Председатель

Глава 14

Зима 1918-19

Мальчик-чертежник Костя Мельников, ныне молодой архитектор, начал строить в Париже. Там с лета вовсю шла мирная конференция, город под завязку забили дипломаты, секретари, эксперты, депутации хрен знает от кого, газетчики, шпионы и так далее. И курьеры, курьеры – тридцать тысяч одних курьеров. У нас, конечно, народу немного, всего двести человек, вшестеро меньше, чем у американцев, но размещаться пришлось аж в семи разных отелях. Глава делегации Красин помучался, помучался, да и пожаловался ВЦИКу.

Решение нашли такое – землю нам предоставил мсье Ситроен, бригаду наполовину прислали из России, наполовину набрали на месте (ну надо же как-то ребятам Савинкова и Вельяминова легендироваться, да?) да и забабахали новый фаланстер. А точнее – поселок по офигительному Костиному проекту, из щитовых домиков, который по окончании конференции обязались передать для проживания рабочих того самого Ситроена. Забор поставили, сторожку на ворота, все дела. И сразу окрестности делегации очистились от посторонних личностей и подозрительных типов. Французская пресса совсем было окрестила поселок «берлогой русского медведя», но Красин устроил натуральный пресс-тур и все затихло.

Выгрызать условия для Союза Советов мы начали давно и разными методами. Первым делом договорились о поставках продовольствия в голодающую Германию. В обмен на станки и прочие полезные вещи, в чем нам навстречу пошел немецкий Совет уполномоченных. А всему миру объявили, что это «гуманитарная акция».

А перед самым отъездом делегации в Париж я еще раз поговорил с Красиным.

– Леонид, наша главная задача – получить десять миллиардов репараций золотом.

– Даже не Проливы? – понимающе усмехнулся Леонид.

– Проливы нам не отдадут, мы их используем как козырь в торговле.

В чем-то нам было проще: мировые лидеры не так напуганы «большевизмом», как в моей истории. Например, французы меньше носились с идеей создать между Германией и Россией «санитарный барьер». Ресурсы и деньги Парижу самому нужнее, так что лимитрофы если и возникнут, то без внешней помощи. И тут мы твердо придерживались принципа этнических границ, мотивируя это снижением напряженности между государствами и предотвращением будущих войн. По этому вопросу, кстати, с нами были вполне согласны мистер Вильсон и сэр Ллойд-Джордж.

Вильсон вообще купался в образе «миротворца», только пальмовой веточки в клювике не хватало. И советские делегаты ему активно подыгрывали – улыбались, восхищались, при случае хвалили. Натуральный Дейл Карнеги, «как оказывать влияние на людей». А с чем еще идти на типичного американца, убежденного в том, что именно он – носитель истины в последней инстанции?

Для начала Красин полностью поддержал и создание Лиги Наций, и каждый из «Тринадцати пунктов Вильсона». Ну хотя бы потому, что базис для переговоров они задавали неплохой. Ну и польстил тем самым президенту США, которого Европа разве что в задницу не целовала. А с серым кардиналом американцев, полковником Хаузом, работал лично Савинков. Ну типа молодой политик желает набраться опыта у старого и умудренного.

Первым успехом такого подхода стало решение о штаб-квартире Лиги Наций. Красин аккуратно вкинул идею разместить ее в нейтральной стране, а до Швейцарии «додумались» сами американцы. Англичане с Лондоном пролетели, французы покобенились, но франкоязычная Женева их устроила.

Все эти расклады мне в подробностях излагал Борис, заехавший за мной в Москву. За мной – потому как на финальную часть конференции и подписание договора решили делегировать мое бренное тело. Не без скандальчика, между прочим…

… - Одного не отпущу.

Не понял… что значит «одного»? Я же с делегацией… И вообще, как это «не отпущу»???

– Я поеду как твой врач, – заявила жена.

И непреклонности в ее взгляде было столько, что я очень хорошо понял, как вот такие вот девочки из хороших семей шли с бомбами или там револьверами на теракты. Но у нас, слава богу, всего лишь Париж. И взрослая девочка тридцати девяти лет. И она, собственно говоря, может поехать, куда захочет, так почему бы и не с мужем?

– Возражения не принимаются. Мало мне твоей испанки было, ты еще и за сердце в последнее время хватаешься.

– Ладно-ладно, – я примиряюще поднял ладони. – Так и скажи, что тебе нужна новая шляпка.

– Скамов!!! Я тебя когда-нибудь убью!

– Давай ты меня когда-нибудь поцелуешь?

Закончив с этим приятным делом, я шепнул жене на ухо:

– И не забудь взять лимоны и анисовое масло.

– Зачем это?

– Меня укачивает.

Да-да, несмотря на мои стенания, ВЦИК и Совнармин постановили везти меня в Париж на корабле. Ехать же через Германию, дескать, слишком опасно. Вот Красину и Савинкову было не опасно, а такой цаце, как председателю Скамову – опасно! Но счастлив мой бог, в последний момент моряки заявили, что Балтика непротралена, и они за благополучную доставку не отвечают.

Пришлось налаживать правительственный поезд. Поначалу хотели использовать императорский, но по здравому размышлению решили, что это через край. И оттеночек мародерский, и роскошь излишняя. Потому поезд составили для нас немцы – колея-то узкая. Под надзором Юры Ломоносова его собрали из рабочего вагона с кабинетом и комнатой для совещаний, вагона с радиостанцией, пары обычных спальных для секретариата (ну не одного же меня отпускать) и охраны. Ну и вагона-ресторана с кухней, само собой. А еще прицепили платформу с двумя автомобилями.

Несмотря на то, что полного мира пока не было и войска не столь давно отвели к границам, немецкие железнодорожники сработали на совесть – они-то наши составы с продовольствием не только видели, но и руками щупали. И дали нам зеленую улицу, по которой мы до Парижа докатили всего за сутки.

Но что это была за дорога…

На BerlinHauptBannhoff спартакисты устроили митинг. Пришлось вылезать из теплого вагона на холодную трибуну и в дипломатических выражениях, весьма обтекаемо говорить о строительстве нового мира. Покричали, похлопали, разошлись. Но пригласить немцев в Россию «строить социализм» я не забыл, у них сейчас несладко, глядишь, кто и сорвется.

А утром въехали в Бельгию. И все, кто был в поезде, прилипли к окнам – восстановленная дорога шла как раз через поля войны. Здесь, на двухстах пятидесяти километрах вдоль бельгийской границы, четыре года бодались миллионные армии. Колоссальными усилиями, с дичайшим расходом снарядов фронт несколько раз двигали то на восток, то на запад – и начисто выжгли полосу на глубину в семьдесят километров. Ничего похожего ни под Вильной, ни под Ригой не было. Остатки циклопических оборонительных линий, пустая, исковерканная воронками земля, обгорелые одинокие деревья, руины деревень… Боевые действия закончились почти год назад, но все равно этот выбитый до пыли пейзаж казался необитаемым. Лишь иногда встречались люди, разбиравшие завалы или тащившие скарб на тележках – лошадей за все время, пока мы пересекали полосу, насчитали не больше пяти.

Теперь понятно, зачем Клемансо хотел провезти Вильсона вдоль фронта. На нервы действует ого-го как – Наташа предпочла закрыться в купе, чтобы не плакать у всех на виду.

Часа через четыре мы выгрузились на Gare du Nord в Париже и сразу встряли в еще один митинг – его нам устроила «Французская секция Рабочего интернационала», левая часть социалистов, всю дорогу выступавшая против войны. И снова, черт побери, пришлось говорить обтекаемо и уклончиво. И опять же приглашать желающих в Россию. Я так помню, что после Октябрьской революции приехали многие, были даже национальные коммуны американцев, немцев, французов… Правда, после поворота политики в 1929-м они либо разъехались, либо попали под раздачу семью годами позже.

Короткий бросок на авто и автобусах – и мы наконец-то на месте.

Костя Мельников, конечно, молодец, да еще какой!

Из относительно типовых щитов он спроектировал поселок таких необычных форм, что сразу поставил себя в ряд самых интересных европейских архитекторов. И ладно бы только формы: я прошел по домикам – все до мелочей продумано и удобно. Надо обязательно наградить, пусть сейчас не все такое творчество понимают и принимают, но забыть это невозможно. Новая страна, новая архитектура, новый путь.

Кстати, орденов-то своих нет, не царскими же награждать… Или выдать ему участок в центре Москвы для личного дома и посмотреть, построит ли он свои знаменитые цилиндры?

Пока я там разглядывал творения юного гения, закончились дневные заседания и набежали наши – Красин, Медведник, Лебедев, Муравский, Вельяминов. После приветствий и объятий остался Савинков и Красин, вводить меня в курс последних событий на конференции.

– У французов делегацию возглавляет Жорж Клемансо, – раскрыл папку Леонид, – семьдесят восемь лет, истинный галл, характер жесткий, прозвища «Тигр» и «Отец победы». Позиция на переговорах – политическое и экономическое ослабление Германии. В частности, демилитаризация Рейнской области, репарации и концессии на немецких угольных шахтах как компенсация материальных потерь Франции. В свете появляется редко, от обедов и прочего ловко уклоняется.

– Когда сильно нервничает, – добавил Борис, – на руках проступает экзема и начинаются головокружения. Сведения получены Вельяминовым от личного врача.

Ого, а ребята и тут не дремлют! Красин кивнул в подтверждение и продолжил:

– При этом вполне умеет договариваться и способен на компромиссы, но у него за спиной стоят Пуанкаре и Фош. Маршал вообще олицетворение идеи «боши заплатят за все».

– У англичан Ллойд-Джордж, опытный политический интриган. Ради власти пошел на раскол в собственной партии. Энергичен, обаятелен, с географией западнее Берлина знаком слабо, путает Мекку с Анкарой. Яркий парламентский оратор, причем способен сменить позицию по ходу речи.

Вошла Наташа с чайным подносом. Красин и Савинков кинулись помогать – Леонид как джентльмен, а Боря как друг детства. Я же позволил себе сидя полюбоваться, как жена неспешно наполнила стаканы и, потрепав Бориса по затылку, закрыла за собой дверь.

Мы разом отхлебнули чаю и вернулись к разговору. Красин рассказал и про Вильсона, и про Витторио Орландо, итальянского премьера. Наша стратегия аккуратно поддакивать американцам и ссорить англичан с французами вбросами со стороны вполне работала.

Участники тем временем сошлись на том, что с Германии причитается двести шестьдесят миллиардов золотых марок, из которых пятьдесят – доля России.

Столь большой процент мы выжали неустанными напоминаниями о том, что держали в три раза больший фронт, чем во Франции и Бельгии. И что бились против всех четырех Центральных держав одновременно. И что без наших войск обошелся только итальянский фронт (поклон в сторону храброй итальянской делегации). Ну и требованием части германских колоний. Отчего-то именно это вызвало невероятное удивление у союзников – видимо, никто даже и не предполагал, что Россия может возжелать в колониальные державы. Мы и не собирались, но как аргумент… А подать сюда Руанду-Бурунди или Камерун какой! Англичане сквозь зубы попытались урезонить нас тем, что России положены Проливы, на что Красин флегматично заметил: «Нас вполне устраивает международная оккупация Босфора и Дарданелл». Кое-кто среди британцев, особенно в морской форме, после такого облегченно выдохнул.

Еще мы замахивались на оккупацию Восточной Пруссии, требовали Мемельский край, часть немецких линкоров и подводных лодок. Прямо по старой солдатской схеме – проси вдвое, все равно урежут вполовину.

Одновременно мы в кулуарах говорили, что расчленение Германии на несколько государств невыгодно с точки зрения репараций. И что сумму в двести шестьдесят миллиардов мы считаем нереальной, ее нужно урезать хотя бы вдвое из соображений гуманности. И сами готовы удовлетвориться двадцатью миллиардами.

А в ходе рабочих встреч показали и французам, и англичанам условия мира, к которому в 1917 нас склоняли немцы. Текст сепаратного договора Германии с Румынией они и так знали, а вот этот документ оказался в новинку. И Красин под простачка спросил – а не опубликовать ли нам остальные секретные дипломатические документы? Англофранцузы поперхнулись и в один голос сказали, что пока не стоит. Но позицию нашу приняли как основу, тем более, что мы демонстрировали уступчивость в немецких вопросах, зато сразу сказали, что встанем насмерть, когда дело дойдет до Турции. Четыре века она портила нам кровь и Россия имеет естественное желание, чтобы никогда больше с этого направления угроза не исходила. Поэтому сильвупле мандат Лиги Наций на Великую Армению и Курдистан с Мосулом. И международные проливы. И другие мандаты: Франции – на Сирию, Англии – на Месопотамию, и так далее. И автономную еврейскую Палестину. И все требования Греции, включая Кипр, Смирну и острова Эгейского моря.

Встречи «большой пятерки» с моим приездом стали регулярными и, несмотря на опасения заклятых партнеров, вполне продуктивными. В приватной беседе с Вильсоном я не преминул вставить «только выбранные народом лидеры имеют право», чем явно завоевал его симпатии – у него на этот счет был пунктик. Дескать, вот он выбран, а остальные назначены. Ну так вот он я, тоже выбранный, а чтобы мистеру Вудро не было обидно за утраченную монополию, продолжил ему поддакивать.

Заседали в кабинете министра иностранных дел Франции, в здании на набережной Орсе: резное дерево панелей, старинные гобелены, тяжелые зеленые портьеры. Из забавных подробностей – мне и Вильсону поставили кресла чуть выше прочих, ибо главы государств. Вел наши посиделки Клемансо, как хозяин, остальные располагались полукругом от него, за небольшими такими столиками вроде парт. Места на них было мало, и я приволок свой органайзер, вызвавший даже больший интерес, чем «махновка», в которой щеголяла наша делегация. Особенно вокруг кожаной папки со сменными блоками вились советники и секретари американского президента, но безуспешно – все давно запатентовано.

В один из дней обсуждали военные и колониальные вопросы, ради такого случая меня сопровождали Лебедев и Медведник. В перерыве мы выбрались в коридоры, где на нас – вернее, на нашу форму – поглядывали с любопытством немало генералов и даже маршалов, а также прочего известного мне из учебников истории люда. Шли это мы с Егором и обсуждали возможные ограничения на численность вооруженных сил, а навстречу нам парочка британских генералов. Один – высокий, грузный, с тросточкой, второй – пониже, сухой, с бородкой клинышком. И тут Медведник как взревел:

– Май хенерол!

И бросился к сухому. Тот аж отпрянул поначалу, но через секунду возопил в свою очередь:

– Рюсис!

И давай обниматься с Егором, пока мы с грузным оторопело смотрели на эту мизансцену и недоуменно переглядывались. Охлопав друг друга по плечам, эти двое объяснили причину такой радости – Медведник встретил своего бурского командира Яна Смэтса – а затем взаимно представили нас с Луисом Ботой. Ну я и пригласил их отужинать у нас, на что они согласились, имея интерес посмотреть «берлогу» изнутри. Отлично провели время, даже выяснили, что по многим вопросам имеем близкие воззрения, и это несмотря на некоторый языковый барьер. Впрочем, почти все присутствующие владели немецким, а кто нет – изъяснялся на вавилонской смеси. Савинков с Красиным вообще щегольнули знаниями африкаанс, чем растрогали гостей до невозможности.

Объединила нас и любовь к голландской селедке, а водку пить мы буров научили. Расстались совершеннейшими друзьями, после обоюдных приглашений в гости. Будете у нас на Колыме… нет уж, лучше вы к нам!

Потихонечку мы набирали очки и среди других делегаций. Японцев, к примеру, мы подкупили полной поддержкой их позиции по расовому равенству. А также их желания прибрать бывшие немецкие колонии. И предложением совместных предприятий в Маньчжурии.

А вот поляков даже не пытались обаять, тут такие серьезные вещи на кону, как Кресы Всходны. И сколько бы мы ни голосовали за передачу Польше Померании, Силезии, Данцига и Позена, паны уже закусили удила и хищно посматривали на «границы 1772 года».

Мало-помалу мы добивались своих целей – требовали больше, позволяли себя уговорить на меньшее, поддерживали одних, соглашались с другими, подбрасывали яблочки раздора третьим и четвертым… В окончательной редакции на нашу долю пришлись восемнадцать миллиардов марок и мандат на Великую Армению. А нам больше и не надо. Сокольникову отбили шифрованную телеграмму – пусть срочно выкатывает кредиторам претензии по недопоставкам, задержкам, некондиции, пересортице, усушке и утруске. И вообще всячески ноет, что с нищей России взять нечего, и раньше, чем лет через сто, мы с долгами не рассчитаемся. Пусть требует отсрочек и реструктуризаций, и в то же время распубликует планы по расходованию немецкого золота, как можно более близкие к «выбросила в пропасть». Короче, готовит заимодавцев к предложению обменять долги крестьянской России на репарации с промышленной Германии. Выгорит – останется у нас только пять-семь миллиардов внутреннего долга, который все-таки придется лет на пятнадцать заморозить.

От оккупации Германии французов удалось отговорить – за исключением Рейнской области. Сработала калькуляция стоимости содержания войск и сравнение ее с возможностями германской экономики. Ну и необходимость одновременно «осваивать» немецкие колонии и подмандатную Сирию. Англичане тоже урвали немаленький кусок, но отдавать грекам Кипр не хотели ни в какую, мотивируя тем, что не получили мандата на Палестину. Там сионистское лобби пробило статус «автономии под надзором Лиги Наций», чего бы это юридически ни означало, но де-факто это собственное государство. С очень сильными позициями левых – эмигрантов из России, Австрии, Венгрии, Польши… А после ликвидации Баварской Советской республики – еще и оттуда.

Когда эти условия выкатили немцам, они заартачились. Еще бы, какой нормальный политик подпишется под требованием ободрать страну как липку? Брестский договор – еще цветочки по сравнению с Версальским, тут как бы снова война не вспыхнула. Все, кто мог, кинулись уговаривать и убеждать Германию. Кроме нас – зачем давить на тех, с кем надеешься посотрудничать? Захотят немцы воевать – пусть воюют со свежеобразованной Чехословакией и восстановленной Польшей. И без союзников: Австро-Венгрию разобрали по кирпичикам, от Болгарии толку ноль, а Турция оккупирована больше, чем наполовину. Да и флот немецкий интернирован в Скапа-Флоу.

Так что обошлись без нас.

Подписание назначили в Версале, как раз на годовщину убийства Потиорека в Сараево. Несмотря на зиму, погоды стояли теплые на удивление, даже лужайки знаменитого парка зеленели. Народу во дворец набилось незнамо сколько – сотни репортеров и просто любопытствующих. Поглядел я на Черчилля и даже на Лоуренса Арабического – очень забавное сочетание длинного английского лица с арабским платком, прихваченным понтовыми жгутами. Да и британскую форму он носил своеобразно, с подворотами на брюках. Хипстота, одним словом.

Договор подписывали в Зеркальной галерее, и тут у меня чуть было не случился конфуз – оказывается, нужна личная печатка, заверить подпись. Но печаток не оказалось у многих, и потому договор среди прочего проштамповали оттиском английского фунта, канадской пуговицы и… звездочки с серпом и молотом, которую снял со своей формы Медведник.

За Германию подписывали два министра, чрезвычайно подавленных условиями и обстановкой – руки у них тряслись. Стоило им поставить росчерки, как за окнами грохнул салют, а публика ломанулась брать автографы у делегатов. Немцы сидели одни, как бедные родственники, пока я не протянул им свой органайзер.

– Не боись, ребята. Репарации с вас скостят, да и растянут на несколько десятков лет. Войска скоро уйдут, с продовольствием мы поможем. Все будет хорошо.

И заговорщицки подмигнул.