Председатель

Глава 3

Зима 1917

В коридоре барака треснуло подряд пять или шесть выстрелов, стоявший рядом молодой дружинник сунулся было вперед, но Митя успел ухватить его рукав и дернул обратно, за угол стены.

– Куда???

Рабочий горячо зашептал:

– Так револьвер же, семь выстрелов уже сделал, перезаряжается, самое время!

– Сиди, он там не один.

Митя огляделся. Михеич, бывший городовой, помнивший бои и перестрелки первой революции, показал ему большой палец, а затем, отставив драгунскую винтовку, нашарил среди сложенных у печки дров чурку и метнул ее в сторону стрелявших.

Деревяшка стукнулась об стенку, упала на пол и не успела сделать даже один оборот, как на звук грохнули сразу несколько стволов.

– Видал? – шепнул Михеич рабочему. – Три револьвера точно.

На предложение сдаться окруженные ответили стрельбой и Митя, вопреки тому, что его команда рвалась на штурм, приказал оставаться на местах и держать под прицелом окна и двери. Одного из бойцов он отрядил сбегать на станцию Угрешская, до которой было менее полуверсты и телефонировать в Симоновскую комендатуру, чтобы прислали подкрепление с пулеметом.

– Говорил же, нам бы авто дождаться, – пробурчал в усы Михеич.

– А если бы они ушли?

– Ну, то так.

Сообщение пришло из Центрального комиссариата, под утро. В лабиринте избушек и бараков между городской бойней и Угрешкой агент сыскного отделения обнаружил натворившую немало дел банду. Милиционеры отдыхали по домам, под рукой были только четверо футболистов, двое недавно зачисленных в милицию рабочих и Михеич, принятый инструктором. А текст, подписанный самим начальником сыскного отдела Маршалком – что подтверждало крайнюю серьезность дела – численность банды указывал в пять-шесть человек. Идти ввосьмером против пятерых, засевших в бараке, Митя посчитал слишком опасным. Он расставил своих людей и принялся будить и выводить остальных обитателей наружу, но тихо не получилось – бандиты всполошились и началась стрельба. Прорваться через коридор они не смогли, а попытка удрать через окна стоила им как минимум одного человека – динамовцы плотно держали окна и не давали высунуться. Патовая ситуация.

– Давай им бомбу кинем? – снова зашептал молодой рабочий.

– А жить в развалинах потом ты будешь? И так вон, сколько стекла побили.

Дружинник смущенно замолчал, а Митя в который раз пожалел, что футболистов мало. Сыгранные ребята, физически развитые, да еще боевики Красина вели у них, так сказать, «дополнительные занятия». Спортсменов охотно привлекали к охране порядка в Симонове – одно дело тебя пытается приструнить паренек недавно из-за парты, а совсем другое, когда перед тобой стоит здоровенный хавбек, которого вся слобода знает и готова на руках носить. Вот и поднатаскались. С путейцами, кстати, такая же история – зря фон Мекк надеялся сделать вместо боевой дружины спортивную, получилась очень даже боевая.

Через полчаса, за которые Митя с товарищами сумел-таки вывести всех жильцов, во двор въехала легковая АМО с милиционерами и бандиты, поняв что ждать больше нечего, пошли на рывок. Но от пулемета не убежишь, все и полегли.

Еще через час приехал Маршалк и, пройдя вдоль выложенных в рядок тел, удивленно ткнул во второго слева тросточкой:

– Однако, Дмитрий Михайлович! Это же Сашка-Семинарист! Что же вы его живым не взяли?

– По неопытности, Карл Петрович… Исключительно по неопытности! Кто же знал, что пулеметчик огонь откроет.

– Да чего с ними церемониться! – подал голос один из милиционеров. – Грабят и режут, так и кончать их на месте!

– Кого кончать, а кого нет – не наше дело, молодой человек, на то суд есть, – довольно резко возразил Маршалк.

– Знаем мы ваш суд, – недовольно пробурчал рабочий.

И даже Михеич одобрительно крякнул – Сашку-Семинариста поймали еще до войны за исключительные по жестокости убийства, осудили и посадили. Просто в тюрьму, даже не на каторгу отправили, хотя явный садист жертв своих не просто убивал, а долго мучал перед смертью. Так что Митя испытывал двоякие чувства – с одной стороны все его воспитание, убеждения и образование, да и авторитет отца, были за суд. Но с другой – он хорошо понимал, что в нынешнем бардаке от суда много ждать нет смысла. А даже если и ждать, то вот, сумел же Семинарист прикинутся политическим и выбраться из тюрьмы на волне революции, мгновенно сколотил новую банду и принялся за старое.

В комендатуре за время отсутствия ничего не изменилось, кричал в телефон дежурный, приходили и уходили патрули, мальчишки-посыльные носились с записками.

– Я пойду в общежитие Бари, посплю немного, если что – будите.

– Так зачем в общежитие, Дима? – удивился дежурный, знакомый еще со времен, когда Митя учился у Мазинга. – На втором этаже в конце коридора комнатка с диваном, я скажу, чтобы не беспокоили. А то у Бари, сам знаешь, как бы не шумнее, чем здесь.

Это да, и причина не в грохоте котельного или кузнечного цехов – на заводе готовили съезд профсоюзов металлистов.

Покойный Александр Вениаминович Бари заработал немалые деньги на сотрудничестве с отцом, причем заметную часть потратил на улучшение жизни рабочих – недаром заводское общежитие или клуб считались в Москве образцовыми. А большую часть своего пая он, пропитавшись идеями инженера Скамова, завещал рабочим концерна. И вот уже третий год заводом управлял Совет рабочих уполномоченных. Вернее, не сам Совет, игравший роль собрания акционеров, а нанятые им профессионалы. Концерн успешно развивался, тем более с помощью военных заказов, но Мите казалось, что не хватает какой-то предпринимательской лихости, что ли, готовности пойти на риск…

Впрочем, по уровню и качеству жизни рабочие Бари, как их по-прежнему величали, служили ориентиром для всей России, вот потому профсоюзный съезд и затеяли тут, в недавно перестроенном заводском клубе. Пусть делегаты приедут и познакомятся с передовым опытом вживую, а не со слов докладчика на трибуне.

Такие же съезды готовили железнодорожники, Союз Текстильщиков, строители и другие, с тем, чтобы создать всероссийские объединения и выбрать депутатов уже на общий съезд всех профсоюзов.

Дежурный был прав – ни в клубе, ни в общежитии спать было невозможно. Громкие голоса профсоюзных активистов, привыкшие перекрывать шум кузнечных или литейных цехов, сну как-то не способствовали. А вот на диванчике три часа пролетели незаметно и Митя поднялся в отличном настроении.

– На АМО две машины на ремонт только что пригнали, может, глянете, что да как, Дмитрий Михайлович? – заступивший с утра дежурный был из новых милиционеров и уважительно величал его по имени-отчеству.

Идти было далековато, времени жаль, но Митя удачно запрыгнул на платформу, шедшую через станцию Лизино как раз на АМО и через десять минут уже был на месте.

Посреди ангара головной станции обслуживания АМО стояли две машины: одну готовили для передачи в милицию, вторую оттуда вернули. Ничего необычного в подготовке к патрульной службе не было – осматривали, заменяли детали, иногда чинили. А вот вторая машина получила на облаве пулю в двигатель и потому ее возвратили для ремонта.

– Может, нам броневики лучше? – иронию в голосе заведующего автоотделом милиции Терентия Жекулина распознал бы любой слушатель.

– Броневик вещь хорошая, Терентий Палыч, только нам пока ни к чему. А вот двигатель слегка прикрыть не помешает, – Митя отложил чертеж в сторону и потрогал пальцами дырки в капоте.

– Как это ни к чему, третья машина за четыре недели!

– Так незачем водителям в гущу переться, их дело издалека поддерживать.

– Так может хотя бы движок прикрыть?

– Точно, – поддержал Жекулина один из механиков, – эта пару листов тонкой брони, и сзади щит какой, чтобы, эта, стрелять можно было. На шарнирах. И эта, шкворень приварить сзади, чтобы мадсен с упора стрелял.

– Чертеж сможешь сделать?

– Чего тут чертить, эта, смогу.

– Броню вряд ли, но котельное железо на заводе Бари имеется. Да и с Гужона можно кое-что выбить.

На площадке перед заводоуправлением катались несколько машин, тут готовили водителей. А судя по треску очередей в Тюфелевой роще, подготовка пулеметчиков тоже шла полным ходом.

С Митиной точки зрения пулеметы в милиции были излишни, но Исполком принял решение создавать милицейские отряды так, чтобы при необходимости легко превратить в военные. Опять же, держать все под контролем легче в одном кулаке.

Как ни крути, а польза от милицейских АМО была, во всяком случае, через пару дней по вызову Федорова Митя отправился не пешком, а на только что переоборудованном авто центральной комендатуры. Доехав с шиком до Гнездниковского переулка, где городская милиция, не мудрствуя лукаво, заняла здания бывшей полицейской канцелярии, Митя отметился на входе и по указаниям часового нашел на втором этаже комнатку Ивана.

– Привет, Митяй, проходи! Видишь, какие хоромы? Раньше я сюда только под конвоем попасть мог, а сейчас гляди – начальник! – весело приветствовал его Федоров, ныне руливший патрульной службой.

Митя слабо улыбнулся – хоть и рад он был видеть бывшего слесаря, но лучше бы поспать вместо поездки, да и растрясло его в дороге.

– Тут такое дело, вчера приходили с Хитровки, желают тебя видеть.

– Кто? – дрема мгновенно слетела с Мити.

– Представители преступной молодежи.

– Кто???

– Ага, – радостно осклабился Иван. – Заявили, что будут говорить только с тобой.

– Чего вдруг?

– Говорят, ты им ближе по возрасту, опять же, авторитетный человек, Сашку-Семинариста завалил. Ну и молодежными делами ты вроде в Союзе занимался, так тебе и карты в руки. Через полчасика должны подойти, ты располагайся пока, сейчас чаю организую.

Падение самодержавия перебаламутило и криминальные низы, на волне революционной эйфории даже сидельцы тюрем принимали воззвания. Митя вспомнил читанное в «Русском слове»:

Мы, уголовные арестанты московской исправительной тюрьмы, военные, гражданские и каторжане, не подлежащие немедленному освобождению из тюрьмы в силу указа об амнистии и пока еще остающиеся в ее стенах, шлем свое сердечное и искреннее спасибо доблестным братьям-солдатам и всему великому русскому народу, не позабывшему протянуть руку помощи нам, доселе лишенным всякой надежды своротить когда-нибудь с пути, по которому мы зачастую против собственной воли, задыхаясь, летели в бездну порока и преступлений.

Пусть будет проклято и забыто прошлое!

Угу. Забыто. Почти вся мелкая шушера, выпущенная временными, немедленно принялась за старое. Хорошо хоть наверху хватило мозгов не выпускать сидевших по серьезным статьям, но кое-где они сумели вырваться сами в момент освобождения политических. В Москве-то все прошло гладко, а вот в Питере или Одессе нет…

– Последние новости из Питера знаешь? – как будто услышав его мысли, спросил Федоров, ставя на стол стаканы в подстаканниках и чайник.

Митя помотал головой и улыбнулся – небось, градоначальнику подавали уже в стаканах, какой там чайник.

– Милюков, зараза, заявление союзникам сделал, дескать, будем воевать до победного конца. Или до последнего солдата. Так едва правительство не скинули.

– С чего это? – дело наведения порядка в Москве порой не оставляло времени на сон, так что и от политических событий Митя отстал.

– Так никто воевать не хочет. Так, терпят, лишь бы немца дальше не пустить, а не эти вот милюковские проливы, без которых он жить не может. Ну, побузили, состав министров перетасовали. Заодно линкоры переименовали – теперь вместо императоров «Воля», «Демократия» и «Свобода». А! Керенского помнишь?

– Керенского… Вроде у дяди Коли в «Правозащите» был такой адвокат, потом в Думу выбрали.

– Ага, он самый. Так он в правительстве, министр юстиции нынче.

– Погоди, так Исполком же всех депутатов от Союза Труда предупредил, чтоб не лезли?

– Вот все и не лезут, а этот полез, – дуя на чай неодобрительно сообщил Федоров.

– Исключат, как думаешь?

– Должны. Дисциплина все-таки. Пусть и дальше сами в дерьме мажутся, а нам незачем.

Чай допить они успели под мечтания о том, как вернутся к своим занятиям, когда милиция заработает как следует. Иван твердо намеревался учиться дальше:

– Ты вон, ученый человек, а у меня только Пречистенские курсы да подпольные университеты. А нам очень образованные люди нужны, тут я с Михал Дмитричем всем сердцем согласен.

– Товарищ Федоров! – дверь без стука распахнул посыльный. – там к товарищу Скамову пришли!

Посетителями оказались трое молодых людей необычного вида.

– Мы представители преступной молодежи, – заявил первый. – Хотим организовать союз молодежи из нашей братвы.

– Хотим бросить воровство и всякое такое, – пояснил второй, вихрастый парень.

– Помощь нужна, – широко улыбнулся третий, засветив металлический зуб.

Вот так Митя и оказался на Хитровке. Бывал он тут и раньше, но краешком, а вот в самой гуще не доводилось. Его провели мимо знаменитого дома-утюга, трактира «Каторга», в переулки между Солянкой и бульварами. На небольшой площади бойко шла торговля съестным – торговки в лохмотьях насовывали покупателям, замотанным в тряпки, нечто горячее. Митя даже подходить поостерегся, мало ли чего они там наловили и едят…Странно, но особняк Морозовых отсюда всего в двухстах саженях, да и другие не бедные места тоже.

Деловые в щегольских сапогах, полуразутые оборванцы, вдоль стенок стараются незаметно проскользнуть хитровские жители…

– Не боись, ты наш гость, не тронут! – подбодрил Митю вихрастый.

В ночлежке, скупо освещенной маленьким оконцем, стоял полумрак, на нарах рядами лежали и переговаривались молодые ребята. Тряпки в углах, закопченый чайник, несколько ящиков в середине. Мите подвинули один в качестве сиденья и начали собрание.

Ну как собрание… Говорили, почитай, все разом, перебивая друг друга и поминутно переходя на феню. Сразу видно, что не привыкли складно излагать свои мысли, вот если подковать штымпа, стопарнуть клифта или обчистить куреху на замазку… Но большинство давило на то, что раз такая маза, то надо коренным образом менять взгляды и образ жизни. Один даже предложил создать воровской профсоюз, но его засмеяли.

– Все поднято вверх дном. Все рушится, все старое. И нам надо революцию у себя сделать!

Та же эйфория, подумал Митя, листая взятую с соседнего ящика анархистскую брошюрку. Вот скинули царя и сразу новая жизнь, братство и равенство, а завтра они проснутся в той же ночлежке, с теми же дружками и никуда из этой колеи не денутся, пока не попадут в тюрьму. Выдергивать их надо.

– Вот что граждане, разговоры вы хорошие говорите, менять вам жизнь надо, это так. Потому кто готов на такие перемены – жду завтра с утра в Симоновской комендатуре. Будет вам дело, койка в общежитии и паек.

Собрание загудело, в углу даже принялись записывать тех, кто придет завтра – выходило как бы не полсотни чесловек.

Пришло десять.

Их раскидали в милицейские отряды и отправили патрулировать Симоново, где шансов напороться на старых дружков не было. Да и другие патрульные присмотрят. Митя надеялся хотя бы месяц понаблюдать за своими новыми подопечными, но Федоров опять выдернул его и поручил новое дело.

– Да почему мне?

– Ты офицер, с Георгием, другое отношение.

Фильтрацию бывших полицейских и жандармов закончили, часть, как Михеича или гонявшего Митю в детстве Никанорыча уже вернули на службу. А вот тех, кто не прошел сито, было решено отправить на фронт. Дело организовали просто – в полицию же брали только отслуживших, вот в их старые полки и направляли. Жандармский конный эскадрон так просто переименовали в кавалерийскую часть. Прием, проверка документов, сличение с учетными записями военного присутствия, выписка направлений и бумаг на дорогу… Ничего сложного, только долго и муторно. И да, прав оказался Федоров – сколько споров погасло, стоило только Мите скрипнуть портупеей…

В феврале по всем воюющим странам Европы прокатились антивоенные стачки и демонстрации. А в России съезд шел за съездом и состоялся, наконец, первый всероссийский съезд Советов. В Москве, на чем настаивал отец, упирая на то, что сюда гораздо удобнее добираться, да и с продовольствием в городе получше, чем в Питере. Больше тысячи делегатов, из них восемь с лишним сотен от Союза Труда, полсотни кадетов и беспартийные.

От Временного правительства выступать отрядили Керенского, произнесшего экспрессивную речь. Впрочем, о чем она была, Митя не смог бы вспомнить и через полчаса – слишком витиевато, слишком пафосно. Да и обязанностей по охране здания Большого театра, порученной симоновцам, никто с него не снимал. Но съезд внимательно выслушал Александра Федоровича и громко похлопал.

И даже принял резолюцию «О войне», с объяснением, почему необходимо защищать революцию от германцев. А потом занялся более насущными делами – унификацией уже созданных Советов и созданием школ подготовки специалистов для Советов.

– Да ну, что это за подготовка такая, три месяца? – вопрошал Митя у заехавшего в гости Муравского.

– Три месяца лучше, чем ничего. Начнем устраиваться понемногу, там и другие школы откроем, на полгода, год.

– Стратегия малых дел?

– Что-то вроде.

– Дядя Коля, а что с Керенским случилось? Он же вроде в Союзе Труда был?

– Головокружение от успехов, Митя. Сказал речь, сорвал овацию, понравилось. Еще сказал – фурор, еще больше понравилось. Любимец публики, лучший оратор Петрограда. И пошло, революционная фраза и лишь бы на гребне себя чувствовать. Депутат-нарцисс. А я – депутат-балбес, потому что вовремя не разглядел.

– Митяй, привет! – прогудел от двери Терентий. – Как сам, домашние волнуются?

– Да в порядке все, – улыбнулся Митя.

Жекулин был на редкость живописен – в кожаных брюках и куртке, в вороте которой виднелась тельняшка, в кожаном шлеме с очками-консервами на лбу и с висящей поперек груди деревянной кобурой маузера. Возле его ног как всегда с мрявом вились неведомо откуда бравшиеся коты.

– Чего это они?

– Да черт его знает, сапоги новые, может, где с валерианой лежали, вот они на запах… Да черт с ними, собирай своих мячебойцев, поехали.

– Куда?

– Анархистов выселять и разоружать.

– Так они же наши?

– Диких анархистов, давай, не телись.

Бывший матрос исполнил свою мечту – обзавелся броневиком и теперь гордо именовал подвижные силы милиции «автобронеотрядом». Но, как говорится, по Сеньке и шапка, единственную бронесилу отправили на такое дело – анархисты заняли несколько особняков и, похоже, совсем не собирались на этом останавливаться. Собственно анархистов там было раз-два, остальные набежали на призывы о социальной близости, вольготно и весело пожить среди мягкой мебели, ковров и хрусталя. Ну и пострелять в картины, например. А уж как там пили… Вот чтобы пресечь это в корне, Моссовет и отрядил Жекулина, выделив ему в помощь Митю с футболистами.

В Трехсвятительском милиционеры горохом посыпались из кузовов АМО, а из броневика выбрался Жекулин – теперь стало ясно, зачем он носил шлем с кожаными валиками.

– Граждане анархисты! – рявкнул Терентий, картинно поправляя маузер. – Моссовет постановил очистить особняк! Я вам даю пять минут, одна это уже сейчас!

– А если нет? – раздалось из дома.

– Будете потом иметь дырку в боку, для посвистеть.

Подъезды к особняку перекрыли несколько легковых АМО с мадсенами, на двух из них подняли защитные щитки. За спиной Терентия скрипнула башня броневика и рыло «максима» уставилось на окна первого этажа.

Из дома вышла группа из трех человек и направилась к Жекулину. Юноша бледного вида в очках, парень во флотской форме, а в третьем Митя узнал вихрастого парня из хитрованцев.

– Мы совершенно не понимаем, – начал очкастый, – причин такого резкого обращения со нами. Мы такие же революционеры и выступаем с прикладной инициативой ультрапарадоксального отказа.

Вихрастый, углядев Митю, засмущался и встал позади.

– Мы собираем здесь социально близких товарищей для перевоспитания и думаем…

– Думаете? – спросил с высоты своего гренадерского роста Терентий. – Думать это хорошо, думать надо наперед, а то однажды думалку отобьют и бескозырку носить негде. Верно, братишка?

Морячок, в которого Жекулин для верности ткнул твердым, как поручень броневика, пальцем, пошатнулся и потерянно кивнул.

– Вот и я говорю. Ваши «товарищи» – те же преступники, а потому социально близкими настоящим анархистам быть не могут.

Откровение это аж подбросило юношу в очках и он возмущенно возопил:

– Почему это???

– Да потому, что в банде всегда есть власть. То же государство, но в миниатюре, понял? А раз понял, командуй своим на выход, пять минут истекли.