Проклятый Лекарь. Том 3

Глава 7

Слова Варвары повисли в стерильном воздухе палаты как приговор.

Все замерли. Троица переглядывалась под моим пристальным взглядом, как под рентгеновским аппаратом.

Вина, страх, отчаяние — полный диагностический спектр на их лицах. Школьники, пойманные на краже варенья. Только вот это было не варенье, а убийство.

Моё убийство. И моё проклятье. Их!

— Ну? — я скрестил руки на груди, принимая удобную позу. — Я жду. Подробности. Как именно вы меня пытались убить? И не вздумайте ничего упускать или врать — от этого зависит жизнь Ольги.

Для меня их признание не стало откровением.

Скорее, последняя часть пазла встала на место. Я — Архилич Тёмных Земель, повелитель смерти. Логично предположить, что в предсмертной агонии мой реципиент мог инстинктивно наложить проклятие на своих убийц.

Пётр побледнел ещё сильнее и отвёл взгляд. Ольга умоляюще посмотрела на брата, её глаза были полны слёз. Она была слабым звеном.

— Петя, пожалуйста! Расскажи всё, — прошептала она.

— Скажи как есть, Петя! — твёрдо добавила Варвара, её выдержка, казалось, вернулась. — Хватит молчать! Мы должны ему рассказать.

После долгой паузы Пётр наконец заговорил. Его голос был тихим и бесцветным. Он смотрел в пол, на свои руки — куда угодно, только не на меня.

— Мы… мы просто хотели подшутить над тобой, — начал он. — Это была глупая, пьяная шутка. Подлили сильное слабительное зелье в твоё вино.

— И? — мой голос был ровным. — Конкретнее.

— Ты выпил и… — Пётр покраснел, буквально выдавливая из себя слова. — Тебе стало плохо, и ты, громко матерясь… Побежал в кусты.

Ольга закрыла лицо руками и тихо всхлипнула. Варвара с каменным лицом отвернулась к окну.

Вот оно что.

Вот она — причина смертельного проклятия, перевернувшего миры. Не предательство друга, не удар в спину в битве за трон. А пьяная, жестокая забава «золотой молодёжи».

Я смотрел на их скорченные от стыда и страха лица.

В прошлой жизни я уничтожал целые легионы, повелевал армиями нежити, заключал договоры с демонами. И вот, в новой жизни причиной моей «смерти» и последующих событий стало… слабительное.

Вся эта ситуация была настолько абсурдно-банальной, что в ней даже было определённое изящество.

Я выдержал паузу, давая им в полной мере насладиться своим позором. А затем задал следующий вопрос, который логично вытекал из их рассказа.

— Хорошо. Слабительное. А что было потом? Рассказывайте дальше.

Пётр сглотнул, его взгляд бегал по палате. Варвара взяла слово, её голос был ровным, почти отстранённым, будто она пересказывала чужую историю.

— Все смеялись, — сказала она. — Мы были пьяны. Ты тогда побежал в кусты — понятно зачем, что-то кричал оттуда. А мы… мы хохотали ещё сильнее. Николай громче всех. Он кричал что-то обидное, прозвище какое-то… про «грязного Святослава».

— Когда ты вышел из кустов, — подхватил Пётр, его голос был сдавленным, — ты был в ярости. Николай не унимался. Он продолжал издеваться. Ты не выдержал и полез в драку.

Логично. Реципиент был силён физически и даже в ослабленном состоянии не потерпел бы такого унижения.

— Николай легко отбил твою атаку, — продолжил Пётр, явно пропуская детали, в которых он сам, вероятно, не выглядел героем. — Ты упал… и тогда ты это сделал. Ты выкрикнул проклятие.

— На каком-то древнем языке, — добавила Варвара. — Мы не поняли ни слова. Но… мы почувствовали силу. Воздух стал холодным. Будто что-то тёмное и огромное нависло над нами.

Так, значит, проклятие было настоящим. Моя первоначальная гипотеза подтвердилась. Сила слов в ослабленном зельем теле — это не то, с чем стоит шутить пьяным студентам.

— В этот момент мы с Ольгой решили уйти, — быстро сказала Варвара. — Мы сказали парням, что хватит, и это уже не смешно. И ушли в чащу. Мы не видели, что было дальше.

Удобный выход.

Они смылись как раз перед тем, как пьяная забава переросла в убийство. Расчётливый ход, чтобы сохранить возможность отрицания, или простая трусость? Вероятно, и то, и другое.

Пётр молчал. Он был следующим в этой цепочке событий.

— Продолжай, — приказал я.

Он глубоко вздохнул, собираясь с духом.

— Когда они ушли, ты, Свят, пошёл в другую сторону, а Николай… он был не похож на себя. Он сказал, что твоё проклятие очень сильное. Что нужно тебя догнать и… заставить его снять. Или убить. Иначе с нами со всеми случится что-то ужасное. Я не поверил сначала — какие проклятия, это же ерунда! Но он был абсолютно серьёзен. Он начал угрожать мне. Я… я испугался. И согласился.

Страх и давление со стороны лидера. Классический сценарий, по которому слабые люди совершают преступления. Николай был не просто задирой. Он был манипулятором. А Пётр — идеальным инструментом.

— Мы взяли полено, — голос Петра дрожал, каждое слово давалось ему с видимым трудом. — Догнали тебя уже в глубине леса. Ты шёл, пошатываясь. Николай ударил сзади по голове. Один раз. Ты просто упал и не двигался. Мы… мы проверили пульс. Его не было. Ты был мёртв.

В палате повисла абсолютная тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипами Ольги.

— Мы позвали девчонок обратно, — продолжил Пётр. — Николай заставил всех нас поклясться, что мы будем молчать. Что никто и никогда не узнает, что произошло. И мы… мы прикопали тебя там же, в лесу. Под старым дубом.

Вот и вся картина. Мелкая, грязная история.

Пьяная шутка, унижение, драка, проклятие, страх и, как итог — убийство из-за суеверного ужаса. И паническая попытка скрыть следы.

Теперь у меня был полный анамнез. Причина «смерти». И, что гораздо важнее — полный контекст для состояния Ольги.

Финальные части головоломки встали на свои места. Теперь можно начинать лечение.

— Почему вы не запаниковали, когда я появился в клинике? — спросил я. Вопрос был не праздным. Это была важная деталь, недостающий элемент в их психологии. — Мертвец, которого вы лично закопали, вдруг начинает работать с вами в одном отделении, а вы молчите?

— Николай сказал, что прошло слишком много времени, — ответил Пётр, его голос был глухим. — Он сказал, что раз проклятие не сработало сразу на нас всех, значит, мы его нейтрализовали… ну… убийством. Что опасности больше нет.

Логика на уровне амёбы. Если это моё проклятие, то только я и могу его снять. Или изменить.

Вопрос только в том, какое именно проклятие мог наложить умирающий некромант в состоянии аффекта. И хватит ли у меня сил справиться с ним без доступа к полноценной некромантской энергии.

— Хорошо, — сказал я вслух. — Теперь хоть понятно, с чем мы имеем дело.

Троица смотрела на меня со странной смесью страха и робкой надежды. Они ждали приговора.

— Теперь ты нас ненавидишь? — тихо, почти неслышно спросила Варвара.

Я посмотрел на неё.

— Что за бред? — спросил я. — Ненависть — неэффективная эмоция. Вы прокляты, я был убит. Счёт один-один. Все поплатились за ту ночь. Теперь нужно вылечить Ольгу, и инцидент будет исчерпан.

— Прости нас! — Пётр, не выдержав, рухнул на колени у кровати сестры. — Мы были полными идиотами! Мы не хотели…

— Ты… ты святой человек, — прошептала Ольга, глядя на меня со слезами на глазах. — Прощаешь своих убийц…

Святой? Некромант и святой? Оксюморон года.

Дорогая моя, если бы вы знали, сколько кладбищ я поднял на ноги в прошлой жизни, вы бы сейчас пели совсем другие песни. И звали бы не меня, а экзорциста.

— Вставай, Пётр, — сказал я ровным тоном, пресекая эту бесполезную мелодраму. — И выйдите все. Мне нужно пространство и тишина, чтобы подготовиться к процедуре. Ольга, ты, разумеется, остаёшься.

Когда палата опустела, я запер дверь. Задёрнул плотные шторы, погружая комнату в полумрак. Выключил пищащие мониторы, оставив лишь тусклый свет ночника.

Современная медицина была шумом, набором косвенных данных. Чтобы выследить и убить тварь, сотканную из чистой магии, мне нужна была тишина. И концентрация.

Я только успел положить руки Ольге на лоб, чтобы начать тонкую настройку её энергетических полей, как дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену.

— Что здесь происходит⁈ — Сомов ворвался в палату, его лицо было искажено гневом. — Почему аппаратура выключена? Пирогов, вы в своём уме⁈ Вы оставили пациентку без наблюдения!

— Экспериментальное лечение требует особых условий, — ответил я спокойно, не убирая рук и не поворачиваясь к нему.

— Я не давал разрешения на эксперименты! — отрезал Сомов, подходя ближе. — Мельников доложил мне о ваших… фокусах. Я хочу знать, что вы задумали на самом деле.

— Она проклята, Пётр Александрович, — сказал я, наконец обернувшись и глядя ему прямо в глаза. — И я могу её вылечить.

— Проклята? — Сомов моргнул. Вся его начальственная ярость на мгновение уступила место чистому, профессиональному недоумению. — Вы серьёзно?

Интересно. В существование проклятия он поверил сразу. А в мою способность его вылечить — нет. Логика местных магов-медиков продолжает меня поражать.

— Хотите доказательств? — предложил я, видя, как в его глазах борются скепсис и любопытство. — Я не буду вам рассказывать. Я вам покажу. Загоню паразита в угол. И вы сами почувствуете, как он питается энергией.

Сомов на мгновение задумался, бросил взгляд на Ольгу, потом снова на меня. Амбиции и жажда знаний победили осторожность.

— Показывайте, — кивнул он.

Я снова повернулся к Ольге. Активировал некромантское зрение.

Моя воля стала пастушьей собакой, а рассеянные споры паразита — напуганным стадом овец. Я начал сгонять их, направляя потоки тёмной энергии, создавая невидимые барьеры.

Тварь сопротивлялась, пыталась снова рассредоточиться, но под моим давлением начала сбиваться в единый, пульсирующий сгусток. Я гнал её вниз, подальше от сердца, в район печени.

— Быстрее, щупайте! — скомандовал я Сомову, не оборачиваясь. — Своей Живой, по моему каналу!

Ольга вдруг нервно хихикнула. Побочный эффект от высокой концентрации чужеродной энергии в одной точке.

Я почувствовал, как Сомов неуверенно протянул свой энергетический щуп — тонкий, как игла, поток его собственной Живы. Он коснулся моего энергетического поля, и я пропустил его дальше, направляя, как опытный хирург направляет руку стажёра.

— Так… иду по вашему каналу… вижу искажённую структуру тканей… чувствую… О! — он резко отшатнулся, обрывая контакт, словно коснулся раскалённого металла. — Вот же он! Я его чую! Он действительно… он ест энергию! Высасывает! Никогда такого не видел!

Он смотрел на меня с благоговейным ужасом. Карьерный расчёт, скепсис, гнев — всё исчезло. Остался только шок учёного, столкнувшегося с невозможным.

Маги-лекари лечат Живой, а в фундаментальных законах самой магии не смыслят ни черта. Эх, коллеги. Далеко же отстаёт развитие магии в этом мире от моего предыдущего.

— Ну вы даете, Пирогов! — воскликнул Сомов, его глаза горели смесью научного восторга и амбиций. — Как вы это делаете? Эта методика… она может изменить всё! Меня такому в академии не учили! Я даю вам полное разрешение на любое лечение!

Его научный скепсис испарился, сменившись восторгом неофита. Предсказуемо, но полезно. Мощный источник Живы теперь полностью кооперативный. Этого я и добивался. Он должен был заинтересоваться и начать работать со мной.

— Вы будете ассистировать, — предупредил я. Мой тон был не предложением, а инструкцией. — Подпитывать меня энергией и делать всё, что я скажу, без вопросов и промедления. Согласны?

— Конечно! Абсолютно! — с готовностью кивнул он. Наживка была проглочена без остатка. Исследовательский интерес победил старого, опытного врача.

Я мысленно оценил ресурсы.

Тридцать пять процентов в моём Сосуде — этого было опасно мало для полноценного ритуала изгнания. Но с Сомовым в качестве внешней батареи и Нюхлем, который притаился в моём кармане, как маленький энергетический аккумулятор, шансы были приемлемыми.

Я вышел в коридор, где Пётр и Варвара ждали с напряжёнными лицами.

— Стойте у двери, — приказал я. — Никого не пускать. Ни медсестёр, ни других врачей. Даже если придёт сам Морозов. Что бы вы ни услышали отсюда — крики, грохот, что угодно — не входить. Понятно?

— Понял, — твёрдо кивнул Пётр.

— Мы никого не пустим, — подтвердила Варвара.

Вернувшись в палату, я закрыл дверь. Ольга сидела на кровати, сжимая край одеяла побелевшими пальцами. Её била мелкая дрожь — не от холода, а от чистого, животного страха перед неизвестностью.

— Я… я боюсь, Свят, — прошептала она.

— Знаю. Поэтому сейчас ты немного поспишь, — сказал я ровным, успокаивающим тоном.

Я взял со столика заранее подготовленный шприц с лёгким, быстродействующим седативным препаратом.

— Это поможет тебе расслабиться. Когда ты проснёшься, всё уже закончится.

Она послушно кивнула и подставила руку. Через минуту её дыхание стало ровным и глубоким, напряжение ушло с лица. Она уснула. Проще работать, когда пациент не дёргается и не мешает своими страхами.

— Немного жутковато, — признался Сомов, глядя на спящую Ольгу и затемнённую комнату.

— Ничего, — сказал я, кладя руки ей на грудь. — Главное — не разрывайте энергетический контакт, что бы ни произошло. Вы мой единственный источник энергии. Если связь прервётся, я не смогу удержать тварь.

Началось.

Я погрузил своё сознание в глубь, в то место, где жизнь и смерть были не противоположностями, а инструментами. Золотой свет Живы, текущий из моего Сосуда, проходил через горнило моей воли и перековывался, превращаясь в свою тёмную, голодную противоположность.

Паразит почувствовал угрозу. Сжатый до этого в плотный узел, он взорвался мириадами спор и метнулся по телу Ольги, как стая испуганных рыб в мутной воде.

Я начал охоту.

Я не просто преследовал его. А строил клетку, переплетая нити тёмной энергии, перекрывая энергетические меридианы, блокируя нервные пути. Я отрезал ему путь к сердцу, затем к мозгу.

— Ассистируйте! — крикнул я Сомову, чувствуя, как мои собственные резервы тают. — Вливайте энергию в мой канал! Сейчас!

Сомов послушно направил в меня мощный, чистый поток своей Живы. Я стал конвертером, живым двигателем, превращающим его жизненную силу в оружие. Мой натиск усилился.

Я почувствовал слабую, но тёплую пульсацию в кармане. Нюхль отдавал всё, что у него было. Маленький, но верный союзник.

— Держите канал! — командовал я.

Клетка сжималась. Я загнал рассеянные частицы паразита в область брюшной полости, спрессовывая их в единое целое.

Тварь билась в агонии, пытаясь прорвать мои барьеры. Она, загнанная в угол и отчаявшаяся, начала светиться больным, фиолетовым светом, собирая всю свою сущность для последнего, самоубийственного удара.

И тут произошёл взрыв.

Волна сырой, хаотичной энергии вырвалась из тела Ольги. Воздух в комнате затрещал, как от разряда молнии.

Энергетическая связь с Сомовым с треском оборвалась. Лампочки на потолке вспыхнули и погасли, погрузив нас в абсолютную, звенящую темноту.

Варвара и Пётр стояли у запертой двери, как два часовых у входа в преисподнюю.

Варвара старалась не прислушиваться к звукам, доносившимся из палаты, но это было невозможно. Сначала была тишина, а потом началось…

Глухой, утробный гул, который, казалось, исходил не из комнаты, а из самих стен клиники. Потом вскрики — короткие, сдавленные, принадлежавшие то ли Ольге, то ли самому Сомову.

И какое-то мерзкое, влажное шипение, от которого по коже бежали мурашки.

— Ты думаешь, у него всё под контролем? — нервно прошептал Пётр.

Он переминался с ноги на ногу, его лицо приобрело землистый оттенок.

— Святослав знает, что делает, — ответила Варвара твёрдо, скорее убеждая себя, чем его.

Но внутри у неё всё сжималось от ледяного страха. Они доверили жизнь Ольги человеку, которого сами же и убили. Ирония судьбы была настолько жестокой, что хотелось смеяться.

Внезапно всё изменилось.

Свет под дверью полыхнул ослепительно-фиолетовым, заставив их зажмуриться. За ним последовал глухой удар, будто внутри комнаты уронили на пол что-то невероятно тяжёлое, что-то весом в тонну.

Стены коридора ощутимо содрогнулись. Лампы над головой замигали, затрещали и погасли на пару долгих, бесконечных секунд, погрузив коридор в темноту.

Когда они снова зажглись, из-под двери уже валил густой, сизый дым. Он пах странно, едко — смесью озона, как после сильной грозы, и чего-то горького, похожего на жжёные травы.

А потом — наступила абсолютная, мёртвая тишина.

Они переглянулись.

В глазах Петра плескался чистый, животный ужас. Не сговариваясь, они рванули вперёд. Пётр дёрнул ручку — заперто. Тогда они навалились на дверь плечами, один раз, второй. Хлипкий замок не выдержал и с треском поддался.

Они ворвались в палату.

Картина, открывшаяся им, была впечатляющей. Комната была заполнена медленно рассеивающимся дымом. Все мониторы были мертвы, их экраны чёрно зияли в полумраке. Запах озона стал почти невыносимым.

Ольга лежала на кровати. Спокойная, умиротворённая, будто спала. Её грудь ровно вздымалась. Жива.

Сомов сидел на стуле, вжавшись в него так, словно пытался стать с ним одним целым. Он был мокрый как мышь, волосы прилипли ко лбу, а в глазах застыло выражение человека, только что заглянувшего в бездну.

А посреди всего этого хаоса стоял Святослав. Стоял посреди палаты, тяжело дыша.

Рукава его рубашки были закатаны до локтей, открывая сильные, покрытые венами предплечья. Тёмные волосы в беспорядке растрепались, падая на лоб.

Капельки пота, блестя в тусклом свете аварийной лампы, стекали по его вискам и шее, теряясь в воротнике рубашки. На его лице не было паники или страха. Только глубокая, всепоглощающая тень мрачного удовлетворения. Победителя.

Свет из окна падал на него сбоку, выхватывая из полумрака рельеф мышц, блеск влажной кожи.

Варвара смотрела на него, и это было не просто облегчение от того, что Ольга жива. Это было что-то другое. Что-то, что не имело никакого отношения к страху или дружбе.

«Чёрт», — подумала она, чувствуя, как внизу живота медленно разливается жар. — «Как же он красив! Настоящий мужчина».

Не смазливый мальчик-аристократ, каких она видела сотнями. А что-то настоящее. Опасное. Сила, которая только что вырвала Ольгу из лап чего-то.

И эта сила была чертовски притягательна.

— Получилось? — голос Петра, срывающийся от надежды, нарушил звенящую тишину. Он бросился к кровати сестры. — Ольга здорова?

Варвара не двигалась с места, её взгляд был прикован к Святославу. Она видела, как он медленно перевёл дыхание, как спало напряжение с его плеч. Он не ответил сразу, словно обдумывал, как преподнести новость, которая была сложнее простого «да» или «нет».

— Давно видели Николая? — спросил он наконец, и его голос, хриплый от усталости, прозвучал в задымленной палате как приговор.

Вопрос был настолько неожиданным, что Варвара нахмурилась. Какое отношение ко всему этому имел Николай?

— Давно, — ответил Пётр, отрываясь от Ольги. — Он на больничном уже неделю. А что?

Святослав обвёл их троих тяжёлым взглядом.

— Похоже, он тоже болен, — мрачно сказал он. — Потому что то, что было в Ольге — только половина сущности. Вторая половина — в Николае. И судя по всему, она сейчас очень активна. И очень зла.