Проклятая попаданка серебряной совы

Глава 15

Согласие Киллиана повисло в воздухе звенящим аккордом. Он не выглядит обрадованным своим уступкам, скорее смирившимся с неизбежностью, словно принял горькое, но необходимое лекарство.

— Ну что ж! — Виктор удручённо вздыхает, нарочито громко нарушая тягостную паузу. — Значит, завтра нас ждёт настоящее светское сражение. Наша выздоравливающая героиня против целого полчища сплетниц и завистниц. — Он улыбается без тени прежней легкомысленности. Теперь в ней читается аналитический интерес, будто шахматист рассматривает неожиданно ожившую фигуру на доске. — Придётся тебе, друг, следить за ней в оба. Хотя, — он переводит ястребиный взгляд на Киллиана, — с твоей-то манерой стоять у стены и изучать узор на паркете, эту миссию лучше возложить на меня.

— Виктор, уймись. — Киллиан поднимается с кресла, его высокая фигура заслоняет свет из окна, отбросив на меня длинную тень. — Я полагаюсь на тебя, но и сам могу о ней позаботиться.

Его слова, тихие и оттого весомые, повисают в воздухе многозначительной угрозой. Виктор замирает на мгновение, его улыбка не дрогнула, в глазах лишь мелькает искорка. Казалось, между ними проносится вихрь безмолвных диалогов, полных невысказанных претензий.

— Разумеется, — соглашается Виктор, вставая и с театральной небрежностью отряхивая несуществующую пыль с безупречного мундира. — Кто же лучше супруга? Я хотел обсудить с тобой детали, но раз вы ещё не закончили… Я зайду позже. Пойду подготовлю парадный мундир к завтрашнему триумфу. Алисия, — он склоняется в изящном поклоне, — до завтра. Обещаю, скучно не будет.

Он удаляется так же стремительно, как и появился, оставив шлейф дорогого одеколона и густой осадок неразрешённого конфликта.

Они абсолютные противоположности. Киллиан в строгом сюртуке, подчёркивающем плечи, с гранитной неподвижностью и взглядом, прожигающим насквозь. Виктор же воплощение свободы в сияющем мундире, с отработанными жестами и скользящим взглядом, выхватывающим каждую деталь. Один отталкивает своей ледяной глубиной, а другой — навязчивой яркостью. Оба относятся ко мне не как к человеку, а как к предмету в большой игре.

Киллиан стоит у камина, положив руку на мраморную полку, и смотрит на меня с тем же невыносимо пристальным, изучающим взглядом, будто я небезопасный экспонат в его коллекции.

— Ты уверена, что хочешь этого? — спрашивает он с оттенком предостережения. — Там будут десятки глаз. Твоя… нынешняя манера держаться не останется незамеченной.

Предупреждение? Последний шанс отступить, сохранив лицо?

— А разве моя прежняя манера держаться была лучше? — Я мысленно перелистываю отравленные желчью страницы дневника. — Может, перемены к лучшему?

— В нашем мире «лучше» понятие растяжимое, — он сухо усмехается. — Порой предсказуемая стерва удобнее, чем… загадка. Алисия, люди боятся загадок. Они предпочитают их ломать, чтобы посмотреть, что внутри.

Его слова отзываются во мне ледяной дрожью. Он говорит не только о светском обществе, но и о себе.

— Я не так хрупка, как кажусь, — выдыхаю я, поднимаясь с кресла ему навстречу. Я заставляю себя выпрямиться во весь свой новый рост, глядя ему прямо в глаза. — И я не сломаюсь.

Мы стоим друг напротив друга, разделённые лишь шагом. В тёмных глазах Киллиана бушует настоящая буря подозрения, любопытства и та самая, знакомая по фотографии, бездонная тоска.

— Хорошо, — наконец произносит он, и это звучит не как согласие, а как клятва. Или приговор. — Завтра мы едем на бал.

Он делает отрывистый жест, явно ожидая, что я покорно последую за ним. Но я не двигаюсь с места, впившись взглядом в его отступление. Секундное замешательство мелькает в его глазах, и тогда он, стиснув зубы, произносит:

— Тебе нужен отдых. Я провожу тебя.

И протягивает мне руку. Движение механическое, будто он выполняет неприятную процедуру. Его холодные пальцы придерживают мою ладонь, прикосновение столь же безличное, как металл того механизма в библиотеке.

В коридоре тут же, словно из-под земли, возникает Катя с сияющим от возбуждения лицом, пойманная на «случайном» дежурстве. Киллиан останавливается, его взгляд скользит с моего лица на горничную, и в нём мелькает не гнев, а усталое раздражение, будто увидел ещё одно препятствие на своём пути.

— Помоги госпоже, — коротко бросает он, как удар хлыста.

И, не добавляя ни слова, разворачивается и уходит. Его тёмный силуэт растворяется в сгущающихся сумерках длинного коридора, будто поглощённый тенью, которую он носил в себе.

Катя начинает щебетать, но я её не слышу. Её голос доносится будто из-под толстого стекла. Вскоре она смущённо замолкает, поняв, что её болтовня разбивается о каменную стену моего молчания.

Я иду, ощущая лишь пустоту внутри и жгучее понимание: завтрашний бал не развлечение. Это первая линия фронта.

Оказавшись в комнате и снова одна, я подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. За его пределами угасает сад в вечерних сумерках. Завтра я впервые выйду за пределы этой каменной крепости. Увижу других людей, услышу живые голоса, не искажённые шёпотом стен. Возможно, среди чужих лиц найду ответы. Или навлеку на себя новые опасности.

Но я не отступлю.

Страх всё ещё сидит глубоко внутри, сжимая горло, но поверх него теперь лежит твёрдый слой непокорности судьбе. Я вошла в эту игру, брошенная в неё чужими руками. Теперь пришло время научиться играть.

Медленно проведя ладонью по стеклу, я оставила размытый след. Чтобы вернуться в своё время, мне предстоит пройти через балы, интриги и все тёмные тайны этого мира. И через самого Киллиана Крылова, человека-загадку, одновременно и угрозу, и единственный ключ ко всему происходящему, что здесь происходило.

Птица вырывается из клетки. Пусть ненадолго. Пусть лишь в освещённый зал, полный хищников в шелках и бархате. Но этого достаточно, чтобы начать менять правила.