Проклятая попаданка серебряной совы

Глава 14

Обед проходит в малой столовой с тёмными дубовыми панелями, где нас всего двое. Длинный стол, способный вместить два десятка гостей, кажется особенно пустынным. Мы сидим рядом у его торца, разделённые лишь узким пространством и гробовой тишиной, которое нарушает лишь звон серебра о фарфор.

Я заставляю себя есть, хотя каждый кусок встаёт комом в горле. Но нужно демонстрировать силу, возвращение к нормальной жизни. Моя новая стратегия требует действий, а не пассивного ожидания в комнате.

Киллиан расправляется с обедом, изящно обхватив нож и вилку, точными движениями нарезая копчёное мясо. Кажется погружённым в свои мысли, но я чувствую на себе его взгляд каждый раз, когда отвожу глаза.

— Спасибо, что согласились присоединиться ко мне, — нарушаю тишину. Мой голос звучит чуть громче, чем я планировала. — В одиночестве… мысли становятся слишком громкими.

Он медленно поднимает на меня взгляд. Его тёмные глаза нечитаемы.

— Тебе не следует оставаться одной после всего, что произошло. И давай опустим официальный тон. Наедине можно не церемониться.

В его словах нет заботы, скорее констатация факта. Как если бы он говорил о погоде.

— Я не против. Марфа сказала, мы женаты уже полгода, — осторожно продолжаю я, откладывая вилку. — Это правда? Мне… ничего не помнится. Ни свадьбы, ни того, как мы познакомились.

Киллиан отпивает глоток вина, отставляя бокал точным движением.

— Да. — Он делает паузу, взгляд скользит по моему лицу, будто ищет зацепку. — Мы познакомились год назад на балу у графини Марии Егорцевой. Тебя представляли ко двору.

— И… как это произошло? — делаю наивное, заинтересованное лицо, играя роль жертвы амнезии, жаждущей восстановить свою память.

— Ты танцевала. Как раз с Виктором. — Его губы на мгновение искривляются в подобии улыбки. — Он тогда настаивал, что мы обязаны быть представлены друг другу. Утверждал, что у нас много общего.

Виктор. Так значит, он действительно был тем, кто нас свёл. Это добавляет новый, тревожный оттенок в его поведение в саду.

— А моя семья? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Где они? Я была долго без сознания, но никто так и не навестил меня.

В воздухе повисает напряжённое молчание. Он откашливается и отодвигает тарелку. Вопрос застал его врасплох.

— Твои родители… проживают в своём имении, — отвечает он уклончиво, а взгляд становится осторожным. — После твоего… недомогания я не счёл нужным сообщать им о твоём здоровье, чтобы уберечь их от лишних волнений. Переписка может подождать, пока ты не окрепнешь.

Он лгал. Я чувствую это каждой клеткой чужого тела. В его голосе звучит стальная нота, предупреждающая, что тема закрыта. Почему? Что скрывала моя, вернее, семья Алисии? Именно мои предки прибрали к рукам состояние Крыловых после смерти их единственной дочери и исчезновения Киллиана как единственного наследника. Неужто Алисия не ладит с родителями? Прабабка ничего не рассказывала о её юности, только о последнем годе жизни, как о вспышке чумы в истории.

— Я понимаю, — опустила я взгляд, давая понять, что отступаю. — Просто… странно. Не помнить ничего о тех, кто должен быть близок.

— Всё вернётся, — заявляет он, но я не слышу уверенности в его голосе. Скорее, это отрепетированная фраза, которую он повторяет сам себе. — Нужно лишь время.

Мы заканчиваем трапезу в тягостном молчании. А когда встаём из-за стола, он не предлагает руку, жестом указывая в сторону выхода из столовой, и пропускает меня вперёд.

— Продолжим в моём кабинете, здесь довольно прохладно.

Его логово не отличается от того, каким я его и представляла. Массивный дубовый стол, утопающий под грудами бумаг, свитков и странных чертежей. Стеллажи до потолка забиты книгами в потёртых переплётах, их корешки образуют причудливую мозаику из золочёных букв и потемневшей кожи. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь высокие окна, пылят золотом в неподвижном воздухе.

Он направляется к камину, и я следую за ним, как хвостик. Киллиан устраивается в глубоком кресле, откинувшись на спинку с нарочитой небрежностью и положив одну руку на подлокотник, но в идеальной неподвижности чувствуется готовность к отпору, защите своих границ. Я сажусь напротив более скромно, потому что расслабиться в его присутствии у меня просто не получается.

— Расскажи мне о… нас, — прошу я, сжимая пальцами подлокотники кресла. — Какими мы были? До… всего этого.

Он тяжело вздыхает, глядя на пламя в камине.

— Ты была… яркой. Любила общество, балы, наряды. А этот дом казался тебе скучным, — он говорит медленно, подбирая слова, будто разминируя поле. — У нас были разные интересы.

— Мы ссорились? — напрямую спросила я. Его взгляд метнулся ко мне, затем снова ушёл в сторону.

— У всех супругов бывают размолвки. Ничего из ряда вон выходящего.

Он выстраивает стену, за которой скрывается правда об отчаявшейся женщине из дневника. Не хочет впускать меня в их подлинные отношения, в тот ад одиночества и страха, что она испытывала.

Мой следующий вопрос застревает в горле, когда дверь в кабинет с грохотом распахивается.

— Воу, мне сказали, вы ещё обедаете. — Виктор озаряется авантюрной улыбкой. — Я помешал душевной беседе? — Он стремительно пересекает комнату.

Киллиан не выглядел удивлённым, скорее раздражённым.

— Виктор, научись уже стучаться.

— Пустяки! С семьёй церемонии излишни, — отмахивается он, опускаясь на подлокотник моего кресла так близко, что я чувствую исходящее от него тепло и запах дорогого табака. — Ну что, наша птичка вспорхнула? Вспомнила, как мы с тобой развлекались на приёмах, пока этот угрюмый тип обтирал стены?

— Память возвращается обрывками, — уклончиво отвечаю я, отодвигаясь вглубь кресла.

— Жаль. Мы весело проводили время, — подмигивает мне, а затем обращается к Киллиану. — Кстати о времени. Завтра бал у Голицыных. Старый князь будет ждать.

— Да, — коротко кивает Киллиан. — Покажем себя ненадолго, проявить уважение.

— Отлично! Я составлю тебе компанию…

— Я тоже хочу поехать, — вклиниваюсь я, и воздух в комнате застывает.

Виктор замер в притворном удивлении, а Киллиан медленно поднимает на меня взгляд, и впервые за день в его глазах вспыхивает живая эмоция. Тревога.

— Алисия, это исключено, — говорит он твёрдо. — Ты только начала приходить в себя. Бал — это нагрузки, волнения, толпа. Ты себя не узнаёшь, что ты будешь делать, встретив знакомых или высших чинов?

— Вот именно, радость моя, — подхватывает Виктор, его тон увещевающий. — Представь: духота, все будут на тебя смотреть, забросают вопросами… Голова пойдёт кругом! Лучше отдохни, наберись сил.

Их единодушие поразительно. Они выступают единым фронтом, желая запереть меня, но я не та хрупкая Алисия! Да, возможность встретить её знакомых пугает, но во мне закалка другого времени, дух, не сломленный корсетами и условностями. И я хочу увидеть мир за пределами особняка, чтобы свыкнуться с правдой этой реальности.

— Я прекрасно справлюсь, — со стальной уверенностью заявляю я, выпрямляя спину. — Я ваша жена, Киллиан. Моё место рядом с вами. Что подумают люди, если я буду отсиживаться дома? Начнутся пересуды. Вы же не хотите, чтобы о вашей супруге злословили? Или чтобы жалели вас из-за того, что жена не может выполнять светские обязанности?

Занервничав, я снова обращаюсь к нему на «вы», как к незнакомцу, но бью в самую суть: его репутацию и гордость. В мире, где видимость значит всё, это сильный ход.

Киллиан задумался, борясь с противоречивыми чувствами: желанием оградить меня… или оградить себя от меня? и холодным расчётом светского человека.

— Доктор не одобрит, — слабо пытается он возразить.

— Доктор не является главой этого дома, — парирую я. — Я чувствую себя достаточно хорошо. Марфа поможет мне подготовиться. Я проведу в обществе ровно столько, сколько выдержу, и затем мы сможем удалиться.

Виктор пытается что-то вставить, но Киллиан жестом останавливает его. Он изучает моё лицо, ища признаки слабости, болезни, неуверенности.

Его плечи слегка опускаются в знак поражения.

— Хорошо, — произносит он тихо. — Ты поедешь с нами. Но при первом же признаке усталости мы возвращаемся. Это не обсуждается.

— Согласна, — киваю я, чувствуя прилив победы. Я заставила его считаться с новой Алисией.