Проклятый Лекарь. Том 4

Глава 11

Призрак нёсся на меня, как разъярённый бык на тореадора. Его полупрозрачное тело растягивалось в воздухе, длинные руки тянулись к моему горлу.

В глазах-провалах плясало алое пламя такой мощи, что казалось: воздух вокруг них дрожит от жара.

— УБЬЮ! РАСТЕРЗАЮ! УНИЧТОЖУ! — его вопль заставил оконные стёкла вибрировать.

Моей реакцией был не страх.

Это был отстранённый интерес диагноста, наблюдающего за особенно бурным проявлением симптома. Я оставался предельно спокоен.

Классический призрак-берсерк.

Все высшие функции подавлены, осталась лишь ярость. Оставалось всё ещё загадкой, что могло довести дух капитана императорской гвардии до такого примитивного состояния?

Я достал из кармана кристалл фокусировки.

Прозрачный кварц размером с грецкий орех лежал в моей ладони, холодный и прозрачный. Но стоило мне направить в него тонкую, контролируемую струйку своей силы, как он пробудился.

Холодный голубой свет расцвёл в его кристаллической решётке.

Призрак был уже в полуметре от меня. Я чувствовал исходящий от него могильный холод, от которого на коже выступил иней.

— Да будет дух связан! Через кристалл я связываю тебя! — произнёс я формулу. Мой голос был спокойным.

Кристалл в моей руке вспыхнул ослепительно ярко.

Из него вырвалась целая сеть серебристо-голубых нитей, невидимых обычному глазу, но пылающих в моём некромантском зрении.

Они не были физическими верёвками. Это были цепи чистой воли, которые, как лассо, обвили эфирные конечности призрака, его торс и шею и дёрнули назад.

Призрак остановился так резко, словно врезался в невидимую стену.

Его руки замерли в воздухе так близко, что я мог разглядеть на их кончиках слабые, призрачные царапины — следы прошлых жертв, возможно. Они замерли в сантиметре от моего лица.

— ААААРРРГХХХ! — его рёв снова разнесся по квартире. — ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ, СМЕРТНЫЙ⁈

— Привязал тебя к кристаллу фокусировки третьего класса, — спокойно объяснил я, отступая на шаг и покачивая светящимся кварцем, как маятником. — Теперь ты не можешь удалиться от него больше чем на три метра. И, что важнее — не можешь атаковать того, кто держит кристалл. Базовая некромантия, капитан. Ничего особенного.

— ОТПУСТИ МЕНЯ!

— Нет.

Призрак начал метаться по кухне, как пойманный зверь, отчаянно пытаясь найти лазейку в своих невидимых путах.

Он бросался влево — магическая цепь, натянувшись, с силой дёргала его обратно. Кидался вправо — тот же самый результат.

Пытался взлететь к потолку — притягивался обратно, как нелепая игрушка йо-йо.

Я медленно начал обходить его по часовой стрелке, держа кристалл на вытянутой руке.

Призрак был вынужден поворачиваться следом, и мы закружились в странном, жутковатом танце.

Я — ведущий партнёр, неторопливо идущий по кругу. Он — ведомый, яростно крутящийся в центре, пытаясь не упускать меня из виду и одновременно найти способ вырваться из моего контроля.

— Я ем грунт? Я ем грунт? — встревоженно забормотал Костомар. «Что происходит? Это нормально?»

— Всё под контролем, — заверил я его, продолжая кружить вокруг взбешённого духа. — Это нормальная реакция свежепривязанного призрака. Стадия отрицания и гнева. Через несколько минут он перейдёт в стадию торга, потом депрессии, и наконец — принятия.

— НИКОГДА! — проревел призрак, делая очередную отчаянную попытку прорыва. — Я БУДУ БИТЬСЯ ВЕЧНОСТЬ!

— Вечность — это долго, — философски заметил я. — Даже для призрака. Кстати, ты тратишь свою эктоплазматическую энергию с угрожающей скоростью. При таком темпе ты истощишься минут через пять.

Это не было угрозой. Я видел своим некромантским зрением, как его призрачная субстанция, до этого плотная и яркая, начинает тускнеть.

Яростные, бессмысленные попытки вырваться высасывали его силы быстрее, чем он мог восстановить их из окружающего пространства.

Он сжигал сам себя.

— Я ем грунт! — Костомар показал костлявым пальцем на кухонную дверь, явно предлагая стратегическое отступление.

— Никуда не уходим, — твёрдо сказал я. — Нужно довести ритуал до конца. Иначе он так и останется берсерком, только привязанным. А мне нужен разумный помощник, а не бешеная собака на цепи.

Его ярость была не просто эмоцией. Это был симптом. Симптом глубокой, застарелой травмы. И как любой хороший врач, я знал: чтобы вылечить болезнь, нужно сначала понять её причину.

А для этого пациент должен быть в сознании. И готов к диалогу.

Время для шоковой терапии.

Прошло ещё три минуты этого безумного танца. Призрак выдыхался.

Его движения стали медленнее, яростные вопли сменились сдавленным рычанием, а зловещее алое свечение потускнело, превратившись в неровное, болезненное мерцание.

Пора переходить ко второй фазе.

Я остановился.

Присел на корточки и провёл ладонью по полу, собирая на пальцы остатки серебряной пыли, из которой состоял разрушенный барьер. Она всё ещё хранила следы магической силы — слабое, холодное покалывание прошло по моей коже.

— Что… что ты делаешь? — призрак временно прекратил свои бессмысленные попытки вырваться, с подозрением наблюдая за моими действиями.

— Заканчиваю ритуал усмирения, — ответил я, доставая из ящика кухни небольшой нож. Одним точным, выверенным движением я сделал неглубокий порез на левой ладони. — Тебе повезло, что я не садист. Мог бы растянуть это удовольствие на пару часов, но мне нужен ты в здравом уме, а не выжженная, безмозглая оболочка.

Тёмная капля моей крови упала на серебряную пыль.

Я добавил к смеси тонкую, контролируемую струйку своей родной некромантской энергии, мысленно перемешивая ингредиенты силой воли. Смесь на моей ладони засветилась тусклым фиолетовым светом.

— Кровная магия⁈ — призрак в ужасе отшатнулся, пытаясь отлететь как можно дальше, но невидимые цепи удержали его. — Ты тёмный маг!

— Я некромант-любитель и профессиональный врач, — поправил я, скатывая светящуюся смесь в небольшой, липкий шарик. — Или наоборот? В общем, неважно. А кровная магия — это просто инструмент. Всё зависит от того, как его применять. Держись крепче, сейчас будет немного… необычно.

Я размахнулся и метнул фиолетовый сгусток прямо в центр его призрачной фигуры.

Шарик прошёл сквозь призрачную грудь, не встретив сопротивления, и взорвался изнутри мягким, беззвучным фиолетовым облаком.

На секунду вся кухня окрасилась в глубокие розовые тона. Костомар испуганно взвизгнул и закрыл свои пустые глазницы костяными руками.

Призрак выгнулся дугой.

Из его горла вырвался странный звук, в котором смешались и стон агонии, и вздох облегчения.

Фиолетовая дымка обволакивала его со всех сторон, проникая в каждую частицу его эктоплазмы, как лекарство, введённое в кровь.

Я наблюдал через некромантское зрение за происходящими изменениями. Битва превратилась в терапию.

Алое пламя в его глазах-провалах начало угасать, сменяясь спокойным, ровным голубым свечением. Когти, длинные и острые, втягивались обратно, превращаясь в обычные человеческие пальцы.

Искажённое яростью, почти звериное лицо разглаживалось, приобретая осмысленные, аристократические черты. Даже сама его эфирная субстанция меняла консистенцию — из рваной, клочковатой становилась гладкой, плотной и целостной.

Когда фиолетовая дымка окончательно рассеялась, он медленно опустился вниз и сел в старое кухонное кресло. Сел аккуратно, сложил руки на коленях, выпрямил спину. И уставился в одну точку перед собой.

И замер. Полностью.

Даже то лёгкое, едва заметное колыхание, которое свойственно всем призракам, прекратилось. Он стал похож на восковую фигуру. На очень детальную голограмму.

— Эй! — я подошёл и помахал рукой прямо перед его лицом. — Ты меня слышишь? Реагируй!

Ничего. Даже его призрачные зрачки не двигались, следя за моей рукой.

— Алло, призрак! Земля вызывает потусторонний мир! Приём!

Тишина.

— Вот чёрт! — выругался я, отходя на шаг. — Да что же мне всё время попадается хрен знает кто! Даже нормальный призрак попасться не может! Бандиты, метаморфы, главврачи-извращенцы… И этот туда же. А ведь был нормальным берсерком, который крушит всё подряд. Теперь — овощ в кататонии!

— Я ем грунт? Я ем грунт? — с любопытством посмотрел на меня Костомар, подходя ближе мелкими, осторожными шажками. «Он сломался? Совсем?»

Он осторожно протянул свою костяную руку к плечу призрака, но тут же одёрнул, не дотронувшись, словно боясь окончательно повредить хрупкий механизм.

— Ну как сказать, — я почесал затылок. — Он в глубоком эктоплазматическом трансе. Сознание полностью отключилось от внешних раздражителей.

— Я ем грунт? — Костомар изобразил жестами вопрос, показывая на призрака, потом на свой череп, а затем делая быстрое крутящее движение пальцем у виска.

— Нет, он не сошёл с ума. По крайней мере, не больше, чем был до этого. Это защитная реакция на резкое изменение его эфирной структуры. Помнишь демона-библиотекаря Физиракана?

Костомар энергично закивал, его позвонки издали характерный щелчок. Он прекрасно помнил тот случай.

Тогда мы случайно вызвали древнего шумерского призрака во время эксперимента с месопотамским артефактом. Тот тоже впал в полный транс после моей попытки связывания.

— Вот с ним была точно такая же история, — продолжил я, обходя вокруг застывшей фигуры. — После ритуала привязывания впал в кататонию на три дня. Я уж думал, что окончательно его сломал. Еле привёл в чувство.

— Я ем грунт? — Костомар сделал жест, имитирующий вливание чего-то из одной ладони в другую.

— «Как его восстановить?» — перевёл я. — Хороший вопрос. С Физираканом помогло прямое вливание Живы в его эктоплазматическую матрицу. Но это рискованно. Слабый призрак может не выдержать такого концентрированного потока жизни и просто рассыпаться в прах.

Я присмотрелся к застывшему духу внимательнее.

Даже в трансе от него исходила мощная, спрессованная энергетика. Его эктоплазма была плотной, хорошо структурированной, без разрывов.

— Хотя этот явно не обычный. Слишком сильная изначальная энергетика. Военный, судя по остаткам мундира. Причём капитан. А сила призрака часто напрямую зависит от силы воли, которой он обладал при жизни.

— Я ем гру-унт! — Костомар подбадривающе поднял большой палец вверх, его тон был полон оптимизма. «Наш-то точно справится!»

— Думаешь, выдержит? Ну что ж, попробуем. Отойди на всякий случай. Если он взорвётся, эктоплазматические ошмётки потом неделю от стен отскребать придётся.

Я закатал рукава и положил обе руки на полупрозрачные плечи призрака. Холод прошил до самых костей — температура эктоплазмы всегда ниже окружающей среды градусов на десять-двенадцать.

Пальцы начали неметь, но я не убрал их.

Сколько Живы влить?

Я быстро просчитывал варианты. Это была не просто медицинская процедура, а калибровка неизвестного, потенциально нестабильного механизма.

Слишком мало — и импульс просто не пробьёт его ментальный блок. Слишком много — и я перегружу его хрупкую эфирную матрицу, превратив потенциального союзника в горстку светящейся пыли.

Для реанимации человека я бы использовал один-два процента. Но призрак — не человек. Его структура иная, восприимчивость к энергии жизни — в разы выше.

Три процента. Я принял решение. Этого должно хватить для мягкого перезапуска сознания, но не должно повредить саму структуру.

Сконцентрировавшись, я начал медленно, очень осторожно переливать жизненную силу из своего Сосуда в его призрачное тело. Ощущение было странным.

Это было похоже на переливание тёплой, густой воды из одного сосуда в другой, только сосуд-получатель был сделан из чистого льда.

Жива текла по моим рукам золотистыми, едва заметными струйками, видимыми только в моём некромантском зрении. Она проникала в его эктоплазму, растекалась по призрачному телу, как контрастное вещество по сосудам, заполняя пустоты и восстанавливая повреждённые участки его ауры.

Процесс занял около минуты. Я уже начал думать, что мой диагноз был неверным, что ничего не происходит, как вдруг…

Призрак засветился.

Ярким, чистым, почти ослепительным белым светом. Сияние было настолько интенсивным, что мне пришлось зажмуриться. Даже через прикрытые веки я видел, как вся кухня на мгновение залилась светом.

С его полупрозрачной фигуры начала спадать какая-то тёмная, почти материальная плёнка. Она отслаивалась кусками, как скорлупа с варёного яйца или старая, потрескавшаяся краска со стены.

Каждый кусок, отвалившись, растворялся в воздухе с тихим, едва слышным шипением.

Призрак вдруг глубоко вздохнул. Это был странный, неестественный жест для существа, которое не нуждается в дыхании.

Его грудь поднялась и опустилась в такт этому несуществующему вдоху. Веки, до этого застывшие, дрогнули и открылись.

И…я увидел глаза. Ясные, осмысленные.

— Спасибо, доктор! — произнёс он совершенно нормальным, интеллигентным голосом с лёгким, едва уловимым офицерским говором. — Вы вернули мне разум! Я снова могу мыслить ясно!

— Всегда пожалуйста, — кивнул я.

Призрак тем временем поднялся с кресла, и я наконец смог рассмотреть его получше.

Высокий — под метр девяносто.

Широкие плечи, идеальная военная выправка, которая сохранилась даже в его призрачном состоянии. Возраст на момент смерти — около тридцати пяти лет.

Тёмные волосы с благородной проседью на висках, аккуратные усы, волевой, решительный подбородок.

Но главное — мундир.

Тёмно-зелёный с красными обшлагами, мундир лейб-гвардии Преображенского полка. Золотые эполеты с вензелем императора, аксельбанты, орден Святого Владимира четвёртой степени на груди, орден Святой Анны на эфесе его призрачной сабли.

Элита из элит. Я понял, на кого смотрю.

Первый и старейший полк русской гвардии. Личная охрана Императора. Туда брали только лучших из лучших. Как такой человек мог оказаться проклятым, обезумевшим призраком в дешёвой съёмной квартире на окраине Москвы?

И тут меня накрыло.

Это была волна. Но не моя…

Чистая, искренняя, глубочайшая благодарность хлынула через ментальную связь, установленную ритуалом. Призрак был настолько признателен за освобождение от векового безумия, что его эмоции прорвались через все барьеры и ударили по мне, как цунами.

Сосуд наполнился мгновенно. Двадцать процентов Живы влились в него одним мощным, горячим потоком. Счётчик на моей внутренней шкале прыгнул с двадцати пяти до сорока пяти процентов!

Я даже пошатнулся от неожиданности.

Вот это да. От чего же я его спас, что он так благодарен? Неужели быть запертым в собственном безумии было настолько мучительнее, чем физическая смерть?

— Позвольте представиться должным образом, — призрак отвесил безупречный военный поклон, какому учат только в гвардейских полках. — Капитан лейб-гвардии Преображенского полка Ростислав Данилович Комшуков. К вашим услугам.

— Святослав Игоревич Пирогов, врач больницы «Белый покров», — ответил я. — И по совместительству некромант-любитель, как вы уже могли заметить.

— Некромант? — он нахмурился. — Но некроманты же… Простите, но разве некромантия не запрещена в Империи?

— Запрещена, — согласился я. — Поэтому я и говорю — любитель. Официально я обычный врач. А некромантия — так, хобби для души.

Вот таков вот каламбур.

Ростислав неожиданно улыбнулся:

— Понимаю. У каждого свои маленькие тайны. Главное — вы спасли меня от ужасной участи.

Он провел полупрозрачной рукой по лицу, словно умываясь:

— Вы не представляете, каково это было. Я чувствую себя… собой впервые за долгое время. Очень долгое время. Раньше я был как дикий зверь, заточенный в клетке собственного бестелесного тела. Меня обуревала животная ярость, первобытная жажда разрушения. Я не мог контролировать себя, не мог остановиться, не мог даже думать связно! Только нападать, крушить, уничтожать…

Он вздрогнул от воспоминаний:

— А сейчас… сейчас я снова могу думать! Могу говорить и вспомнить, кто я такой!

— Интересная история, — я уселся в уцелевшее кресло, закинув ногу на ногу. — Расскажите подробнее. Как капитан императорской гвардии стал неупокоенным призраком-берсерком?

Ростислав помрачнел.

— Подлая история, не достойная офицера. Меня подставили. Сослуживцы, которых я считал друзьями, оклеветали меня.

— Каким образом?

— Подбросили документы, якобы доказывающие мою связь с революционерами. Письма, которых я никогда не писал. Расписки в получении денег от подпольщиков. Даже фотографию состряпали, где я якобы на какой-то тайной сходке.

— И ваше начальство поверило?

— А как тут не поверить? — он горько усмехнулся. — Улики были сфабрикованы мастерски. Почерковеды подтвердили, что расписки написаны моей рукой. На фотографии действительно был я. Только сделана она была на полковом празднике, а фон подменили. Но это всё выяснилось позже, а тогда…

Он замолчал, заново переживая тот позор. Уселся в кресло.

Я не торопил. Пациенту нужно было выговориться. Это часть терапии.

— Меня арестовали прямо на плацу, во время развода караула. При всём полку. Сорвали эполеты, сломали саблю о колено… Для гвардейского офицера это позор хуже смерти.

— Но вас же не казнили? — уточнил я. — За государственную измену в Империи полагается смертная казнь.

— Император проявил милосердие. Учёл мою прежнюю безупречную службу, ордена, ранения. Меня просто выгнали с позором — лишили всех чинов, наград, дворянства. Велели убираться из дворца за двадцать четыре часа.

— Печально, но не смертельно же, — заметил я. — Можно было начать новую жизнь. Уехать в провинцию, заняться хозяйством…

— Вы не понимаете! — Ростислав вскочил, начав метаться по комнате. Вернее, летать — его ноги не касались пола. — Это было только начало! Моя невеста…

Его голос дрогнул, и я понял, что мы подошли к самому болезненному месту в его истории.

— Светлана Аркадьевна. Светочка. Швея при дворе. Красавица, умница. Мы были помолвлены, свадьба была назначена на осень…

— И она разорвала помолвку? — догадался я.

— Она даже не попыталась меня выслушать! — в его голосе звучала неподдельная боль даже спустя столько лет. — Прислала лакея с короткой запиской и моим обручальным кольцом. Две сухие строчки: «Считаю нашу помолвку расторгнутой. Прошу более не искать встреч со мной». И всё! Три года отношений, клятвы, планы — всё перечёркнуто двумя строчками!

— Женщины бывают жестоки, — философски заметил я.

— Я был уничтожен. Я потерял всё в один день — честь, положение в обществе, любимую женщину. И тогда… — он замялся.

— И тогда вы решили свести счёты с жизнью? — закончил я за него.

— В порыве отчаяния, да. Глупость, конечно. Но тогда мне это казалось единственным выходом. Я пришёл в эту квартиру — она принадлежала моей покойной бабушке — единственное, что у меня осталось. Выпил бутылку водки для храбрости. Сделал петлю из своего офицерского шарфа, встал на табурет…

— Дайте угадаю. Шарф оборвался?

— Именно! — он удивлённо посмотрел на меня. — Но откуда вы знаете?

— Опыт работы с призраками, — ответил я. — У половины самоубийц что-то идёт не по плану. Продолжайте.

— Шарф лопнул, я упал, разбил нос. Лежу на полу, кровь течёт, и вдруг понимаю — какой же я идиот! Хотел умереть из-за женщины, которая отвернулась от меня при первой же трудности? Из-за лживых друзей, которые предали меня?

— Разумная мысль.

— Я воспринял этот порванный шарф как знак свыше. Решил — я буду жить! Я буду бороться! Я верну своё доброе имя! И, что самое главное — я верну Светочку! Докажу ей, что я невиновен, и она вернётся ко мне!

Он говорил это с таким пылом, с такой наивной верой, что мне стало почти жаль его. Вот только он не понял самого главного.

Она его не любила. Не по-настоящему. Для неё он был не человеком, а статусом. Блестящий гвардейский офицер, завидная партия. Когда статус исчез — исчезла и «любовь».

Но объяснять ему это было бы жестоко. И бесполезно.

— Бла-бла-бла, — я демонстративно зевнул, прикрывая рот ладонью. — Скучная, банальная история про оскорблённую честь и разбитое сердце. Таких историй — тысячи. Давайте сразу к интересному — кого вы убили и кто вас проклял после смерти?

Ростислав вздрогнул, как от удара. Вся его напускная бравада, весь его романтический пафос испарились без следа.

— Откуда вы… знаете⁈

— Я же некромант, забыли? — я постучал себе пальцем по виску. — Классическое предсмертное проклятье, наложенное в момент агонии. Очень мощное, кстати. Такие штуки надёжно привязывают душу к месту смерти и со временем превращают её в обезумевшего берсерка. Итак? Я жду подробностей.

Призрак сник.

Вся его офицерская выправка куда-то испарилась. Он снова стал тем сломленным, отчаявшимся человеком, каким был в момент своей смерти.

— Я начал писать Светлане сообщения. Буквально заваливать ее ими. Умолял встретиться, выслушать, дать мне шанс объясниться. Она не отвечала. Тогда я начал караулить её у дома, у театра, на балах…

— Преследовали, — перевёл я на язык фактов.

— Я был влюблён! — попытался он оправдаться.

— Ну-ну. И?

— И в один прекрасный день я узнал правду. У неё появился другой. Штабс-капитан Отто Мертенс из инженерных войск. Балтийский немец, сын богатого промышленника. Они уже полгода были тайными любовниками!

— То есть она изменяла вам ещё до вашего позора?

— Именно! — в его голосе прозвучала звенящая ненависть. — Возможно, она даже участвовала в заговоре против меня! Хотела избавиться от неудобного жениха, чтобы выйти за своего немца!

Куда же без любовного треугольника и теории заговора. Он был не просто влюблён. Он был одержим.

И эта одержимость вела его по прямой, хорошо освещённой дороге к катастрофе. Мне даже не нужно было спрашивать, что случилось дальше. Я уже знал.

— Мертенс пришёл сюда? — догадался я.

— Да. Явился с ультиматумом. Сказал, чтобы я оставил Светлану в покое. Что она теперь с ним, что они скоро поженятся, что я должен смириться.

— И вы не смирились.

— Я назвал его вором и подлецом! — Ростислав сжал свои призрачные кулаки. — Он ответил, что я — опозоренный предатель, которому даже секундантов не найти для дуэли!

— Слово за слово?

— И дошло до оружия. У него была сабля, у меня — дедовский кинжал, который висел на стене. Мы сошлись прямо здесь, в этой комнате.

Он указал на пространство между окнами.

— Я был лучшим фехтовальщиком в полку, но Мертенс тоже был не промах. К тому же сабля против кинжала — неравный бой. Он полоснул меня по груди, я ударил его в бок. Он рубанул по руке, я воткнул кинжал ему в живот…

— Взаимное убийство, — констатировал я. — Оригинальные вы товарищи.

— Мы оба упали почти одновременно. Истекали кровью на этом самом полу. И тут Мертенс, умирая, прохрипел: «Будь ты проклят, Комшуков! Именем своей крови проклинаю! Пусть твоя душа не знает покоя! Пусть вечно горит в ярости, как я горю от твоего клинка!»

— И проклятье сработало.

— Я умер через минуту после него. И… очнулся призраком.

— Но ярость пришла не сразу…

— Много позже. Я долго бродил обреченный, пока не начал злиться на все вокруг.

— Кстати, как давно это было? — спросил я. — Ваша драка с Мертенсом?

Ростислав задумался, пытаясь сфокусировать своё призрачное сознание.

— Трудно сказать точно. В ярости время теряет смысл. Дни и ночи сливаются в один бесконечный кошмар. Но… — он напряг призрачную память. — Я помню газету на столе в день драки. Там было что-то про коронацию… Да! Точно! Готовилась коронация Императора Николая Второго! Значит, это был тысяча восемьсот девяносто шестой год, весна!

Я присвистнул.

— Ростислав Данилович, у меня для вас новости. Плохие и очень плохие. С какой начать?

— Давайте с плохих, — мрачно сказал он.

— На дворе две тысячи двадцать пятый. Вы призрак уже довольно давно.

Призрак пошатнулся, хотя для существа, висящего в воздухе, это было довольно странное зрелище.

— Что⁈ Но это значит…

— А теперь очень плохие новости, — продолжил я безжалостно. — Вашей Светочки, скорее всего, уже давно нет в живых. А Мертенс точно мёртв — вы его лично убили. Все свидетели вашей истории либо умерли от старости, либо давно всё забыли. Империя стоит на пороге большой войны с Германией.

Я видел, как с каждым моим словом его мир рушится. Вся его одержимость и мотивация — месть, возвращение чести, любовь — всё это превратилось в пыль. В бессмыслицу.

Ростислав медленно опустился обратно в кресло.

— Так долго…

Он был не просто сломлен. Он был опустошён. И в этой пустоте я увидел идеальный материал для работы.

— Ну, не всё так плохо, — подбодрил я. — Вы снова в здравом уме. Это уже достижение. А значит, у вас появился новый смысл жизни. Или, вернее, посмертия.

— Кстати, раз вы меня спасли от безумия, — оживился Ростислав, и в его призрачных глазах вспыхнула надежда. — Значит, вы сняли и проклятье? Я свободен?

— Не совсем, — я покачал головой. — Я лишь подавил берсерковую составляющую проклятья и вернул вам разум. Но само проклятье, его основа, остаётся. Вы всё ещё призрак, всё ещё привязаны к этому месту.

— Так снимите его полностью!

— Не могу. Снять предсмертное проклятье может только тот, кто его наложил. В вашем случае — покойный штабс-капитан Мертенс. А он, как мы выяснили, мёртв. Причём мёртв окончательно и бесповоротно.

— Тогда… я навсегда останусь призраком? — ужас отразился на его полупрозрачном лице.

— Есть способы упокоить вас и без снятия проклятья, — успокоил я. — Но они сложные и требуют подготовки. А пока…

Он не дал мне договорить. Надежда в его глазах сменилась подозрением, а затем — чистой яростью.

— Ты меня обманул! — прорычал он. — Сказал, что поможешь, а сам только использовал!

Он вскочил и занёс кулак для удара. Призрачная рука пронеслась по воздуху и… прошла сквозь меня, как дым.

— Что за чёрт⁈ — Ростислав уставился на свою руку с полным недоумением. — Я же могу взаимодействовать с физическим миром! Я всегда мог! Я двигал предметы, толкал людей, ломал мебель!

— Могли, — поправил я, даже не пошевелившись. — До того, как я провёл ритуал связывания. Теперь вы мой подданный. В некромантском смысле. Часть моей свиты. И по законам некромантии, которые, кстати, гораздо старше законов вашей Империи, вассал не может причинить вреда своему господину.

Он смотрел на меня, и я видел, как в его глазах ужас сменяется пониманием.

— Это рабство! — возмутился Ростислав. — Ты поработил меня!

— Это временное магическое подчинение, — терпеливо объяснил я, как врач объясняет пациенту суть неприятной, но необходимой процедуры. — Стандартная мера предосторожности при работе с опасными сущностями. Попробуйте ударить ещё раз.

Ростислав недоверчиво протянул свою полупрозрачную руку. Медленно сжал кулак. И начал приближать его к моему лицу.

В сантиметре от моего носа его кулак остановился, словно упёрся в невидимую стену. Призрак надавил сильнее, его эфирное тело напряглось. Безрезультатно.

— Видите? — я усмехнулся. — Магическая блокировка. Вы физически не способны мне навредить. Даже если очень сильно захотите.

— Но почему⁈

— Потому что призраки — это очень гибкая эктоплазматическая структура. Податливая к магическому воздействию. Когда я вливал в вас Живу для пробуждения вашего сознания, я подмешал туда немного своей родной, некромантской силы. Совсем чуть-чуть, вы и не заметили.

Я встал и подошёл к нему вплотную.

— В итоге я не только оживил ваш разум, но и встроил в вашу структуру протокол подчинения.

— Ты… ты коварный ублюдок! — выплюнул он.

— Прагматичный некромант, — поправил я. — И врач, который, по иронии судьбы, должен ежедневно спасать жизни. А вы, капитан, мне в этом поможете.

— Никогда!

— Поможете, — уверенно сказал я. — Потому что альтернатива — остаться призраком навсегда. А я могу попытаться найти способ упокоить вас правильно, без помощи покойного Мертенса.

Я не лгал. Такой способ существовал. Сложный, энергозатратный, но он был. И сейчас это — мой главный козырь.

Ростислав заметался по кухне — насколько позволяла трёхметровая привязка к кристаллу. Его внутренняя борьба была почти осязаемой.

Гордость гвардейского офицера, не привыкшего к подчинению, сражалась с прагматизмом человека, который столько лет провёл в аду и теперь увидел крошечный, призрачный лучик надежды.

— И что вы хотите от меня? — наконец спросил он, останавливаясь.

— Пока немного.

Я направился к стене, где висела аляповатая картина с фруктами. Отодвинул её, открывая сейф.

Призрак с интересом наблюдал за мной, периодически хмуря густые брови.

Повернув кодовый замок, я открыл тяжёлую дверцу и достал завёрнутый в чёрную бархатную ткань свёрток. Развернул его, являя серебристый камешек.

Ростислав присвистнул.

— Красивая вещица. Что-то старинное, судя по стилю. Что это? — поинтересовался он.

— Предположительно — Зеркало Душ. Или какая-то его модификация. Очень опасный артефакт.

— И что вы хотите, чтобы я с ним сделал?

— Предлагаю нам заключить сделку.