Призрак Карфагена

Глава 15 Осень-зима 454 года Карфаген. Новый граф

— До тех пор, пока я не исполню клятву, пока не освобожу жену… — Хевдинг замялся, не зная, как продолжить. Слишком уж разволновался, прощаясь со своими верными людьми. — Короче, парни, я понимаю, что вам нужна слава, нужны лихие битвы и звон мечей. Я же сейчас вынужден просто искать. Мой друг и побратим Оффа Лошадиная Челюсть будет командовать вами в походе, куда вы, несомненно, скоро отправитесь.

— Ты можешь положиться на меня, хевдинг! — Выступив вперед, Оффа опустился на правое колено и торжественно прижал левую руку к груди.

— Я оставлю вам корабль, добавлю золота из своей доли — на нее вы наймете дружину и отыщете покровителя. И да помогут вам боги!

— Да будет так. — Молодые варвары тоже опустились на колени, выражая тем свою признательность вождю.

— Мы хорошо понимаем тебя, — негромко продолжал Лошадиная Челюсть. — Ты должен найти свою жену. И отомстить. Но прошу, брат мой, не забывай — это и наша месть тоже.

— Я не начну ее без вас, други.

— Мы всегда верили, верим и будем верить тебе, вождь!

Да, месть и поиск любимой жены — это был веский повод для того, чтобы избежать участия в грабежах и лихих набегах. Таким образом Саша сохранил лицо перед своими людьми, чья помощь ему бы еще пригодилась. Правда, к тому времени, как его поиски увенчаются успехом, они могут и погибнуть. Но это уже в руках божьих. Варваров, для которых понятия «схватка» и «жизнь» — синонимы, на цепи не удержишь и мирными делами заняться не заставишь.

Маргон, вот кто пришелся как нельзя более кстати! Именно он, через Сутулого, отыскал достойного покровителя — родного племянника командующего вандальским флотом. А с покровителем нашлись и наемники, благо золота имелось в достатке. Сутулый, правда, предлагал совершить еще несколько рейсов, но варвары отказались — слишком уж скучное дело! Покровитель предложил им вместе с частью его кораблей порезвиться у берегов Нарбоннской Галлии: пожечь богатые селения и приморские города, всласть пограбить, наловить красивых рабынь, помахать мечом в свое удовольствие. Что может быть лучше?

Парни ушли в набег уже через неделю — следовало торопиться, с октября по март в эти времена по морю мало кто плавал, римляне и греки сидели дома, дожидаясь весны. Не много было купеческих кораблей, рискующих выходить в море, но пока еще можно было перехватить, пограбить.

Маргон присмотрел недорогие апартаменты в доходном доме, ранее принадлежавшем местному купцу. Но уже лет десять как он перешел в руки какого-то очередного королевского выдвиженца.

Дом был трехэтажный, ничем не примечательный, обычной римской постройки, серовато-желтый, кирпичный, с просторным атриумом и лавками на первом этаже. В лавках торговали вином, свежей выпечкой и оливками, что, на взгляд Саши, было очень удобно — и за выпивкой, и за закуской далеко бежать не нужно.

Апартаменты Александру понравились, на втором этаже шесть комнат две большие залы, кабинет, спальни. На полу плетеные циновки, скамьи, небольшое креслице, сундуки, позолоченные светильники на высоких треногах, в спальнях — деревянные кровати на резных ножках. Маленькие, затянутые легкой тканью окна закрывались деревянными ставнями. Всюду чистота, порядок, который поддерживала средних лет женщина, супруга управителя дома — сгорбленного седобородого старичка, впрочем, весьма живенького. Звали его Гавриилом, и был он католиком — «кафоликом», как тогда говорили.

В отличие от варваров-ариан, католики признавали единосущность Святой Троицы и Никейский символ веры. Для ариан же Бог Сын являлся существом не единосущным Богу Отцу, а лишь подобосущным, то есть стоящим ниже. Очень важное расхождение, отвергающее один из главных постулатов католической (а впоследствии и православной) веры. И нельзя сказать, что это было чистой воды теоретизирование. Ведь сознание, миропонимание, ощущение всех живших в эту — и не только в эту — эпоху людей было религиозное и никакое другое.

Для католика арианин — сущий еретик, официально объявленный таковым Константинопольским святейшим собором! Ну как это так, не признавать единосущность Троицы?! И при этом еще называть себя христианином! Ужас, прости, Господи, стыд и срам!

Варвары же принимали арианство по политическим соображениям: в пику Константинополю и Риму. Епископ-арианин Ульфила когда-то крестил вестготов, он же и перевел Библию на их язык, понятный германским племенам и народам — может, еще и в этом было все дело? Ульфилу все варвары уважали. А к католикам относились… Ну как сказать? На кострах еще не жгли, но морды уже били.

Но Гавриил веры своей отнюдь не скрывал, наоборот, гордился. Вполне готов был постоять за святое дело и, вероятно, отдать жизнь.

— Гавриила наняли управителем дома, потому что он очень честный и ответственный, — пояснил Маргон. — А то, что католик… Гейзерих-рэкс ведь их не преследует, не до того сейчас, другими делами занят.

Весьма сведущий благодаря Интернету и книгам Александр ухмыльнулся: зато как его сын и наследничек Гуннерих оторвется! Упертый арианин, для которого все католики — жуткие еретики. Едва только Гуннерих примерит отцовскую корону, заполыхают костры, начнутся пытки, доносы, появятся кресты с распятыми страдальцами за веру! Огонь, мрак, мерзость… Испанская инквизиция отдыхает!

Гуннерих! Вот через кого нужно действовать.

— Маргон, узнай у Гавриила, где в городе самый красивый арианский храм? Ну, который посещают весьма влиятельные люди.

— Ты думаешь, он скажет, господин Александр? — Маргон уже давно почтительно именовал Сашу именно так — господином. — Он же католик!

— Все равно должен знать, раз уж местный. И не забудь: сегодня вечером мы снова идем в корчму. Надеюсь, ты уже составил список?

— Составил. — Парень взял со столика свернутый в трубочку лист египетского папируса; целую кипу таких хевдинг купил для всяких надобностей. — Вот он.

— Так-так. — Сидевший в кресле молодой человек вытянул ноги. — Посмотрим-посмотрим… О господи! «Красная слива», «Нога повешенного», «Золотой череп»! Это названия не для харчевен, а для фильмов ужасов или рок-групп.

Маргон сделал удивленное лицо:

— Не понял тебя, господин.

Ну конечно, не понял, еще бы…

— А «Ногу повешенного» и «Золотой череп» ты зачем подчеркнул?

— Там часто собираются моряки.

— Ага, правильно. Иди же, спроси Гавриила про церковь. А я пока посмотрю.

Парень вышел, тряхнув кудрями, и вскоре вернулся. Вот уж поистине повезло Александру с помощником: расторопен, умен, деловит. И без всех этих варварских пережитков вроде чести, достоинства, благородства…

— Ну? Что сказал старик?

— Сказал, что ариане особо чтут два храма: Святого Зосимы и Святого Феофилакта. Святой Зосима далековато, за главным рынком, а Феофилакт тут рядом.

Встав, Саша подошел к окну и распахнул ставни. Плеснуло синевой небо, и мягкое осеннее солнышко, выглянувшее из-за крыш, ласково подмигнуло вождю: мол, не переживай, все будет нормально. Хорошо бы… Сладко пахло розами. Во дворе, под пальмами, крича, гонялись друг за другом дети. Старый кот-разбойник, взобравшись на росший неподалеку вяз, осторожно подбирался к птичьему гнездышку.

— Храм Святого Феофилакта… — Молодой человек высунулся в окно. — Это не тот синий купол?

— С золоченым крестом?

— Именно.

Маргон пожал плечами:

— Наверное, тот. Старик что-то говорил про купол и крест.

— Вот туда я сейчас и схожу. Солнце уже садится, как раз успею к вечерне. А ты, грешник, давай-ка по тавернам. Куда сегодня?

— В «Золотой череп» прогуляюсь. Туда должны зайти моряки, местные перевозчики, они плавать не закончили, хоть уже и шторма.

— Да, шторма.

Саша поежился и мысленно попросил Господа за своих друзей-варваров. Не дай сгинуть в пучине!

— Господин Александр, — обернулся в дверях Маргон. — Все хочу спросить: ты христианин?

— А как же! — Саша даже обиделся. — Что, не видно разве?

— Не видно, — честно признался парень. — Я думал, ты язычник, как и твои воины.

— Они тоже не все язычники. Гислольд, к примеру, крещеный. Только не помнит, в какую веру, арианин он или католик. Вот и поминает языческих богов, как и все его приятели.

К выходу в храм Саша переоделся, посчитав подаренный Гислольдом алый плащ слишком уж вызывающим для святого места. Надел другой, поскромнее — темно-синий, без всяких украшений, с одной лишь серебряной фибулой.

Едва молодой человек вышел за ворота, где-то рядом — как раз в нужной стороне — послышался колокольный звон. Видать, при храме Святого Феофилакта имелись и колокольня, и хорошо знающий свое дело звонарь. Ишь как наяривает: бом-бом-бим… бом-бом-бим… Прямо вальс «На сопках Маньчжурии».

Не слишком торопясь, но и не особо зевая по сторонам, Александр подошел к храму — красивой, но несколько тяжеловесной базилике, похожей на мощную крепость. Толстые стены, узкие окна-бойницы, покатая крыша. И синий, как небо, купол со сверкающим золотым крестом.

— Придут ли сегодня важные люди? — прямо поинтересовался молодой человек, кидая медную монетку первому попавшемуся нищему, вшивому кривоногому старику с нечесаным колтуном на башке и хитрыми бегающими глазами.

— Сам-то повелитель нечасто показывается, все больше во дворце Господа молит, — в мгновение ока прибрав денежку, усмехнулся убогий. — Вот сын его, светломудрый Гуннерих, почти на каждую вечерню приходит. Любит он этот храм. А вон он как раз идет, со стражами.

Саша обернулся.

Да уж, стражей у наследника было предостаточно — подобранные молодец к молодцу здоровяки в сверкающих на солнце кольчугах, с мечами.

Гуннерих… Неприметный человек с падающими на покатые плечи темными с легкой рыжиной волосами. Бледное, несколько осунувшееся лицо со смазанными тонкими чертами, наверное, можно было бы назвать красивым, если бы не изможденный вид, темные круги под глазами, кустистые брови вразлет, редкая, аккуратно подстриженная бородка и вдруг вспыхивающий искрой фанатизма взгляд.

Наследнику можно было дать лет двадцать пять, тридцать или даже все сорок, в зависимости от того, на что обращать внимание — на фигуру, лицо, мешки под глазами…

Ага! Он еще и грызет ногти! Нервничает? Или в детстве недополучил материнской любви? Да и сейчас, в общем-то, взрослый, давно сложившийся человек с непростым характером полностью находится в тени своего отца, властного и не терпящего никаких возражений.

Саша вошел в храм вместе с прочими прихожанами, вслед за наследником. Несмотря на большое количество людей и во множестве горящие свечи, душно не было. Яркий сияющий свет отражался в золоченых ризах священнослужителей, в разноцветной радуге фресок, в иконах. Пахло ладаном и миррой, глаза нарисованных на стенах святых, казалось, следили за каждым.

Собравшиеся дружно молились, искоса поглядывая на Гуннериха, истово крестящегося.

Надо пробраться к нему поближе, чтобы увидел, запомнил. Черт, да как же это сделать-то? Столько народу, не протолкнешься. Кстати, некоторые не особенно утруждали себя молитвой, шепотом обсуждали какие-то личные и хозяйственные дела, перемывали кости соседям.

— Ох, прости, Господи… — Саша быстро ткнул кулаком стоящего впереди мужичка.

Тот обернулся, наткнувшись на широкую улыбку.

— Уважаемый, там шапку не ты потерял?

— Шапку?

— Во-он там…

Пока мужик осматривался, хевдинг уже пролез вперед, ближе к алтарю. Протискиваясь, даже устроил небольшой скандальчик, чтобы обратить на себя внимание наследника. Сначала гневное, но сменившееся на благосклонное: Александр как раз закатил глаза в молитвенном экстазе и даже бухнулся на колени.

Когда служба закончилась, молодой человек быстренько пробрался к выходу, встал на паперти вместе со всеми, кланялся. И снова обратил на себя внимание, этак ненавязчиво, не слишком бросаясь в глаза. Потом, выбрав группу хорошо одетых людей, вступил в разговор. Вскоре уже все знали о некоем благонравном молодом человеке, философе, стороннике александрийского пресвитера Ария.

Саша приходил в храм Святого Феофилакта каждый вечер и почти всегда встречался там с наследником трона. Но заговорить не осмеливался: слишком уж дерзко, да и вряд ли это позволила бы охрана.

И скоро стал для Гуннериха привычным, как статуя, как фреска или свеча. Пора было начинать игру.

~~~

Вечер был тихий, только что прошел дождь, и поднимающийся от земли пар образовывал над безлюдной мостовой плотное дрожащее марево. На этот раз Саша не пошел в церковь, пропустил службу.

Выглянув из подворотни, молодой человек прислушался. Ну где же они, где? Ага… Вот! Стук копыт. Пора? Или выждать чуток? Нет, пора: всадники быстро приближались.

Когда Гуннерих и его люди, поднимая брызги из луж, вынеслись на безлюдную площадь, они услышали громкие крики и звон оружия! И проклятья!

— Помогите, помогите! Ради всех святых!

— Посмотрите, что там, — придержав коня, скомандовал Гуннерих. — Кто осмеливается разбойничать в городе моего отца?

«Много кто!» — хотел сказать рослый начальник стражи, но поостерегся. Подкрутив усы, он послал в подворотню пятерых воинов. Вполне хватит для усмирения всякого сброда!

Посланцы вернулись быстро. Двое из них тащили под руки прилично, но скромно одетого господина в синем плаще и с испачканным в крови лицом.

Гуннерих признал его сразу:

— Не тебя ли я видел молящимся в храме Феофилакта-мученика?

— Это мой любимый храм. Собаки… Они напали на меня вшестером. Если бы не твои воины… Я вечно буду молить за тебя Господа и всех святых! О-о-о…

— Ты, кажется, ранен?

— Они лишь разбили мне губу, зато обокрали. Теперь мне придется уезжать, ведь нечем будет расплатиться за ночлег.

— Я вижу, ты ревностный христианин, — не слезая с коня, улыбнулся наследник. — Вот, — он полез в кошель и, вынув несколько золотых монет, милостиво протянул их Саше. — Возьми, расплатись. Нехорошо быть кому-то должным.

— Кто бы спорил, милостивый государь.

— Судя по говору, ты прибыл издалека. С какой целью?

— Поступить на службу к славному Гейзериху! — с воодушевлением отозвался молодой человек.

О! Как долго он репетировал эту интонацию, вовсе не показавшуюся Гуннериху наигранной. Наоборот!

— Нет и не будет для меня большего счастья! — все так же пафосно продолжал Александр. — Жить в этом прекрасном городе. Служить столь достойному правителю. Молиться в церкви Святого Феофилакта, красивейшем храме…

— Святой Феофилакт уже помог тебе! — довольно приосанился наследник трона. — Ты будешь здесь жить, молиться и служить, только не моему отцу, но мне! Наследнику гуннериху!

— О, господин мой…

Закатив в экстазе глаза, молодой человек бросился на колени прямо в грязную лужу. Черт с ней, с одеждой, главное сейчас — произвести как можно более благоприятное впечатление на королевича и его свиту. И это Саше, кажется, удалось.

— Встань, о друг наш! — милостиво повелел гуннерих и дал знак воинам, тут же поднявшим молодого человека на ноги. — То, что ты ревностный христианин, я уже понял. Откуда ты?

— Из Александрии, мой господин.

Лицо королевича посветлело: пресвитер Арий тоже был из Александрии.

— Бедные мои родители давно умерли, а я вот скитаюсь в поисках лучшей доли и счастья служить достойному мужу. Особенно такому наихристианнейшему человеку, как ты, уважаемейший Гуннерих-рэкс!

Саша чуть не расхохотался, едва не испортив все дело. Подумал вдруг; что на конкурсе льстецов с этой тирадой занял бы первое место. Наихристианнейший! Уважаемейший! Рэкс!

— Я вижу, кровь уже унялась.

— О, если бы не ты…

— Господа благодари, не меня. Меня будешь славить за другое. Что ты умеешь делать?

— Я… я неплохо владею мечом!

— Воинов у меня хватает. Владеешь ли ты пером, умеешь ли излагать на пергаменте свои и чужие мысли?

— Конечно, господин!

— Тогда ты мне подойдешь. Завтра же явишься во дворец. С рассветом… Нет, ближе к полудню.

Кавалькада всадников унеслась вслед за своим повелителем. Пошел дождь, мелкий и нудный, так что, когда Александр добрался до дома, он сильно нуждался в тепле очага и хорошей порции нагретого вина, которое ему подал играющий роль слуги Маргон.

Выпив и обсохнув, молодой человек выслушал доклад о разговорах в тавернах — увы, и на этот раз неинтересных, пустых — и, махнув рукой, отправился в спальню.

Поднялся Саша лишь поздно утром. Маргон уже давно был на ногах и, увидев его, радостно оскалил зубы:

— Приходили двое. Обошли всю улицу, говорили с Гавриилом, с его супругой, со мной. Подробно расспрашивали о тебе, поздравляю!

Александр довольно улыбнулся: пока все шло так, как он и предполагал, исходя из того постулата, что умные и преданные порученцы, на которых можно вполне положиться, на дороге-то не валяются. А тут так получилось, что Гуннерих нашел его именно что на дороге, в пыли… Точнее, в луже! Связываться со знатью опасно, да и с вандалами, аланами — тоже. Кто поручится, что получивший важную должность человек не является родственником одного из казненных когда-то заговорщиков? Другое дело чужестранец, у которого здесь никого нет. К тому же он умен и богобоязлив. И всем — не только будущей должностью, но и жизнью — обязан наследнику. Как такого не взять на службу, когда умных и грамотных людей днем с огнем поискать?

Саша имел сейчас все основания быть довольным собой, своей хитростью и смекалкой.

Удалось! Есть хороший шанс стать незаменимым человеком. Одно только плохо — время идет! Когда еще удастся узнать о «Тремелусе»? Но первый шаг к этому уже сделан.

Кстати, а что там в кабаках?

Молодой человек подозвал Маргона:

— Что-то я тебя не очень внимательно слушал вчера. Ни о чем таком не болтали? Точно?

— Нет. Ни одна собака не упоминала о чудном корабле или о каких-то странных людях. Да! Только из лупанария тетушки Галлы куда-то увезли всех девок. О том многие моряки сокрушались.

— Увезли девок? — тут же насторожился Саша. — Куда? Почему? Зачем?

— Так в лупанарии, верно, и надо спросить. Как назад привезут, так и наведаться, а, господин Александр?

— Наведаемся. — Молодой человек против воли улыбнулся — Ох, я смотрю, и грешник же ты, любезный!

Маргон лукаво ухмыльнулся:

— Думаю и ты не против красивых девчонок, господин. Мы ж, прости господи, не содомиты какие!

Точно, не содомиты. Так что в лупанарий надо обязательно заглянуть, Маргон прав. Только когда эти девки вернутся?

Ушлый Сашин помощник вызнал, что девки-то уехали не все, и даже не очень красивые.

— Как это — не очень красивые? — удивился хевдинг.

— А так, господин. — Маргон пожал плечами. — Специально отбирали тощих, с длинными ногами. Казалось бы, кому такие нужны? Однако нашлись охотники.

— Кто выбирал?

— Какой-то важный тип. Оставшиеся девушки поговаривают, вельможа самого Гейзериха.

Александр сразу насторожился, явственно почувствовав: запахло жареным. Как в детской игре: холодно, тепло… горячо! Так вот, сейчас было не то чтобы горячо, но очень-очень тепло!

Кому нравятся тощие длинноногие модели? Уж точно не королевскому вельможе. Здешняя мода и понятия о красоте совершенно иные, красивыми считались женщины тучные, в теле, этакие вакханки с ляжками в три обхвата! А тут выбрали словно на конкурс красоты в конце двадцатого века. По чьим стандартам выбирали?

Молодой человек поручил Маргону зорко следить за публичным домом Галлы и, как только девушки объявятся, тут же сообщить.

— Сам только не вздумай лезть к ним с расспросами, — строго предупредил хевдинг. — Я подумаю, как быть.

— Полагаешь, именно эти падшие женщины приведут тебя к черному кораблю?

Александр нехорошо улыбнулся: а не слишком ли умен этот парень? И про корабль уже знает, и про месть…

Так еще бы не узнать, находясь на одном судне с болтливыми варварами!

— Будь повнимательнее, друг мой, — напутствовал помощника вождь. — Не забывай про таверны.

— Да, господин, только этим в последнее время и занимаюсь, из питейных заведений, можно сказать, и не вылезаю… — Маргон вдруг замялся. — Хозяйке «Вишни» я должен уже двадцать денариев и столько же — хозяину «Ноги»… Ну, «Нога повешенного», есть такая харчевня.

— Да знаю, ты говорил.

Отсыпав парню две горсти денариев, Саша отправил его по злачным местам, а сам принялся мерить гостиную залу шагами. Надо было придумать, как заставить Гуннериха хоть что-то сказать о странных людях и об их не менее странном корабле. Ведь он должен о них знать, должен! И это подтвердило бы все догадки Саши, превратив его гипотезы в доказанную теорему.

Однако до того времени хорошо бы еще раз продемонстрировать свою преданность наследнику вандальского трона. Снова создать «случай», как тогда, в подворотне, при помощи людей Сутулого. Хотя опасно связываться с уголовниками: вполне могут выдать или начать шантажировать, и тогда придется их устранять, а очень не хотелось бы лишней крови.

~~~

Гуннерих поначалу поручал Александру лишь самые простые дела. Одним из них была проверка портовой таможни — средоточия взяточников и воров. Ссориться со столь влиятельными людьми в первую же неделю службы в планы хевдинга не входило, скорее наоборот. Он был бы рад любой поддержке, а через таможню многое проходило и о многом можно было узнать. С другой стороны, это непростое дело вполне могло оказаться проверкой не таможенных ворюг, а самого Саши.

Сложно было разобраться, однако молодой человек не ударил в грязь лицом, с образцовой точностью придерживаясь морского устава. И не пытался отклоняться от него ни на шаг. Хотя мог бы много чего накопать! Да только Александру вовсе не это было сейчас нужно. Со своими казнокрадами и мздоимцами пускай сам король Гейзерих и борется, как умеет.

О, как эта с неподражаемым мастерством демонстрируемая Александром казенная тупость выводила из себя начальника таможни. Марк Сеговий был из прежних еще аристократов, римлянин на вандальской службе — администраторов Гейзерих, при всем своем желании, заменить пока так и не смог, других просто не было! И те прекрасно это понимали и вели себя вольно, но особо не зарывались. И вполне искренне поддерживали новую власть, поскольку именно у нее и была сила.

Тогда еще не было местоимения «вы» — это значение выражалось, скорее, интонационно. Но, слушая проверяющего, всем было понятно: он обращается к таможенникам именно на «вы», причем издевательски-вежливо:

— А подойдите-ка, пожалуйста, сюда, господин Сеговий! Вот-вот, к мосткам. Какова их ширина?

— Как и положено, десять шагов, мой господин.

— Десять римских шагов — пассум, я так полагаю?

— Ммм… — Начальник таможни замялся.

— Давайте проверять! Где у вас мерка?

— А… легче же прямо вот так, шагами, и измерить. Эй, Леонидис, мальчик мой… — Таможенник позвал одного из испуганно толпившихся поодаль сотрудников. — Измерь-ка.

Александр ухмыльнулся:

— Вы хотите сказать, любезнейший, что шаг этого молодого человека как раз размером в пассум? Или два шага его такого размера? А! Скорее всего — три?

— Да-да, господин, — быстро закивал Сеговий. — Именно три.

Римский «шаг» — пассум — составлял где-то около полутора метров, точнее, один метр сорок семь сантиметров, но так точно здесь было нечем измерить.

— Хорошо, так и запишем — мерки у вас нет. А чего еще нет? Где у вас ящик с песком? Вдруг пожар, а у вас и тушить нечем!

— Но, господин… Вот же, рядом, вода! У нас и помпа имеется. Леонидис, Гилой, а ну-ка тащите…

— Стоп! — Проверяющий раздраженно махнул рукой. — Помпа помпой, а в «Наставлении» конкретно прописано: «ящик с песком». Вам, может быть, указать его цвет и размеры? Да, я вижу, что вы и ваши сотрудники и «Наставления»-то не читали? А все ли тут грамотны? Все ли умеют читать и говорить на латыни?

— Всенепременнейше все, господин Александр! Они же местные.

— Вот я и вижу, что местные… — Хевдинг обвел насмешливым взглядом выстроившихся в шеренгу таможенников. — А ну-ка подойдите-ка сюда, молодой человек! Так, почему без доклада? Не умеем? Не знаем? Не хотим?

— Это Олимпус, наш лучший служащий, — торопливо представил его Сеговий. — За последнюю декаду он задержал пять подозрительных кораблей. Пять, мой господин!

Олимпус — еще довольно молодой, лет тридцати, таможенник с круглым красным лицом — горделиво расправил плечи. И, как оказалось, зря! Не знали они еще, с кем связались!

— Я не спрашиваю, сколько судов он задержал, — сделав каменное лицо, произнес Александр, четко выговаривая каждое слово (нахватался у актеров — недаром столько лет отработал каскадером на киносъемках). — Меня интересует, почему он так одет? Не слишком ли вызывающе для скромного служащего?

Одет господин Олимпус действительно был слишком уж ярко. Сверху — короткая небесно-голубая, с широким квадратным вырезом туника; под ней — чуть длиннее, лимонно-желтая, и самая нижняя, карминно-красная, подметала подолом песок. А еще цепь серебрилась на шее! Ну ведь и в самом деле — вызывающе!

— Сегодня же сменить одежду! — Саша уже говорил тоном распекающего подчиненных полковника. — И вообще, господин Сеговий, как выглядят ваши люди? Кто в чем, подстрижены черт знает как! — Проверяющий прищурился. — Некоторые и вовсе не стрижены.

Начальник таможни то бледнел, то краснел, то щурился… Но, судя по его хитрым глазам, по довольной улыбке, нет-нет да и озаряющей круглое, простецкое с виду лицо, можно было прийти к выводу, что старший таможенник вполне доволен именно таким ходом событий.

Конечно, и господину проверяющему тоже приятно что-то такое найти, вскрыть, так сказать, вопиющие безобразия! Ну, как это, «Наставление» строго не выполняется?! Стыд! Стыд и позор! Как тут не разразиться праведным начальственным гневом, как не закричать, не рыкнуть, аки лев, не затопать ногами?.. Все внешние приличия соблюдены, всем хорошо: и проверяющему, и проверяемым.

А если бы копнуть вглубь, кто его знает, до чего тут докопаться можно? Так и не копали. Умные проверяющие справедливо опасались за себя и своих близких, а дураки… Что ж, дуракам поорать лишний раз начальственным мощным рыком на тех, кто заведомо ответить не может, — счастье великое!

Саша как раз и хотел, чтоб тут его за дурака держали. Правда, за умного дурака.

От предложенного как бы между делом ужина Александр отказался, однако дал понять, что вовсе не против встретиться после службы, так сказать, на нейтральной территории.

Начальник таможни от таких намеков пришел в совершеннейший восторг и больше уже не менялся в лице, а лишь преданно ел глазами начальство.

Потом, прогнав подчиненных с глаз долой, поклонился с лукавой улыбкой:

— Прошу вас, уважаемый господин Александр, не отказать… Вы ведь здесь человек новый, и я, недостойный, почел бы за честь показать вам город. Поверьте, тут есть чудесные места с хорошей кухней.

Тут проверяющий счел целесообразным сдвинуть брови, слегка нахмурился: что, мол, за намеки?

— О, только ради бога, не подумайте ничего такого…

— Какого такого?

— Ну, такого… этакого.

— Что ж, — Хевдинг наконец соизволил милостиво махнуть рукой. — Посмотреть город всякому полезно. Тем более такой, как этот.

— Вот-вот, и я про то же говорю, любезнейший господин мой.

— Только имейте в виду: справка о всех ваших безобразиях будет составлена соответствующая! — напоследок предупредил Александр. — Никому поблажек не будет, можете даже не мечтать.

— Так мы и не мечтаем, как можно? Все указанные недостатки немедленно же устраним, не беспокойтесь. Примем все меры! А вечером… хоть вот завтра… давайте с вами и встретимся. Вы где поселились?

— Встретимся у тофета, — ухмыльнулся молодой человек. — Там спокойное место.

— Это вы верно заметили, мой господин, спокойное.

~~~

Вернувшись в королевский дворец, где ему выделили небольшую комнатку, превратившийся в государственного служащего (королевского графа) хевдинг тотчас же принялся сочинять подробнейший рапорт. В меру своего разумения латыни назвал его «Донесение обо всех безобразиях, в таможне беспрестанно творящихся и имеющих место быть». Потрудился изрядно, несколько раз переписывал, присыпал чернила песком…

«Верноподаннейшего Александра из Александрии великому кенигу Гуннериху сыну Гейзериха-рэкса, величайшего из великих, Богом хранимого, о беспорядках в таможне — донос».

Соорудив такую «шапку», Саша быстро накорябал отчет о всех замеченных недостатках, не забыв упомянуть даже самые мелкие, типа прически и длины ногтей. И это еще было далеко не все: «донос» не просто констатировал недостатки, но и предлагал пути их решения.

«Исходя из изложенного, в меру собственных сил и разумения, всеподданнейше полагал бы:

• указанные недостатки к Дню святого Клементия силами начальствующих лиц таможни устранить, о чем доложить немедленно же в канцелярию Господина нашего Гейзериха-рэкса;

• на начальника таможни Марка Сеговия, римлянина на государственной службе, за допущенные нарушения наложить вергельд в размере двухсот солидов, или восьми тысяч денариев;

• означенного римлянина заместителям — вергельд в сто солидов, или четыре тысячи денариев;

• старшим, десятникам и всем подобным — вергельд в пятьдесят солидов, или две тысячи денариев;

• все остальные пусть уплатят в казну по двадцать солидов, что составит восемьсот денариев».

~~~

Сочиненная хевдингом бумага произвела во дворце настоящий фурор. Да такой, что на нового графа сбежались посмотреть все остальные столоначальники, в подавляющем большинстве это были римляне. Собственной племенной бюрократией вандалы еще обзавестись не успели. Да и не было уже племен… Росла и ширилась государственность, первый признак которой — две армии, воинов и чиновников, — уже давно имелся в наличии.