Председатель

Глава 16

Лето 1919

Первый вопрос Митя задал еще в дверях, не раздевшись:

– Как состояние Михаила Дмитриевича?

– Стабильное, – успокоила Наташа.

– Говорить начал?

– Нет, только пузыри пускает. И пачкает пеленки.

Митя наконец выпростал руку из куртки, закинул картуз на вешалку и шагнул навстречу сопящему кульку на руках Ольги.

– Назад, – придержала за локоть Наташа. – Руки мыть.

Счастливый отец вздохнул, послушно сполоснул руки и только потом был допущен к укачиванию и укладыванию Михаила Дмитриевича Внука.

Внизу Аглая накрывала обычные два стола к большому семейному ужину – на восемь взрослых и шестерых детей, не считая новорожденного. Устоявшийся быт в целом не изменился, разве что стал проще. Давно не было веселых застолий с коллегами-инженерами – за редчайшими исключениями гости в последнее время приходили только по делу. В одной из комнат хозблока поставили аппарат Юза и рацию «Норд». Митя улыбнулся, вспомнив, как заважничал Иван, которого после курсов радиотелеграфистов перевели из артельных сторожей в главного по связи дома в Сокольниках. Терентий же так и занимался автоотрядом московской милиции, поставив дело на недосягаемую высоту.

Понемногу все обитатели дома собирались у раскрытых по летнему теплу дверей на веранду. Все как прежде, разве что два больших проема заколочены фанерой – время такое, заменить пока нечем. Ну, то есть в управлении делами ВЦИК стекло наверняка нашли бы, но отец настрого запретил туда обращаться.

Тем не менее, Митя надеялся избавиться от фанеры в ближайшее время: на заводе Ралле начали выпуск листового и витринного стекла. Прежняя продукция – пузырьки для парфюмерии – пока не очень пользовалась спросом, а вот оконное шло на ура.

В ожидании еды Митя рассказал про события в Никольском и про новую продукцию лаборатории пластических масс. С той же скоростью, что и стекло, покупатели расхватывали пуговицы, бижутерию, чернильницы, а государство закупало рукоятки для шашек и корпуса телефонов.

– Не бедствуем, ширпотреб покрывает все затраты. Сейчас Савва Тимофеевич думает пригласить пятерых немецких химиков, расширяться будем.

Понемногу оживало и расцветало мирное производство, в том числе по госпрограммам. Например, городские артели выпускали позарез нужные гвозди, ими же и рассчитывались за взятый в аренду немецкий гвоздильный станок, полученный за хлеб. Или ставили небольшой посудный завод, как сделал дядя Вася Баландин – государство снабжало металлом и эмалью, а он штамповал тазы, ведра и чайники с кастрюлями. Многие частники брали в прокат швейные машинки, и с каждым месяцем на улицах все меньше попадалось военной формы и все больше – сшитых по моделям Ламановой рубах, брюк и платьев. Но особенно развернулись артели и кооперативы – им-то налоги, как не эксплуатирующим чужой труд, установлили минимальные, наравне с государственными заводами. А настоящих буржуев крепко держали под присмотром профсоюзы и савинковская КБС и многие заводчики, решившие поиграть в локауты и саботаж, сейчас играли в лесоповал.

– Митя, а как там футбол? – прибежал вниз Ванька, самый страстный болельщик в доме.

- «Карболит» – «КСО» 2:1.

– Угу, – Ваня записал цифры в тетрадочку, – а «Мороз»?

– Еще не играли, завтра же.

Три деревни – Орехово, Зуево и Никольское – были среди родоначальников этой игры в России, но после успехов симоновцев и железнодорожников поотстали, а теперь увлеченно наверстывали, устроив общее дерби.

С просека за воротами, где днем катались авто и повозки, на веранду донесло треск мотоцикла, и к прерывистому стрекотанию, усиливавшемуся с каждой секундой, примешалось слабое чувство тревоги. Вечером тут почти не ездили, значит – посыльный, к отцу. А ему врачи запретили работать. Видимо, что-то серьезное.

Мотоцикл прошуршал по щебню и остановился у самых ворот.

– Кто это там? – Наталья слегка отодвинула занавеску, чтобы разглядеть, что делается во дворе. – Мише прописан покой, две недели никого из секретариата не было.

– Ну вот сейчас и узнаем.

Митя открыл дверь, и в прихожую вошел самокатчик, с ног до головы затянутый в скрипящую коричневую кожу.

– Здравия жела… – начал он громким баритоном, но Наташа прервала из глубины гостиной:

– Тише, пожалуйста! У нас больной, и ребенок спит.

– Виноват, – посыльный огладил усы перчаткой с раструбом и продолжил шепотом. – Пакет товарищу Скамову Дэ эМ из Минвоена.

– Мне? Не Михаилу Дмитриевичу? – удивился Митя.

– Точно так – вам, без ошибки. От товарища Медведника.

Митя расписался за пакет, мотоциклист козырнул, повернулся через левое плечо кругом и вышел.

Сухо треснула сургучная печать, прошелестел конверт.

– Срочно явиться в распоряжение Нарминвоена, при себе иметь… – недоуменно прочел Митя. – Мобилизация? Меня же должны призвать только в случае войны…

В столовой ойкнула Аглая, вышедшая из кухни Ираида прикрыла рот краешком платка.

– Значит, война, – твердо резюмировала Ольга.

– Странно, что Мише не сказали, – протянула Наташа. – Уж об этом-то должны были оповестить, невзирая на режим.

– Сказали-сказали, – неожиданно раздалось сверху.

И по лестнице в гостинную, где собрались почти все обитатели дома, спустился отец.

– Утром еще радио было, я не стал никого тревожить. Пришла беда, откуда не ждали, напал на нас проклятый пан Пилсудский со всем своим панством.

Вот так в Сокольниках и началась война с Польшей.

Вечером звонил Лебедев, совсем в ночь приехал Савинков – дом вернулся к привычной карусели вокруг председателя ВЦИК… Какой уж тут режим, хорошо хоть поужинать успели.

Всю ночь Митя ворочался с боку на бок, обнимал Ольгу, вставал к Мишке – и так и не заснул. В голову лезли картины войны, и чтобы избавиться от них, он принялся вспоминать все, что связано с нынешней Польшей.

Вторая Речь Посполитая существовала всего год, но уже успела перессориться и повоевать со всеми соседями. Буквально на второй день после провозглашения независимости началась драка в Галиции, где вокруг преимущественно польских городов стояли преимущественно украинские села.

Еще через месяц последовала попытка аннексии Вильно, который хозяйственные поляки чуть было не прибрали, пользуясь слабостью Советов. С чехами паны поссорились год назад из-за дележа Тешинской области. И одновременно – с немцами из-за Силезии. В большую войну все эти конфликты не переросли только потому, что руки полякам связывало рубилово вокруг Львова.

Этническая карта польских окрестностей была пестрой, а вооруженных поляков, получивших боевые навыки под знаменами всех стран и коалиций, на спорных землях хватало. Так что за полгода Naczelnik Panstwa Пилсудский сколотил вполне приличную армию, а заводы вокруг Варшавы и Лодзи обеспечили ее всем необходимым. Да еще французы, вместо того, чтобы демобилизовать семьдесят тысяч польских войск генерала Галлера, отправили их со всем вооружением, вплоть до танков, на родину. От такого подарочка Западно-Украинская республика закончилась довольно быстро, и остатки Галицкой армии отошли на территорию Советов.

Так и устоялась линия раздела в ожидании договора – от Вильно на Брест, от Бреста на Станиславов.

Но еще на Парижской конференции глава польской делегации Роман Дмовский прямо требовал «границы 1772 года» – то есть с Полоцком, Витебском, Житомиром, Уманью и так далее, до Днепра. На Смоленск, Киев и Чернигов, поляки, так и быть, не претендовали. Там же, в Париже, паны заключили договора о будущей «автономии» с группками украинских и белорусских националистов.

И вот теперь, имея хорошо оснащенную армию с боевым опытом, и закончив цапаться со всеми остальными соседями, Речь Посполита решила еще раз попытать счастья на востоке.

За ночь пришло несколько телеграмм и радио – поляки атаковали войска завесы на всем протяжении границы. Когда Митя вышел с уложенным чемоданом, в махновке и с курткой-кожанкой через руку, его провожали тревожные глаза Ольги и Наташи. Соня с Машей смотрели скорее испуганно, а вот восьмилетний Ванька, наоборот, радовался и даже притащил на проводы деревянную саблю, которой рубил воображаемых поляков.

– Господи, – сложила руки в замок у подбородка Наташа, – тебя же из армии уволили, неужели все так плохо?

– Собирают всех, знакомых с тактикой конных и рейдовых групп, – пояснил отец и непонятно добавил: – Так сказать, вставайте, кто еще остался.

– Ну все, пора, – Митя попрощался нарочито сухо, поцеловал жену и шагнул за порог.

– Давай, – взмахнул рукой Скамов-старший, – покажи им, что такое непобедимая Красная армия.

После столпотворения в Нарминвоене Митю нагрузили в прямом и переносном смысле – поручили сопроводить на Юго-Западный фронт эшелон с машинами и огнеприпасами. Поезд телепал по запасным путям и перегонам, еле делая по сто верст в сутки, доводя Митю до исступления. Все, что он мог делать в дороге – проверять и дрючить караулы да читать ухваченные на станциях газеты. И пока он добрался до Бердичева, поляки, сбивая заслоны, заняли Барановичи, Пинск, Ровно, Шепетовку и нацелились на Минск и Киев.

Железнодорожники загнали состав на запасные пути, Митя выставил часовых и побежал к вокзалу.

– Стой! – остановил его караульный прямо у таблички «Выходъ на перронъ безъ билетовъ воспрещается».

«Да, не Киев. До сих пор орфографию не поменяли» – подумал Митя, а вслух сказал:

– К коменданту станции, товарищ. Я начальник войскового эшелона, вот мандат.

– Вон, на второй этаж идите, – махнул тот рукой в сторону краснокирпичного здания.

Комендант, весь в мыле от звонков, стрекота телеграфа и беготни посыльных, спихнул его на помощника.

– Вам, товарищ, в штаб фронта доложиться надо. Сейчас выйдете на Белопольскую, направо, и через полторы версты коммерческое училище будет, штаб там. Да погодите вы, – придержал путеец рванувшегося было Митю, – через пять минут грузовик пойдет, я вас подсажу.

В кузове АМО Митя устроился рядом со здоровым малым лет двадцати, кудрявым и носатым.

– Сема, – протянул руку тот, – Вы откуда будете?

– Из Москвы.

– Ух ты! Я туда податься хочу, в горной академии учиться. А то скучно здесь, многие разъехались.

– Куда? – машину подбросило на ухабе, и свой вопрос Митя задал, витая в воздухе.

Оба ухватились за борта и одновременно грохнулись обратно.

– Вот черт! Не дрова везешь! – грохнул кулаком по кабине Семен. – А едут все больше в Палестину. Как проливы открыли, так и понеслись, как бы не половина свалила. Пишут оттуда. Тепло, своя земля, артели делают.

– А сам что же?

– Не, там страна маленькая, простора нету, да и жару я не люблю. А так выучусь, стану горным инженером – всю Сибирь обойду! Как думаете, примут?

– Обязательно примут! Сейчас при всех институтах и университетах рабочие факультеты открыли, для подготовки.

– Здорово! А вот и штаб. Счастливо, товарищ!

Последний раз штаб фронта Митя видел еще на Германской. Тогда в глазах рябило от золотых погон и аксельбантов, и нужную дверь приходилось искать, как сокровища фараонов – все махали руками куда-то в сторону и пропадали на лестницах в клубах табачного дыма.

Здесь же, в трехэтажном с огромными окнами здании коммерческого училища, было спокойно. На входе проверили мандат, старший покрутил ручку телефона, вызвал сопровождающего и отправил Митю к дежурному. От дежурного – к адъютанту, от адъютанта – в лапы комфронта Медведника.

– О, вот и Митя!

Митя козырнул и передал Егору бумаги на груз. Тот жадно пробежал их глазами, даже губами шевелил, читая строчки с количеством привезенного.

– Так… огнеприпасы перевезти на склад в монастыре кармелитов. Машины примет Нестор, в Первую Конную.

– Как найти монастырь?

– В ту же сторону, как со станции к штабу и еще столько же. Там, не поверишь, улица Белопольская пересекается с Махновской, как нарочно. За ней – Соборная площадь, а там увидишь. Здоровенный монастырь, прямо крепость.

– А грузчики?

– Адъютант выпишет направление в профсоюз биндюжников, мобилизуй их. Об исполнении доложи.

С погрузкой-разгрузкой все получилось быстро – евреи-возчики помогали не за страх, а за совесть, поскольку новости о погромах на захваченной поляками территории доходили даже сквозь фронт. Паны ничего лучше не придумали, как назначить главными врагами жидов и большевцев.

Потом Митю подхватил Махно, как Нестора величали кубанцы и украинцы, потом определил в часть, потом получали имущество… к ночи вымотанный Митя свалился в отведенном доме. Свернул одежду вместо подушки, упал на нее головой, блаженно закрыл глаза и поплыл.

Цвирк-цвирк! – вырвал его из полузабытья сверчок. И замолчал, чутко выжидая, когда Митя начнет засыпать, чтобы снова прострелить пелену сна. Но усталость взяла свое и, несмотря на старания запечного пулеметчика, Митя отключился.

Сколько проспал – неведомо, еще затемно его выдернули в явь резким криком:

– Подъем! Тревога!

На Сенной площади строились войска группы Махно. Сам он, со штабом, в котором Митя узнал Семена Кожина и еще нескольких по Кубани, нервно расправлял карту, разложенную на капоте броневика и поглядывал на часы. Через пару минут собрались все и Нестор начал:

– Товарищи командиры! Вчера первая кавдивизия противника прорвала фронт под Шепетовкой и стремительно продвигается в наш тыл. Вечером взято Полонное. Целью рейда является либо штаб фронта в Бердичеве, либо склады фронта в Казатине. Силы противника – шесть кавалерийских полков, около четырех тысяч сабель.

– Пулеметы? – глянул исподлобья Кожин.

– Примерно пятьдесят.

– Авиация, бронемашины?

– По нашим данным, нет, – хищно улыбнулся Нестор. – Авиаразведка уже вылетела. Конной группе предписано выдвинуться вот сюда.

Карандаш подчеркнул на карте название «Коровинцы».

– А если они пойдут южнее?

– Самолеты заметят и упредят, мы тогда поворачиваем вот здесь и бьем во фланг.

И снова внутри, как тогда, еще в Швейцарии, при первых заданиях Вельяминова, все подобралось, ушло домашнее, мягкое, и вместо химика с университетским дипломом проклюнулся упорный боец. И теперь Митя точно знал, что не допустит ошибок, как под Ставрополем.

Полдня шли переменным аллюром. Шнырявшие в небе «дуксы» четыре раза сбрасывали вымпелы с донесениями, и Нестор, убедившись, что противник изгоном идет к нему в руки, занялся расстановкой ловушки.

Полк конницы развернулся широкой цепью, закрывая пулеметы Кожина, пехота, покинув телеги и грузовики, быстро скрылась в леске на фланге, броневики притаились за хатами сельца на другом фланге.

– Дрожит, – угрюмый Кожин оторвал руку от земли. – Идут.

Из-за леса на другом краю окоема выскочили первые разъезды, и уже минут через десять появились колонны польской конницы. Набранные из ветеранов Мировой войны, служивших у немцев, французов, русских, австрийцев, полки четко перестроились во фронт и двинулись вперед.

– Красиво идут…

Вот уланы, блестя стальными касками, склонили пики и перешли в галоп…

– Раздайсь!

Конники Махно, нахлестывая лошадей, развернулись и кинулись в стороны и тыл.

– Робы грязь! – проорал Кожин…

…Весь день Первая Конная добивала разрозненные остатки польских эскадронов, загоняя их к железной дороге, под пушки и пулеметы бронепоездов. К вечеру броневики группы нашли и вмяли в жирную украинскую землю конно-артиллерийский дивизион поляков.

Кончилась Pierwsza Dywizja Jazdy, как будто и не существовала вовсе.

Позади осталась оборона по Неману и Тетереву, огневой мешок под Каменным Бродом, в котором артиллерия выжгла рвавшиеся на Киев танки армии Галлера, ноты и заявления Республики Советов Лиге Наций. Европа и Америка вяло советовали Польше отойти на линию этнической границы, предложенной лордом Керзоном, но настоящая помощь пришла только из Веймарской республики. Германия закрыла границы для поставок оружия и снарядов в Польшу, после двухнедельной забастовки докеров перестал принимать транспорты с вооружением Данциг.

Красные полки двинулись вперед. Два месяца Фрунзе с Триандафиловым в Белоруссии и Медведник с Егоровым на Украине пятью ударными группами долбили польскую армию. День за днем Wojsko Polskie дергало части с направления на направление, но только теряло силы и сдавало город за городом – Станиславов, Новоград, Барановичи, Гродно, Ровно, Пинск…

А потом Украинская Галицкая армия взломала оборону под Львовом, и главковерх Лебедев бросил Первую Конную на Белз и Замость, в междуречье Вислы и Буга. Накачанная за лето конницей, самолетами и броневиками группа легко проскочила ближние тылы и ушла в глубину.

– Товарищ командир! Я два пулемета захватил, ротный приказал на бричку и в штаб.

– Как захватил?

– Это… бегу по селу, а крестьяне говорят: вон в той хате поляки с пулеметами сидят. Я в окно бомбу, сам за ней, и ну стрелять из нагана. Четырех уложил!

– Пулеметы исправны?

– Так точно!

– Так какого хрена вы их из строя взяли?! Повернуть на поляков и ударить из них! Вертай назад!

Молодой боец запрыгнул обратно на бричку, а Нестор восхищенно повернулся к Мите:

– Вот черти, что творят! Лет семнадцать-восемнадцать хлопцу! И таких – сотни!

Штаб группы занимал полчаса как отбитый у противника домик, в котором уже суетились телефонисты. Толстый, маленький начальник связи распоряжался, дирижируя телефонной трубкой в руках. Вошедшему Махно он протянул захваченную карту польского генштаба и ткнул в Хелм.

– Значит, штаб фронта… Интересно, интересно… Вчера радио было, что там Пилсудский… А кто это там у забора лежит?

– Поляк. Отстреливался до последнего. Наши окружили его, а он еще в пяти шагах стрелял.

Беленькие хатки села стояли словно вымершие, без людей. Только разбитые кое-где окна да свежие расщепы от осколков на деревьях. Ставни всюду закрыты: крестьяне на всякий случай затворили, будто это спасет от пуль. Оглушенные выстрелами куры, гуси и утки сбились в кучи, засели под заборами и у стен. Собаки, поджав хвосты, притулились к хатам и даже не пытались облаять чужаков. А над зеленой башенкой деревенского костела судорожно моталась стая голубей. Вверх-вниз, вверх-вниз…

– Митя! Давай свои броневики вот сюда, – Нестор показал сперва на карте, а потом в окно, – за батарею. И жди, когда пехота подтянется. Поляки нас окружить хотят, а мы двинем Пилсудского добывать.

Броневики «Торпедо», «Динамо», «Локомотив» и «Красное Симоново», дымя выхлопом, укатили под холм. На вершине, куда тянулся телефонный провод, стояли артиллеристы.

Грохнули пушки. В небе над станцией, пока еще занятой поляками, полетели дымки разрывов. Сзади, над селом, где был Махно, развернулся самолет, и с него к земле выбросили вымпел с длинным шелковым хвостом.

Митя поднялся на гребень, внизу справа торопливо отпрягали лошадей и разворачивали еще два орудия. Полный и солидный артиллерист медленно поднес к глазам бинокль:

– Надо парочку снарядов во-он в ту лощину, вишь, они там накапливаются.

Второй, щуплый и подвижный, скомандовал телефонисту:

– Трубка сто двадцать, правее ноль девять. Огонь!

– Огонь! – повторил связист.

Сразу же сзади бухнули две пушки и снаряды с шипением ушли вперед.

Трах! Трах! разорвались над склоном шрапнели.

– О, побежали, – степенно сказал полный, а щуплый в свою очередь поглядел в бинокль:

– Трубка сто тридцать, левее ноль шесть. Огонь!

Вдали припадали к земле и снова вставали крошечные фигурки, ветер мешал их с дымом от разрывов и пылью. По резким движениям и бегу врассыпную Митя понял, что поляки запаниковали. На взмыленном коне подскакал посыльный:

– Товарищ Махно приказал перенести огонь вперед, чтобы своих не побить – мы атакуем станцию. А вам, товарищ Скамов, приказано вместе с рейдовой группой двигаться на Хелм.

Первой в город в утренних сумерках вошла разведка – эскадрон с десятком ручных пулеметов. Следом – конница, броневики, пехота на грузовиках и телегах, конная артиллерия рейдовой группы. Охрану штаба и невеликий гарнизон застали врасплох, точно как сами поляки хотели устроить в Бердичеве.

Короткий бой – и Митины бойцы, указывая карабинами, выводят расшитых серебром польских офицеров на улицу. Когда патрули полностью перекрыли город, когда броневики заняли станцию и когда на Высокой горке встала батарея, в город вошли остальные силы Первой Конной.

– Слушай, а вот я чего не понимаю. А почему мы не использовали команды Болдырева? Ведь с немцами куда как хорошо вышло? – спросил Митя в минуту затишья у Нестора.

– Так в командах сколько поляков было! Балаховича помнишь?

– Корнета?

– Уже полковника, польской службы. И таких немало, всю нашу сеть сдали. И ладно бы тайники да склады… по тюрьмам сейчас много, а кого и застрелили.

Потом люди Разведупра потащили их смотреть взятых в плен польских генералов. И показали самого Пилсудского – в скромном френче и плоской фуражке с орлом. Махно вгляделся…

– Это же Мечислав! Помнишь, мы в Париже Чернова страховали?

Митя посмотрел внимательней – те же вислые усы, те же кустистые брови, крупный нос, только бороды нет…

– Точно, Мечислав!..