Пришествие драконов. Начало.

Глава первая

Сначала все было черно. Но постепенно черный цвет сменился слепящей белизной. Так белеет переломленная пополам кость.

Потом взревел ветер. Раздался страшный треск ломающихся и рушащихся бревен, словно сразу повалилось десять тысяч древесных стволов, и торговый корабль «Копьеносец» чуть не перевернулся среди волн.

Но главные беды наделала молния. Она расколола мачту судна от верхушки до основания, и парус повис над палубой, как белеющее в темноте лебединое крыло.

Одна из длинных стрел рангоута просвистела мимо уха Эдмунда, на расстоянии меньше толщины волоса.

— Поберегись! — взревел рулевой, сбивая его с ног и валя на резко кренящуюся палубу. В считаные секунды дождь насквозь промочил тонкую полотняную тунику и гетры Эдмунда. Зато сапоги на нем были отменные. Это благодаря им он не рухнул в пучину, когда заскользил сквозь смертельную тьму, врезался локтем в рубку, налетел на гребцов, спасавших фок-мачту. У него на глазах они сражались сначала с перепутавшимися снастями, потом с хлопающим кожаным парусом.

Эдмунд увидел капитана корабля Триммана — тот, стоя среди гребцов, выкрикивал команды. Через мгновение дождь накрыл их словно тяжелый занавес, и капитан исчез из виду, голос его потонул в треске и бессвязных воплях.

У основания расколотой грот-мачты рулевой на секунду помедлил, задрав голову. Эдмунд тоже посмотрел вверх. Сверкали молнии, ветер швырялся брызгами, жалившими лицо, как взбесившиеся пчелы. Он загородил лицо ладонью, но все же успел увидеть среди туч нечто, чего там не должно было быть.

«Огонь? Будь я проклят, если это не огонь!» Он прищурился, пытаясь разглядеть что-то в черном небе, беспрерывно озаряемом молниями. Вот оно, опять! Чудовищный красный язык пламени метался во тьме.

— Боже, помилуй нас! — ахнул рулевой, и Эдмунд повторил его мольбу, страшась неуправляемого корабля среди вздымающихся до неба, как утесы, волн.

— Цепляйся за мачту! — проревел рулевой ему в ухо. — Привяжись! — И он укатился по вздыбившейся вдруг палубе, как камень по льду.

Но Эдмунд не мог шелохнуться. Взгляд его словно прирос к небу, ища во тьме огненные сполохи. Вот оно! Снова и снова! Казалось, божественный кузнец, осыпаемый раскаленными искрами, кует на небесной наковальне молнии.

Он не видел волну, пока она не свалила его с ног. Палуба ушла из-под него, и он покатился по ней вниз, к лееру, стремительно приближаясь к кипящей пучине. «Леер меня не задержит, — мелькнуло в голове. — Меня смоет в море, и я погибну!»

Но в последний момент он сумел ухватиться за рангоут, тот самый, который недавно чуть не оторвал ему голову. Его придавило к лееру. Опрокинутый на спину, Эдмунд отчаянно боролся за жизнь. На него обрушилась новая стена воды.

Когда он вытер с лица соленую воду, оказалось, что на него смотрит девочка с неистово янтарными глазами.

— Держи! — крикнула девочка, бросая ему канат. — Иначе вывернешь себе руки. — Другой конец каната был туго намотан на обломок мачты. Эдмунд рванулся к спасительному канату и обмотал себе руки.

Девочка уже привязалась к мачте, канат кольцами, как скользкий удав, обвивал ее от талии до подмышек, и шторм уже не был ей страшен. Эдмунда поразило ее спокойствие.

— Знаю, ты — дочь капитана! — крикнул он, стараясь перекричать ветер. Его зубы лязгали от холода, сырости, страха, имевшего, как теперь он понял, привкус железа.

— Элспет, дочь Триммана! — крикнула она в ответ. — А ты — наш пассажир. Носа из своей каюты не показываешь.

— Показал, как видишь… — пробормотал он.

— Это ненадолго, — решительно отрезала девочка.

Тут Эдмунд сообразил, что дрожит не только он. «Копьеносец» содрогался всем корпусом, от носа до кормы, палуба жалобно стонала под ногами.

Жмурясь от ранящего ледяного душа, Эдмунд повис на мокром канате, кляня себя за трусость. Как-никак, он — королевский сын, наследник Геореда Сассекского, разве подобает ему трястись, словно побитому псу? Настоящий мужчина должен гордо смотреть смерти в лицо. Мать учила его именно этому.

Он попытался принять более достойную позу, но, встретившись глазами с девочкой, увидел мысленным взором лицо своей матери: ее темные глаза и каштановые волосы, добрый взгляд, отважную улыбку, которой она провожала его два дня назад на пристани в Новиомагусе.

Она так тревожилась за безопасность его плавания! Узнав, что капитан корабля привержен новой христианской вере, она целый час молилась в их домашнем храме богине Донне и своей богине-тезке, Бранвен: просила их хранить Эдмунда в пути. Она выбрала это судно, потому что оно плыло дальним путем, прижимаясь к берегам, чтобы не попасться в лапы к пиратам-датчанам, свирепствовавшим в восточных морях. Только достигнув Данмонии, крайней западной точки островов, корабль должен был выйти в открытое море и пересечь Пролив.

— Избегай вопросов, — наставляла его мать, заключая в крепкие прощальные объятия. — Никому не попадайся на глаза, говори только с капитаном. Если придется нарушить молчание, назовись сыном купца, у которого неважно идут дела. Мол, он отправился в Галлию, торговать тканями, и теперь вызывает туда тебя.

Внимая материнским советам, Эдмунд думал только о том, чтобы не разреветься. Когда навертывалась непрошеная слеза, он ее тут же смахивал. Одиннадцать лет — уже почти мужчина, и плакать ему не к лицу. Он выпрямился, расправил плечи, чтобы успокоить мать.

— Можно кое о чем тебя спросить? Почему ты не плывешь со мной?

Он еще не договорил, а уже пожалел о том, что спросил. В материнских глазах читалась боль. Однако ответила она ему бесстрастно, как мудрая королева, а не как снисходительная матушка.

— Ты сам хорошо знаешь почему, Эдмунд. Быть может, твой отец никогда не вернется, и когда все это безумие кончится, кто-то должен будет взвалить на себя его ношу. Кто же сделает это, если корабль пойдет ко дну и утащит в пучину нас обоих?

И вот теперь богини Донна и Бранвен отвернулись от него, матушка его осталась одна в Новиомагусе. Эдмунд прикидывал, сколько времени уйдет на то, чтобы весть о кораблекрушении достигла отцовского королевства, преодолев расстояние в полсотни лье. Он вспоминал свою родину, которую никогда больше не увидит, ее волнистые холмы, тучные пастбища, добротные фермы, и горло так сжималось от тоски, что перехватывало дыхание.

Душераздирающий скрип лопающейся древесины вернул его к действительности. Киль за что-то задел, и весь корабль снова содрогнулся. Эдмунд услышал голос капитана, выкрикивавшего команды, увидел, как девочка напряглась в своем веревочном коконе. На этот раз и в ее янтарных глазах мелькнул страх.

Она что-то кричала ему, но ураган уносил ее слова. Он разобрал только два: «рифы» и «кандалы».

Но и этого было довольно. Даже такой сухопутный житель, как Эдмунд, знал про Кандалы — грозные базальтовые клыки, торчавшие из моря южнее Стеннан-Хэд. Не проходило месяца, чтобы какой-нибудь корабль, ведомый неосторожным капитаном, не пропорол об них днище. Эдмунд впился взглядом в море, но не увидел ничего, кроме тьмы и кипящей пены. Но вскоре до него донеслись крики гребцов, повторявших слова Элспет:

— Рифы! Кандалы! Поберегись!

Вся команда выбивалась из сил, чтобы повернуть парус на единственной устоявшей мачте.

— Что нам делать? — крикнул Эдмунд.

— Покайся богам в своих грехах, — сурово посоветовала девочка.

Эдмунд озирался, стараясь не поддаться панике. Матросы катались по палубе, покрытой соляным налетом, огромные волны грозили всем гибелью. Эдмунд в ужасе наблюдал за одним из гребцов: сначала его швырнуло на леер, потом и вовсе смыло в море. Палуба резко накренилась, и мальчик успел заметить торчащую из воды в последней мольбе белую руку; мгновение — и ее накрыли ревущие волны. Другие гребцы, проводив своего товарища взглядом, еще сильнее налегли на весла, как будто их нахлестывали по спинам все силы ада. «Они знают! — мелькнуло в голове у Эдмунда. — Знают, что все пропало!»

Он повернулся к Элспет, но та зажмурилась — наверное, молилась. Он вспомнил богов своей матери и невольно задумался: не обидел ли он чем морского бога Ллира или бога ветров Манавидана? А потом снова возвел глаза к небу:

— Помилуйте, боги! Неужто вам мало этих стен воды? Зачем переворачивать весь мир вверх ногами?!

Он на мгновение глянул вверх, а затем посмотрел вниз, на беснующееся вокруг бескрайнее море. Вниз, во тьму, готовую поглотить его. Он мысленно взлетел на головокружительную высоту, откуда его взору предстал весь корабль с лопающимися шпангоутами, с тщедушными двуногими созданиями, разбросанными по палубе. Волны швырялись ими с такой же легкостью, с какой человек вершит судьбы мух. Скоро, мелькнуло у него в голове, скоро все закончится, корабль разнесет в щепки, а его остатки волны разбросают в разные стороны. И море снова опустеет.

На него взирало одно-единственное насмерть перепуганное создание: белый овал лица, мокрые светлые волосы, широко распахнутые глаза, разинутый от ужаса рот, издающий крик, от которого у него закладывало уши…

Да ведь это он сам, повисший на веревочной петле. Крику не было конца. Он постарался взять себя в руки, крепко зажмурил веки, чтобы не видеть больше этой сумасшедшей картины. Стиснув зубы, он прервал наконец оглушительный крик; полумертвый, весь трясясь, он повис на мокром канате, судорожно вцепившись в него как безмозглое членистоногое.

Новый холодный душ привел его в чувство. Он заморгал, кривясь от едкой морской соли. Он снова находился на палубе, вокруг по-прежнему бушевал шторм, моряки отчаянно орудовали веслами. Девочка смотрела на него как-то странно. Что она увидела? Но задать ей этот вопрос он не успел. С треском, от которого могли лопнуть барабанные перепонки, корабль сел на рифы, палуба разверзлась, как хищная пасть, Эдмунда подбросило в воздух.

В этот раз уже не подвернулось спасительного рангоута. Следующая волна, обрушившаяся на палубу, смыла его в море. В последнее мгновение, прежде чем кануть в пучину, Эдмунд воздел глаза к небу и увидел ЭТО.

Над ним скользил огромный крылатый силуэт, превосходивший размерами даже корабль. При вспышках молнии он переливался сверхъестественным синим светом. Глаз размером с боевой щит глянул на Эдмунда холодно, но осмысленно. Пасть — огненная пещера с зубами-сталагмитами — раскрылась в смертельной усмешке.

Корабль разломился надвое.