, как он думал, приведёт к этой цели.

Ярк решительно кивнул, и я увидел, как холодная маска профессионала на его лице треснула. В его глазах вспыхнул тот же хищный, боевой огонь, что горел в них на поляне у озера.

Он был не просто охранником, который только что получил новую боевую задачу.

— Отлично. Когда выдвигаемся на поиски этого ублюдка?

— А вам-то это зачем? — я изобразил лёгкое удивление. — У вас и так забот полон рот. Охрана графа, безопасность поместья, деловые поездки Аглаи…

Это был тест. Мне нужно было понять его истинную мотивацию. Он уже знает часть правды. Насколько глубоко он готов погрузиться в эту тьму?

— Нужно доводить дело до конца, — твёрдо отрезал Ярк. — Я не из тех, кто бросает начатое на полпути. К тому же…

Он помолчал, подыскивая слова.

— Это напрямую касается безопасности Аглаи. Моя обязанность, моя клятва — защищать её и весь род Ливенталь. Этот некромант не просто так проклял какого-то бандита. Он проклял человека, который чуть не напал на неё. Помните, что сказал Ваксин, когда мы его нашли? «Я вас ждал». Он ждал не нас. Он ждал её. Я видел, как он летел прямо к ней. Это не случайность. Это часть какого-то плана, направленного на бедную девушку.

Не сказать, что он был неправ. Я тоже видел, что прыжок Ваксина был двояким, его можно было расценить как нападение на меня, так и на неё. Но мы этого уже никогда не узнаем.

Я посмотрел на него другим взглядом.

А ведь этот Ярк не просто наёмник. Не солдат, отрабатывающий жалованье. Он искренне предан семье, которой служит. Готов рисковать жизнью не за деньги, а по велению долга и чести.

Таких людей было мало в любом мире. В моей прошлой, долгой жизни я встречал, может, двух-трёх за все столетия. Люди, для которых эти пафосные, старые слова — «долг», «честь», «верность» — были не пустым звуком, а стальным стержнем, основой их существования.

Они были предсказуемы и надёжны, если их цели совпадали с твоими. И сейчас наши цели совпадали полностью.

— Вы правы, — согласился я. — Некромант представляет угрозу для Ливенталей. И для меня тоже. Но сначала мне нужно разобраться с артефактом. Понять, как он работает, кто его создал, какие ещё сюрпризы он может преподнести.

— Разумно, — кивнул Ярк. — Когда будете готовы к поискам, наберите меня. У вас есть мой личный номер — тот, с которого я звонил. Его знают только самые близкие люди. И теперь вы.

Я удостоился чести попасть в этот узкий, почти семейный круг. Какая честь для безродного лекаря, который по ночам оживляет мертвецов.

— Я свяжусь с вами, — сказал я, убирая «чернослив» обратно во внутренний карман.

Наш временный, вынужденный союз только что перерос в нечто большее. В партнёрство. Он будет моей силой в этом мире. А я… я буду его мозгом в мире, о существовании которого он лишь догадывается.

Неплохая сделка. Для нас обоих.

Я уже направился к выходу, делая знак Костомару следовать за мной, когда Ярк окликнул:

— Святослав Игоревич, постойте-ка!

Я обернулся.

— Да?

— Дайте посмотреть, кто там у вас прячется под паранджой. Всю ночь меня этот вопрос волнует.

Я рассмеялся. Его профессиональная потребность знать все переменные перевесила даже удивление от некромантов и расщепления метаморфов.

— Да вы удивительно любопытный для человека вашего возраста и положения, Георгий Александрович. Как мальчишка, честное слово!

— Я вижу, что это не человек, — упрямо сказал Ярк, подходя ближе к Костомару. — И уж точно не женщина, хоть вы и представили «ассистентку Костомарову». Походка механическая, движения резкие, дыхания не слышно. Кто или что это?

Костомар инстинктивно отступил на шаг, и я встал между ним и Ярком.

— Пожалуй, сохраним эту интригу на потом. Слишком много потрясений для вас за один день, не находите? Сердце не молодое, Георгий Александрович. Беречь надо.

— Да я не такое видел! — обиделся он. — На Карпатской войне с упырями сражался! В Персидском походе джиннов из бутылок выпускал! Вампиров в городах выслеживал!

— И всё же, — я покачал головой с улыбкой. — Всему своё время. Обещаю, вы узнаете правду о моей ассистентке. Но не сегодня. Договорились?

Он поджал губы, явно недовольный, но кивнул.

— Ладно. Но я запомню это обещание. И если что — я вычислю сам. У меня есть свои методы.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся я. — Вы же опытный следопыт.

Пусть попробует. Костомар — не упырь и не джинн. Он — конструкт чистой воли, созданный по законам, о которых в этом мире, похоже, давно многие забыли. Вычислить его будет так же легко, как поймать собственную тень.

Но сам факт его любопытства был полезен. Он не просто боится, он интересуется. А интерес — это первый шаг к принятию. И, возможно, к ещё более тесному сотрудничеству.

Хотя куда уж теснее.

Обратная дорога прошла в молчании.

Я дремал на заднем сиденье, убаюканный мерным гудением мотора и плавным покачиванием на рессорах.

Это был не сон, а скорее состояние глубокой медитации, перезагрузка системы после перегрузки.

Костомар сидел рядом, старательно изображая загадочную восточную даму. Его прямая спина и застывшая поза были забавным шедевром шпионажа.

Водитель — тот же молчаливый детина со шрамом — не проронил ни слова за всю дорогу. Его роль была не в том, чтобы развлекать пассажиров. Только когда мы подъехали к моему дому, он нарушил молчание.

— Приехали. Георгий Александрович велел передать — будьте осторожны.

— Передайте, что я оценил заботу, — ответил я, выбираясь из тёплого салона автомобиля.

Дома, едва за нами закрылась дверь, первым делом я отдал приказ:

— Костомар, убери артефакт подальше. В шкаф, под замок, а лучше куда-нибудь на чердак.

Но скелет покачал головой. Твёрдо, с авторитетом, который был совершенно для него нехарактерен.

Затем он сделал жест, который я не мог проигнорировать — он указал на меня, затем на артефакт, который всё ещё был у него в кармане, и, наконец, на дверь спальни.

— Я ем грунт! — он повёл меня в спальню. Его тон был настойчивым, почти триумфальным.

— Что ты хочешь мне показать?

Он не ответил, лишь остановился у порога спальни и снова указал внутрь. Я прошёл мимо беснующегося в фиолетовом коконе призрака и вошёл.

Костомар подошёл к стене, где висела аляповатая картина — дешёвый натюрморт с неестественно блестящими фруктами, оставшийся от прежних хозяев.

Он нажал на определённое место в резной раме, и картина с тихим щелчком отъехала в сторону, открывая тёмный квадрат в стене.

За ней был встроенный сейф — старый, массивный, с круглой рифлёной ручкой и дисковым замком.

— Я ем грунт! — гордо объявил Костомар, указывая сначала на себя, потом на сейф.

— Ты нашёл его? Сам? — я был искренне поражён. — Вот это подгон! Молодец!

— Я ем грунт, — он вошёл в раж, изображая пантомиму: вот он ходит по комнате, вот он методично простукивает стены, вот он прикладывает пустой череп к стене, прислушиваясь, а вот — момент озарения, когда он вскидывает костяной указательный палец вверх.

Пока меня не было, он обследовал квартиру. Сам. Без приказа.

Для существа, созданного из костей и тёмной магии, это был удивительный, почти невозможный прогресс. Он становился… личностью.

Я подошёл к сейфу. Кодовая комбинация была небрежно нацарапана карандашом на обратной стороне картины.

Гении конспирации. Я повернул ручку, и тяжёлая дверь со скрипом открылась. Внутри, аккуратной стопкой, уже лежали папки с делами, которые мы забрали из тайного кабинета Морозова.

— Отлично! Ты уже и документы сложил! Умница!

Костомар довольно вибрировал. Его костяное тело издало серию тихих, довольных щелчков, что, очевидно, было его версией мурлыканья.

Похвала от хозяина была для него высшей наградой.

Я положил артефакт в сейф, рядом с папками, и закрыл тяжёлую дверцу.

Повернул замок. А затем приложил ладонь к холодной стали.

Тёмные, почти невидимые нити некромантской энергии сорвались с моих пальцев, опутывая замок и проникая в механизм.

Простое заклинание-сигнализация. Теперь любая попытка вскрыть сейф, кроме моей, вызовет магический сигнал тревоги, который я почувствую в любой точке города.

Теперь он был под надёжной защитой.

Часы показывали половину шестого утра. За окном серый, предрассветный свет едва пробивался сквозь тучи. До момента утреннего подъема — полтора часа.

Хоть немного надо поспать.

Мысль была не желанием, а медицинской необходимостью. Иначе я просто свалюсь где-нибудь посреди утреннего обхода, что будет крайне непрофессионально. Мозг ещё мог работать на чистой воле, но тело требовало перезагрузки.

— Костомар, разбуди меня ровно в семь, — попросил я, падая на кровать прямо в одежде и стягивая сапоги. — Ни минутой позже.

— Я ем грунт! — он кивнул с серьёзностью часового, принимающего пост, и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Сон накрыл мгновенно. Не как мягкое одеяло, а как удар по голове. Тяжёлый, вязкий, без сновидений. Организм, доведённый до предела, просто отключился, как механизм, у которого кончился завод.

Ровно в семь утра раздался деликатный, но настойчивый стук в дверь.

— Я ем грунт! Я ем грунт!

— Встаю, — пробормотал я, с трудом разлепляя веки.

Полтора часа сна. Катастрофически мало. Но холодный душ творит чудеса. Ледяная вода ударила по коже как кнут, выбивая остатки сна и заставляя кровь бежать быстрее.

Чистая рубашка, туго затянутый галстук, глоток обжигающе горячего, крепкого чая, который Костомар уже предусмотрительно оставил на столе — и я был готов к новому дню.

Маска «доктора Пирогова» снова была на месте, надёжно скрывая за собой уставшего, но готового к битве Архилича.

По дороге в «Белый Покров», сидя в вагоне метро, я размышлял о вчерашнем инциденте с трупом.

Приказ Сомова сжечь неучтённые тела. Эта мысль крутилась в голове, как заевшая пластинка, отказываясь укладываться в какую-либо логическую схему. Это был полный, абсолютный абсурд.

Прямое нарушение всех мыслимых протоколов и законов.

Пётр Александрович Сомов — опытный врач, карьерист до мозга костей, двадцать лет лавировавший между интригами этой клиники. Он прекрасно знает, что неопознанные тела должны храниться минимум неделю.

Затем — обязательный запрос в полицию, объявление в газетах, попытка найти родственников. И только через месяц, с письменного разрешения прокурора, можно думать о захоронении в общей безымянной могиле.

Но никак не о немедленной кремации! Это не просто халатность. Это уголовное преступление.

Если он действительно отдал такой приказ, то было всего три варианта.

Первый: его заставили. Бестужев? Или кто покруче? Кто-то надавил на него, используя угрозы или шантаж.

Второй: он сошёл с ума от внезапно свалившейся на него власти. Маловероятно, но возможно.

И третий… Возможно, приказ отдал не он. А кто-то, кто использовал его имя.

Нужно было выяснить правду.

И если Сомов, моя ключевая фигура в этой игре, начинает выходить из-под контроля — его нужно будет быстро и жёстко вернуть в рамки.

Мне не нужны были сюрпризы. Особенно такие, которые едва не стоили мне важнейшей улики.

Минуя ординаторскую, где уже начиналась утренняя планёрка, я направился прямиком на третий этаж. Рудаков и его знакомство с коллективом подождут. Новый заведующий не убежит. А вот мой ручной главврач мог.

Пётр Александрович сидел за массивным столом. И выглядел он на этом месте чужеродно, как воробей, случайно севший на трон орла.

Вокруг него высились целые башни из папок, отчётов и приказов. Он что-то быстро писал, хмурясь и время от времени сверяясь с толстой книгой больничных регламентов.

Увидев меня, он отбросил ручку с таким облегчением, словно она весила пуд.

— Святослав Игоревич! Входите, входите! Ради всего святого, входите! Я уже час пытаюсь разобраться в бюджете хирургического отделения, и у меня мозги кипят!

— Доброе утро, Пётр Александрович. Как вам на новом месте? — слегка улыбнулся я.

— Тяжело, — он театрально взмахнул руками. — Я думал, что готов к должности главврача. Десять лет заместителем, знаю клинику вдоль и поперёк. Но это… — он обвёл рукой кабинет, — … это какой-то бюрократический ад! Отчёты, проверки, согласования, звонки из министерства каждый час! Я уже скучаю по пациентам. Хоть бы один перитонит для разнообразия! Или инфаркт! Даже банальный аппендицит был бы для меня сейчас праздником!

Он жаловался. Искренне, почти по-детски.

Он был хорошим врачом, возможно, даже блестящим. Но он был абсолютно не готов к той власти и, что важнее, к той ответственности, которая на него свалилась.

— Понимаю вас, — сказал я вслух. — Но у меня есть важный вопрос. Срочный.

— Слушаю, — он отодвинул бумаги, с явным облегчением переключаясь на знакомую роль врача, решающего проблему. — Что случилось?

— Вчера вечером Мёртвый из морга получил приказ сжечь все неучтённые тела. Якобы от вас.

Сомов уставился на меня так, словно у меня внезапно выросла вторая голова. Его лицо, до этого просто уставшее, стало пепельно-серым.

— Что? Какой приказ? О чём вы говорите?

— Приказ немедленно кремировать все неопознанные трупы. Мёртвый сказал, что распоряжение пришло лично от вас.

Я смотрел на него, оценивая.

Его лицо исказилось. Это не была игра. Это был неподдельный, животный ужас человека, который только что узнал, что его именем подписали смертный приговор — его собственной карьере.

— Святослав Игоревич, — Сомов наклонился вперёд через стол, и в его глазах мелькнула настоящая паника. — Я не отдавал такого приказа. Никогда! Вы же понимаете, что это…

— Уголовное преступление, — закончил я за него, холодно перечисляя симптомы. — Уничтожение потенциальных улик, если труп криминальный. Лишение родственников права на опознание и погребение. Грубейшее нарушение всех санитарных и юридических норм.

— Именно! — он вскочил из-за стола, его руки затряслись. — Я могу быть новичком на этой должности, могу путаться в бумагах, но я не идиот! Такой приказ — это конец карьеры, тюрьма, позор!

— Тогда кто его отдал?