Председатель

Глава 9

Осень 1917

Финны перекрыли границу под лозунгом «Вы там сперва разберитесь, кто в доме главный, а мы потом посмотрим». Но обращение с просьбой о признании полной независимости и свободы направили все-таки не Временному правительству, а Учредительному собранию.

Что, в общем-то, неудивительно: на принятие Финляндией закона о восстановлении автономных прав временные с грацией бегемота ответили указом о роспуске Сейма, назначением нового генерал-губернатора и Сената, то бишь правительства. Мало того, командование Петроградского фронта заняло войсками здание парламента в Гельсингфорсе. В условиях, когда на только что прошедших выборах финский аналог нашего «широкого фронта» получил три четверти голосов (сто два у эсдеков, шесть у Крестьянской партии и сорок три у Аграрного союза), ничего лучшего и придумать было нельзя.

С обращением, правда, вышел пролет – неторопливые финны опоздали. Хотя надо признать, что добираться им пришлось практически подпольными тропами, через Петроград. Так что когда официальная делегация Эдускунты (финского Сейма) доехала до Москвы, Учредительное собрание уже самораспустилось.

Делегация пометалась между Большим и Малым театрами, а потом ее глава, социал-демократ Вяйне Таннер сообразил ткнуться к отлично знакомому по кооперативному движению Губанову. И свежеиспеченный товарищ народного министра земледелия притащил растерянных финнов ко мне, как к главе государства.

В кремлевском здании Сената дым стоял коромыслом, из помещений «уплотняли» в подвал тамошние канцелярии, а на их место въезжали новые министерства, комиссии ВЦИКа и прочие органы новой власти. По коридорам таскали шкафы и столы, орали грузчики и сурово рыкали стоявшие на часах красногвардейцы.

– Но, господин председатель… – неуверенно начал Таннер.

– Товарищ. Мы же с вами социалисты, не так ли?

– Таа, – от волнения растянул гласные финн.

– Такая вот, товарищ Таннер, у нас коллизия. Обращение ваше – в адрес Учредительного собрания, а его уже нет. Поэтому давайте вы мне пока расскажете, как вы добились такого успеха на выборах, а я попрошу присоединиться к нам товарища министра юстиции Муравского, он подскажет, как поступить правильно.

– Как вы знаете, – начал финн, – по новому закону избирательный возраст мы снизили с двадцати четырех до двадцати лет. От эттогоо число голосующих увеличилось примерно на десятую часть. А среди молодежи наши позиции всегда были сильнее, чем среди старших.

– А что консерваторы?

– О, они остались в «пеньковом Сенате», - Вяйне увидел непонимание в моих глазах и поспешил объяснить. – Это тот, созданный Временным правительством. Наша коалиция сразу из него вышла, остались старофинны и младофинны.

– Этто как ваши консерваторы и кадеты, – дополнил еще один член делегации. – Только у ваас они объединились в Прогрессивный блок, а у нас поссорились.

– Не без нашей помощи, – хитро улыбнулся Вяйне, – и нам на радость.

Нравился мне этот парень – по северному флегматичный, с чистым русским языком, лет тридцати пяти, аккуратно и без выпендрежа одетый… Разве что из нагрудного кармана торчал такой знакомый колпачок авторучки Montblanc с белой шестигранной звездочкой. Сколько в ней моих патентов – шесть, семь? Я только вздохнул, но воспоминания прервал вошедший Коля и сразу взял быка за рога.

– Товарищи, вот какой казус получается. Учредительное собрание передало полномочия съезду Советов, съезд тоже закончился. Кроме того, по принятой конституции ВЦИК такие вопросы сам решить не может, это прерогатива исключительно съезда.

– Но надо что-то делать, нельзя давать правым такие козыри!

– А мы и не дадим. Я предлагаю следующее: ВЦИК делает заявление, в котором, во-первых, принимает ваше обращение к сведению, во-вторых, объясняет, что решать это должен съезд, в-третьих, заявляет о поддержке вашего стремления к независимости.

Финны облегченно заулыбались, а я подхватил:

– А мы тем временем ликвидируем Временное правительство, восстанавливаем власть над Петроградом и приступаем к переговорам о предоставлении независимости.

– Переговорам? – нахмурился Вяйно.

– Конечно! Необходимо обеспечить безопасность Петрограда и сохранить контроль над заливом, тем более в условиях войны с Германией.

– Вы имеете в виду базы в Хельсинки, Свеаборге и систему береговой обороны?

– Да, это тоже. А еще взаимный обмен гражданами, буде найдутся желающие, вопросы долгов, компенсации за имущество, поставки продовольствия…

Вот тут Россия могла держать животноводческую Финляндию практически за горло – горячим парням приходилось импортировать две трети зерна. Нет, теоретически можно было покупать и в Германии, и в США, но у нас ближе и дешевле. Да и Германия, боюсь, еще сколько лет не сможет вернуться в стан продавцов.

– Так что спокойно, не торопясь, обсудим все вопросы, чтобы потом не было взаимных обид и претензий. То, что Финляндия должна быть независимой, сомнений не вызывает, просто давайте все сделаем правильно.

То есть не задаром. Российского имущества в Суоми навалом, Выборгскую губернию надо бы вернуть обратно, а там пока переговоры, глядишь, и до власти Советов у северных соседей дойдет.

Вторым внешнеполитическим направлением чуть было не стала Украина, где скучковавшиеся вокруг Грушевского самостийники объявили о создании Центральной Рады и об автономии Украинской Республики в составе восьми губерний. Их, правда, довольно быстро взяло к ногтю военное командование, сильно недовольное брожениями в частях, набранных в тех самых губерниях. Советы в Киеве, Херсоне, Харькове и Екатеринославе только приветствовали такой поворот и продолжили работу.

А нам пришла пора устраивать штурм Зимнего.

– Зимой и весной в запасных частях, – докладывал прибывший нелегально председатель Петросовета Носарь, – сформированы с нашей помощью «революционные роты» общей численностью примерно в семьдесят-восемьдесят тысяч человек. Опираясь на них, Главкопет разгрузил город от излишних частей, ныне гарнизон составляет порядка ста пятидесяти тысяч.

– Включая революционные роты?

– Да. И с учетом юнкеров военных училищ. Таким образом, против условно верных временным восьмидесяти тысяч штыков у нас столько же, плюс сто двадцать тысяч красногвардейцев, плюс силы Центробалта, это около сорока кораблей и примерно пятнадцать тысяч моряков. Я думаю, если повлиять на юнкеров, все сложится само.

– А эти их «батальоны смерти»?

– Две штуки, мужской и женский. По уровню подготовки пока слабее Красной гвардии. Централизованного снабжения не имеют, все на добровольных пожертвованиях, – дополнил Медведник.

– Я вот еще что предлагаю, – пошелестел блокнотом служащий ныне по министерству внутренних дел Савинков. – Послать группу Лебедева в Ставку и тем, одновременно с началом действий в Петербурге, арестовать Корнилова. И в то же время Гучкова и Керенского арестуют Исколат и Армискрур.

«С такими именами хорошо ходить в Мордор, с кольцом всевластия» – подумал я, но, как оказалось, это были всего-навсего исполнительный комитет латвийского Совета и армейский исполком Рижского укрепленного района. Туда-то, под Ригу и намылились два министра-капиталиста, говорить войскам речи ввиду угрозы немецкого наступления.

– Ну что же, наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!

Но Керенский с Гучковым даже не доехали, их перехватил и арестовал Совет во Пскове. Вышло-то лучше, чем планировалось, но псковским товарищам пришлось объяснять, что значит «действовать по утвержденному плану», а то мы так далеко не уедем.

В Питере же все прошло строго по заветам Ильича – по сигналу Военной комиссии Петросовета отряды Красной гвардии и солдат заняли вокзалы, телеграф, телефон, здания министерств, выставили караулы у посольств. С вошедших в Неву миноносцев выгрузились и захватили мосты моряки, они же взяли под контроль Петропавловку. Ну а дальше Временное правительство окружали добрые, хорошие люди, медленно сжимая кольцо.

Первыми дрогнули и разошлись по домам «батальоны смерти» – их не успели толком ни сформировать, ни обучить. Потом Болдырев при помощи своих офицеров вернул к занятиям пару военных училищ. А когда вокруг Зимнего замкнулось оцепление красногвардейцев с сотней пулеметов на автомобилях, а прямо напротив дворца встали эсминцы «Авторил» и «Забияка», начали сваливать и последние защитники временных. Их деликатно разоружали и отпускали, за исключением пары десятков человек, пополнивших число сидельцев крепости напротив.

Часа через два после начала «осады» в здание вошли группы Красина, вел их Федоров – Иван упросил отпустить его в Питер, поскольку имел неожиданную для слесаря тщеславную мечту «вписать свое имя в историю». Я согласился при одном непременном условии, и Федоров его честно выполнил. После прохода по дворцу, выставления караулов, он открыл дверь в зал, где заседало полунизложенное правительство и рявкнул:

– Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!

Этими историческими словами и закончилось двоевластие.

– Подъем, орелики.

Раз Михненко сказал «орелики», значит, побудка не срочная и особая команда не торопясь начала откидывать одеяла. Или шинели – в это гимназическое здание их перевели в срочном порядке и даже не успели толком оборудовать спальные места. Хотя чего ворчать-то, тепло, сухо, ватерклозеты, рай по сравнению с лесами и болотами, где им приходилось скитаться последние месяцы, да еще порой с погоней на хвосте.

– Через полчаса внизу по форме. Из оружия револьверы и карабины.

Митя влез в сапоги, накинул на шею полотенце и побрел умываться. Дневальные метали на столы скорый завтрак и горячие чайники, разведчики толпились в туалетных комнатах над умывальниками, пихались и брызгались водой. Кто-то шикал «Осторожнее, бреюсь же!»

– Слушать внимательно, – невысокий широкоскулый Нестор прошелся перед строем. – Выдвигаемся на вокзал, берем его под контроль, выставляем посты чтобы ни одна сволота не проскользнула.

– Так ломиться начнут, – резонно возразил Петька.

– Всем говорим, что принимаем особо опасный груз. Секретный. До двух часов дня вокзал закрыт.

Опасный груз привезли аж на бронепоезде. Состоял груз из примерно тридцати генералов и полковников во главе со знакомым еще по Болгарии Лебедевым. Все в военной форме, но почему-то без погон. Еще с двух эшелонов на задворках станции быстро разгрузили автобронеотряд Жекулина.

На вокзал по распоряжению Михненко пропустили председателя Минского Совета и еще пятерых товарищей. Полчаса совещания и с вокзала выслали группы, короткими бросками занявшие почту, телеграф, телефон, радиостанцию. Команда Нестора вместе с Лебедевым, генералами и бойцами Терентия, с которым Митя успел только обняться, погрузилась на авто.

Через десять минут они уже сняли караулы вокруг Ставки и окружили здание. Лебедев отдал тихие распоряжения, взял с собой беспогонных генералов и десяток солдат автоотряда и пошел внутрь.

За полчаса, что орелики стояли, тревожно оглядывая ближайшие улицы, до них доносились разговоры на повышенных тонах, что-то падало, но в конце концов наружу повалили и собрались беспорядочной толпой у крыльца телеграфисты, офицеры, машинистки, вестовые… Следом, без портупеи вышел Корнилов и офицеры ставки, за ними – Лебедев со своими.

«Смешно» – подумал Митя, – «Эти без погон, те без портупей».

Один из офицеров, молоденький поручик, внезапно разрыдался и на неверных ногах, держась за стенку, зашел за угол. Шарахнул выстрел, взвились птицы, рухнуло тело и из-за угла выпала рука с дымящимся наганом. Стоявший рядом с Митей штабс-капитан повернулся и с белыми от бешенства глазами начал скрести кобуру.

– А-а-а, суки…

Первым среагировал Петька, он ухватил и выкрутил за спину руку штабса, заломив ее к лопатке.

– Убью, сволочь! Убью! – дергался тот.

А Митя вспомнил, что уже видел этого шатена, ну точно, вон и Георгий болтается в такт его рывкам…

– Сохранять спокойствие! – громко и ясно сказал Корнилов. – Новый главнокомандующий – генерал-майор Лебедев. Я должность сдал. Господа, за мной.

– Генерал! – кинулся ему наперерез капитан, тоже с Георгием. – Скажите одно слово! Все офицеры отдадут за вас жизнь! Без колебаний!

– Я должность сдал. И уезжаю на Кавказские минеральные воды, поправлять расшатанные нервы.

Штабс-капитан, крепко удерживаемый Петькой, тем временем затих и только угрюмо шипел сквозь зубы:

– Ничего! Ничего не кончено! Возомнили, быдло! Посчитаемся еще!

Вслед Корнилову прошагали четверо всадников-текинцев личного конвоя, настороженно поводя узкими глазами на смуглых лицах.

Советы взяли власть по всей стране быстро и практически бескровно. В Питере вообще погибло всего двое, причем до конца неясно, это действительно были жертвы «штурма» или просто случайные люди.

Неожиданно взбрыкнул штаб Казанского военного округа, предприняв попытку разоружить «советские» части силами юнкеров. Поменять командование во внутренних округах у нас просто не хватило кадров, в первую очередь «жертвы чистки» приняли на себя Ставку и штабы фронтов. Но тем не менее, в Казани, особенно после появления нижегородского автоотряда, все прошло по стандартному сценарию – почта, банки, телеграф, телефон, вокзалы… Штаокр оказался окружен в Кремле и после часовых переговоров сдался во избежание кровопролития. Еще три дня отряды Красной гвардии вылавливали националистов, под шумок решивших взять суверенитета, сколько смогут унести.

Облисполкомзап уверенно утвердился в белорусских губерниях, Исколат – в Лифляндской, в почти полностью артельной Сибири Советы оказались наверху с легкостью необыкновенной.

Тяжелее всего, как и предполагалось, было в казачьих областях. Если относительно слабое Астраханское войско не сумело выступить организованно, и выход к Каспию мы забрали за три дня вялых стычек, то на Северном Кавказе понемногу разгоралась ограниченная гражданская война, как минимум в рамках одного региона. Гремучая смесь иногородних и горцев, зажиточных и малоземельных казаков, рабочих Екатеринодара и Грозненских приисков, со взаимными обидами и вендеттой – война всех против всех стала вполне реальной. Все это подпитывали самыми разнообразные идеи – восстановление имамата, суверенитет Кубанской Рады, присоединение к Турции и бог знает что еще.

Самый же серьезный провал у нас случился в Ростове. Там отряд «добровольцев» из казаков и юнкеров военных училищ разгромил городской Совет, а еще через пару дней и Ростов, и Таганрог заняли силы Войскового правительства. Месяц тому назад донским областным атаманом избрали того же самого Каледина – что называется, под руку подвернулся, приехал с фронта, а тут как раз войсковой круг собрался. Прочие кандидаты при виде генерал-лейтенанта взяли самоотвод и на Дону появился первый за последние двести лет выборный атаман. Честь по чести выборный – за него проголосовали две трети делегатов. Заодно Круг принял программу независимости Области Войска Донского.

Вот во исполнение этой программы Каледин и начал щемить Советы. Ростов, Таганрог и углепромышленный район упирались, но против серьезного перевеса у казаков сделать пока ничего не могли. Даже три запасных полка, весьма советских по духу, ничего не изменили. Атаман объявил военное положение, начал аресты рабочих и делегатов Советов, и послал эмиссаров в Оренбург, на Кубань и Терек.

Будь у него власти побольше или сумей он ей распорядиться тверже, возможно, все бы удалось уладить миром. Но атаман раздавал приказы сверху, а внизу их выполняли «донские партизаны», довольно быстро почуявшие вседозволенность. Начались расстрелы.

Известия об этом пронеслись по стране быстрее телеграфа и на Дон ринулись все противники власти Советов, от московских капиталистов до генералов, от интендантов с подгоревшей задницей до корниловских офицеров. Причем крупных и надежных войсковых сил внутри страны у нас еще не было и Каледин с его пятью-шестью тысячами «партизан» сумел зачистить почти всю область.

Нам нужно было до зарезу продержаться до поражения Германии, по многим признакам близкой к последнему издыханию, и потому единогласно было решено войска с фронта не снимать. А то выдернешь один полк, все и посыпется, так что лучше не мешать новому главковерху Лебедеву. А он выдал концепцию удержания фронта при минимальной активности, для чего спустил вниз директиву не препятствовать локальным перемириям. А сам решительно вводил в полках «революционные роты», бестрепетно вливая в отобранный состав красногвардейцев и формировал ударные части.

Ну и расширил террор против немецких перевозок. В сводках из Огенквара постоянно попадались фамилии удачливых командиров «особых команд» – прапорщика Лонгвы, корнета Балаховича, полковника Клещинского, капитана Пепеляева, подпоручика Щорса и, разумеется, капитана Михненко, действовавших с опорой на подполье Союза Труда.

Тем временем Каледин обратился к казачьим полкам с призывом оставить фронт и следовать на Дон для защиты от Советов. Частично нам удалось парализовать это движение, тупо заблокировав преревозки, но встряску фронт получил немалую, а ВЦИК после такого фортеля прямо объявил Каледина «германским агентом, изменником и врагом власти Советов». Небольшая часть казаков с фронта все-таки сумела прорваться, но, что характерно, желанием воевать никак не горела. Почти все они сдали оружие еще по пути домой, причем в нескольких случаях – заведомо более слабым отрядам красногвардейцев, а по прибытии большинство заявило о нейтралитете. Но в любом случае, с донской Вандеей нужно было решать, и побыстрее.

Примерно на месяц все застыло в динамическом равновесии: в сторону Новочеркасска пробирались офицеры и проклятые буржуины, а мы спешно сколачивали отряды и занимали ключевые пункты вокруг казачьих земель. Именно тогда впервые прозвучал термин «Советская армия», применительно к Донецкому бассейну, куда были направлены восемь полков. Основной заслон создавался на линии Мариуполь-Иловайское-Дебальцево-Миллерово, охраняя тем самым жизненно необходимый стране Донбасс и позарез нужный казакам Луганский патронный завод. Вторым пунктом сосредоточения командовавший операцией Медведник назначил Царицын – из него шли важные дороги на Лихую и Тихорецкую, и через город пролегал естественный маршрут связи донцов с уральцами и оренбуржцами.

А потом на Дон прибыл Корнилов, следом россыпью офицеры и текинцы его конвоя, смещенные чины Ставки и еще немного сторонников генерала с разных фронтов. Но в целом, как докладывали армейские комитеты, офицеры в войсках были за легитимную власть Советов. Не без ворчания, но все-таки за – и войну с Германией мы не прекращали, и армию не разваливали, и вообще были няшками, а не узурпаторами. Да и офицерский корпус ныне был совсем не тот, что десять или даже пять лет тому назад, слишком много разночинцев пришлось призвать. Нет, были такие вроде неудавшегося Дашиного жениха, но вот как раз они и сдернули к Корнилову.

Информация с тихого Дона поступала регулярно, сыграло старое решение не легализовать часть наших структур и мы сохранили работающую подпольную сеть. Вот по этим каналам мы и получили подтверждение того, что в Ростове расстреляны около пятидесяти рабочих и что в области активно действует отряд есаула Чернецова. Тактика его была проста: внезапные нападения на города, разгром Советов (при том, что его самого избрали в макеевский) и уход обратно в степь.

В начале ноября «партизаны» атаковали Чистяково и после короткого боя расстреляли около ста человек – шахтеров и красногвардейцев, в том числе нескольких женщин. А потом отряд двинулся дальше, громя поселки и шахты по дороге к Дебальцево.