Призрак Карфагена

Глава 4 Лето 454 года Побережье Галлии. Бритт

Уже светало, когда Александр направил лодку к берегу, до этого он опасался налететь в темноте на скалы. Скалы были все те же, по крайней мере, на первый взгляд казались ничуть не изменившимися. Именно их в сорок четвертом штурмовали союзники, перемалывая в труху «неприступную» линию Роммеля.

Судя по довольно прохладному ветерку, это не Средиземное море, а Ла-Манш. Значит, как и предупреждал Луи, в Карфаген все ж сразу попасть не удалось. Не хватило энергии? Или циркония в сердечнике электромагнита? Жаль, если так. Придется пробираться в Африку, а это дело небыстрое, может занять и полгода.

Молодой человек усмехнулся: а кто сказал, что ему надо именно в Африку? Всего-то и нужно отыскать самоходную баржу или слегка переделанный траулер, «Тремелус». Для древних времен судно огромное и необычное, так что не иголка, в стоге сена не спрячешь! Да и запасы продуктов и пресной воды все же когда-нибудь да закончатся, придется пополнять.

Нет, «Тремелусу» при всем желании не скрыться. Чем еще он может себя выдать, если вдруг наткнется на чей-то флот? Какого-то тяжелого вооружения — пушек, мощных пулеметов — на нем, скорее всего, нет. А вот легкого наверняка хоть отбавляй. Автоматы, пистолеты, гранаты, может быть, даже базука или «стингер» — все, что можно достать на черном рынке. Наверное, мнят себя королями! Как же — у них «Калашниковы», а у всяких там англов, саксов, вандалов — что? Луки, стрелы, пращи? И парусные суденышки… Правда, если сотня таких суденышек плотно обложит баржу, то не помогут ни «Калашниковы», ни базуки, ни «стингеры» — варвары дерутся как черти.

Великое переселение народов — при условии, что именно в эту эпоху Александр и попал — время веселое, в море кого только нет! Англы, саксы, юты, даны, вандалы… Ну и местные рыбаки — само собой. Вот кого надо расспросить. Галлия — провинция вполне цивилизованная, франки ее вроде еще полностью не захватили. Значит, тут и христианство, и монастыри, и латынь — понять можно будет.

Погруженный в свои мысли, Александр и не заметил, как лодка мягко ткнулась носом в песок.

Было раннее утро, над проливом тянулся легкий голубоватый туман, подобно дымку от туристских костров размывая очертания деревьев и скал. Но не до такой степени, чтоб нельзя было не заметить людей, при виде молодого человека затаившихся за кустами.

Да, не очень-то они смелые, эти людишки. Местные рыбаки, кто же еще? Вон и плетеные, обтянутые коровьими шкурами лодки неподалеку на берегу. И рядом — развешанные для просушки сети. Видать, собрались с утречка за уловом, а тут — Саша! Необычный, опасный, чужак. А что с ними делают? Убивают, что же еще? Нет человека — нет проблемы.

Александр хорошо понимал, почему его не убили сразу же, как только заметили: наблюдали, пытались понять, один ли он явился. Наверняка где-то рядом, в тумане, таятся хищные крутобокие корабли, выжидая своего часа, чтобы напасть, ограбить, убить, сжечь.

А если кораблей нет, значит, незнакомец — лазутчик. Тогда, прежде чем убить, его нужно допросить с пристрастием и — с богом — в могилу… С богом… А ведь они должны быть христианами.

Выйдя на берег, молодой человек упал на колени и, осенив себя крестным знамением, принялся громко молиться по-латыни. Слов молитвы Саша точно не знал, но время от времени с подвыванием произносил «Иисус» и «Амен». И не забывал бить поклоны, тычась головой в песок.

Подготовился он к визиту не очень, можно сказать, вообще никак. Все так быстро произошло. С другой стороны, что бы он мог с собой прихватить? Пистолет купить на черном рынке? Если бы еще знать, где в Нижней Нормандии огнестрел продают… Да и толку-то от пистолета? Уж лучше верный меч Хродберг, подарок верного дружка Ингульфа! Эх, все ж таки жаль, что вокруг не Средиземное море, наверное, там было бы проще — отыскал бы старых друзей. Да, кстати, хорошо бы узнать поточнее, в какое время он попал.

Подняв наконец голову, Александр увидел столпившихся вокруг него людей в коротких туниках и улыбнулся:

— Салве, добрые люди!

— Привет и тебе, странник.

Вперед выступил коренастый мужчина с седоватой шевелюрой и бритым лицом. Кроме туники на нем были узкие короткие штаны из козлиной шкуры — браки — и сандалии. Наверное, он был среди рыбаков главным.

— Я из Британии, — поднявшись, поклонился Саша. — Иду в Рим и дальше, в Константинов град, молиться у святых мест во спасение от нашествия гнусных варваров!

— О! — громко воскликнул седой. — И мы молимся об этом каждодневно.

Он говорил по-латыни, смешно коверкая слова и добавляя какие-то местные выражения, которых Александр до конца не понимал, но догадывался по общему смыслу.

— Вижу, вы добрые христиане. Не найду ли я у вас приюта хотя бы на день-другой? Мне всего-то и нужно немного продуктов и какой-нибудь старый плащ. Моя лодка… — Молодой человек оглянулся. — Теперь она мне не нужна. Я дарю ее вам, добрые люди!

«Добрые люди», подростки и молодые мужчины, заинтересованно посмотрели на баркас. Что ж, это была хорошая посудина, не такая уж и маленькая, управляемая, верткая.

— Берите, берите! И прошу вас, отведите меня в церковь. Надеюсь, здесь есть божий храм?

— Неподалеку, в Августодуруме, есть монастырь Святого Вигара. — Коренастый наконец улыбнулся, но в темных, глубоко посаженных глазах все еще сквозило недоверие. — Но и у нас в селении имеется церковь, небольшая, зато с колокольней!

— Да-да, с колокольней! — отвлекшись от подаренной лодки, хором подтвердили остальные. — Говорят, когда звонит наш колокол, слышно в Августодуруме!

Августодурум… Насколько помнил Саша, именно так в Римской Галлии именовали Байе. Значит, все же Галлия. Ну что ж, образ выбран правильный — паломник. Теперь бы еще пробраться ближе к югу. Вполне достаточно дойти до Марселя, а уж оттуда по всему Средиземному морю ходят суда. Если, правда, пираты Гейзериха не перекрыли им все пути. С пиратами тоже вполне можно договориться. Главное, дойти до Марселя, не так уж и далеко, тем более по хорошим римским дорогам.

— Как твое имя, паломник? — Седой не позволил долго предаваться размышлениям.

— Меня зовут Александр. А…

— Я Герневий. Аугул Герневий Аругл, староста деревни.

Саша молча поклонился, приложив руку к левой стороне груди.

— А вы что встали? — Староста оглянулся на своих парней. — Ждете, когда поднимется ветер и вся рыба уйдет? А ну, быстро к лодкам! Заодно проверите новую. Спасибо тебе за подарок, святой человек!

Увы, сколько лет назад родился Иисус Христос, староста Герневий не ведал, и этот вопрос поверг его в глубокое замешательство. Зная местные реалии, вопрос, который сейчас год, Саша задавать не стал. Получил бы ответ — пятнадцатый со времени правления наместника такого-то, или шестьдесят пятый от основания монастыря, или восемнадцатый со дня ужасной бури. Время — такая штука, кто как хочет, тот так и считает.

— Но ваш священник должен знать, — на ходу предположил Александр.

Староста обрадованно кивнул:

— Да, уж священник-то, наверное, знает.

Показавшаяся за рощей деревня представляла собой хаотичное скопление двух десятков домиков, плетеных и обложенных камнем, с соломенными крышами. И на невысоком холме стояла возведенная из диких серых камней церковь, приземистая, угрюмая, с невысокой колокольней — предметом гордости жителей деревни.

Часть местных мужчин, как понял Саша, с утра отправилась за рыбой, остальные занимались кто чем: достраивали у церкви стену, гнали на выпас стадо коров, стучали молотками по наковальне в располагавшейся на самом краю деревни кузнице. Весело пели птицы, колосились поля, зеленели дубовые рощицы. Идиллию эту, впрочем, очень легко нарушить, достаточно одного корабля или бродячей шайки.

Местный священник, отец Бенедикт, невысокий, черноволосый, с круглым добродушным лицом, с первого взгляда показался гостю неглупым и не лишенным приятности малым. Правда, с определением даты рождения Иисуса Христа неожиданно вышла заминка: священник, увы, знал классическую латынь еще хуже старосты.

— Ничего, ничего, — утешал он Сашу. — У меня в церкви есть Библия! Вот мы в ней и посмотрим.

В церкви оказалось довольно торжественно и уютно: чистота, прохлада, даже витражи из цветного стекла в узеньких окнах — в этакой-то глуши. Староста в церковь не пошел, убрел куда-то, сославшись на неотложные дела. Да он теперь гостю не особенно был нужен — Александр возлагал большие надежды на священника, Как оказалось, зря. В определении даты отец Бенедикт ему не помог. Ну не знал он точно, сколько лет назад Иисус родился! Поди-ка в этой тьмутаракани высчитай!

Молодой человек, подумав, зашел с другой стороны, спросив об ужасных гуннах.

— Слава святой Деве, уж о них в наших краях не слышно уже больше года, с тех пор как умер богопротивный их вождь Этцель-Аттила и сын его, Эллак, тоже предстал перед вратами Ада.

Насколько помнил Саша, Аттила скончался года через два после поражения в битве при Каталаунских полях, нанесенного ему Аэцием. Умер, естественно, не своей смертью — какая-то вестготская красавица прикончила его прямо на брачном ложе. Значит, сейчас примерно год четыреста пятьдесят четвертый. Та-ак…

Молодой человек задумчиво посмотрел на распятие.

Интересно, помнят ли его в Карфагене? Ведь прошло уже больше десяти лет. Может, это и к лучшему, что он объявился здесь, в Галлии, а не у знойных африканских берегов? Впрочем, какая разница? Главное — не где объявиться, а спасти Катерину и профессора. Скорее всего, они тоже здесь.

Если корабля здесь никто не видел, придется идти на юг, искать следы будущего там. В конце концов, именно в те места проникали раньше, именно туда попадали.

~~~

Пока Александр разговаривал со священником, староста завершил свои дела и теперь дожидался у церкви. При виде вышедшего на улицу гостя заулыбался:

— Нашел тебе дом для постоя, любезнейший. Думаю, денек-другой уж всяко у нас пробудешь. Хозяйка, Августина-вдовица, не против.

Саша поблагодарил за оказанное гостеприимство от всей души. Между делом спросил о пути на юг: как, мол, лучше добираться? Да поинтересовался, не видали ли рыбаки в окрестных водах большой железный ковчег, якобы принесший несчастной Британии множество бед.

— В ковчеге полно варваров, сердца их не знают жалости, а души — Христа!

И ничуть не покривил против истины: ринувшиеся в Британию англы, саксы и прочие юты пока еще были народами дикими, языческими, погрязшими в невежестве и мраке.

— Погрязшие в невежестве и мраке, — с удовольствием повторил отец Бенедикт. — Вот уж воистину верно сказано!

Александр всплеснул руками:

— А как же еще про них и сказать, прости Господи?!

— В наших местах пока, слава богу, спокойно, — негромко произнес староста. — Воины проклятого Аттилы, слава заступнице святой Деве, пришли в южные земли и причинили там множество бед. Правда, я слыхал, от восхода солнца идут неведомые и страшные люди, как ты и сказал, любезнейший гость, не ведающие страха божьего. Хотя до наших краев они еще не добрались. Но многие видели в море корабли с носами в виде лошадиных и драконьих голов, с серыми парусами, с увешанными красными щитами бортами. Однако про железный ковчег никто ничего не слышал. Клянусь святым Михаилом, я впервые узнал от тебя про такое злосчастное чудо!

— Вот именно, что злосчастное. Ты, добрый человек, вели своим людям смотреть во все глаза. Да сей ковчег нельзя не заметить!

— Велю. — Староста озабоченно кивнул и посмотрел на священника. — Святой отец, пошли-ка причетника на колокольню. И обычные корабли варваров несут большое горе!

Отец Бенедикт, кивнув, зашагал к церкви, простившись с собеседниками до вечерней службы. Александр же был отведен к дому вдовицы Августины — убогой, вросшей глубоко в землю хижине на самом краю деревни, у дубовой рощи. Покосившаяся изгородь, двор с возившимися в грязи свиньями, чуть дальше небольшой огород — капуста, свекла, лук.

На большом, врытом в землю камне, как видно, обозначавшем межу, сидел мальчишка лет десяти-двенадцати, растрепанный, светло-рыжий, с хитрыми темно-синими глазами, одетый в тунику из мешковины, едва доходившую до колен.

— Салве, Агуций, — подойдя ближе, поздоровался староста. — Где же твоя матушка?

— Пошла в лес, — нехотя отозвался парнишка. — Сказала, староста позволил набрать хвороста, немного, пару вязанок.

— Всего одну вязанку! Одну! И она знает — за что. Поросята-то у вас еще не народились?

— Нет, вот-вот должны.

— Не забудьте принести двух на хозяйский двор. Ладно. — Староста поправил на голове остроконечную шапку из козьей шкуры. — Пойду, дела у меня. А это Александр, ваш постоялец. Матушка твоя про него знает. За то ей и хворост разрешено собрать.

— Александр?! — Мальчишка явно обрадовался, спрыгнул с камня, подбежал. — Ты и впрямь из Британии?

«Новости здесь разносятся быстро! — подумал молодой человек — Тут свой Интернет, называется «Одна бабка сказала», точнее, староста Герневий».

— Ты проходи в дом. — Грязный и шмыгающий носом парнишка схватил гостя за руку. — Скоро матушка придет, сготовит похлебку — у нас же теперь есть хворост! Сам Бог нам тебя послал, без тебя бы не дали хворосту. Эх, хорошо! Горячую похлебку поесть и свинье приятно, это ведь не какая-нибудь затируха, верно? А у вас в Британии любят похлебку? Наверное, часто едят, там у вас, говорят, леса много… Хм! Одет как ты чудно! А башмаки! Никогда не видел таких. Это что, настоящая воловья кожа?

— Воловья, — Саша бросил взгляд на свои кроссовки.

Идти в них, конечно, удобно, но больно уж приметные, хорошо бы сменить на что-нибудь общепринятое, скажем, на башмаки из лошадиной кожи. Джинсы ладно, серая, выпущенная поверх футболка за тунику сойдет, надо только подпоясать.

— Одежка у тебя чудная! А полотно-то тонкое. Это в Британии такое полотно ткут?! Я думал, только в Риме. Ах, какое полотно!

— Слушай, парень, хватит меня трогать, а? Особенно такими грязными руками. Ты вообще-то моешься? Ну хотя бы в море?

— Каждый день почти купаюсь. Только домой приду — и опять грязный! — радостно пояснил мальчишка. — Ну, заходи в дом, уважаемый! Чего тут на ветру стоять?

Уж лучше бы Александр постоял на ветру или посидел на камне, подождал вдовицу. Вошел и тут же едва не задохнулся от вони. Ну конечно, помещение для скота и уборная отделялись от жилого покоя лишь тонюсенькой плетеной перегородочкой.

Скудное убранство жилища больше напоминало тюрьму. Впрочем, молодой человек и не ждал иного. Скамья, стол, сундук, обложенный круглыми камнями очаг в середине. Едва проникающий сквозь слепые оконца свет. У очага на специальной глиняной подставочке — посуда, в основном деревянная: миски, ложки, кружки. И пара глиняных крынок. Да медный котел, любовно начищенный до нестерпимого блеска.

— Что, нравится? — Парнишка тут же перехватил взгляд. — Небось у вас, в Британии, таких нету? Да и у нас не в каждом доме сыщешь этакий котелок, покойный отец его раздобыл как-то, меня еще и на свете не было.

— Да уж. — Александр присвистнул с деланым восхищением. — Шикарная вещь! Прямо как чайное ситечко.

— Как что? Ты извини, Александр, но я твою речь понимаю не очень-то хорошо…

Гость расхохотался:

— Ну так и я твою! Латынь-то везде по-разному звучит. Ты что же, один у матушки?

— Сейчас один. — Агуций (так ведь его зовут?) угрюмо хмыкнул носом. — Раньше нас пятеро было. Я самый старший, да еще братец Амбрук, остальные — девки. Все померли: девки от лихорадки, брат со скалы свалился. Жалко, помощник бы был. Вот теперь с матушкой одни. Ничего, народ пропасть не даст. Да и свиньи, слава Господу, плодятся. Любишь небось свининку?

— Да уж, люблю.

— А не попробуешь! К зиме ближе забивать будем.

— Ну что ж… — Саша развел руками и, сделав невзначай глубокий вдох, закашлялся. — А у вас что, сарая никакого нет?

— Чего?

— Ну, амбара какого-нибудь.

— А! Есть, за домом. Я там обычно летом и сплю, на соломе. О! — Мальчишка вдруг замолчал и прислушался. — Матушка идет! Небось с хворостом. Пойду помогу.

— Агуций! А сколько твоей матушке лет-то?

— Ой, да она старая уже. Я сколько мне-то точно не знаю, а уж ей… В общем — старушка. И замуж ей никак не выйти, она худая. Третий год уже, как не может родить. Кому такая нужна-то?

Следом за Агуцием Александр вышел на улицу и, с наслаждением глотнув свежего воздуха, изумленно замер. Во дворе, возле брошенной наземь вязанки, стояла молодая и весьма привлекательная девчонка на вид лет двадцати, вряд ли больше. Длинные, чуть вьющиеся золотистые волосы, ярко-синие, как море, глаза, а фигуру не могла испортить даже убогая одежда — серая, подпоясанная чуть ли не простой веревкой хламида, стелющаяся растрепанным подолом по земле.

— Салве… — опомнившись, любезно поздоровался Саша.

— А! — Девушка улыбнулась. — Так ты и есть Александр-бритт? Ну, про тебя Герневий говорил, чтоб ему пусто было.

— Не любишь ты, я смотрю, старосту, — улыбнулся гость.

— А его у нас никто не любит, больно скуп. Эй, Агуций, что встал? Давай неси хворост в дом да разожги очаг. Будет у нас сегодня похлебка и еще кое что!

— Ой, матушка! Неужто куропатку поймала?

— А что ж так? Зря я на господском поле силки ставила?

Матушка… Ну надо же! Оф-фигеть!

— Да, и принеси-ка чего-нибудь попить — употела вся, покуда шлялась.

Агуций не заставил себя долго ждать, вмиг появился с кувшином в руке:

— Пей, матушка.

Напившись, хозяйка громко рыгнула и с наслаждением вытерла губы, красивые, чуть припухлые, розовые. Протянула кувшин Саше:

— Испей, гостюшка…

Молодой человек, поблагодарив, сделал долгий глоток. А ничего! Очень даже ничего! Холодная ягодная бражка, похоже, что из крыжовника и малины. Уф-ф! Сразу и жить стало веселей!

— Ну как? Вкусно?

— Вкусно… Тебя ведь Августиной зовут, верно?

— Верно. — Красавица рассмеялась и вдруг смущенно опустила глаза. — Вдовица я. Давно уже, три года. Колоны мы у господина… правда, он в Августодуруме живет, наезжает нечасто. Тут Герневий, староста, за него всем управляет да священник, отец Бенедикт.

— Очень приятный человек, — не преминул заметить Саша.

— Ха, приятный! Между нами говоря, распутник и сластолюб, каких мало! Ни одной женщины не пропустит. Мужики его давно уже собирались бить, да так и не побили, потому что трусы все! Трусы и подлецы, только и могут друг с дружкой собачиться.

Однако добрая женщина эта Августина!

— А бабы их, так и вообще — тьфу! Курицы! Слова доброго не стоят. Все меня промеж собой склоняют, дуры. И косы-то я не заплетаю, и на язык слишком остра, да и вообще, их послушать, так и мужикам прохода не даю. Можно подумать, мужики у них красавцы писаные! Да без слез и не взглянешь!

Александр хмыкнул:

— Тебя послушать, так тут и вообще хороших людей нет.

— А и нет! Кузнец еще ничего, добрый, но и тот тайный языческий жрец и колдун. Эй, Агуций! Да разожжешь ты наконец очаг или нет? Ох, горе мое… Самой, что ли, пойти? А, не… во-он, дымком потянуло… Ты вот что, Бритт, можешь пока с сынком моим по окрестностям прогуляться, а я еду приготовлю. Не переживай, накормлю отменно!

— Да я и сам кого хочешь накормлю.

Но предложение было хорошее — пойти прогуляться, уже, так сказать, на легальных основаниях. Посмотреть, что тут к чему. Тем более в обществе гида, пусть даже такого оборванца, как Агуций.

— Все! Разжег, матушка!

Ага, легок на помине.

— Покажи гостю деревню.

— Угу. Покажу. Идем, Бритт!

Хм… Бритт, ну надо же!

В те времена путешественники были в диковинку. Старые торговые связи рвались, купцов становилось все меньше: опасно было везти товары, слишком уж много разноплеменных шаек рыскало по просторам некогда великой империи. «Шаек» — это еще мягко сказано! Целые разбойничьи полчища гуннов, готов, франков…

Правда, с распространением христианства пошли паломники, да и варвары иногда вполне мирно перемещались в поисках лучшей доли. Гость, путешественник, был интересен всем: хотелось знать, как там живется, в иных землях.

Наверняка ближе к вечеру староста соберет особо приближенных жителей деревни «на беседу».

Вот тут всех и надо выспросить — где, да что, да как? И самому не подставиться — рассказать про Британию, не особо искажая факты.

— Ну? В лес пойдем или к морю? — на ходу обернувшись, деловито спросил парнишка.

— К морю. Во-он к тем утесам.

Туда и пошли. Идти пришлось неожиданно долго — наверное, с полчаса, но открывающийся с утесов вид того стоил. Казалось, если б не легкий туман, было бы видно Англию… то есть Британию, конечно.

— Вон наши рыбаки. — Улегшись животом на плоский камень, Агуций показал рукой. — Ишь трудятся… Видать, удачный сегодня выпал денек!

— А ты почему не с ними? Тоже бы рыбки половил, помог матушке.

— Ага, половил, — неожиданно зло отозвался мальчишка. — Что я, дурак, за три маленькие рыбки работать? И это — если улов.

— Как это — за три рыбки? — не понял Саша.

Агуций посмотрел на него с подозрением:

— Можно подумать, у вас в Британии не так! Рыбу ловят общиной. Чтоб туда вступить на равных, нужно с лодкой явиться или хотя бы сеть свою иметь.

— Понятно. Ого! Что это там за парус?!

— Где?! — Мальчишка быстро всмотрелся. — Ага! Вижу!

Серый с красными полосками парус стелился над водой почти у самого горизонта. Быстро исчез, видать, повернул к меловым британским утесам.

— Корабль… — взволнованно прошептал Агуций. — Надо сообщить нашим. А где ты в Британии жил?

— Как где? Я уже говорил — в Камулодуне.

— Ничего ты не говорил!

— Ну, значит, забыл.

— Говорят, ваш наместник скоро станет править Империей. Правда?

Саша пожал плечами:

— Не знаю, не слышал.

Сколько же этому парню лет? Ну, самое большее двенадцать. Значит, матушке его, Августине, лет двадцать пять — двадцать шесть. Старушка!

Ну да, так и получается. Девок здесь замуж выдавали рано, лет в двенадцать-тринадцать, в четырнадцать они уже рожали первенцев, ну а потом — каждый год. Женщинам простаивать не давали, и не важно, крестьянка ты или императрица! Ну да — пятеро погодков, потом муж умер. Где-то двадцать шесть… А родить больше не может, потому что наверняка был сделан аборт. Или как это здесь называется — вытравить? Бабка-повитуха или тот же колдун-кузнец… Несчастная женщина! Кстати, по ней и не скажешь: выглядит-то Августина хорошо, всем бы так.

— А что там за дым? — Александр посмотрел влево, на утесы, поросшие жесткой желтой травой и можжевельником.

Действительно, что-то горело и дым поднимался вверх белыми густыми клубами.

— Наверное, рыбу котят, — пожал плечами Агуций. — Да-да… Чуешь, как вкусно пахнет? Пойдем, матушка уже, верно, нас заждалась.

Молодой человек почувствовал, как сильно проголодался. Еще бы, последний раз ужинал еще в Арроманше! Арроманш, Байе, Пуант-дю-Ок — каким это все казалось теперь далеким.

Хотя вот он — Пуант-дю-Ок — не тот ли мысок? Очень похож. И рыбу там коптят… Не высоко ли забрались?

~~~

Августина ждала их, сидя все на том же межевом камне. Довольная, в чистой тунике, точнее, в двух — одна поверх другой, по имперской моде. Правда, были они из грубого полотна, но все же сидели на ней неплохо.

— Долго же вы шлялись! Уже и рыбаки пришли. Сейчас поедим — и на беседу. Тебя, Бритт, ждут в доме старосты. Прошу к столу.

Запеченная в глине рыба и сваренная с пахучими травами перепелка даже на вкус Александра оказались выше всяких похвал. Гость уплетал за обе щеки да нахваливал, не забывая прикладываться к изрядному кувшинчику с бражкой.

Крестьяне ели обычно утром, перед полевыми работами, да наскоро перекусывали после полудня, чтобы восстановить силы, а ужинали редко. Однако сейчас вдовушка расстаралась — гость все-таки, да и староста просил уважить.

Покончив с трапезой, молодой человек в сопровождении Агуция и догнавшей их чуть погодя Августины отправился в церковь. Отстояв вечерню, все собрались на церковной площади, под старым дубом с разноцветными ленточками кое-где в ветвях — пережитками местных языческих верований, еще кельтских. Особого раздражения это у отца Бенедикта не вызывало.

Христианство в те времена отличалось некоторой двойственностью: церкви обычно строились на месте языческих храмов или вот как здесь — молельных мест, древние боги становились святыми. Была богиня Бригитта, стала святая. Подобные вещи происходили повсеместно и никого не смущали, кроме разве что упертых монахов.

Небо темнело, и далекие звезды мерцали над морем, окружая тощий, только что народившийся месяц. Ветер приносил откуда-то запах гари, или то был просто дым от костра? Кто же его жег, пастухи? Наверное, больше некому.

Послушать паломника собралось все население деревни, от мала до велика, с полсотни человек. Мужчины степенно расселись прямо на траве, под кроной дуба, за ними толпились женщины и дети.

Девушка в короткой тунике с поклоном поднесла гостю рог, наполненный хмельным варевом. Александр выпил до конца: не стоило обижать по пустякам этих добрых и гостеприимных людей. Почувствовал, как в голове зашумело, как чуть пошатнулся дуб и колокольня стала вдруг похожей на Пизанскую башню. Правда, длилось это недолго: все же молодой человек был силен, да и опыт соответствующий имелся.

После второго выпитого рога собравшиеся мужики посмотрели на Сашу с нескрываемым уважением. Молодой человек ожидал, что принесут и третий, однако больше не предложили, а приступили к расспросам. Как там, в Британии, живут? Кто правит? Есть ли злобные язычники-варвары?

Александр по большей части отвечал уклончиво: живут в Британии так же, как и здесь: кто побогаче — хорошо, кто победнее — похуже. Обычаи сходны, вот только христианских церквей пока в Британии мало, все больше в городах.

При таких словах местные возгордились, запереглядывались весело, мол, вот оно как, в их-то деревне еще покруче, чем в далекой Британии! Церковь есть и дуб священный рядом. А что, удобно! Хочешь, Иисусу молись, хочешь — дубу, а лучше всего обоим.

Правят в Британии, как и везде, вожди. Наместник пока жив, сам Александр его как-то видел: человек как человек, ничем особенно не выдающийся.

— А говорят, в Британии волшебников и колдунов полным-полно! — неожиданно выкрикнул кто-то. — Друиды зовутся.

— Врут, — возразил Саша без раздумий. — Друидов всех еще Цезарь извел.

— О, Цезарь!

Цезаря тут тоже помнили и уважали.

— Собрал на опушке да повелел всех скопом сжечь!

— Сжечь!

— С тех пор и нету в Британии колдунов. Один Мерлин остался, но этот сам по себе, колдун честный — никогда себя к друидам не причислял.

— А варвары? Варвары добрались ли до острова?

— Увы, добрались. Не так уж и давно, кстати. Явились на многочисленных кораблях, захватывают города, жгут. Но свои селения строят.

— Вот как?!

— Да, похоже, и уходить не собираются.

— Видать, понравилась им Британия-то!

— Молите Господа, чтоб ваши земли не понравились!

— Это уж точно! А с каких стран варвары-то?

— С полночных, — Александр отвечал не задумываясь, бражка язык-то развязала. — Римляне называют эти народы — германикус, они же всяк про себя — на особицу: англы, саксы, юты, гуты, даны. Но языки схожи! Впрочем, англов так римляне прозвали, означает «люди из медвежьего угла».

— А гунны? Гуннов там нету?

— Аттилу вспомнили? Не, гунны туда не дошли.

— Они и сюда, слава Господу, не дошли, но Лютецию взяли. Прокатились саранчой по всему югу. Хорошо, Папа Лев подослал Аттиле девицу, красавицу готку. Говорят, она его и… Как Юдифь!

Рассказчик лишь руками развел:

— Ну, братцы мои, это еще не доказано! Может, и ни при чем тут готка эта. Мало ли у Аттилы врагов?

— И все ж слава Господу, помер. И нас от него Бог упас.

Вот так и текла беседа. Впрочем, долго посиделки не затянулись: в те времена спать ложились рано и вставали с рассветом. Прощаясь и степенно крестясь на колокольню, расходились мужички и их жены, детишек прогнали уже давно.

Поблагодарив гостя за весьма занимательную беседу, ушел староста, а чуть погодя и отец Бенедикт.

— Пойдем и мы, — зевнув, потянулся Агуций. — Время позднее, а завтра с утра на выпас идти.

— Пойдем, — Августина согласно кивнула и, взъерошив сыну волосы, искоса посмотрела на Сашу. — Я тебе в сеннике постелила, паломник.

Сенник? Александр задумался, услыхав незнакомое слово. Сенник… А! Наверное, это сарай для сена.

— Травы там мягкие, пахучие: чабрец, ромашка, мята. Я и сама летом в доме не сплю — душно.

— И я, и я тоже в сеннике буду!

— Цыц! — Вдовица со смехом отвесила Агуцию подзатыльник — Тебя еще там и не хватало. Кто будет дом сторожить?

— А что там брать-то? Да и воров у нас нету.

— Все равно. Нехорошо, чтоб дом пустовал. Да, там хмельное в кувшине… можешь допить остатки. Только смотри, завтра не проспи!

— Не просплю, что ты, матушка! — явно обрадовался парень. — А вы что же, хмельное не будете?

— Будем, — Августина снова засмеялась. — Только из другого кувшина, из полного.

«Опять пить! — сдерживая смех, подумал Саша. — Августина тоже, что ли, в сеннике спать собирается?»

Между прочим, заниматься любовью на сене не очень-то удобно — трава колется!

Августина, как видно, хорошо это знала, притащила кусок полотна, постелила. Хорошо стало, мягко!

Сквозь щелястые стены сенника сверкали желтые звезды, и растущий месяц с любопытством заглядывал в прорехи крыши. Темно было, но все же кое-какие силуэты угадывались. Вдовица протянула кувшин:

— Пей!

Эх, вкусна бражка! Или что это — сидр? Яблоки еще не созрели, а с недозрелых-то еще и крепче напиток получается. Его перегнать — классный бы кальвадос вышел, градусов шестьдесят, не меньше.

— Вкусно! Ты сама-то что не пьешь?

— Не беспокойся, выпью!

Тихий смех. Стрекот сверчка за спиною. Шорох. Что там делает столь привлекательная хозяйка? Похоже, что раздевается.

Ага! Так и есть!

Почувствовав прикосновение нагого горячего тела, дрожащего от вдруг нахлынувшей страсти, Саша обнял красавицу вдовицу, прижал к себе, целуя в губы и грудь… Женщина подалась, застонала, начала срывать с гостя одежду, и вот уже молодые тела сплелись, сливаясь в любовном экстазе, и только шуршала под покрывалом солома да бесстыдник месяц с завистью подглядывал в щели.

— А крышу-то тебе пора перекрыть, — подняв глаза, улыбнулся Саша.

— Перекрою. — Женщина прижалась к нему расслабленным телом. — Про варваров мне расскажи.

— Про варваров? А тебе зачем?

— Интересно. Ты знаешь Хенгиста, того, что прозвали Удалым?

— Нет, с ним не знаком. У нас в Британии…

— Ой, милый! — Августина вдруг тихонько расхохоталась. — Вот только не надо мне врать про Британию, ладно? Я сама оттуда.

— Оттуда?!

— Меня захватили в рабство еще в детстве. Продали сюда, в наложницы. Ты говоришь не так, как там! Многие слова непонятны, да и говор такой забавный.

— Да ладно тебе, — скривился молодой человек. — Скажешь тоже — забавный.

— Именно так! И я не все слова понимаю. Хотя… нам ведь и не нужно слов?

И снова шуршала солома, и подглядывал месяц, и обнаженные тела пылали жаром любви…

Августина оказалась любовницей опытной и искусной, не отпускала его ни на миг. Да и Александр не ударил в грязь лицом — ласкал, целовал, гладил… А юная женщина стонала и кричала так, что, казалось, сейчас упадут стены!

— Там это… сынишка твой не проснется?

— Нет, он всегда крепко спит. Иди, иди ко мне, милый… Вижу, устал… Вот возьми-ка кувшин, выпей…

Саша и сам не заметил, как погрузился в сон, спокойный, глубокий и добрый. Приснилось вдруг, что в сарай этот явились еще две девы, столь же красивые, как и молодая хозяйка; явились и начали вытворять такое, что подглядывающий в прореху месяц смущенно залился краской. И прямо на глазах стал круглым… впрочем, и не месяц это был, а круглое лицо священника, отца Бенедикта!

~~~

— Так ты говоришь, Августина, он знает Хенгиста и Оффу?

— Это его приятели, друзья. Никакой он не бритт — варвар! Такими нежными бритты просто быть не могут… так…

— Как?

— О! По-всякому… Тебя интересуют подробности, святой отец?

Вот это беседа! Да что тут такое творится-то? И вообще, «тут» — это где? На сенник вроде бы не похоже. Скорее на какую-то яму, закрытую частой деревянной решеткой…

Черт побери!

Александр резко вскинул голову, и перед глазами закружились противные зеленые звездочки.

— Смотри-ка, очнулся!

— Я же говорила, крепкий парень! Одно слово — варвар!

Над решеткой заинтересованно склонились отец Бенедикт и Августина.

— Ну, гостюшка, — нехорошо осклабился священник. — Может быть, скажешь нам, кто жег костер, подавая сигнал Хенгисту?

— А я откуда знаю? — Молодой человек хмуро поднял глаза. — Мало ли кто тут у вас костры палит?

— У него, несомненно, есть сообщники, — Августина с усмешкой посмотрела вниз. — Тут не обойтись без пыток. Ты позволишь, святой отец? О, я умею пытать! Училась… еще там, в Британии, посреди поля Лунных Камней. Колдунья по имени Моргана учила меня, как рассекать кожу, вытягивать жилы, дробить кости…

— Тихо ты, язычница! — прикрикнул отец Венедикт. — Завтра вернется Герневий, он и решит: отдавать его тебе или сразу казнить.

— О, я знаю одну хорошую казнь! Даже и не одну.

Александр с неприязнью всмотрелся в искаженное ненавистью лицо вдовы. Садистка! Ведьма! И как она могла ему нравиться?

— До завтра долго ждать. Вдруг Хенгист…

— Подождем! — резко оборвал священник. — Все же не следует решать такие дела без старосты. Спешка нужна лишь в самом крайнем случае! К тому же этот варвар, кажется, христианин, если не врет. Вечером я его исповедую.

— Как скажешь, святой отец. — Несколько успокоившись, женщина пожала плечами.

Нет, все же она чертовски хороша. Именно чертовски!

— Кстати, староста обещал мне двух своих рабов — перекрыть крышу. И еще много чего обещал!

— Обещал — сделает, — усмехнулся отец Бенедикт. — А теперь ступай, Августина. Думаю, у тебя еще найдутся дела.

— А как же его сообщники, отче? Мы ведь так и не знаем, кто они!

— Завтра узнаем, — раздраженно отозвался священник. — Я же сказал: завтра. Идем помолимся во успокоение от всех страстей.

Хм, интересно, с чего это местный падре так раздражен? И похоже, что эта не в меру любопытная вдовушка ему сейчас очень мешает. Может, святой отец имеет насчет гостя какие-то свои планы? Это хорошо, пожалуй.

Александр наконец обрел способность соображать: раздувающая голову боль постепенно уходила, делалась все слабее, пока не осталась лишь слабость. В буквальном смысле не шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ну, хоть соображать можно…

Молодой человек внимательно осмотрел узилище — не шибко-то глубокую (роста в полтора) яму диаметром где-то около пяти метров, перекрытую решеткой из переплетенных шестов толщиной с руку. Где-то там, наверху, должна быть и щеколда. Или решетка слишком уж тяжела для того, чтобы одному сдвинуть?

Собрав все силы, узник попытался встать. О нет! Голова сразу же закружилась так, что Саша счел за лучшее сесть обратно, прислонившись спиной к холодной земляной стенке. Проклятое зелье! И проклятая ведьма — опоила, охмурила… А он и не отказывался.

Стены здесь земляные. Можно будет попытаться сделать подкоп, прямо руками. И когда слабость пройдет, попробовать допрыгнуть до решетки. Пошатать… поглядеть… прикинуть.

Пока же, пожалуй, надо лечь и попытаться хоть немного поспать. Сон — лучшее лекарство от этой чертовой слабости.

Узнику удалось забыться часа на три-четыре. Этого вполне хватило для того, чтоб организм немного пришел в норму.

Проснувшись, молодой человек с хрустом потянулся, потом встал и подпрыгнул, ухватившись руками за решетку.

— Не пытайся ее открыть, бритт… Или кто ты на самом деле?

Отец Бенедикт!

Что, уже вечер?

Священник вдруг начал читать молитвы, гнусаво и громко, часто и мелко крестясь. Потом склонился к самой решетке и, резко понизив голос, спросил:

— Почему Хенгист прислал тебя? Он что, нам не доверяет?

Узник поначалу даже не сообразил, что с ним разговаривают на каком-то германском диалекте, очень похожем на язык вандалов и готов. А ведь Александр его хорошо понимал. Чуть подумав, на нем и ответил:

— Одни древние боги знают, что за мысли бродят в голове сего славного хевдинга!

— Ага! — удовлетворенно кивнул отец Бенедикт. — А эта сучка Августина быстро тебя раскусила! Что, Хенгист еще не передумал креститься?

— Не передумал. Затем меня и послал. Посмотреть, что здесь за храм. Достойно ли будет принять в нем крещение столь доблестному вождю?

— Наша церковь одна из лучших на побережье! — Святой отец горделиво приосанился. — Да ты и сам видел.

— Видел. И обо всем доложу. Это поистине прекрасный храм!

Священник расхохотался:

— Вот и я о том же толкую! А сколько таких церквей будет выстроено в округе, когда Хенгист станет правителем, а я — недостойный — епископом?

Услыхав такие слова, Саша поспешно опустил голову, пряча усмешку. Так вот в чем дело-то! Епископ… Понятно. Все как везде: интриги, интриги.

— Боюсь, право назначать епископов не принадлежит военному вождю, даже такому удачливому, как Хенгист Удалой, — осторожно промолвил молодой человек. — Это право скорее принадлежит Папе.

— Папа Лев умен и понимает, кого нужно будет назначить на это место в случае крещения Хенгиста… Правителя Хенгиста! Смею заметить, очень многие варвары, увы, впадают в арианскую ересь. А Хенгист будет добрым католиком!

— Ой, добрым ли? — Александр уже не смог сдержать смех.

Впрочем, за компанию хохотнул и отец Бенедикт:

— Я вижу, мы с тобой поняли друг друга. Сегодня ночью мои люди снова разведут костры. Хенгист ударит, как всегда, на рассвете?

— Как всегда.

— Славно! Вот мы обо всем и договорились.

— Славно-то славно. — Узнику вдруг показалось, что святой отец собрался уходить. — Но как я передам все вождю, сидя здесь?

— Ах вот ты о чем. — Отец Бенедикт засмеялся. — Не переживай: мой человек освободит тебя, как стемнеет.

Вот уж поистине золотые слова! Даже более приятные, чем любовный шепот Августины.

Как стемнеет…

— Напомни Хенгисту, он обязательно должен удержать своих вар… своих воинов от нападения на храм. Там буду я, там укроются женщины и дети. Укроются под сенью креста!

Снова перекрестившись, священник пробормотал молитвы и ушел, оставив узника томиться в ожидании свободы.

Судя по тому, что смог разглядеть Александр, в очередной раз подтянувшись, вокруг ямы росли густые кусты и деревья, и, похоже, никто узилище не охранял. Да и надобности такой не было: решетка оказалась крепкой и тяжелой, не сдвинешь.

Что ж, оставалось ждать неведомого освободителя. И соображать, куда потом идти: на юг, в Марсель-Массилию, или все же попытаться пристать к варварам? У них же флот!

Так молодой человек и сидел на дне ямы, думал, посматривая на небо: не собирается ли темнеть? Нет, оно было светло-голубым, высоким, с белыми редкими облаками, гонимым легкими ветром… Куда? К морю? Черт его знает куда.

А вот и другие облака, темные… Грозовые тучи, что ли? Нет, похоже, что дым. Узник вскочил на ноги и принюхался: ну точно, что-то горит… И кажется, кричат люди. И звенит… Оружие?

Солнце-то уже садилось, на решетку упали длинные тени.

Вдруг послышались чьи-то шаги. Быстрые, очень быстрые… Оп!

Над решеткой склонилось знакомое лицо, мелькнули светло-рыжие локоны…

— Агуций!

— Меня прислал отец Бенедикт, — быстро ответил парень. — Сейчас…

Что-то скрипнуло, видать, подросток отодвинул засов. А решетка между тем так и лежала на месте.

— Не могу сдвинуть! — тяжело дыша, признался Агуций. — Тяжела слишком.

Ну, святой отец! Прислал помощничка!

— Давай-ка я помогу. Есть там какой-нибудь кол, палка?

— Нет… Вот, засов разве что.

— Ну-ка сбрось!

Саша просунул тяжелую палку между брусьями решетки, навалился, и дело сразу пошло веселее. Тяжелая решетка наконец поддалась, медленно отошла в сторону.

Прыжок… Подтянуться… Оп-па!

Вот она — свобода!

— Агуций, что там за шум?

— Шум? — Мальчишка неожиданно расхохотался, запрокинув голову, заливисто и громко. — Это не просто шум, Бритт, это битва!

— Хенгист?!

— Именно! Чуешь, как горят поля? — В синих глазах подростка стояла злая звенящая радость. — Они всегда издевались надо мной, все. Пусть теперь… Лишь один отец Бенедикт заступался. О, я самый верный его пес!

— А мать? — Александр все же спросил, напряженно прислушиваясь.

— Матушка пару раз уже продавала меня в рабство, — ехидно усмехнулся Агуций. — Теперь моя очередь. Как думаешь, дадут за нее пять золотых?

— Матушка твоя красива, — покачал головой Саша. — Но пять золотых, думаю, много.

— Ну хотя бы два. Там уже вся деревня горит! И пусть! И правильно! Если б та знал, Бритт, как они меня презирали. А теперь у меня праздник. Отец Бенедикт станет епископом, а я — причетником в церкви, а потом, Бог даст, и аббатом.

Да-а…

Саша опустил глаза. Ради такой феерической карьеры, конечно же, стоит продать в рабство родную мать. Впрочем, она это заслужила.

— Ну, пойдем, — потянувшись, усмехнулся молодой человек. — Посмотрим, что там за веселье. Да, кстати, мне бы меч раздобыть. Или хотя бы секиру.

— Так спросишь у своих, идем! — радостно подмигнул мальчишка. — Ах, как горят дома… Славно, славно!

~~~

Убогие хижины и в самом деле горели хорошо, с высоким оранжево-желтым пламенем, с искрами. На площади перед церковью валялись мертвые тела — мужские, женские, детские. Не только тех, кто сражался, но и тех, кто не смог убежать или укрыться в церкви. Впрочем, и это была не слишком удачная идея. С десяток дюжих варваров, косматых, в кожаных с металлическими бляшками панцирях и сверкающих шлемах деловито подтаскивали к храму солому и хворост.

Ах, отец Бенедикт. Как-то не очень-то точно ты договорился с Хенгистом!

— Что они делают? — выглянув из-за угла, несколько опешил Агуций.

Саша пожал плечами:

— Хотят поджечь церковь. Думаю, нам сейчас не стоит показываться им на глаза.

— Поздно!

Резко обернувшись, молодой человек увидел бегущих к ним воинов, у одного в руках было короткое копье, другой воинственно размахивал окровавленной секирой.

— Мои! Мои! — наперебой кричали варвары. — Это мои рабы!

— Нет, мои! Клянусь Воданом, я буду за них биться!

— Может, лучше мы кинем кости? Кто выиграет, тому и…

— А может, я лучше дам вам в морды обоим?! — ошарашил бегущих Саша.

И тут же, пока те не опомнились, заехал в челюсть тому, что был ближе, с секирой. Кстати, не так уж грозно они и выглядели: худющие, молодые, лет по двадцать.

Тот, кому так здорово досталось, с воплем полетел наземь. Секиру же ловко подхватил Александр и, не давая опомниться, коршуном набросился на второго, выбив копье.

Этот, конечно, пытался сопротивляться, даже сделал один выпад. Больше просто не успел. Ему ли справиться с профессиональным каскадером?

Выпад… Удар! Отбив… И вот уже сломанное в древке копье полетело в сторону.

Победитель картинно оперся на секиру: в джинсах, в заляпанных грязью кроссовках. Посмотрел на варваров, ухмыльнулся:

— Так-то вы встречаете друзей, парни! Посмотрим, что скажет Хенгист!

— Ты знаешь нашего вождя?! — Варвары удивленно переглянулись. — И говоришь понятно, хотя и смешно. А-а! Ты, видно, был здесь в плену! Кто же ты, славный витязь?

«Славный витязь» горделиво тряхнул головой:

— Мои славные предки известны от самих Инглингов… Сам же я — Александр, Александр Рус из древнего рода Силингов!

— Силинги! Так вот ты кто! А я думал, они все погибли в далекой Африке!

— Как видишь, не все!

— Так пойдем же скорее с нами, брат! Иначе нам совсем не достанется добычи!

— Добычи? А как же сопротивление?

— Какое сопротивление, брат? — Парни довольно переглянулись. — Здесь некому больше сопротивляться! Идем же с нами. Только это… Секиру верни. Не моя — брата. Еще осерчает.

— На! — Александр протянул секиру, в любой момент готовый разрубить ею череп варвара.

Нет, обошлось.

Ласково, словно ребенка, погладив секиру по лезвию, парень улыбнулся:

— Я — Фредегар, сын славного Варимберта, сына Хидебольда, сына… Друзья называют меня Зоркий Глаз. И это правда, клянусь всеми богами, глаз у меня действительно зоркий.

Варвар приосанился. Худой, патлатый, он сильно напоминал какого-нибудь панк-рокера, истощенного наркотиками и пьянством. Приятель его, чуть поплотнее, но такой же лохматый, назвался Рутбальдом Яйцом.

— Яйцо — это потому, что он здорово лазает по скалам за птичьими яйцами, — с видимой гордостью за друга пояснил Фредегар. — Он ловок, как сто болотных троллей! Ой, что-то мы заболтались. Идем же, славный Александр, идем!

— Этот парень — со мной, — Саша кивнул на притихшего Агуция. — Попрошу его не трогать.

— Как скажешь, брат, как скажешь!

К церкви они не пошли, да Саша туда и не рвался, все думал, как бы отвязаться от навязчивых новых знакомцев да унести поскорей ноги. А Фредегар Зоркий Глаз и Рутбальд Яйцо явно хотели пошарить по уцелевшим хижинам. Оставались еще такие, в том числе дом Агуция и его матушки вдовы Августины.

К ней, несмотря ни на что, Александр до сих пор испытывал нечто вроде симпатии. В конце концов, ничего особо плохого Августина ему сделать не успела, несмотря на все свои кровожадные намерения. Зато сколько сделала хорошего…

— Вы идите вон к тому дому, где сад, — махнул рукой молодой человек. — А я тут кое с кем посчитаюсь.

— Договорились! — Парни явно обрадовались: указанный дом выглядел куда как богаче вдовушкиной хижины.

Впрочем, оттуда уже раздавались вопли.

Почесав затылок, Александр заглянул за ограду… и тут же отпрянул. Прямо во дворе к вытащенной из дома скамейке лицом вниз была привязана Августина. Обнаженная спина ее была покрыта кровавыми рубцами.

Изрядных размеров кнут трепетал в руках дюжего молодца с собранными в две косы волосами и бритым лицом эсэсовского унтершарфюрера. По крайней мере, челюсть у него была именно такая — квадратная, украшенная кровавыми шрамами, по всей видимости от женских ногтей. На редкость отталкивающий тип. Да и звали его, как выяснилось, вполне подходяще.

— Клянусь, никто не сделает «кровавого орла» лучше, чем Оффа Лошадиная Челюсть!

Это произнес кто-то из зрителей, вольготно расположившихся на траве у бочонка с чем-то хмельным.

— Да, — довольно осклабился Оффа. — Что умею — то умею. Смотрите!

Лезвие ловко выхваченного меча сверкнуло в оранжевых лучах заходящего солнца.

Несчастная вдова невольно втянула голову в плечи. Еще бы, «кровавый орел»! Взмахом меча вскрывается спина, перерубается позвоночник, вытаскиваются наружу легкие…

Что же она натворила? Да мало ли… Или просто так издеваются?

— Эй, Оффа, постой-ка! — подал голос Александр.

Ему бы, дурачку, уйти сейчас незаметно, свалить по-тихому, а не вступаться за вдовушку; пусть и красивую и приятную во всех отношениях, но его подставившую! И все же не мог Саша бросить женщину в шаге от ужасной смерти.

— Кто тут болтает под руку? — угрюмо оглянулся верзила. — Что-то я тебя не признаю, парень! Ты кто такой?

— Сын славных хевдингов Африки! — улыбаясь как ни в чем не бывало, проговорил молодой человек. — А девка эта слишком уж красива, чтоб ее убивать. Может, лучше пустим ее на всех, по кругу?

— Да! Да! Мы ведь так и хотели, — тут же оживились зрители. — Это все Оффа! Она его, вишь, обидела, полоснула ногтями, порушила красоту.

— Эй, Лошадиная Челюсть, а ну-ка спрячь подальше свой меч! Человек дело толкует.

— Я сказал — нет! — Оффа огрызнулся и взмахнул мечом. — Это моя добыча!

— Ну, добыча здесь сейчас вся общая. Верно, парни?

Парни закивали, что совсем не понравилось Лошадиной Челюсти, вывело его из себя:

— Ах, так? Что я слышу? Кто-то хочет отнять мою добычу? Так пусть попробует это сделать в честном бою!

— Бой так бой. — С деланым безразличием Александр пожал плечами. — Кто-нибудь, киньте мне меч!

— Что же, у тебя нет своего? — с презрением сплюнул верзила.

— Мой меч, верный Хродберг, подарок моего побратима, славного Ингульфа-хевдинга, увы, похитило страшное чудище — Грендель!

— Ах, чудище!

— Да. И я поклялся его найти и убить. Так кто-нибудь даст мне свой клинок?

— Могу предложить разве что секиру! — на шум во двор уже вошли Фредегар с Рутбальдом и тоже облизнулись на красавицу Августину.

По всему чувствовалось, что общественное мнение было не на стороне Оффы. Кто-то уже подошел к женщине, погладил по плечу, принялся развязывать…

— Ну, секира — так секира! — Верзила поспешно кивнул. — Что ж, пусть твоя судьба послужит всем хорошим уроком, незнакомец без имени.

— Меня зовут Александр. — Молодой человек подбросил в руке поданную Фредегаром секиру.

То же проделал и соперник, позаимствовав секиру у кого-то из парней. А может, это было его собственное оружие.

В-вух!!!

Стальное лезвие с воем пронеслось над головой Саши. Не тратя времени на прелюдии, противник бросился в атаку. Это был хороший боец, в чем Александр имел сейчас сомнительное удовольствие убедиться.

Снова выпад! Молодой человек едва успел уклониться, вспоминая уроки, некогда данные ему покойным приятелем — здоровяком Видибальдом, орудовавшим секирой с завидной ловкостью и умением.

И снова выпад, удар! На этот раз встретились лезвие к лезвию. Послышался страшный скрежет, полетели искры. Нет! Таких ударов оружие Фредегара могло и не выдержать! То ли дело — у Лошадиной Челюсти, секира так секира, не какой-то там топор! Позолоченная, с узорочьем, не уступающая по закалке мечу, выкованному из доброй стали!

Снова удар!

Оффа вертел секирой, как мельница крыльями, вызывая громкие восхищенные возгласы остальных. Позер, пижон дешевый!

Александр сделал вид, что запыхался, устал, хотя сил было хоть отбавляй. Но только соперник не должен был это видеть. В очередной раз присев, уклоняясь, Саша упал на правое колено, якобы едва удержался. Прикрыл веками глаза, а сам внимательно смотрел как бы сквозь врага: никакое движение и даже намерение не ускользало от зоркого взгляда.

Лошадиная Челюсть горделиво приосанился, обернулся, всего на какой-то миг потеряв контроль над, казалось, поверженным противником.

Саша метнул секиру…

Но все же он зря недооценил Оффу. Тот, пусть и с запозданием, среагировал, дернулся, но уклониться по-настоящему не сумел. Просвистев в воздухе, топор обухом ударил его в плечо, ударил с такой силой, что Лошадиная Челюсть, охнув, выронил свое оружие. Его тут же подхватил Александр, метнувшийся к чужой секире с быстротой лани.

Теперь осталось лишь…

— Ну, хватит! — послышался вдруг чей-то повелительный голос. — Хватит, я сказал! Ты славно бился, незнакомец, клянусь Тюром! Но и терять такого воина, как Оффу, мне бы не хотелось тоже.

— Хевдинг! — прошелестел среди собравшихся благоговейный шепот. — Хенгист Удалой!

Как и полагается вождю, Хенгист — молодой человек лет двадцати пяти, с темной лохматой шевелюрой и небольшой, заплетенной в две косички бородкой, одетый в сверкающую кольчугу и синий с красным подбоем плащ, — явился сюда не один, а с целой свитой вооруженных воинов — здоровяков как на подбор.

— Я выиграл женщину, хевдинг, — поклонившись, приветливо улыбнулся Саша. — И теперь хочу… подарить ее тебе!

— Мне?! — Хенгист рассмеялся и подошел к пленнице. — А она ничего, красавица.

— И ты мне по нраву, князь! — с улыбкой отозвалась Августина.

Вождь удивился:

— Откуда ты знаешь наш язык?

— Я, князь, много чего знаю.

Она держалась истинно по-королевски, словно это и не ее чуть было не предали лютой казни.

Саша прищурился.

Да, эта женщина пойдет далеко! Если не обрежут крылья.

— Благодарю тебя, Александр. — Вдова поклонилась в пояс. — Ты явился как раз вовремя.

— Александр? — Хенгист внимательно посмотрел на молодого человека. — Какое странное имя. Ты римлянин? Грек?

— Я из славного рода русов!

— Русы? Кажется, я где-то слыхал про твой род. Он очень древен?

— Куда древнее Инглингов.

Хевдинг неожиданно расхохотался:

— Судя по твоей речи, этот род нашего корня. Я понимаю все твои слова, хотя произносишь ты их очень смешно.

— Что ж, у каждого свой говор.

— Ты славный воин, — негромко произнес вождь — Мне такие нужны. Пойдешь в мою дружину?

— Может быть.

— Что значит — может быть? — Хенгист гневно вскинул серо-голубые холодные глаза убийцы.

Среди его воинов прошелестел глухой ропот.

— У меня есть клятва, которую я должен исполнить, — твердо заявил Александр. — А присоединиться к такому славному хевдингу, как ты, большая честь для любого!

— Надеюсь, твоя клятва не помешает тебе это сделать. Идем же со мной, Александр! Уже темно. У моря мы разобьем лагерь и будем пировать. Там, на славном пиру, ты и поведаешь нам о своей клятве. И о своей судьбе!

— Слава Хенгисту! Слава нашему вождю! Слава! — тут же послышались крики. — Клянусь, хевдинг, ты правильно рассудил.

Ага, еще бы неправильно. Эти варвары — юты? гауты? геты? — тоже любили послушать странников. Газет тогда еще не было.

— Кто этот парень? — Хенгист метнул быстрый взгляд на Агуция.

— Это мой сын, вождь, — нежно улыбнулась вдова.

— Он пойдет с нами. Клянусь Донаром и священными рощами гаутов, я сделаю из него славного воина!

— Слава великому Хенгисту! Хенгисту Удалому слава! — снова заголосили воины, якобы потрясенные истинным благородством своего вождя.

Вот так и пошли к морю: Хенгист с Сашей и Августиной, за ними, в окружении воинов, Агуций и последним — что-то гнусно бурчащий Оффа Лошадиная Челюсть.

Кажется, Александр нажил здесь себе врага. Впрочем, что значит — нажил? Оставаться с гаутами молодой человек вовсе не собирался. Хотя, наверное, они могли и помочь, просто для расспросов еще не пришло время.

Вся деревня горела. Хижину Августины варвары подожгли последней. Повсюду слышался громкий торжествующий хохот воинов и стенания пленниц, только что потерявших родичей. На центральной площади, прямо на паперти, возле горящей церкви с разрубленным надвое черепом лежал отец Бенедикт, сельский священник, возжелавший для себя лучшей участи и павший жертвой собственных интриг. Что и говорить: нельзя верить варварам! Окровавленная сутана его, задравшись, обнажала белые толстые ляжки. Хенгист с усмешкой переступил через него.

— Я много чего ему обещал, — обернувшись, цинично усмехнулся вождь. — Но он римлянин, а клятвы римлянам ничего не стоят.

— Что ты сделаешь со всеми эти людьми, вождь? — быстро спросил Александр.

— С пленниками? — Хевдинг пожал плечами. — Не знаю. Они мне безразличны. Хотя, наверное, многих можно с выгодой продать. Но мне не нужно серебро — мне нужна Британия, и, клянусь, я добуду ее на острие своего меча! Женщин мы, скорее всего, оставим здесь. Молодым крепким парням, оставшимся в живых, я, как и тебе, предложу свою дружину. Править Британией вместе со мной — что может быть лучше?!

— Слава хевдингу! Хенгисту Удалому слава!

~~~

На берегу уже разложили костры. На них сжигали погибших, которых на этот раз было мало, и не в последнюю очередь благодаря помощи несчастного отца Бенедикта и его соучастников, так и оставшихся для Саши неизвестными. Впрочем, одного он знал — Агуция.

Интересно, как сложится теперь его жизнь? Променяет ли он судьбу аббата на веселую жизнь искателя приключений? Хотя одно другому не помеха, — почему бы ему не стать аббатом в Британии? Даже епископом, при покровительстве Хенгиста! Конечно, при условии, что этот последний все ж обретет свое счастье и осуществит то, что задумал.

Поминальная тризна плавно перетекла в лихую гулянку. Ходили по кругу чаши, наполненные церковным вином и ягодной брагой. Те, кому не хватило чаш, пили прямо из шлемов, славя своего удачливого вождя.

— Слава Хенгисту! Слава!

— Я бы выставил охранение, — улучив момент, сказал хевдингу Саша. — Рядом город, там могут быть воины, много воинов. Туда отправился староста деревни. И они наверняка уже заметили зарево.

— Странные речи произносишь ты, Александр, — усмехнулся вождь. — Кто же осмелится напасть на нас, да еще ночью?

— Римляне, вождь, подлы и коварны.

— Это ты верно сказал — Хенгист поднялся на ноги твердо, словно и не пил. — Эй, парни! Фредегар, Рутбальд, Эрлефред! Возвращайтесь к селению и наблюдайте за дорогой. Возьмите с собой добрый рог и, если что, трубите тревогу!

Парни, молча поклонившись, ушли: авторитет вождя здесь, похоже, был непререкаем. Как и у всех варваров — до первого серьезного поражения. Тогда уж будет считаться, что удача хевдингу изменила. А что может быть хуже, чем лишиться покровительства богов? Тогда злополучного вождя могли и разрубить на куски и каждый принести в жертву. Вот так.

— Ты что такой хмурый, Оффа? — с громким смехом вдруг спросил Хенгист — А! Понимаю, ты лишился той женщины. Красивой женщины, да… Зато ты обрел брата! Эй, вы, оба… — Вождь махнул рукой сидевшему напротив Саше. — Подойдите-ка! Тебе здорово повезло, Лошадиная Челюсть, — у тебя теперь будет брат! И ты, Александр, обретешь славного родича. Дайте сюда ваши руки да закатайте туники.

Усмехнувшись, Хенгист выхватил из ножен меч с золоченым навершием, взмахнул… Кровавая полоса разрезала предплечье Саши, и точно такая же вмиг возникла у Оффы. Горячие капли крови упали в подставленную чашу с вином.

— Пейте же, братья! — радостно захохотал хевдинг. — И пусть древние боги хранят ваше родство.

Оба выпили: никуда не денешься. Впрочем, новые братья отнюдь не стали друг другу милее.

Однако остальные еще больше обрадовались и пили уже за побратимов. Пили, закусывали награбленной снедью, с рычанием извергали из себя все выпитое и съеденное и снова пили…

До тех пор, пока в ночи тревожно не протрубил рог.