Председатель

Эпилог

Лето 1959

Я шел по лесу и мурлыкал песни, которые столько раз слышал по всему миру – Bandera Rossa, «По долинам и загорьям», «Марш единого фронта», «Первоконную»… Савинков, конечно, молодец, сумел раскопать все, даже нашел письмо с испанским вариантом «Варшавянки» – A las Barricadas! Да, очень она нам помогла, самая, наверно, популярная песня у интербригадовцев… Я тогда промолчал, а вот Наташа убедила Бориса не говорить, кто автор, мол, захотел бы славы – подписался.

Сколько лет-то прошло? Наверное, можно уже подвести какие-нибудь итоги, тем более круглая дата… Профессию, жаль, совсем пришлось забросить, слишком много нужно было ездить по всему миру. Так, изредка доставал диплом, смотрел на латинские буковки, вздыхал и убирал его обратно.

Господи, как же бросало меня по свету белому, от Намюра, до Хузестана, где я только не был, чего я не отведал… Почитай, с двадцать первого года тридцать лет в разъездах, хорошо если за это время месяц дома наберется, детей почти не видел. Только недавно кончилась эта круговерть, теперь вот сижу, книжки пишу, дорожки песком посыпаю.

Да, возраст совсем не детский, Мафусаил, глава большого клана. А нынче вообще все наши съедутся – Жекулины, Ивановы, Муравские, Баландины – юбилей как-никак, вся семья за стол сядет, как в те еще времена.

Но – камерно. Кто я такой, чтобы мой день рождения праздновать официально? Все от чужих глаз спрятано, все негласно. Даже Орден ВЦИК дали закрытым указом. Скамову – скамовский орден, смешно. Поздравлений, правда, прислали море – от друзей, от товарищей со всего мира, от того же ВЦИК, от Совинтерна и так далее.

Навстречу по тропинке со станции спешили два совсем молоденьких лейтенанта. Наверное, только-только из училища выпустились – форма новенькая, необмятая, погоны колом стоят, ботинки начищены, звездочки сияют…

Глазастые. Шагов за десять разглядели ленточки на груди – Георгия и Красную Звезду, врезали строевым и за пять шагов кинули руки к беретам. Пришлось пузо втягивать, палку к ноге, и отдавать честь. Хорошо хоть в шляпе, к пустой голове не прикладывал.

Рядом с беседкой уже гудел трехведерный самовар и от детских криков звенели стекла дачи. Маша, Соня, Виталик, Надя Жекулина, Ваня и Сеня Ивановы… Старшего поколения с нами уже нет, зато внуков и правнуков – на весь поселок хватит.

– Дмитрий Михайлович! – выглянул на стук калитки Володя Баландин, – ну где же вы ходите? Самовар поспел, давайте пока чайку попьем, а там и остальные подъедут.

Чаепитие растянулось на три часа – одних сестер и братьев, родных и названных, восемь человек, а еще мужья и жены, давно взрослые дети, всего человек тридцать. И столько же молодой поросли. И вся эта толпа приходила и уходила, наливала чай, пила, спорила, тырила варенье, утаскивало чашку с печенькой на скамейку… Голова кругом, но как же замечательно!

– Хорошо, Соня, что ты из своей Сибири наконец-то выбралась.

– Не выбралась, послезавтра обратно.

– Погоди, ты же сама говорила, что Саяногорскую ГЭС закончили и тебе там больше работы нет?

– Саяногорскую закончили, Зейскую начинаем.

Сонька единственная из нас подалась по стопам отца – в строители. Неудивительно, уже с начала двадцатых в стране строили много, но очень постепенно. Еще отец требовал не хвататься сразу за сверхпроекты, а год от года понемногу наращивать масштаб. Поначалу эти советы соблюдали, а вот потом, где-то с середины тридцатых поперло – закладывали целые города и новые отрасли промышленности, даешь самое-самое, чтоб весь мир ахнул! Обожглись пару раз, куда без этого. Но сейчас, оглядываясь назад, видно, что все не зря. Магнитка, Кузбасс, Северная и Амурская магистрали, Красноярский комплекс. Да, сейчас-то мы ого-го, смотрел на привезенные сестрой фотографии – колоссальную плотину в Саяногорске отгрохали! Да на Енисее, наверное, иначе и нельзя. Или вон, в Дагестане перекрыли ущелье – плотина в 250 метров!

– Деда Митя, расскажи про Аргентину! – напрыгнуло на меня мелкое человечество во главе с Дмитрием Скамовым-младшим. Детей от пяти до пятнадцати лет с друзьями собралось как бы не полсотни, и не будь рядом ивановской и жекулинской дач, неизвестно бы как поместились. Даже сейчас приходится кое-кому стелить в беседках во дворе. Впрочем, молодняку это только в радость – можно по ночам страшилки рассказывать и в набеги на соседей ходить, Корней Иванович от «скамовских хулиганов» аж стонет…

– Про какую такую Аргентину?

– Ну… где ты в пампасах воевал?

– Митя, да ты что, ты на меня посмотри, какой из меня вояка? Вот в Испании я бывал, и в Китае тоже, хочешь, про них расскажу?

Мальчишки погрустнели – чего там интересного в Испании, собирай чемодан да езжай, реактивные «Дуксы» СовАэро три раза в неделю летают до Мадрида, и по два раза – до Барселоны и Малаги. Не хочешь в Испанию – езжай в Италию или Палестину, там тоже тепло. Или вот новая мода у молодых, автостопом путешествовать, есть уже герои, что от Лиссабона до Владивостока прокатились. Почитай, весь мир открыт, в страны Союза Советов даже загранпаспорта не нужно. А во всю Африку, почти всю Азию и часть Латинской Америки не нужна виза. Вот с Англией, Японией и США да, так просто не поедешь.

Китай, конечно, повеселей, поэкзотичнее, но вон Ян Янович Зюмин, муж Нади Жекулиной – натуральный китаец, да еще знаток всяких тайных тибетских практик, куда там деду Мите… Но все-таки интересно, какая сволочь про Аргентину растрепала. Неужели Григулевич, он с неделю назад приезжал? Нет, Юзек парень дисциплинированный, конспирацию знает и зря бы не ляпнул.

Митя – мой единственный внук. А Мишка – единственный сын, так вот вышло, расстались мы с Ольгой в двадцать пятом. Да и то, как раз тогда мои бесконечные командировки и начались, какая уж тут семейная жизнь… Развелась и ушла к Мише Левандовскому, да тоже все не слава богу – погиб генерал Левандовский в Испании, в тридцать пятом. Так и остались мы, я разведенным, она вдовой. Видимся, конечно, но – чужие. Я так думаю, что такая бешеная любовь, как у нас случилась, долго не живет, а в ровные отношения перевести не получилось. Впрочем, чего тут ныть, хотел семейного счастья – послал бы Совинтерн с его командировками, звал меня тогда академик Ипатьев полимерами заниматься…

Сидел бы дома, в окружении врачей – Наташи и Ольги. Машка тоже вон, на медика выучилась, медсестра. Впрочем, она по свету помоталась едва ли не больше меня, знаменитый 11-й Отдельный отряд экстренно-полевой медицины. И подозреваю, наши врачи сделали для Советов столько, что вровень с оперативниками Совинтерна, если не выше. Как где катастрофа – там наши. Да и врачебные пункты по всему миру. Сперва на себе натренировались – в Средней Азии, Персии, Маньчжурии, – задавили эпидемии, систему поголовных прививок внедрили, диспансеризации эти. Детская смертность упала, продолжительность жизни выросла, сейчас на территории бывшей Российской империи двести девяносто миллионов человек живет, вдвое больше чем при царе-батюшке. Он, кстати, вполне себе до тридцатых годов дожил в Дании, под конец даже говорить начал. Правильно его обменяли – там вокруг него такое кубло монархистов собралось, любо-дорого, грызлись насмерть. Не без нашей помощи, конечно, подкидывали им яблочки раздора, чтобы они своими делами занимались, а в наши не лезли. А сейчас Дания медленно, но верно идет к вхождению в Союз Советов. Да и куда деваться? В Скандинавии социал-демократы доминировали давно, а в последние годы и советские партии поперли, так что ждем датчан и всяких там прочих шведов, как Маяковский писал. Мирно, постепенно, привязывая экономически – где они еще для своих «саабов» и «филипсов» такой рынок найдут?

Не везде так получалось, особенно поначалу. Виталик Жекулин с тех попыток полную грудь орденов заработал. В Китае воевал, в Испании воевал, с греками тоже воевал… Греки, конечно, умники еще те – разгромили беспортошную армию Кемаля и решили, что им все можно, а в особенности Константинополь. Ух, какие зарубы в Оккупационном совете Международной зоны были! Как греки в Лиге Наций Фессалию требовали – вынь да положь, и немедленно! Хотя это идея англичан, уж я-то знаю, им наше присутствие в Проливах нахрен не сдалось, вот и пытались по-всякому выдавить. Поначалу, конечно, тяжело было – мы с итальянцами против англичан, французов, греков, югославов и бельгийцев. Но мало-помалу и Югославия советизировалась, и во Франции Народный фронт победил, и бельгийцы как-то после этого подзатихли. Да и мы тоже заявили – не вопрос, уйдем, сдались нам эти проливы. Вот только все вооружение оставим туркам, чтобы зря не таскать. Вот англичане и взвились, и греков науськали, чтобы те, по старой памяти, турков еще разок вздрючили и к международной зоне подошли напрямую, только с востока. Пришлось за турок впрягаться, заодно всю непримиримую оппозицию из Средней Азии к Энверу сплавили – воевать под зеленым знаменем халифа. Ну и советников подкинули, вроде Витали. Вот он и развернулся, даром что в генералы не пошел. Зато спроси любого осназовца, кто таков полковник Жекулин – все знают.

– Митя, ты чего тут один? – подошла и проявила заботу Надя Зюмина. – Пойдем к нам.

– Спасибо, Надюш, я пока тут, в тенечке. Хочешь – садись рядом, расскажи, как там твоя реформа.

– Ну как… со скрипом. Прямо как ликбез.

Ликбез завершили только к тридцатому году. Почти полная функциональная грамотность всего населения, добрых полсотни новых институтов и университетов, лаборатории, целые исследовательские центры. Были у меня тогда сомнения, не вернутся ли в химию, да посмотрел – молодежь, что в двадцатом на рабфаки пришла, сама учит, новое поколение зубастое и цепкое, куда я против них со швейцарским еще багажом, это, почитай, все заново учить надо. А этих гоняли дай боже! Помню, Сонька рассказывала, сдавала задание по теоретической механике самому Ивану Всеволодовичу Мещерскому, князю, между прочим. И он работу просмотрел, проверил и вернул – «Исправляйте, у вас ошибка». Соня по новой пересчитала – все верно, приносит опять, тот опять ее с теми же словами отправляет. Только с третьего раза, в слезах уже, нашла – запятую пропустила! Зато теперь ведущий специалист «Гидропроекта», известный инженер-гидротехник, тоже по всему миру поездила, консультировала.

– Что мешает?

– Боятся неравенства. Нельзя, дескать, выделять. А дети-то все разные, одни лучше с гуманитарными предметами, другие с техническими, у третьих абстрактное мышление развито, – начала заводиться сестра. – А их всех по единой программе, под одну гребенку. Но ничего, мы этих ретроградов дожмем! За нас вон, вся наука.

Она кивнула в сторону Семена Иванова, будущего нобелевского лауреата. Ну или нет, не знаю, как там в теоретической физике с очередностью. Семка у самого Альберта Германовича учился, сейчас у Капицы работает, в Физическом институте, доктор наук и до кучи книжки популярные для детей пишет. И очень Надю поддерживает, кивая на результаты Физтеха, института, что создали лет двадцать тому – так и школы надо специализированные, чтобы качественных специалистов готовить. Кстати, старший брат его, Ваня, капитан-полярник, тоже для детей три книжки написал. Первая вообще ураган была – целыми классами срывались Арктику осваивать, Норильск строить, Севморпуть обустраивать. Тоже примета времени: родители, Иван да Аглая – проще некуда, а дети писатели.

Подошел Пашка, младший из Жекулиных и увел Надю. Вот, кстати, на кого типовые программы обучения рассчитаны – в школе был балбес-балбесом, пошел на завод, там, в коллективе, остепенился, сейчас станочник из первых на Москве. Его наши уговаривали пойти учится, да он только смеялся – я, говорит, рабочий человек, хозяин страны! Действительно, хозяин – делегат районного Совета. Единственный из клана, кто хоть краешком по государственной стезе пошел, хотя казалось бы, при таком основателе клана…

Похороны отца и прочий траур я провел как в тумане.

Бесконечный поток людей через зал Дома Советов, непрерывные речи, знакомые лица на трибуне, из которых почему-то запомнился дядя Вася Баландин, вздымавший кверху большие крестьянские руки.

Наташа и зареванные сестры в черном, соболезнования от официальных делегаций – поляков, финнов, немцев, всех, кто успел доехать. Профсоюзы и кооператоры, военные и медики, путейцы, строители, газетчики, профессура…

Двойной караул из соратников и бойцов Московской Пролетарской бригады. Непрерывная печальная музыка оркестра за кулисами – Шопен, Бетховен, Берлиоз.

Гроб вынесли на руках под «Вы жертвою пали», революционный траурный марш, дальше тронулись под любимую отцом «Варшавянку», так и не поставив на лафет, который медленно катился следом. Мимо «Большой Московской гостиницы», мимо наполовину снесенного Охотного ряда за строительным забором… Вдоль зданий университета на Моховой стояли студенты, рабфаковцы и профессура, с венками и транспарантами на черной ткани.

Людская змея по Волхонке вползла на Пречистенку, где к ней присоединились слушатели Первых рабочих курсов. Мелькнул стоящий на постаменте фонаря при выходе на Садовое высоченный детина, громким голосом читавший стихи, из которых запомнилась только строчка «…пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм!»

За кольцом, вдоль Зубовской и Девичьего поля стояли войска и курсанты Академии Генштаба, колыхались знамена частей Московского гарнизона, сводный оркестр играл «Интернационал».

Дальше… дальше были толпы врачей и сестер университетских клиник, артельных из здания Центросоюза на Усачевой улице и рабочих из кварталов Жилищного общества…

Потом тело отца опустили в могилу и я непослушной рукой кинул несколько комьев мерзлой земли, стукнувших по крышке гроба. И тут же зарыдал заводской гудок Гюбнеровской мануфактуры, за рекой, на путях Брянского вокзала ему ответили паровозы и рев сирен подхватили фабрики и локомотивы всего города и всей страны.

За воротами прошуршали по асфальту и остановились колеса машины. Ага, «АМО-Ладога», у нас на таком понтовом только один человек катается. Точно, Иван Федоров-внук, ранее знаменитый футболист, а теперь – внезапно! – знаменитый писатель. Что-то много у нас пишущих, может, и мне мемуары накропать? Вслед отцу…

Федоров точно по мою душу, вон, сюда повернул.

– Дмитрий Михайлович!

– Чего тебе, полузащита?

– Вот, смотрите, чего из Америки прислали, статью из New York Times.

– И что там?

– Да вот, спорят, был ли Михаил Дмитриевич американским агентом.

Ваня сейчас собирает материалы на книжку о моем отце – тут когда сто лет отмечали, выяснилось, что нет сколько-нибудь серьезной биографии, вот он и загорелся и теперь терзает меня при каждом удобном случае.

– И как мотивируют?

– Что он урожденный американец, что у него были несколько бизнесов в Америке, что создал свою личную спецслужбу по мотива агентства Пинкертона, что Россия из всех кредиторов полностью закрыла долги только перед Америкой, что в Морской войне Союз Советов поддерживал США. Ну и по мелочам, – выдал всю обойму Федоров.

Я только кивал, разные разговоры про отца ходили. Савинков рассказывал много, но все время недоговаривал. Впрочем, чего еще ждать от матерого конспиратора? Многое я и сам знаю, особенно после поездки зимой в Швейцарию. Там, среди прочего наследства, числилась ячейка с условием «вскрыть не ранее 1959 года». Вот я и вскрыл.

Записи еще не до конца разобрал, но, похоже, отец делал больше, чем об этом знал даже Савинков – там сохранились очень интересные счета и тетрадки. И два странных предмета, похожие на плоский экран телевизора, но без самого телевизора. Один раза в четыре поменьше, второй совсем маленький, в ладонь. Кнопочки, разъемы, гладкое стекло с одной стороны и к ним еще два блока, явно чтобы в розетку вставлять, а от них проводочки со штекерами, как раз под разъемы. Я на кнопочки потыркал – ничего. Подключил через блоки – тоже ничего. Два таких красивых кирпичика. Что с ними дальше делать – не знаю, но никогда ничего похожего не видел и даже не слышал про такое. Может, Сене показать или ну его, пусть там и лежат в ячейке от греха подальше?

Дней через десять после похорон к нам пришел Савинков и начал разговор с того, что выложил на стол толстую тетрадку в клеенчатой обложке.

– У тебя есть такая?

На первой странице почерком отца было выведено «Крамеру».

– Есть, – не стала отпираться Наташа.

Савинков перевел взгляд на меня.

– Да.

– Можно я сниму копии?

– Там есть очень интимные вещи.

– Понимаете… – Савинков замялся и принялся тереть подбородок, – мне… нам очень нужно знать, что там написано. Естественно, кроме личных подробностей.

– Зачем?

Дядя Боря, решительный до резкости дядя Боря опять замялся.

– Тут, понимаете, очень интересные дела закручиваются… Вы заключение о смерти и вскрытии получили?

Мы утвердительно кивнули.

– Полную версию?

– Да.

– Зубы, обратили внимание?

Наташа переглянулась со мной – нет, не обратили. Да и кто будет в такой ситуации вчитываться в не самые приятные детали…

– Что там? – спросил я.

– Видишь ли, там очень странные вещи. Использованы совершенно незнакомые методы и материалы, никто из лучших московских дантистов такого никогда не видел.

– Доктор Уайт! – воскликнула Наташа и тут же объяснила: – У Миши есть… был очень необычный шрам после аппендицита. Не такой и не там, где всегда. Он говорил, что его оперировал неизвестный американский доктор Уайт.

– Да, еще один фактик. И таких все больше. Помните все эти новые песни, что появились в последний год – «Левый марш», «Широка страна моя родная», «Первоконная»? Тексты анонимно присылали в редакции газет, но Исай оказался прав – все напечатаны на одной машинке. И она из вашего дома.

Мы опять удивленно переглянулась.

– А вот в «Аванти!» и «Ди Роте Фане» письма писали от руки, и это рука Миши. И еще его безошибочные предвидения и то, что здесь, – дядя Боря постучал пальцем по принесенной тетради. – У нас впереди большая драка в Союзе Труда и нашей с Леонидом группе придется непросто. Я так думаю, что написанное в этих тетрадках может помочь.

– У кого еще они есть? – спросила Наташа.

– Пока я получил копии от Медведника, Красина, Кузнецова, Губанова. Еще точно есть у Морозова, Шухова и Муравского, но я с ними еще не говорил. Болдырев обещал отдать копию, если вы отдадите свои.

– Хорошо. Я сделаю выписки сама.

Борис перевел взгляд на меня, я утвердительно смежил веки. Савинков повеселел:

– Ну вот и славно.

– Знаешь, Ваня. Так можно что угодно за уши притянуть. Вот, говоришь, Союз Америку поддержал… А кого нам было поддерживать? Англию? Японию?

Каша эта заваривалась долго, с самого начала двадцатых. Первым нашим успехом стала Болгария, когда в двадцать третьем году там свергли монархию и к власти пришел союз Земледельческой и Советской партий. Потом в двадцать четвертом двинул кони Гуго Стиннес и ситуация в Германии сразу качнулась влево. В двадцать шестом… да, в двадцать шестом победило Июльское восстание в Австрии. И Чехословакия оказалась в полном окружении Советов. Ее, конечно, не трогали, все произошло естественным образом – сперва выборы выиграли социал-демократы, потом Levicova Unie и вуаля – сейчас респектабельный участник блока. Англия, конечно, рвала и метала, но чем дальше, тем больше мы задвигали джентльменов в угол. Особенно неистовствовал Детердинг, даже диверсантов засылал… Но ответочка не заставила себя ждать – тогда-то Виталик свой первый орден и заработал, а Роял Датч Шелл недосчиталась нескольких нефтяных вышек.

Главное рубилово шло во Франции, уж больно там накачивали ультраправых из «Аксьон Франсез». В ответ левые почти без нашей помощи объединились в Народный фронт и чуть было не выиграли выборы в двадцать восьмом. Тогда же провалилось восстание в Югославии, отчего страна раскололась на Сербию на востоке и Новую Югославию на западе, где доминировали хорваты, установившие очень неприятный режим, с националистическим и религиозным террором. И несколько лет резались с сербами в Боснии.

А потом жахнула Великая Депрессия. Под удар попали в первую голову США, за ними Англия, Голландия… Во Франции натуральные уличные бои были между правыми и левыми, я туда как раз и ездил, с кое-какими рекомендациями от Института социальной психологии и под командой Астронома. Под всю эту суету с кризисом европейские страны заморозили долги Америке, а немцы вообще отказались платить репарации, даже реструктурированные.

Советский блок депрессию пережил относительно легко – при том количестве строек и новых проектов, при том, что Америка отдавала заводы и технологии за бесценок, было не до депрессий. Не везде по-хорошему – в блоке разные страны были, в Италии, например, Муссолини скатился к вождизму и прямо-таки гнобил несогласных, отчего многие предпочли уехать к нам. Вон, в Крыму и на Кавказе сейчас итальянских артелей и заводиков – море. Какое вино делают, ммм… А сыры! И чумовую обувную фабрику в Екатеринодаре построили, просто песня.

А немцы качнулись направо – как Стиннес помер, его организации разогнали, часть предпочла усилить системную оппозицию. Тоже не гладко вышло, многие к нам приехали, только не по своей воле. Пригород Норильска Арбайтштадт оттуда, да и дорогу персидскую они достроили, от Баку на Тегеран, а потом ветку до Ашхабада и вторую на юг, через Исфахан к заливу. Ох, англичане выли, ох выли… Басмачей завели, мешали… Нестор с Первой Конной тогда по приглашению шаха их гонял. Шаху-то деваться некуда – с запада Советы, с Севера советы, англичане разве что пару полков из неспокойной Индии или флот пришлют, но флотом в горах и пустынях не навоюешь. А мы – вот они, на границах стоим.

Так и шло – с Америкой отношения ровные, с Англий хуже день ото дня. А потом Народный фронт победил во Франции, тамошние левые от долгого бодания с правыми злющие были и допустили, мягко выражаясь, «перегибы на местах». Два года мы там торчали, исправляли и направляли, кое-как наладили.

В тридцать четвертом загорелось в Астурии, в Хихоне образовали Советское правительство. Англичане кинулись побережье блокировать, дескать, невмешательство, да куда там! Рвануло в Валенсии, Каталонии, Андалузии… Ну и пошла помощь через Пиринеи. Интербригады, техника, немецкий корпус, польский корпус, итальянский корпус… A las barricadas, ага. Два года бились, пока не загнали в Португалию генералов тамошних. Так что у нас теперь запад Европы левацкий – анархисты держат шишку в Испании, гошисты во Франции. Правда, союз соблюдают неукоснительно, мы тоже помогаем, чем можем. Недавно вот во Францию ездил, с Шарлем и Дашей повидался. Он на происходящее с изумлением смотрел – католик, консерватор, но… новые времена, к тому же Даша его аккуратненько просвещала и направляла. Сейчас-то целый военный министр, не хухры-мухры.

А потом англичане подожгли море. Что у них, что у американцев депрессия иного выхода не оставляла – только война. Америке с нами воевать неудобно, Англии страшно, вот она мутузить кузенов и подписала своих старых союзников, японцев. Американцы к нам кинулись за подмогой – так не вопрос, на условиях соблюдения вашей же доктрины Монро. Ух, как они бились! До полного исчерпания корабельного ресурса. У островных, разумеется, у Америки хрен исчерпаешь.

Союз Советов тем временем пережил смену руководства. Дядя Леня Красин, дядя Коля Муравский, Либкнехт, Мархлевский, Таннер, да много еще кто из старой гвардии, все в тридцатых ушли. А новое поколение чуяло за собой силу и мощь, оттого не заморачивалось и сразу занялось Китаем. Для начала советизировали как следует Маньчжурию, туда сразу ломанулись переселенцы и теперь там есть районы почти полностью немецкие или еврейские. Палестина, кстати, тоже отлично развивается и тоже в Союз входит. И очень уговаривает нас создать единый Банк Европы и Азии и ввести общую валюту. Не иначе, какой хитрый гешефт измыслила. Впрочем, наши экономисты говорят, что большая польза может выйти.

После Маньчжурии выперли с континента ослабленных японцев, к радости Гоминьдана. А потом и правое крыло оного следом, как раз к сороковому году и управились.

– Дмитрий Михайлович, за стол!

Пора, все гости приехали.

– Так, все собрались? – Володя твердо взял в свои руки праздник. – Тогда предлагаю первый тост за виновника торжества…

– Погоди, – я встал с бокалом белого Sauvignon Sauviet. – Ты еще не знаешь, но мы всегда отмечаем два дня рождения – отца и мой.

– Так у него же весной, как раз сто лет… – недоуменно замер Баландин.

– Официально – да. Но он всегда отмечал вместе со мной, не знаю, почему. Поэтому давайте за отца, за то, что он для всех нас сделал.

Все встали и выпили, потому как без отца жизнь нас всех ждала бы совсем иная. Вот тот же Баландин, правнук Василия Степановича – ну пахал бы и пахал. А сейчас продолжил семейную династию, рулил крупнейшим агропромышленным предприятием в Таврии, два года назад переехал в Северный Туркестан, совсем новые земли осваивает, лесополосы насаждает. У нас, кстати, шутят «посадят лес сажать» – суд направляет срока отрабатывать на лесополосы по всей стране. Ну или в тайгу работать, там прокурором медведь, не забалуешь. Или каналы рыть в том же Туркестане.

– Весной, кстати, могли бы и пошире отметить, – ревниво заметила Соня. – Сто лет все-таки первому председателю ВЦИК и основателю Союза Труда.

Да, никаких больших торжеств. Заседание памяти основателя в Центросоюзе и Жилищно-строительном обществе, в МВТУ тоже отметили, да еще ВЦИК присвоил имя отца заводу АМО.

Из-за отдельного стола, накрытого для детей в дальнем углу участка, раздался нарастающий визг и крики, мы все удивленно повернулись в ту сторону – драка что ли? Сидели же тихо, ловили музыку на транзистор… Нет, не драка – бегут с приемником к нам.

– Деда Митя! Деда Митя! Космонавт! Наш, советский!!! Вот! – и Митька-младший выкрутил на полную громкость приемника.

– …выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник с человеком на борту. Старт космической многоступенчатой ракеты прошел успешно, и после набора первой космической скорости и отделения от последней ступени ракеты-носителя корабль-спутник начал свободный полет по орбите вокруг Земли.

Все-таки надо те папины приборы показать Сене…