Проклятая попаданка серебряной совы

Глава 26

Я шла, не разбирая дороги. В ушах звенело, наполняя пространство невыносимым гулом, давившим на виски. Слова Киллиана выжгли остатки страха, оставляя после себя лишь кристальную ясность. Я и раньше поняла его мотивы, его боль, но это не давало ответа на главный вопрос: что делать мне?

Он подверг Елену опасности и попытался её вернуть. Вот что вижу я. Но что произошло дальше? Как и когда он это совершил?

Каждый прожитый час в этом изысканном заточении приближал меня к трагедии, прописанной в истории. Я чувствовала это кожей: сгущающуюся атмосферу, учащённое биение самого особняка. Развязка близко, я просто не знаю точной даты. И если я не сделаю что-то сейчас, то стану жертвой, безвольно произносящей чужие слова.

Мне нужна информация, ключ ко всем ответам на мои вопросы. Хотя бы зацепка. Всё, что могло бы пролить свет на природу Хранителя Времени и на моё место в этой чудовищной истории. Библиотека с её зловещим механизмом под контролем. Один шаг туда, и прислуга доложит Киллиану или Марте. Но в доме есть ещё один оплот знаний, личный кабинет Киллиана.

Риск колоссален. Но отчаяние заглушает голос рассудка. Я выбрала момент, глухое послеобеденное время, когда дом затихает, погружаясь в сиесту. Киллиан уехал по делам в город. Виктор, предположительно, с ним.

Сердце колотится в горле, отдаваясь в висках глухими ударами, когда я бесшумно проскользнула в кабинет. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь высокие окна, выхватывает из полумрака плавающие в воздухе пылинки и бросает длинные тени от громоздкой мебели.

Я действую быстро, методично, подавляя дрожь в пальцах. Стол завален чертежами, но это новые проекты, расчёты, ничего не говорящие о древнем механизме. Тяну ручку верхнего ящика. Заперто. Нижний тоже. Все ящики его рабочего стола надёжно заперты. Взгляд падает на небольшой секретер в углу, заваленный стопками книг и папок. Принимаюсь рыться в них, лихорадочно перелистывая страницы, пробегая глазами по формулам и схемам. Лишь сухие технические детали, теории о времени и пространстве, которые мой мозг с трудом расшифровывает. А ещё раскрытая тонкая тетрадь в кожаном переплёте. Она засунута между фолиантами, словно её второпях пытались спрятать.

Страницы испещрены тем же энергичным, размашистым почерком Киллиана, но менее уверенным. Снова расчёты с пояснениями по краям, записи как в личном дневнике. Самые ранние.

«…Отец сегодня снова говорил о Хранителе. Он называл Его проклятием рода. Говорил, что каждое прикосновение к Нему заканчивается смертью. Но я вижу в Нём не проклятие, а возможность. Если бы я мог повернуть время вспять… всего на один день…»

Я лихорадочно перелистываю страницы, поглощаю слова, выстраиваю хронологию его помешательства.

«…Механизм сложнее, чем я предполагал. Он не просто измеряет время. Он… взаимодействует с ним. Как камертон, находящий резонанс. Теория прадеда верна. Но для активации требуется колоссальный энергетический импульс. Жизненная сила…»

Жизненная сила. От этих слов по спине побежали мурашки.

«…Елена боится. Говорит, что в доме стало неуютно. Я пытаюсь её успокоить. Скоро всё изменится. Скоро я докажу ей, что ничто не потеряно навсегда…»

«…Сегодня ночью. Я должен ещё раз попытаться. Прости меня, если что-то пойдёт не так…»

И далее пустые страницы. Лишь одна, самая последняя запись, выведенная дрожащей, едва читаемой рукой:

«Она исчезла прямо у меня на глазах. Виктор пытался остановить меня… защитить нас… Но Елена просто испарилась… и пришло Нечто иное…»

Мир плывёт перед глазами, сливаясь с кляксами на странице. Вцепившись в потрёпанную кожу обложки, я пыталась осознать всю трагедию. Нечто иное. Морок? Тень? Последствием его неудачного эксперимента? Случайным всплеском энергии, затянувшим во временную воронку? Что⁈

Внезапно за спиной раздаётся скрип половицы. Меня вновь обнаружили, и я вздрагиваю так сильно, что чуть не роняю дневник. Медленно, натужно соображая оправдание, оборачиваюсь.

В дверном проёме стоит Виктор и смотрит с выражением глубокого неподдельного изумления. Он в дорожном мундире, на плечи накинут плащ, словно только что вернулся.

— Ты? — произносит он с чистым недоумением. — В это время дня… Ты никогда не заходила в кабинет…

Его слова звучат странно. Слишком категорично. Словно он знал расписание её жизни до секунды. Я судорожно пытаюсь сунуть дневник за спину, но поздно. Он видел.

— Я… зашла спросить у Киллиана книгу, — лепечу я, чувствуя жжение на щеках. — Мне было тревожно…

— Книгу? — Он медленно входит в кабинет, его взгляд скользит по открытому секретеру, по стопкам бумаг, которые я в панике не успела аккуратно положить на место. Обычно насмешливые глаза сейчас пристально сканируют всё. Он изучает меня с таким видом, будто разглядывает сложный пазл, в котором все детали вдруг изменили форму. — С момента твоего обморока всё пошло наперекосяк. Словно кто-то подменил главного героя.

Он делает шаг ближе, и я отступаю, натыкаясь на край стола.

— Теряешь память, но находишь дорогу в самые потаённые уголки особняка. Ты, которая никогда не интересовалась ничем, кроме сплетен и нарядов, вдруг роешься в технических чертежах моего друга. — Он качает головой, и в его глазах уже нет изумления, лишь усталая констатация факта. — Я знаю, как ты должна перемениться, но сейчас словно кто-то другой… подменил тебя. Сначала я собирался не подавать виду на эти несущественные отклонения. Но теперь… Кто ты?

Его вопрос повисает в воздухе тяжёлой глыбой. Он звучит не как обвинение, а как отчаянная, почти болезненная попытка докопаться до сути. Виктор действительно пытается понять. И в этой искренности есть что-то гораздо более страшное, чем простой гнев.

Паника, острая и слепая, сжимает горло. Лгать сейчас бесполезно. Он не поверит. А правда… правда может стать либо моим приговором, либо единственным шансом на спасение.

— Я… я просто пытаюсь вспомнить, — вырывается у меня в неестественно высоком тоне. — Врач сказал, что знакомые предметы, запахи могут помочь… Мне показалось, я что-то вспомнила именно здесь… Какую-то важную деталь…

— Важную деталь? — Он перебивает меня и закатывает глаза к потолку. — И эту деталь ты ищешь в старых записях Киллиана? Алисия никогда не интересовалась его работой. Считала это скучным.

— Люди меняются после потрясений! — пытаюсь я парировать, пока из-под ног уходит почва. — Я не могу это контролировать…

— Не настолько, — отрезает он, чуть ли не шипя. Виктор подходит так близко, что я чувствую запах дорожной пыли и холодного металла. — Ты путаешься в простейших деталях её жизни. Ты не та. И я хочу знать, кто ты и зачем здесь.

Отчаяние поднимается комом, острая и слепая, сжимая горло. Продолжать лгать? Или сказать правду, в которую он не поверит? В любом случае всё, что я скажу сейчас, его не устроит и может стать моим концом.

Я сжимаю пальцы так, что ногти впиваются в ладони, и выдыхаю то, что таила в себе все эти долгие дни.

— Я из другого времени, и я знаю, что скоро должна умереть. — Мой голос хрипит, наполненный неподдельного ужаса. — Что-то перенесло меня из будущего. Я читала старое письмо, дотронулась до ларца… и очнулась в гостиной. В теле Алисии.

Тиканье десятков хронометров внезапно стихает, словно и они затаили дыхание.

Виктор смотрит на меня широко раскрытыми глазами, его плечи опустились, а рука, которую он поднял в жесте, так и застыла в воздухе. Он отступает на шаг, потом ещё один, пока спиной не упирается в косяк двери. Его лицо, всегда такое живое и выразительное, стало абсолютно пустым. Мужчина смотрел на меня, но не видел. Взгляд обращён в какую-то бездну, которую моё признание обнажило с безжалостной яростью.

— Нет… — это даже не слово, а выдох, полный такого неверия, что меня пробирает озноб. — Нет, этого… не может быть.

Он проводит рукой по лицу, и его пальцы откровенно дрожат.

— Этого не было… никогда… — бормочет он. — Всегда… всегда было одно и то же. Обморок. Провал в памяти. А потом… потом она постепенно возвращалась. Становилась собой. Немного не такой, иногда… с пробелами… но собой! А он… он был счастлив. Говорил, что наконец-то у него получилось. Что он вернул её. Что просто… что-то пошло не так, и она ничего не помнит.

Виктор поднимает на меня глаза, полные отрицания и настоящей паники. Он словно теряет рассудок, и мне абсолютно не по себе видеть его в таком состоянии. Я тоже отхожу, чтобы, если что, можно было убежать.

— То, что ты говоришь… — его голос сорвался на шёпот, — это… это ещё хуже. Это полный крах. Это значит… он не вернул её.

«Всегда было одно и то же». «Он был счастлив». Эти обрывки фраз складывались в картину настолько чудовищную, что мой разум отказывался её принимать.

Виктор медленно выпрямляется, отрываясь от косяка двери. Его лицо всё ещё бледное, но в глазах зажигается новый огонь чего-то безжалостного.

— Он не должен об этом узнать, — шепчет он со сталью в голосе. — Никогда.