Проклятый Лекарь. Том 3

Глава 18

Сначала глухой удар выбитой двери, затем — короткие выстрелы, звон разбитого стекла, грохот падающей мебели и такой отборный, многоэтажный мат, что даже видавший виды Ярк поморщился.

— Прикройте уши, Аглая, — вежливо посоветовал он.

— Странно здесь оказаться вновь, — тихо сказала она, глядя на тёмные окна, за которыми когда-то держали её. — В прошлый раз я была пленницей. А теперь…

— А теперь ты часть карательной экспедиции, — закончил я. — Жизнь полна иронии, не находишь?

— Нечего было сбегать с кем попало! — проворчал Ярк, не глядя на неё. — Не пришлось бы теперь сидеть с дырой в плече и слушать всю эту стрельбу!

— Георгий Александрович! — возмутилась Аглая. — Как вы можете!

— Ладно-ладно, молчу, — он поднял руки в примирительном жесте. — Просто нервничаю.

Они препирались, как отец с дочерью-подростком. Мило. Но вся эта стрельба затягивалась. Долгоруков, очевидно, получал удовольствие. А мне нужен был результат. И как можно скорее. Время всё ещё работало против нас.

Пока снаружи гремела война в миниатюре, я решил лучше изучить своего новоиспечённого союзника. Аглая съёжилась в углу сиденья, стараясь не слушать выстрелы. Ярк смотрел на неё, и на его лице промелькнуло неприкрытое беспокойство.

— Вы печётесь об Аглае как родной отец, — заметил я. Это был не комплимент, а сухой факт.

Его суровое лицо, до этого напоминавшее гранитную маску, на мгновение дрогнуло. Плечи, всегда идеально прямые, чуть опустились. Он перевёл взгляд с тёмных окон на съёжившуюся девушку, и в его глазах мелькнуло что-то тёплое, почти отеческое.

— Ещё бы, — тихо ответил он. — Я её с пелёнок знаю. Мать её, графиня, при родах умерла. Осложнения. Говорили, магический дисбаланс какой-то… Граф тогда чуть с ума не сошёл от горя. Закрылся в кабинете на неделю, никого не пускал. А девчонка орёт, есть просит. Так мы с ним вдвоём и возились. Он — граф, аристократ, я — его начальник охраны. Два солдата. А тут — подгузники, бутылочки… ночами не спали, когда у неё первые зубки резались. И смех, и грех.

— Не ожидал, — признался я. — Вы не похожи на няньку.

— А что делать? — он пожал плечами. — Граф днями и ночами в министерстве, кормилицы меняются как перчатки, одна пьёт, другая ворует. Кто-то должен был быть постоянным. Помню, первые шаги когда делала, от графа — прямо ко мне побежала, вцепилась в штанину. «Дядя Гося» — это было её второе слово. Сразу после «папа».

Вот оно что. Вот он, истинный якорь его преданности. Не долг службы, не зарплата. А любовь. Суровый вояка с душой сентиментальной няньки.

Интереснейший экземпляр. Это объясняет его почти животную ярость, когда речь заходит о её безопасности. Он защищает не «объект». Он защищает своего ребёнка.

— Тяжело, наверное, видеть, как она взрослеет? — поинтересовался я.

— Тяжело видеть, как она связывается со всякой швалью вроде этого Волка, — Ярк снова помрачнел. — Но что поделаешь: молодость, гормоны, романтика. Все через это проходят. Я вот в её годы с дочкой цыганского барона сбежать хотел. Уже и коней украл.

— И что вас остановило? — спросил я с неподдельным любопытством.

— Отец. Армейским ремнём. По голой заднице. Неделю сидеть не мог, но любовь как рукой сняло.

Мы оба усмехнулись. Тихо, по-мужски.

Я посмотрел на него новыми глазами. Не просто инструмент. Не просто телохранитель. Отличный мужчина. Преданный, надёжный, с неожиданным чувством юмора и чётким пониманием жизни.

И, что самое важное, он искренне любит Аглаю, а не просто выполняет приказ. Это делает его в сто раз более надёжным, чем любой наёмник. С таким человеком можно иметь дело. С таким можно идти в бой.

Штурм закончился. Наконец!

Люди Ярка профессионально выводили избитых и раненых Псов, пакуя их в фургоны. А впереди процессии, сияя, шёл Долгоруков. Он вёл под руку связанного Пашу Чёрного Пса.

Барон выглядел растрёпанным, но безумно довольным — рубашка была порвана на плече, на аристократической скуле наливался внушительный синяк, но глаза горели диким азартом.

— Пятнадцать минут! — гордо объявил он, подходя к нашей машине. — Рекорд моей гвардейской части по зачистке помещений!

— Впечатляет, — коротко кивнул Ярк. — Громко, но эффективно.

Они выглядели как два хищника, только что насытившихся кровью. Довольные и расслабленные. Прекрасно. Теперь они готовы к следующему этапу охоты. Долгоруков подвёл Пашу к нашему автомобилю.

Я спокойно вышел, как будто на вечернюю прогулку.

— Ты⁈ — Паша, увидев меня, дёрнулся так, что Долгорукову пришлось приложить усилие, чтобы его удержать. В его глазах была такая концентрированная ненависть, что воздух едва не заискрил. — Мы тебя по всему городу искали! Каждую дыру, каждую подворотню проверили!

— Видимо, не каждую, — я пожал плечами. — А то нашли бы. Я не особенно прятался.

— Подожди, я до тебя доберусь! — он снова дёрнулся. — Ты у меня попляшешь!

— Вряд ли. Танцы — не мой конёк. Видишь этих господ? — я кивнул на Ярка и Долгорукова, которые встали по обе стороны от меня, образуя непроницаемую стену. — Это не полиция. Это люди графа Ливенталя. Они узнали, что ты имел неосторожность похитить его дочь. Так что теперь тебе не то что плясать — дышать без разрешения не дадут.

Уверенность уличного короля на лице Паши сменилась ужасом человека, который понял, что перешёл дорогу не тем людям. Даже последняя шпана на Хитровке знала, что значит разозлить один из старейших аристократических родов Империи.

— Скажи, где сейчас прячутся Волки, — продолжил я, понизив голос. — И может быть, я что-то придумаю. Поговорю с графом. Уговорю его смягчить наказание. Лет двадцать каторги в северных рудниках вместо медленного подвешивания за рёбра. Как тебе такое предложение?

— Ничего не скажу! — заорал он, но в его голосе уже слышалась неуверенность.

Долгоруков, не говоря ни слова, шагнул вперёд и большим пальцем надавил ему на сонную артерию, в особую точку за ухом. Паша захрипел и согнулся, его лицо побагровело.

— Я всех твоих людей, которых мы сейчас упаковали, по одному перестреляю, — добавил Ярк таким будничным тоном, словно обсуждал погоду. — Начну с самого младшего и буду медленно подниматься по иерархии. А ты будешь смотреть. У нас много времени.

Паша сломался быстрее, чем сухая ветка под сапогом.

— Ладно! Ладно! Хватит! — захрипел он. — У нас война была! Последние две недели! Резня! Волков мы помяли, но и нам досталось! Половина моих людей в могиле!

— Где они сейчас? — я наклонился к нему.

— На старом складе… на Пресне. Бывший сахарный завод Арслановых. Там отсиживаются, зализывают раны.

— Точный адрес?

Паша, задыхаясь, назвал.

— Поехали, — скомандовал Ярк своим людям. — Этих всех упаковать и на базу Ливенталей. Потом разберёмся. Допросим обстоятельно.

— А со мной что? — заныл Паша, когда его поволокли к фургону.

— А ты молись, чтобы твоя информация оказалась точной, — я похлопал его по плечу. — Георгий Александрович — человек слова. И очень любит, когда ему предоставляется возможность сдержать обещание.

Я сел обратно в машину. Идеальная командная работа. «Добрый полицейский», «злой полицейский» и «очень злой полицейский». Классика, которая никогда не устаревает. Особенно когда «полицейские» — это потомственный аристократ и начальник охраны графа.

Охота продолжается.

Кортеж беззвучно тронулся с места. Мы ехали через промышленные районы Пресни — бесконечные заборы, серые стены складов и закопчённые трубы старых заводов. Долгоруков и Ярк молчали, каждый думал о своём. Первый, очевидно, предвкушал предстоящую битву. Второй — методично просчитывал план штурма. Я же просто смотрел в окно, позволяя своему разуму отдохнуть перед следующим этапом.

Через десять минут мы прибыли к цели. Бывший сахарный завод Арслановых представлял собой унылое зрелище — огромное, полуразрушенное здание из красного кирпича, окружённое ржавым забором. Наши машины остановились за квартал до него, чтобы не привлекать внимания.

Мы вышли втроём, оставив Аглаю в автомобиле, и дальше двинулись пешком. Люди Ливенталя тенями скользили по заброшенным улочкам следом.

Мы медленно двигались к массивной железной двери склада.

С каждым шагом атмосфера становилась тяжелее. Я активировал некро-зрение. Потоки Живы здесь были не просто слабыми. Они были искажены, разорваны в клочья. Словно что-то прошло по этому месту, как кислота, выжигая саму жизненную энергию из стен и воздуха.

Некромантия? Нет, не похоже. Почерк другой. Слишком хаотичный, слишком… голодный. Но что-то, определённо связанное со смертью, устроило здесь пир.

— Как-то тихо тут, — пробормотал Долгоруков, и его обычная бравада куда-то испарилась. Его голос прозвучал необычно глухо. — Даже крыс не слышно.

— Слишком тихо, — согласился я.

— Не нравится мне это, — добавил Ярк. Это был не страх. Это был диагноз. Ярк констатировал, что у «пациента» — этого места — очень плохой прогноз.

Дверь была приоткрыта. Из щели тянуло холодом и чем-то ещё — тем особенным, сладковатым запахом старой крови и отчаяния. Запахом, который бывает в местах, где смерть уже давно закончила свою работу и оставила свой автограф на стенах.

Ярк, не говоря ни слова, толкнул дверь ногой.

Комната внутри была почти пустой.

Только у дальней стены виднелась одинокая фигура. Она была застывшей, неестественной композицией. В комнате, привалившись к стене, сидел Алексей Волк-Ветров.

Поза его была неестественной — голова запрокинута под странным углом, руки безвольно лежат на коленях ладонями вверх. Глаза широко открыты и смотрят в пыльный потолок невидящим взглядом.

На его груди зияла огромная, рваная рана, словно кто-то вырвал кусок плоти вместе с рёбрами. Кровь давно засохла, превратившись в бурую, потрескавшуюся корку.

Вокруг него лежали его люди. Без признаков жизни.

Я подошёл ближе, присел на корточки, действуя как врач, а не как детектив. Я не искал улики, я констатировал смерть. Я проверил пульс на сонной артерии. Ничего. Прикоснулся к коже на его шее.

Холодная, уже началось трупное окоченение.

— Мёртв. Минимум сутки, — констатировал я ровным, клиническим тоном.

Я посмотрел на ошеломлённые лица Ярка и Долгорукова.

— Это катастрофа, господа, — продолжил я. — Наша задача только что стала на порядок сложнее.