Проклятая попаданка серебряной совы

Глава 21

Музыка замирает в изящном аккорде, но тишина, наступающая вслед, оказывается громче любого оркестра. Моя рука всё ещё лежит в ладони Виктора, его пальцы не спешат разжиматься, словно предлагая опору перед надвигающейся бурей.

Киллиан пересекает зал, не обращая внимания на раскланивающиеся пары и заискивающие взгляды. Его походка размеренная, каждый шаг отдаётся глухим стуком в висках, хотя на самом деле он движется бесшумно.

— Рад видеть, что вы развлекаетесь, — произносит он. Голос ровный, вежливый, но в нём нет ни капли тепла. Взгляд скользит по нашим соединённым рукам, и что-то мелькает в глубине, слишком быстро, чтобы я смогла разобрать. — Виктор, мне требуется твоя помощь. На несколько минут.

Виктор хмуро кивает, его лицо становится напряжённым, деловым. Он наконец отпускает мою ладонь, и она тут же остывает, лишаясь его тепла.

— Конечно, — коротко бросает он, но перед тем как развернуться, смотрит на меня. В глазах читается предупреждение и… что-то похожее на извинение. — Будь осторожна.

— Это ненадолго. — Выражение лица Киллиана не меняется, но в нём появляется отеческая снисходительность, которая обжигает сильнее открытого гнева. — Мы скоро отправляемся домой. Алисия, если хочешь, составь компанию дамам.

Он поворачивается и уходит, не дожидаясь ответа, абсолютно уверенный, что его распоряжение будет исполнено. Виктор, бросив на меня последний беглый взгляд, следует за ним. А я остаюсь одна посреди зала, чувствую на себе десятки любопытных, оценивающих взглядов.

Составь компанию дамам.

Словно я ребёнок, которого нужно занять, пока взрослые решают важные дела.

Я медленно направляюсь к группе женщин, сидящих у высоких окон. Их наряды стоят целое состояние, а причёски — произведения искусства, но глаза выдают скуку и жажду новых сплетен. Я улавливаю обрывки фраз, и моё имя, произнесённое со сладковатым ядом, заставляет меня замедлить шаг.

— … просто удивительно, как она держится после такого… недомогания, — говорит одна, веером прикрывая полуулыбку. — Хотя с её репутацией, это вряд ли кого-то удивляет.

— Репутацией? — подхватывает другая, её тонкий нос дёргается от возбуждения. — Милая, после истории с Еленой о репутации Крыловых можно забыть. А этот новый брак… Говорят, старик на смертном одре умолял сына жениться на ком угодно, лишь бы продолжить род. Видимо, взяли первую попавшуюся из приличной, но обедневшей семьи.

Моя кровь холодеет. Елена. Первая жена. Тайна, которую я никак не могу разгадать.

— Ну, не совсем первую, — вступает третья, пожилая дама с лицом, напоминающим высохшее яблоко. — Говорят, у Киллиана Крылова были свои причины. Деньги помогли её семье спасти имущество. А сам он… — она понижает голос до шёпота, который прекрасно слышен в радиусе трёх метров, — он с тех пор, как похоронил Елену, совсем свихнулся. Целыми днями в своей библиотеке с этими странными механизмами. Колдует, говорят. Или с ума сошёл от горя.

— А этот Верский, Виктор, — фыркает первая, — его верный пёс. Всюду следует за ним. Прикрывает все его чудачества перед светом. Настоящая собачонка на поводке.

Они смеются, эти разряженные куклы, над людьми, чью боль я видела в старых хрониках, и над тем, кто только что с такой бережной осторожностью учил меня танцевать.

Гнев, горячий и очищающий, накрывает с головой. Я больше не думаю о последствиях, о маске, о правилах.

— Прошу прощения. — Мой голос, отточенный, как лезвие, прорезает их смех, и они замолкают, уставившись на меня с округлившимися от изумления глазами. — Мне показалось, или фамилия Крыловых вдруг стала темой для праздной болтовни?

Дама с веером краснеет.

— Сударыня, мы просто…

— Я прекрасно слышу, что вы «просто», — перебиваю я её, позволяя губам растянуться в холодную, безжизненную улыбку. Я вспоминаю каждую язвительную запись в дневнике Алисии, каждую её ядовитую колкость, и позволяю этому тону наполнить мой голос. — Ваша осведомлённость о состоянии нашего семейства поражает. Возможно, вам стоит обратиться к моему мужу за должностью управляющего? Кажется, вы знаете о наших финансах больше, чем я.

Пожилая дама ахает, прижимая руку к груди.

— Как вы смеете!

— О, я многое смею. — Медленно обводя их взглядом, я чувствую, как на меня обращают внимание остальные гости. — Например, я смею предположить, что ваша озабоченность личной жизнью моего мужа проистекает из весьма скудной собственной. Или, может, вам просто нечем больше заняться, кроме как пережёвывать старые, покрытые пылью слухи, потому что ваши умы слишком ограничены, чтобы породить что-то новое?

Я обращаю свой взгляд на ту, кто осмелилась назвать Виктора «собачонкой».

— А что до господина Верского, — продолжаю я, смягчаясь, но приобретая тон ещё более опасный, — то верность и дружба — качества, которые в нашем кругу, как я вижу, стали редкой диковинкой. Возможно, именно поэтому вы так спешите оклеветать того, кто способен на них. Зависть — отвратительная черта, сударыня. Она проступает сквозь самый дорогой фарфор.

В зале воцаряется гробовая тишина. Мои оппоненты пурпурны от ярости и унижения, не находят слов. Я стою перед ними, прямая и холодная, как стальной клинок. Я не кричу, не жестикулирую, а просто изрекаю приговор, и каждое моё слово падает, как удар хлыста.

И в этот момент я вижу его. Киллиан стоит неподалёку, скрестив руки на груди. Губы плотно сжаты, но в глубине тёмных глаз пляшут крошечные огоньки живого, не скрытого восхищения. Он смотрит на меня, как коллекционер на редкий, внезапно проявивший неожиданные свойства артефакт.

Этот взгляд придаёт мне сил. Я поворачиваюсь, чтобы изречь очередную колкость, но тут в эпицентр событий врывается Виктор.

— Алисия, — его голос сдавленный, он хватает меня за локоть. — Довольно. Пойдём.

— Ах, вот и верный пёс явился по первому зову, — язвительно шипит пожилая дама, находя наконец в себе силы говорить. Я вырываю руку из хватки Виктора и делаю шаг к ней.

— Ещё одно слово…

— Алисия, ради всего святого! Киллиан! — Он бросает отчаянный взгляд на своего друга, который всё так же стоит неподвижно. — Не стой столбом, скажи ей что-нибудь, пока она не разнесла тут всё к чёрту!

Но Киллиан лишь слегка склоняет голову набок, изучая меня с ещё большим интересом. Кажется, он наблюдает за редким природным явлением, извержением вулкана или рождением звезды. И наконец делает шаг вперёд.

— Похоже, моя жена прекрасно справляется с защитой чести нашей семьи.

Виктор отступает, поражённый, его взгляд мечется между нами.

— Не хочу прерывать, но карета подана. — Киллиан протягивает руку и обращается ко мне, хотя его голос слышен всем. — Думаю, мы уже достаточно повеселились. И достаточно… прояснили нашу позицию.

Его лицо по-прежнему маска, но в прикосновении пальцев, когда я кладу на них свою ладонь, чувствуется неожиданная твёрдость. Он ведёт меня через зал, который расступается перед нами в шокированном молчании. За спиной я слышу взрыв шёпота, но теперь в нём звучит не презрительный смешок, а страх и уважение.

Когда мы выходим в прохладный ночной вестибюль, Виктор взрывается, шипя на Киллиана:

— Ты с ума сошёл? Ты видишь, что она там устроила? Она могла разрушить всё!

Киллиан останавливается, помогая мне накинуть пальто.

— Напротив, — возражает он, встречаясь с моими глазами в отражении огромного зеркала. — Она продемонстрировала силу, о которой я, признаться, и не подозревал.

Он смотрит на меня не как на хрупкую неуравновешенную жену, а как на союзника. И впервые я чувствую не страх и не растерянность, а странную, тревожную уверенность.