Проклятый Лекарь. Том 3

Глава 19

— Что делать? Что нам теперь делать⁈ — Ярк метался по небольшому свободному пятачку. Его руки то сжимались в кулаки, то хватались за голову. — Алексей мёртв! Якорь! Аглая… Всё кончено! Мы опоздали! Граф меня убьёт…

— Успокойся, — Долгоруков с вальяжным видом присел на подлокотник чудом уцелевшего кресла, брезгливо разглядывая беспорядок. Его пальцы, однако, нервно постукивали по рукояти массивного револьвера. — Паника еще никому не помогала. Хотя признаю, ситуация та еще. Как в анекдоте про купца, который потерял товар, деньги и жену в один день. Только купцу хотя бы жену не жалко было.

Я проигнорировал их обоих.

Эмоции — это шум, помехи в эфире, которые мешают ставить точный диагноз. А мне сейчас требовалась именно точность. Натянув медицинские перчатки, которые всегда были при мне, я аккуратно приподнял голову Ветрова.

Я отпустил физический мир, позволяя ему расплыться, и активировал некро-зрение.

Картина смерти была кристально ясной. Потоки Живы в его теле почти иссякли, превратившись в едва тлеющие угольки на фоне серого пепла. Разорванная, истрёпанная аура, как пробитое пулями знамя. Смерть наступила не мгновенно, он ещё несколько минут был в агонии.

Сфокусировавшись на ране, я увидел детали, недоступные обычному глазу. Судя по направлению перелома костей, удар был нанесён чуть под углом.

Нападавший был как минимум на голову выше Ветрова. Это сужает круг подозреваемых.

И главное. Я провёл рукой над его грудью, ища чужеродный энергетический след. Пустота. Полная, абсолютная пустота там, где должен был фонить артефакт. Убийца забрал его с собой.

Закончив осмотр, я медленно поднялся и стянул перчатки, бросив их на край чудом уцелевшего стола. Диагноз был поставлен. Пациент — мёртв. Прогноз для Аглаи — критический.

А вот анамнез этого дела становился всё более запутанным и интересным. Убийца, который не просто устраняет цель, но и забирает магический артефакт, — это уже не уличный бандит. Это противник иного уровня.

— Тот, кто убил Ветрова, забрал артефакт-якорь, — констатировал я. Мой голос прозвучал ровно и бесцветно в оглушительной тишине, наступившей после штурма. — Он мог даже не понять, что именно взял. Забрал брелок, портсигар, зажигалку… и тем самым подписал Аглае смертный приговор.

Проклятье не сработало бы, будь убийца обычной крысой. А значит… либо ему феноменально повезло, либо он прекрасно знал, что делает. Второй вариант мне нравился гораздо меньше.

— Это Псы! Точно они! — рявкнул Ярк, его лицо побагровело от ярости и бессилия. Он резко развернулся ко мне, словно я был виноват в случившемся. — Мы только что разворошили их гнездо! Это месть! Классика!

Примитивно. Эмоционально. И предсказуемо. Он ищет самого очевидного врага, потому что его мозг отказывается обрабатывать более сложную информацию.

— Глупости, — отмахнулся Долгоруков, извлекая из внутреннего кармана изящный серебряный портсигар. Он с лёгким щелчком открыл его, но сигарету брать не стал, просто задумчиво разглядывал ровные ряды. — Месть — блюдо для дикарей. А это бизнес.

— Пойду, позвоню своим, — сказал Ярк. — Пусть начинают прессовать всех пленных Псов. Вытрясут из них душу, но узнают, кто заказчик.

— А я поищу камеры наблюдения! — кивнул Долгоруков. — В таком заведении должны быть хоть какие-то средства слежения! Проконтролирую оцепление!

Они уходили, уверенные, что занимаются главным, оставляя меня одного с трупом.

Дверь захлопнулась. Суета схлынула, оставив после себя лишь запах крови и тишину. Пусть бегают. Пусть солдат ищет врага на поле боя, а начальник решает вопросы звонками. Они играют в свою игру, по своим правилам.

Они ищут улики в комнате, где главное доказательство нематериально. Драгоценные секунды утекают сквозь пальцы, а они занимаются… имитацией бурной деятельности.

Ноги сами понесли меня обратно к трупу. Врачебная привычка. Перепроверить диагноз, даже если пациент безнадёжен.

Профессиональная привычка заставила снова проверить пульс на сонной артерии — разумеется, безрезультатно. Я прикоснулся к его холодной коже, приподнял веко. Застывший, расширенный зрачок безразлично смотрел в потолок.

Я покосился на дверь. За ней, в бронированном автомобиле, ждала Аглая. Внутри неё живая бомба с часовым механизмом, запущенным в тот момент, когда убийца перешагнул порог этой комнаты.

Сколько у неё времени? День? Двенадцать часов? Шесть? С каждой минутой дыра в её душе становилась шире.

Я обратил взор внутрь себя. Восемьдесят девять процентов.

И тут в голове родилась мысль. Простая и абсолютно безумная. Мы ищем артефакт. Мы ищем убийцу. А что, если спросить у единственного, кто его видел? У того, кто лежит сейчас передо мной.

Воскрешение? Нет, слишком грубо, долго и энергозатратно. Да и незачем возвращать к жизни этого бандита. Но… допрос. Краткий, силовой, посмертный допрос.

Не поднимать тело, но вырвать его эхо, его астральный отпечаток, на несколько секунд. Ровно на столько, чтобы он ответил на один-единственный вопрос: «Кто тебя убил?».

Это было чудовищным нарушением всех мыслимых законов этого мира. И физических, и магических. Одно неверное движение — и я либо сожгу всю свою Живу, либо душа Ветрова рассыплется в прах, либо, что ещё хуже, застрянет здесь, превратившись в ещё одного мстительного призрака вроде того, что сидит у меня на кухне.

Риск огромен. Но альтернативы не было.

Безумная идея. Но других вариантов всё равно нет. Время вышло.

Дверь распахнулась без стука, и в помещение, словно порыв ураганного ветра, влетел Ярк. Он был взвинчен, лицо пошло красными пятнами, а в руке он сжимал телефон так, словно хотел раздавить его в порошок.

— Скоро будет результат! Мои люди уже работают с Псами! Вытрясем из них всё! — прокричал он.

Следом, с видом человека, только что проигравшего партию в карты, вошел Долгоруков. Он разочарованно покачал головой.

— Камер нет. Или очень хорошо спрятаны. Я облазил все углы, даже на чердаке посмотрел. Пусто. Профессиональная работа, — на выходе закончил он.

Они докладывали о своих «успехах», полные энергии, но это была энергия хаоса.

Они искали иголку в стоге сена. Допрашивали бандитов, которые будут врать из принципа. Искали камеры там, где профессиональный убийца первым делом проверил бы их наличие. Детский сад.

Я выпрямился. Это простое движение, завершающее мой осмотр, стало финальной точкой их бессмысленной суеты. Моё решение уже было принято, пока они бегали и звонили.

— Забираем тело. Везем в морг «Белого Покрова», — произнес я. Тон был ровным и ледяным, не терпящим возражений.

Оба мужчины замерли и уставились на меня, как на сумасшедшего. Их мир логики, состоящий из допросов и поисков улик, только что столкнулся с чем-то иррациональным.

Они ищут снаружи. А единственный свидетель — здесь, передо мной.

Холодный, молчаливый, но свидетель. И чтобы его разговорить, мне нужна моя территория. Моя лаборатория. Мой храм. Морг — единственное место в этой клинике, где я абсолютный хозяин, и где действуют мои законы, а не законы физики.

— Зачем⁈ — взорвался Ярк. — Он же мертв! Нам нужны живые убийцы, а не мёртвые жертвы!

— Делайте, что говорю, — мой ответ был коротким, жёстким, обрубающим любую дискуссию. Я не собирался им ничего объяснять. Они солдаты, их дело — выполнять приказы. — Времени мало.

Долгоруков пожал плечами, смиряясь с неизбежным. В его глазах мелькнула тень понимания — не логики, а скорее, признания того, что я играю в совершенно другую игру.

— Ну, мертвецу все равно, где лежать, — произнес он с лёгкой иронией. — Хотя странный выбор места для прогулки.

Они не понимают, но подчиняются. Страх, уважение, отчаяние… полезный коктейль из мотиваторов. Они ещё не знают, что самое странное в этой прогулке ждёт их впереди.

Люди Ярка, вызванные по рации, внесли носилки. Их движения были тихими и деловитыми. Тело Алексея Ветрова аккуратно переложили, накрыли белой простыней.

Мы двинулись к выходу — два вооружённых до зубов вояки, я, и между нами — тело на носилках. Мрачная и абсурдная процессия.

Они несли тело своего проваленного расследования. Я сопровождал главный источник информации. Каждый из нас видел в этих носилках своё.

Мы вышли из пыльного помещения на улицу, где нас ждал чёрный бронированный автомобиль. Дверь была приоткрыта.

Я увидел, как Аглая, сидевшая внутри, подалась вперёд. Её лицо, бледное в свете уличного фонаря, было полно тревожной надежды, которая мгновенно разбилась вдребезги, когда она увидела носилки, накрытые простынёй.

Она выскочила из машины, преграждая нам путь.

— Что с Алексеем? — её голос дрожал. — Это он?

Я жестом остановил людей с носилками прямо перед ней. Посмотрел ей в глаза, полные зарождающегося ужаса.

— Его больше нет, — сказал я абсолютно спокойно. — Но, возможно, еще появится.

Говорить ей правду о посмертном допросе? Бессмысленно и жестоко.

Это вызовет истерику, которая нам сейчас не нужна. Нужно было дать ей короткий, парадоксальный ответ, который заморозит её сознание, не дав скатиться в панику.

Дать иррациональную надежду, которая заставит её замолчать и подчиниться. Психологическая анестезия.

Сработало.

Она растерянно моргала, пытаясь осознать смысл сказанного. Ярк, стоявший рядом, бросил на меня хмурый, непонимающий взгляд. Долгоруков, опиравшийся на капот, едва заметно усмехнулся.

— Поехали, — скомандовал я, не давая никому времени на вопросы и мягко усаживая оцепеневшую Аглаю обратно в машину.

Чёрный бронированный автомобиль Ярка разрезал ночную Москву, как скальпель мёртвую плоть.

Фонари мелькали за тонированными окнами. Я сидел в этой герметичной капсуле, наблюдая за своими спутниками.

Аглая, съёжившись, прижалась к холодной стали двери, её плечи мелко дрожали от беззвучных всхлипов.

Ярк был похож на пружину, сжатую до предела. Он сидел идеально прямо, вцепившись в телефон, его желваки ходили ходуном. Исследование человеческих реакций на стресс. Занимательно, но бесполезно.

Резкая, пронзительная трель телефона заставила Аглаю вздрогнуть. Ярк мгновенно поднёс трубку к уху.

— Ярк слушает… Статус?.. — его лицо, до этого бывшее маской напряжения, на мгновение посветлело от надежды, а затем снова окаменело. — Что значит «не сознаются»⁈ Я приказал вам вывернуть их наизнанку!

Он пытался говорить тихо, но голос срывался на рык.

— Как это «возможно, кто-то из павших»⁈ Мне не нужны ваши догадки, мне нужен факт! Имя!

Они пытаются выжать воду из камня. Допрашивают пешек, которые видели лишь тень, но не лицо убийцы. Они думают, что давление и боль могут сотворить чудо и родить знание из неведения. Наивно. Они просто теряют время. Драгоценное время Аглаи.

— Работайте лучше! — рявкнул Ярк в трубку и с силой нажал на отбой.

— Только не перестарайтесь, — негромко заметил я. Мой голос на фоне его ярости прозвучал почти равнодушно. — Хотя всё равно ничего не добьётесь. Убийца слишком осторожен.

Аглая подняла на меня заплаканные, покрасневшие глаза. В них была последняя, отчаянная надежда. Она обращалась ко мне, как к последней инстанции.

— Ты же что-то придумаешь? — прошептала она. — Ты же всегда находишь выход?

— Мы делаем всё возможное, — уклончиво ответил я. Интонация была твёрдой — она не обещала, но и не позволяла усомниться.

И даже невозможное.

Она смотрит на меня с верой. Они — с надеждой на свои примитивные методы. И никто из них не понимает простой истины: время вышло.

Их расследования, допросы, поиски — это всё агония, предсмертные судороги провалившегося плана. Убийца не оставил следов. Он растворился в ночи, и у нас нет ни единой ниточки.

Можно бесконечно перебирать подозреваемых, тыкать пальцем в небо. Но нам нужно точное имя. А чтобы получить его, придётся сделать то, чего не должен делать ни один здравомыслящий человек в этом мире.

Придётся спросить у мёртвого.

Автомобиль плавно свернул с проспекта и влетел в знакомый, освещённый мягким светом двор «Белого Покрова».

Добро пожаловать домой.

Носилки с телом быстро выгрузили. Люди Ярка действовали слаженно и бесшумно, как хорошо отлаженный механизм. Они передавали мне тело. Свой главный провал. А я принимал свой главный инструмент.

У служебного входа в морг нас уже ждал Семеныч. Его лысый череп блестел в свете одинокой, тусклой лампы над дверью, а водянистые, усталые глаза с безразличным любопытством разглядывали нашу странную процессию.

— Вы чего тут делаете? — удивился он, переводя взгляд с носилок на вооружённых до зубов людей Ярка. — Рабочий день давно закончился.

— Эксперимент, — коротко пояснил я. — Нужен морг.

Семеныч с пониманием почесал лысину. В этом месте слово «эксперимент» могло означать что угодно, и он, очевидно, давно научился не задавать лишних вопросов.

— Ну, раз надо… Только осторожнее там. Мёртвый-то наш уже к своим ушёл. Погостить. Говорит, устал от мертвых.

Я открыл тяжёлую стальную дверь, пропуская процессию внутрь.

— Кстати, а ты что не дома? — спросил я, задерживаясь на пороге. — Поздно уже.

— Работа — она еще больший отдых, чем дом, — философски заметил санитар, закуривая дешёвую папиросу. — Жена-то дома пилит, а тут тишина. Покойники не ругаются.

Он находит покой среди мёртвых, спасаясь от живых. В этом мы с ним странно похожи. Хотя его мотивация куда более приземлённая. И они ещё называют меня странным.

— Ладно, иди отдыхай. Мы тут сами, — сказал я и закрыл за собой дверь.

В приёмной морга, маленьком предбаннике с жёсткими казёнными стульями, я остановил процессию.

— Вы остаётесь здесь, — сказал я, обращаясь к Аглае и Долгорукову. — Дальше пойду только я. И он, — я кивнул на Ярка.

Аглая испуганно, но покорно кивнула, кутаясь в плед, который ей дал один из людей Ярка.

Долгоруков выглядел откровенно разочарованным, что его не пускают на самое интересное, но промолчал, лишь пожав плечами.

Их мир суеты, звонков и эмоций заканчивается здесь. Дальше начинается моя работа. Она не для них.

Я и Ярк покатили каталку по гулкому, выложенному кафелем коридору. Я был спокоен, как дома. Ярк, напротив, был напряжён. Он держался за ручку каталки так, словно это было оружие, а не медицинское оборудование.

Его взгляд профессионально сканировал тени по углам. Солдат, привыкший к смерти горячей и быстрой, оказался в царстве смерти холодной и вечной. Ему здесь было неуютно.

Мы вошли в главный зал.

Холодный кафельный пол отражал резкий, безжалостный свет люминесцентных ламп. Стальные столы для вскрытий тускло поблёскивали, вычищенные до стерильного блеска.

И стены, уставленные рядами пронумерованных ячеек — аккуратный, упорядоченный каталог тех, кто закончил свой путь. Здесь не было хаоса смерти. Здесь царила её безупречная логика.

Я остановил каталку точно в центре зала.

— Спасибо, что помог. Мне нужно остаться одному, — сказал я. Это был не просто вердикт. Это было установление границы.

Ярк скептически приподнял бровь. Его рука инстинктивно легла на рукоять пистолета.

— Что ты задумал? Какую ещё чертовщину?

— Мне нужны только мертвые, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Живым здесь не место.

Моя фраза не была оскорблением. Это была констатация научного факта. Она просто определяла его место — за пределами этого мира, за пределами моего поля деятельности.

Он несколько секунд буравил меня взглядом. Это была немая битва воль.

Он — профессиональный телохранитель, чей инстинкт кричал: «Не оставляй цель!».

Я — Архилич, чья воля способна подчинять легионы. Он мог бы выстрелить в меня, но не мог ослушаться этого взгляда. Потому что в глубине души, своим животным чутьём солдата, он понимал — я здесь не гость. Я здесь хозяин.

Он развернулся. Резко, по-военному. Не говоря ни слова, он пошёл к выходу.

Тяжёлая дверь за ним захлопнулась с громким, протестующим лязгом. Это был его единственный способ выразить протест.

Я подошёл к двери и повернул тяжёлый засов. Он со скрежетом вошёл в паз. Щёлк. Этот звук отрезал меня от мира живых. Представление окончено. Начинается работа.

— Нюхль, — позвал я негромко.

Воздух рядом со мной задрожал, сгущаясь в знакомую полупрозрачную фигурку. Маленький дух материализовался на моём плече, его костяное тело слабо светилось в стерильном полумраке морга.

«Что требуется, хозяин?» — с таким выражением он посмотрел на меня.

— Открой все ячейки. Мне нужен доступ к телам. Ничто не должно мешать потокам.

Нюхль с любопытством, сменившимся деловитой тревогой, соскользнул с моего плеча и бесшумной тенью заметался по помещению.

Металлические дверцы холодильных камер начали открываться одна за другой с сухим, характерным лязгом, который эхом разносился по залу. Из некоторых ячеек показались края белых простыней, укрывающих покойников.

Подготовка завершена. Все двери открыты. Идеальная изоляция. Мой личный склеп готов к эксперименту.

Я подошёл к каталке и одним резким движением стащил простынь с тела Алексея Ветрова. Белая ткань упала на кафельный пол, обнажив бледную, восковую плоть.

Я принялся расстёгивать пуговицы на его рубашке. Мёртвая плоть была холодной и неподатливой, как глина. Холод сковывал пальцы.

Я освободил его грудь, открывая доступ к сердцу, к тому месту, куда сейчас будет направлена вся моя сила.

Безумие. Я собирался нарушить главный закон этого мира, границу между жизнью и смертью. Но другого выхода не было. Ветров мёртв, и только я могу заставить его говорить.

Я встал в центре зала, между каталкой и открытыми ячейками, раскинув руки в стороны. Нюхль, закончивший свою работу, вернулся и устроился у меня на плече, с тревогой наблюдая за приготовлениями.

Я закрыл глаза.

Энергия в Сосуде забурлила, как вода перед штормом.

Тёплый, золотой поток лекарской Живы, который я с таким трудом копил, подчинился моей воле. Я начал медленно конвертировать её.

Это была не привычная трансформация в целительную энергию. Это было нечто тёмное. Запретное. Это было не исцеление, а его тёмная, голодная противоположность.

Некромантия. Моя стихия.

Воздух в морге загустел, стал тяжёлым и вязким. Температура упала ещё на несколько градусов, по коже пробежали мурашки.

Люминесцентные лампы под потолком замигали, затрещали и одна за другой погасли, погрузив помещение в абсолютную, звенящую тьму. Только слабое свечение исходило от меня самого.

Тонкие, почти невидимые тёмные щупальца силы потянулись от моих ладоней ко всем телам в морге. Мёртвая плоть в ячейках откликалась на зов, слабо вибрируя в унисон с моей волей.

Но я, игнорируя их, направил всю энергию, всю свою концентрацию в одну точку — в неподвижное тело Алексея Ветрова на стальном столе.

Сосуд начал опустошаться с пугающей скоростью.

Семьдесят девять процентов. Семьдесят. Шестьдесят. Каждая потерянная десятка отдавалась волной головокружения.

Нюхль вцепился когтями в мою рубашку. Его маленькое тело дрожало от первобытного ужаса.

Я ничего не мог сказать. Вся моя воля была сфокусирована на том, чтобы пробить барьер смерти, влить энергию в мёртвые нейроны, заставить застывшую кровь вспомнить о движении.

Пятьдесят процентов. Сорок. Тридцать. В глазах потемнело.

Тело Алексея лежало неподвижно.

Двадцать процентов. Десять.

Тишина. Ни малейшего движения.

Пять процентов.

Предел. Я почувствовал, как связь обрывается. Силы кончились.

Мир, до этого бывший лишь точкой концентрации, с рёвом обрушился на меня. Весь зал морга завращался перед глазами, как безумная карусель. Ноги подкосились, и я рухнул на колени, тяжело дыша.

Холодный кафель обжёг кожу. Нюхль соскочил с плеча и испуганно забегал вокруг, отчаянно попискивая от тревоги.

На каталке лежало всё то же мертвое тело. Неподвижное. Безжизненное.

Всё впустую? Я сжёг почти весь свой запас ради чего?

— Ну же! — прохрипел я, глядя на труп сквозь мутную пелену, застилавшую глаза. Мой голос был слабым, сорванным. — Вставай давай!

Долгую минуту я смотрел на холодное, неподвижное тело. Но в последний миг Алексей открыл глаза. Мертвенно-бледные.