Председатель

Глава 8

Лето 1917

– Идет, – Митя опустил бинокль и махнул рукой.

Никакой надобности в сигнале уже не было – высокий султан дыма пыхал над деревьями, закрывающими поворот, а гудок, пусть и слабо слышный, чуткие уши уловили минут пять тому назад.

– Хорошо закрепил?

– Обижаете, Дмитрий Михайлович, не впервой замужем, – оскалился во все тридцать два зуба Петька, пулеметчик, сорвиголова, как и все в группе.

Снова свистнул и показался из-за леска паровоз, за которым на рельсах покачивался эшелон. Справа-слева от Мити по редкой цепи прошло шевеление – залегшие разведчики отдельной команды охотников в последний раз смахивали несуществующие веточки с вещмешков, служивших опорами для винтовок.

Вытянув вагоны на прямую, локомотив прибавил хода, до точки встречи осталось не больше километра. Вот эти минуты давались труднее всего – когда ты ждешь состав, можно сидеть, курить, да хоть встать и пройтись, а сейчас нужно лежать и не высовываться. Митя на всякий случай прикрыл бинокль ладонью сверху, чтобы не дай бог не пустить зайчика, и последний раз взглянул на паровоз. Все в порядке, в будке немцы, военные. Едут и смеются, пряники жуют, на дорогу смотрят изредка. Да и что там увидишь – с недавних пор группа взяла за правило мазать клинья глиной, под цвет балласта и шпал. Опять же, место было выбрано так, чтобы на него падала редкая тень, и в ее мерцании разглядеть закладку ой как непросто даже без маскировки.

Уловить момент наезда первым колесом, как всегда, не удалось. Вот вроде все не в первый раз, все известно, все видно, но… несколько мгновений от подъема обода на клин до скрежета реборды по скосу размазывали контакт во времени и только звук металла по металлу и легкий, почти незаметный крен локомотива давал понять, что колесо сброшено.

Черная туша, продолжая двигаться вперед, добралась до клина второй парой, потом третьей и начала неумолимо закручиваться направо, под откос. Следом за ней один за одним накатывались на клин, сходили с рельс и валились туда же тендер и вагоны. Который раз Митя замечал, что картинка как бы растягивается во времени, и успевал уловить и прыжок машиниста из будки, и разрыв сцепок и жалобный гул, с которым паровоз ударялся о землю.

А потом все перекрыл грохот – гулко бахал котел, визжало железо каркасов и тележек, трещало дерево обшивки, кричали люди… Вагоны рассыпали свой груз вдоль дороги, на путях удержался только хвост состава – его успели застопорить тормозные кондуктора и он, разорвав сцепку, скрежетал колесами и остановился в опасной близости от клина.

Справа стукнули выстрелы, и двое немцев, соскочивших с площадок упавших вагонов, грянулись на шпалы, со звоном выронив винтовки на рельсы.

Охрана из хвоста попрыгала на противоположную сторону откоса, прикрывшись насыпью и составом от засады, прозвучал первый ответный выстрел. Все, теперь их быстро не выковырять, хотя Митя был уверен, что при необходимости они справятся – семь подготовленных разведчиков с пулеметом против полутора десятков тыловиков – но времени это займет столько, что успеет прибыть подмога.

Немцы пальнули раз, другой, с их стороны донеслись команды, не иначе какой фельдфебель пытался организовать оборону. Значит, пора уходить и отрываться.

– Петя, слева, в просвет между насыпью и вагонами.

– Само собой, Михалыч! – весело отозвался Петя и его «мадсен» несколько раз причесал полотно дороги.

Немцы отползли за насыпь, разумно предпочитая сохранить головы целыми. Митя и бойцы подхватили свое хозяйство и легкой рысью побежали вглубь леса. Сзади еще пару раз стрекотнул «мадсен».

Через час в заброшенной стодоле группа вместе с догнавшим их Петькой готовилась к возвращению. Последний клин был израсходован, все задачи выполнены и пришло время переходить фронт обратно.

Митя укладывал мешок и улыбался, вспоминая, как он под личиной «швейцарского торговца щетиной» ездил по городам и весям, поднимал старые связи и явки, знакомился с немецкими офицерами, заказывал у кузнецов детали для клиньев и таскал их в лес неподалеку от железной дороги, где была обустроена база группы.

Отличные документы, хорошая легенда и три-четыре подписанных контракта в саквояже снимали все вопросы у оккупационных властей. А одна-две бутылки вина развязывали языки новым знакомым настолько, что пару раз Митя всерьез жалел, что у них нет «Норда-15», до того интересные сведения выбалтывали нежданные собутыльники. Да, насколько бы эффективнее работали группы, будь у них быстрая связь…

Все порученное, как приучил его отец, Митя делал старательно и без упущений, хотя с большим удовольствием корпел бы сейчас в лаборатории у Морозова – там зависли несколько интересных проектов. Ну да ничего, война когда-нибудь закончится…

Дорога обратно, правда, обещала быть раза в три длиннее, чем была сюда – после неудачного наступления русская армия попятилась до Пинска, Барановичей и даже сдала Вильну. На редкость дурацкая затея это наступление, немцы и так противник серьезней некуда, а тут еще армия после революционных потрясений. Но Временным было позарез нужно выполнение союзнического долга – без него, как и без экспорта хлеба, кредитов не давали. И если с хлебом можно было кое-как отбоярится, ссылаясь на узость транспортного коридора на Романов и Архангельск, то от наступления не вышло…

Вопреки единодушному гласу генералов, Гучков и Корнилов продавили решение, не останавливаясь перед тем, чтобы смещать строптивых начальников и назначать на их места явных карьеристов. И армия, понукаемая из Петрограда, двинулась вперед. Снарядов, винтовок и патронов на этот раз было в достатке, но не было главного – желания воевать. Солдатам война осточертела уже давно, генералы и полковники считали всю затею безумием и тихо саботировали, выдвиженцы орали и топали ногами, но не имели ни опыта, ни веса для того, чтобы успешно руководить войсками.

И когда германец ударил навстречу, все посыпалось.

Контрудары немецких корпусов не просто срезали вырвавшиеся вперед русские части, но и на плечах беспорядочно отступавших полков пробились через непреодолимую ранее оборону. Оставшись в окружении, быстро сдались крепости Гродно и Ковно, пали Луцк и Тернополь, нависла угроза над Ригой, вокруг которой спешно создавали укрепленный район.

Что называется, не было бы счастья, да несчастье помогло – начатые одновременно с русским наступлением диверсии особых команд Болдырева оказались гораздо эффективнее в условиях наступления немецкого. Угольные мины рвали котлы паровозов, горели пакгаузы, взрывались водокачки, падали под откос поезда – немецкая логистика вздрогнула и затормозила. Нет, не остановилась, у Второго рейха еще было достаточно сил на то, чтобы усилить охрану, пускать перед составами дрезины, выстроить драконовский режим вокруг паровозных депо и угольных бункеров. Но перевозки за наступлением уже не успевали и фронт снова встал, тем более что на западе не считаясь с потерями давили англофранцузы, снова шли кровопролитные бои при Изонцо и высадились первые американские дивизии.

Помозговав над картой, Митя выбрал южный маршрут, надеясь перейти линию соприкосновения в районе Пинска. Фронт здесь выглядел странно – саперы не рыли сплошных траншей на многие километры. Да много чего они тут не рыли – ни трех позиций, ни окопов в полный рост и более, ни ровиков для орудий и мортир… Даже ходы сообщения отсутствовали, чего уж говорить про «лисьи норы», блиндажи, заглубленные укрытия для лошадей или полевых кухонь. Кое-где на сухих возвышенных местах вгрызались в землю рота-другая, но и там зачастую окопы строили «вверх», насыпая бруствера или складывая их из найденных в округе камней. Даже сколачивали или сплетали щиты или втыкали вдоль мелких ходов деревца, лишь бы скрыть передвижения от взгляда противника. Впрочем, враг мог подобраться близко только там, где имелось такое же сухое и высокое место – вокруг расстилались болота, в которых тонули даже колья, потому колючую проволоку с развешанными на ней консервными банками натягивали почти вплотную к передовым окопам.

Пространство же между опорными пунктами стерегли редкие секреты на кочках, патрули и конные разъезды, но чем дальше на юг, тем больше места захватывали болота и тоньше становилась оборона, постепенно теряясь в глубине топей.

В силу такой разреженности позиций все неудобство перехода фронта свелось к тому, что приходилось скакать между водных бочажков, упираясь слегой и ставя ноги след в след за проводником. Ну или лежать по уши в грязи и воде, дожидаясь, пока пройдет очередной патруль, отчаянно ругавший те же самые воду и грязь.

Наконец, проводник махнул рукой и показал на восток:

– Дальше вроде русские. Вон, тропинка, по ней идите. Если что – вправо, в болото, там не топко, но скрыться можно, не полезут.

То, что это своя сторона стало ясно уже через час, охотников, радостных от того, что выбрались на сухое, остановил резкий окрик:

– А ну стой! Хальт! Бросай оружие!

– Свои!

– Ща поглядим, какие свои! Бросай оружие!

Митя кивнул, группа аккуратно сложила винтовки и пулемет в козлы и отошла на несколько шагов в сторону. После свиста из кустов показались три казака, к ним вскоре присоединились еще человек десять – не иначе, как разъезд.

– Кто такие?

– Отдельная команда охотников Западного фронта.

– Почему в штатском? – вихрастый вахмистр ткнул винтовкой в сторону Мити.

– Я поручик Скамов. Доставьте нас в штаб полка.

Бородатый детина увлеченно потрошил саквояж Мити, вытащил оттуда швейцарские документы и ахнул:

– Немец!

Казаки набычились. Гражданская одежда и немецкие документы вполне тянули на повешенье – если захваченных в своей форме разведчиков просто брали в плен, то попавшиеся в штатском или, того хуже, в чужой, однозначно считались шпионами. А со шпионами все воюющие стороны не не церемонились на вполне законных основаниях.

– Повторяю, я поручик Скамов. Мы отдельная команда охотников, подчинены напрямую генерал-квартирмейстеру Болдыреву. Немедленно доставьте нас в штаб полка.

Фамилия Болдырева, которую знал каждый казак, немного ослабила напряжение, но тут собравший мешки охотников урядник вывернул один наизнанку и на землю посыпались часы.

– Э! – ощерился Петька и вдал следом такую витиеватую матерную тираду, что на него с уважением посмотрели все присутствующие.

– Немецкие… – растерянно констатировал урядник, взвешивая тикающие луковицы.

– Угу, с охраны подбитых эшелонов снимал, – ответил Петька на укоризненный взгляд Мити.

До штаба их доставили не сразу, передавая от вахмистра к хорунжему, от хорунжего к сотнику, от сотника к есаулу и, наконец, к полковнику. Всю дорогу Петька оправдывался за мародерство:

– А я чо, я ничо! Не пропадать же добру! И потом, не будь часов, там бы нас и шлепнули!

И где-то он был прав – только разобрав часы по карманам, казаки подобрели и поступили так, как положено.

– Дезертиры? – неприязненно смерил их взглядом полковник.

В заблуждение его ввели отсутствие оружия да грязная и драная форма. Еще бы, после стольких скитаний по лесам и болотам!

– Никак нет, – доложил вахмистр, – говорят, что отдельная команда, лаются и требуют доложить в штаб фронта.

Дальше пошло веселей, застучал аппарат Юза, отбивая сообщение в штаб, спустя полчаса полковник получил подтверждение и устроил группу на ночлег. Наутро их со всем бережением отправили в тыл, правда, и тут не обошлось без скандала. Винтовки-то им вернули, а вот пулемет казачки попытались заиграть, пришлось задержаться и требовать казенное имущество обратно. Через час его вернул крайне недовольный сотник с красной рожей.

– Погоди, я не понимаю, ну пытаются временные взять еще один кредит, ну в Швеции, в чем проблема-то?

Я отодвинул выложенную передо мной стопку бумаг и уставился на Савинкова.

– В обеспечении сделки, шведы не хотят светить ее перед немцами.

– Логично, имея такой торговый оборот с Германией, вдруг выдать кредит ее противнику.

– Тем более, сам знаешь, в Петрограде никакой секрет дольше дня не удержится – разболтают.

Я попросил секретаря (ага, солидный человек, городской голова, у меня теперь и секретарь есть) сообразить нам чаю и никого не пускать и внимательно выслушал детали. Схема рисовалась такая: для обеспечения кредита Временное правительство направляет в Швецию больше десяти тонн золота. Но делает это не само, а передав его Азово-Донскому банку, а уже он по своим каналам доставляет в Стокгольм, в частный банк. Тот, действуя строго по шведским законам, передает золото на хранение в Риксбанк. Итого: русское золото в залоге у шведского государства, но всех сторонние наблюдатели видят только операции двух частных банков.

– Интересный гешефт. Думаю, тут надо посоветоваться с Рабиновичем.

– С каким еще Рабиновичем? – вытаращился на меня Борис.

– Да с любым.

– Тьфу на тебя с твоими дурацкими шуточками! Смотри дальше. Вот мы собираем Учредительное, берем власть…

– И Азовский банк заявляет, что это его золото! – догадался я.

Какие уж тут шутки, это надо пресечь.

– Ну, а я о чем! – деланно возмутился Савинков. – Тем более, что золото должны отправить из московского хранилища Госбанка.

– А сумеем?

Хотя о чем я спрашиваю, вон, в Англии поезд выпотрошили, а сейчас МПС наше, отряды Красной гвардии на каждой станции, в Москве Совет управляет, бери – не хочу.

– Там охраны-то будет восемь человек и десять счетчиков. Отцепим вагон, устроим проверку от имени комиссара Временного правительства и все, – Борис допил чай и поставил стакан на стол, звякнув ложечкой.

– Нет, не все. Надо такого страха на охрану и счетчиков нагнать, чтобы Госбанк еще месяца два трясся в ужасе. Чтобы там даже мысли не было отгрузить из других хранилищ. А когда мы возьмем власть, чтобы никто даже не пикнул.

Размещение на две тысячи человек мы организовали в Старой Оружейной палате, временно выселив войска в Манеж. Не все приехавшие согласились ночевать в эдаком общежитии – каждый зал был рассчитан на целую роту, двести пятьдесят человек, – и устроились в городе. Но большинство, привычное к рабочим казармам или перенаселенным крестьянским избам, восприняло это совершенно спокойно, тем более, что денег ни с кого не требовали а даже наоборот, утром раздавали кашу, а вечером – чай.

Питерские газеты к событиям в Москве отнеслись предсказуемо. Они писали о чем угодно, о речах в Таврическом дворце, о разъездах министров, о происшествиях в городе, вплоть до того, кто из спекулянтов кого обмишурил на ящик мыла, публиковали сводки из Ставки и телеграммы из-за рубежа, лишь бы не про Учредительное собрание. Ну, совсем про такое не написать никак нельзя, поэтому на третьих-четвертых страницах, между сообщениями «Лондонские суды наложили большой штраф на лиц, участвовавших в разгроме квартир германских подданных в Истенде, после налета немцев на Лондон» или «Датским финансистами получен запрос о возможности заключения большого займа для Турции в Дании» попадались заметочки и про нас. Обычно – глухие и невнятные, с эпитетами «так называемое» и «якобы». Съезд Советов вообще старались не упоминать, разве что одна из бульварных газеток отличилась, назвав его «сборищем разнузданных дезертиров и германских агентов».

В Москву приехали свыше семисот членов Учредительного собрания. Кто-то не смог добраться, кто-то не пожелал приехать, как кадеты, кто-то просто успел помереть – было таких два человека. Но как ни крути, кворум собрался, и счетная комиссия постановила что собрание правомочно.

Ну мы и врезали.

Тем более, что все было готово заранее. После приветственной речи избранного председателем Чернова (я прямо взвыл от того, что Железняк все еще валялся в госпитале в Питере и не мог возглавить караул), Учредительное собрание без лишних разглагольствований приняло повестку дня и приступило к работе.

Конституцию республики Советов Муравский с товарищами написал два года тому назад, за это время ее успели разобрать по косточкам в шведском фаланстере, а за последние полгода еще и проверить на практике. Серьезное изменение потребовалось только одно – зачеркнуть на обложке слово «Проект», Учредительное собрание шестьюстами двадцатью тремя голосами «за» выбрало государственное устройство Союза Советов.

Более трех четвертей «списочного состава», ни одна сволочь не посмеет вякнуть, что решение незаконно. И принято оно было на глазах сотни репортеров русских и зарубежных газет и, самое главное – специально вызванных в Москву послов союзных и нейтральных держав. Уж эти-то, в отличие от временных, отлично понимали, что таким событием манкировать не стоит.

Далее Учредительное собрание постановило перенести столицу в Москву, составило список-наказ с перечнем первоочередных декретов, объявило Временное правительство вне закона и торжественно завершило работу, передав полномочия съезду Советов.

Затем минимум человек пятьсот просто перешли из Малого театра в Большой, где поменяли свой статус члена Учредительного собрания на делегатский мандат Съезда Советов. Его открыть мы планировали завтра, а пока принимали, распределяли и расселяли депутатов.

– Однако лихо вы все организовали! – вместо приветствия обратился ко мне Вернадский.

В Москву из членов Учредительного собрания от кадетов не побоялся приехать только трое, в том числе и академик.

– Все строго по демократической процедуре, не так ли?

– Да, это и удивительно. И что же вы намерены делать дальше? – уставил браду Владимир Иванович.

– Развивать страну. Строить железные дороги, металлургические заводы, химические фабрики…

Вернадский мелко засмеялся.

– А где же вы возьмете столько железа и стали?

– А вот это, дорогой председатель Комиссии по естественным производительным силам, вы нам и скажете. В ближайшее время мы откроем финансирование, вам будет необходимо организовать несколько геологических экспедиций.

Вернадский, неверяще глядя на меня, медленно кивнул.

Утром он попытался показать мне сделанные за ночь прикидки, но какое там…

Съезд Советов открылся пением «Интернационала». Следом, как из пулемета, делегаты приняли закон о социализации земли. Разве что с отсрочкой исполнения до окончания военных действий, причем дезертиры и те, кто начнет дербанить землю самовольно, из очереди исключались.

Приняли закон о гражданстве – всех, родившиеся на территории Союза Советов или имеющие родителей, родившихся на таковой, признавали равноправными гражданами. А титулы, чины и сословия отменили.

Во исполнение решения Учредительного собрания избрали следственную комиссию по делам Временного правительства. Съезд также подтвердил отказ от признания всех долгов, набранных за последние месяцы.

Поставили под государственное управление все банки, национализировали все железные дороги. Последние и так были у нас в руках, а в банки мы готовили «десант» из кадров Павла Свинцова, знакомых с финансовым делом. Сам Паша, когда на него взвалили эту задачу, просто взвыл – я, говорит, уже не знаю, куда от бумаг деться! Одно счастье – весной езжу в Михайловское пахать, вот брошу все и вернусь крестьянствовать! Но ничего, крякнул и принялся за дело, а там и во вкус вошел. Еще бы, одно дело Московский Народный, один из многих, а другое – будущий единый Госбанк.

Постановили все Советы именовать просто Советами, чем ликвидировали разносортицу рабочих, крестьянских, казачьих, солдатских, инородческих, мусульманских, безземельных и еще черт знает каких.

Приняли закон о рабочем контроле, существенно расширивший полномочия профсоюзов.

Ну и сформировали правительство, но тут, следом за Свинцовым, пришлось утешать Чернова – он не попал в число народных министров, и очень дулся на то, что советским премьером съезд назначил товарища Ульянова.

– Ты блестящий теоретик, Виктор, твои статьи мы держим в наших сердцах, – говорил я Чернову в кулуарах, – но как доходит до практики, ты, прямо скажем, слабоват. А у нас работы невпроворот! И потом, в правительстве полно твоих кадров, сильных организаторов! Вольский, Пешехонов, Вологодский, Авксентьев, да мало ли! Каждый должен заниматься своим делом, так что давай мы с тобой останемся членами ВЦИК и будем спокойно думать о судьбах Родины.

ВЦИК, как орган управления между съездами, был сформирован напоследок и на его первом же заседании председателем избрали товарища Скамова. Потом в коридорах хихикала и подначивала меня вся наша банда – Савинков, Красин, Муравский, Губанов, Носарь…

Вот же сволочи, а я хотел строительством заняться, еще над Свинцовым посмеивался.