Предатели Гора

Глава 21 Река

— Приведите первую из этих женщин, — приказал Амилиан.

Дело было в середине первой половины дня, на следующие сутки после эвакуации из Форпоста Ара.

«Таис» медленно шла на запад, подгоняемая мощным течением Воска, возглавляя основной отряд флотилии. Впереди, с трудом различимые отсюда, строем уступа, следовали четыре галеры меньшего размера. Фактически они формировали авангард флотилии. В арьергарде, отстав приблизительно на один пасанг от основной группы кораблей, держались две галеры, не несшие никаких знаков различия, и даже скрывшие свои названия под слоями брезента. Одним из этих, замыкающих кораблей была «Тина», с капитаном которой у меня была содержательная беседа.

— Есть, Командующий, — ответил мужчина.

Амилиан сидел на палубе, перед трапом ведущими на рулевую палубу и, дальше на палубу юта, в свою очередь, заканчивавшуюся кормовой площадкой предназначенной для крепления такелажа. Каллидор из Порт-Коса, его друг, стоял подле него. По другую сторону от командующего высилась фигура Сурилия. Присутствовали здесь и Марсий вместе с теми стражниками, с которыми я, впервые столкнувшись в камере, позднее бок о бок сражался, удерживая мостки между пристанью и пирсами. Был тут и седой воин, дольше всех продержавшийся рядом со мной в бою, и также попросивший разрешения соприсутствовать. Все они были ранены. Марсий и один из стражников лежали на соломенных тюфяках, остальные сидели на палубе. Молодой воин, Марк, достигший Порт-Коса и приведший корабли, сделавшие возможной эвакуацию людей с причалов, тоже был рядом. Теперь, несмотря на его юность, его место находилось рядом с командующим, и было одним из самых высоких среди оставшихся в живых воинов Форпоста Ара. Собрались здесь и многие другие, вместе с кем мне посчастливилось драться на стене и в других местах. Среди них были и два совсем юных паренька, служивших моими посыльными на стене, да и позже на пристани, принесших немало пользы. Все, кто стоял с нами в это время и в этом месте, теперь занимали самое высокое положение среди выживших граждан Форпоста Ара.

Я осмотрелся, с удовлетворением отмечая отличия, появившиеся в них теперь изменения, когда у них появилась возможность нормально поесть и выспаться в течение целой ночи, хотя и на узкой, переполненной палубе галеры. Не исключено, что для многих из них это была первая ночь за долгие недели, не прерванная дежурствами или тревогами.

«Первую из этих женщин» еще не привели. Ее как раз заковывали в приготовленные для нее цепи. Она по-прежнему оставалась все в том же импровизированном рабском капюшоне. Впрочем, я стягивал с нее этот мешок вчера вечером и сегодня рано утром, правда, таким способом, чтобы не открыть ей глаза, а только покормить и напоить, заранее попросив, чтобы ее предупредили о молчании прежде, чем я вытащу кляп. Конечно, она знала, что находилась на галере, двигавшейся по течению Воска, а значит на запад, но у нее не было никаких идей относительно того, куда именно, где она находится в данный момент, и о том, что ждет ее лично. Ее держали вместе с другими женщинами, которые за одним единственным исключением, были рабынями, и которым было приказано соблюдать тишину. Голоса, которые слышала девушка вокруг себя, по большей части принадлежали команде «Таис», имевшей косианский акцент, или точнее весьма близкий к нему.

Вчера ближе к вечеру, вскоре после того, как мы покинули гавань Форпоста Ара, я наконец-то стянул со своего лица уже изрядно надоевшую маску Марсия и, покачав головой, с удовольствием почувствовал свежий ветер Воска на своей коже.

— Я так и думал, что это был Ты, — слабым голосом проговорил тогда Амилиан. — Больше просто некому. О твоем побеге вместе с этой грязной предательницей Клодией, после отзыва войск из цитадели и отступления на пристань стало известно всем. Нам сообщил об этом старина Марсий, и его стражники. Кроме того, насколько я знаю, в Форпосте Ара нет никого, кто бы мог похвастаться таким владением мечом.

— Вы могли бы запросто смешаться с косианцами, — заметил мужчина, оказавшийся в тот момент поблизости, — в суматохе боя это было бы несложно. Почему Вы этого не сделали?

— Кому-то, ведь, нужно было защищать стену, — пожал я плечами. — А дальше, одно следовало из другого.

— А еще, если бы Ты не удерживал стену, так долго, — добавил Амилиан, — не задержал бы косианцев в воротах, на пристани и на переходе, этот день закончился бы для нас задолго до прибытия Каллидора.

Многие мужчины согласно закивали на эго слова.

— Это был пустяк, — пожал я плечами.

В нескольких футах позади и чуть левее Амилиана, рядом с трапом ведущим на рулевую палубу, на коленях стояла Ширли, его хорошенькая белокурая рабыня. Она больше не была настолько бледной и голодной как прежде. Отдых и пища значительно освежили девушку. Ее светлые коротко остриженные, а возможно и просто обритые в первые дни осады, волосы, уже немного отросли. Теперь, по мере возвращения сил в тело рабыни, все сильнее появлялись прозрачные намеки на скорое наполнение ее красоты той чувственностью, которая заставляет мужчин выкладывать огромные суммы на торгах, и может заставить ее господина обезуметь от страсти. Глядя на нее, закованную в цепи, я пришел к выводу, что и Амилиан тоже должен чувствовать себя намного лучше и намного сильнее. И пусть девушка всем сердцем любит своего господина, и никогда даже не помышляет о том, чтобы сбежать от него, насколько бы абсурдной не была бы такая мечта на Горе, учитывая клеймо, ошейник и неодобрительное е этому отношение общества, рабыня знает, что при случае она будет закована в цепи. Этот акт символизирует желание ее господина видеть ее в своих цепях и владеть ей. Этот акт символизирует его власть над ней. Несмотря на их обоюдную любовь, она — по-прежнему его собственность и его рабыня.

Даже у самого нежного и самого доброго из рабовладельцев всегда имеется неограниченная власть над своей рабыней. Она находится в его собственности не менее, чем если бы была самым грубым и грязным животным на Горе. Оказавшись в его цепях, женщина получает дополнительные и неоспоримые доказательства того, что господин страстно желает ее, жаждет ее. Для рабыни это является еще одним подтверждением, его желания оставить ее себе. Она наслаждается тем, что у нее нет ни единого шанса убежать от него, что она действительно принадлежит ему, что она — его собственность по закону, и тем что она должна продолжать жить для служения и любви, как она сама того страстно желает. Владеть рабыней, одевать ее как нравится, если вообще будет желание позволить ей одежду, иметь ее в своем распоряжении по первому зову, делать с ней все, что нравится — это не просто приятно, это приводит в восторг. Мужчина, никогда не имевший рабыню, не имеет никакого понятия о тех максимумах сексуальности, которые может ему предоставить женщина, которая принадлежит.

— Как там поживает мой старый друг Каллимах, командующий силами Лиги Воска? — поинтересовался Амилиан у Каллидора.

Кстати, органом управления в Лиге Воска, по крайней мере, насколько я знаю, является ее Высший Совет, который состоит из представителей городов членов союза. И как я понял, этот Каллидор, кем бы ни он был, является одним из уполномоченных лиц этого совета.

— Полностью поглощен работой за столом. Разбирается с многочисленными административными обязанностями, — усмехнулся Каллидор.

— И, подозреваю, крайне озабочен тем, чтобы его деятельность была заметна в Виктории, — улыбнулся Амилиан.

— Так же, как и Ты, окажись на его месте, — кивнул Каллидор.

— Боюсь, что он будет удивлен, узнав о вчерашнем происшествии в Форпосте Ара, — покачал головой командующий.

— Несомненно, — согласился с ним Каллидор. — Можешь быть уверенным, что он проведет осторожное расследование.

Амилиан рассмеялся. Насколько я понял, результаты этого расследования, могут оказаться крайне неубедительными.

Вначале мы услышали бряканье цепи, а потом и увидели «первую из этих женщин, которую следовало привести». Она по-прежнему была в импровизированном рабском капюшоне. Семенящими шажками она прошла мимо нас направляемая мужчиной, держащим ее за левую руку. Он поставил девушку перед Амилианом, и усадил ее на палубу. Не думаю, что она понимала толком, где находится, ну разве что за исключением того, что ее, возможно, провели дальше на корму.

Девушка замерла, прислушиваясь. Никто из нас не произнес ни слова. Она больше не носила кожаный ошейник с поводком. И руки ее больше не были связаны за спиной. Зато на ней был сирик. Горло девушки охватывал железный ошейник, с которого свисала длинная цепь. К середине этой цепи, в районе талии, крепилась другая, горизонтальная цепь, каждый конец которой заканчивался браслетом, запертым на ее запястье. К нижнему концу цепи свисавшей с ошейника, была пристегнута еще одна горизонтальная цепь, по сути, являвшаяся ножными кандалами, в которые были закованы щиколотки невольницы. Длина вертикальной цепи была такова, что если девушка стояла, то часть звеньев лежала на палубе. Такое устройство можно регулировать как угодно, и количество этих регулировок ограничивается только фантазией и желанием рабовладельца. В данный момент сирик был отрегулирован так, что рабыня могла развести запястья приблизительно на двенадцать дюймов, а кандалы на ногах позволяли ей сделать шаг не более четырнадцати дюймов. Ее семенящие шажки и были результатом текущей установки ножной цепи.

Девушка некоторое время сидела на палубе неподвижно. Потом она осторожно ощупала браслеты на щиколотках, цепь между ними, перебрала руками вертикальную цепь, пробежала пальцами до наручников, украдкой попыталась стянуть кольцо с запястья. Конечно, ничего у нее из этого не вышло, и она продолжила исследовать устройство. Наконец руки девушки, пройдя по цепи, добрались до ее крепления к ошейнику. Для начала ощупав скобу на ошейнике, она немного потянула, потом дернула за цепь и убедилась, что это крепление абсолютно надежно. На этом ее любопытство не иссякло, и пальцы рабыни принялись исследовать сам ошейник, запертый и плотно охвативший ею шею. Она казалась озадаченной и напуганной.

Сирик был надет на нее всего несколько инов назад, и наверняка это был первый случай в ее жизни, когда она носила рабские цепи. Уверен, бывшая Леди Публия понятия не имела, как красиво она в них смотрелась.

Хотя теперь длина цепи позволяла ей дотянуться до мешка, надетого на голову и до кляпа во рту, разумеется, она этого не сделала, как и не посмела даже прикоснуться к ним, не говоря уже о том, чтобы попытаться избавиться от них. Все же она была гореанкой, и ей не было нужды объяснять, что такое гореанская дисциплина.

— На колени, — тихо скомандовал ей Амилиан, и бывшая Леди Публия мгновенно встала на колени.

Она задрожала, и ее дрожь, передавшись цепи, заставила тихонько зазвенеть стальные звенья.

Похоже, ей не был знаком голос командующего, так что она пока не смогла понять перед кем она стояла на коленях. Кроме того, что интересно и довольно нелепо, мне показалось, что девушка в целом все еще не была уверена в своем положении и статусе, хотя это уже было очевидно было для любого, кто ее видел.

Амилиан жестом передал инициативу в руки Каллидора.

— Ты можешь прижать голову к палубе, — намекнул тот.

Девушка немедленно сделала, как ей было приказано, поставив ладони на палубу по бокам головы.

— Можно поднимать, — разрешил Каллидор, и она подняла голову, замерев на коленях как прежде посреди нас, хотя этого она не знала.

— Освободите ей рот, — приказал Каллидор.

Присев подле девушки, я развязал узел, но приподняв мешок чуть выше рта, затянул завязки снова. Таким образом, эффективность этого мешка в качестве средства ослепления ни на мгновение не была поставлена под угрозу. Затем я развязал завязки кляпа и осторожно вытащил мокрый комок ткани из ее рта, положив его на палубу около ноги рабыни так, чтобы эти вещи оставались под рукой, и ее рот мог бы быть снова заткнут, если мы того пожелаем, мгновенно вернувшись к его прежнему беспомощному состоянию.

— Ты не заклеймена, — заметил Каллидор.

— Нет! Нет! — нетерпеливо закричала бывшая Леди Публия.

— А жить хочешь? — осведомился он.

— Да! — со всем возможным жаром заверила его девушка.

— Ты женщина Форпоста Ара или, точнее, когда-то ей была, не так ли? — уточнил капитан.

— Да! — признала она.

— Тогда, как вышло, что тебя нашли на пирсах связанной, взятой на поводок и с кляпом во рту? — поинтересовался Каллидор.

— Сбежавший заключенный сделал это со мной, — ответила она. — Он заткнул мне рот, чтобы я не могла рассказать о том кто я на самом деле, и надел мне на голову мешок, чтобы меня не узнали.

— Тебе известно, что вчера случилось на пирсах? — спросил мужчина.

— Признаться, я плохо понимаю, что произошло, — призналась она. — Вчера я дважды падала в обморок, и большую часть времени пролежала без сознания. В чувство меня привели удары тех двух свободных женщин, что привели меня, беспомощную, на борт этого судна.

— Что, по-твоему, произошло на пирсах? — осведомился Каллидор.

— По-видимому, к причалам пришвартовались какие-то суда, — пожала плечами девушка, — и, как мне кажется, многие находившиеся в тот момент на пирсах люди, включая меня саму, были взяты на борт.

— Косианские суда? — уточнил капитан.

— Я не знаю, — несчастно ответила она. — Знаю только, что на рейде действительно были косианские суда.

— Но Ты могла много узнать, за то время что пробыла на борту, — заметил он.

— Я оставалась среди женщин, которым было приказано молчать, — пояснила девушка.

— И как Ты думаешь, что стало с теми женщинами, которые привели тебя на борт судна? — спросил Каллидор.

— Я не знаю, — пожала она плечами.

— А Ты не думаешь, что им вчера тоже приказали молчать?

— Я не знаю, — повторила бывшая Леди Публия.

— Что Ты слышала на судне? — спросил капитан.

— Немногое, — ответила девушка. — Только слова мужчин, занимающихся управлением судном.

— Возможно, у тебя появились некоторые догадки относительно происхождения этих мужчин, — предположил Каллидор.

— Да, — кивнула невольница.

— На основании чего? — спросил мужчина.

— На их речи, — ответила она.

— Их речи? — переспросил капитан.

— Их акцент, — пояснила Публия.

— Я тоже говорю с акцентом? — заинтересованно спросил Каллидор.

— Да, — кивнула девушка.

— Хм, — несколько удивленно хмыкнул он, как и большинство людей, неприученный задумываться о том, что его собственная речь имеет какой-либо акцент. — И каков же мой акцент?

— Если не ошибаюсь — косианский, — прошептала бывшая Леди Публия.

— И что у остальных моих людей такой же? — полюбопытствовал капитан.

— Тот же самый, — заверила его девушка.

— В чьих же руках Ты тогда оказалась? — спросил Каллидор.

— В руках косианцев! — воскликнула она, по-видимому, теперь окончательно уверившись в этом.

— Ты можешь говорить, — разрешил он ей.

— Пожалейте меня! — внезапно взмолилась бывшая Леди Публия, сжав руки вместе и жалобно протягивая их к Каллидору и Амилиану. — Сжальтесь надо мной, благородные косианцы! Оставьте мне жизнь! Сжальтесь над женщиной!

Мужчины, молча стоявшие вокруг, с интересом наблюдали за представлением. Должно быть, их молчание подействовало на девушку угнетающе. Она, как могла, учитывая ее закованные в цепи руки, попыталась продемонстрировать свою красоту.

— Мне кажется, что я весьма привлекательна, — жалобно проговорила она. — Посмотрите! Вы видите? И я смею надеяться, что мое лицо также, если Вы соблаговолите осмотреть его, может быть сочтено довольно привлекательным!

— Ты стремишься заинтересовать своих похитителей? — осведомился Каллидор.

— Да! — воскликнула она.

— Как женщина? — уточнил капитан.

— Да! — заверила его бывшая Леди Публия.

— Скажи это сама, — велел он.

— Я стремлюсь заинтересовать своих похитителей, — объявила она, — как женщина!

— И что же Ты рассчитываешь получить? — поинтересовался Каллидор.

— Мою жизнь! — с трудом сглотнув, сказала девушка.

— В обмен на что? — продолжил допытываться мужчина.

— На все что угодно на ваш выбор, — ответила она.

— Абсолютная неволя? — намекнул капитан.

— Конечно! — воскликнула бывшая Леди Публия, причем в ее голосе не чувствовалось нерешительности.

— Даже у косианцев? — уточнил Каллидор.

— Конечно! — заверила его рабыня.

— А почему косианцы должны принять тебя в качестве рабыни? — спросил капитан.

— Я не понимаю, — растерялась девушка.

— Почему Ты думаешь, что они могут заинтересоваться тобой как рабыней? — уточнил он свой вопрос.

— Я не понимаю, — озадаченно повторила бывшая Леди Публия.

— Откуда Ты знаешь, что можешь представлять для них хоть какую-нибудь ценность как рабыня?

— Я буду отчаянно стараться доказать им свою ценность, — пролепетала она.

— А вдруг не докажешь, и они выбросят тебя за борт на корм акулам, — предположил Каллидор.

— Нет! — заплакала девушка.

— Ты что, думаешь, что из любой женщины получается хорошая рабыня? — спросил мужчина.

— Я не знаю, — смущенно ответила она, — но я прошу дать мне возможность хотя бы попытаться!

— Значит Ты готова служить косианцам? — уточнил Каллидор.

— Да! — всхлипнула Публия.

— На живот, — скомандовал капитан.

Девушка скользнула вперед и вытянулась на животе, уперевшись под плечами ладонями в палубу, и немного приподняла голову, все еще наполовину скрытую тканью, к Каллидору и Амилиану. Ее прекрасны губы подрагивали.

— Перевернись на спину, — приказал Каллидор.

Бывшая Леди Публия поспешно и неуклюже перекатилась на спину. Внезапно она приподняла одно колено и вытянула пальцы ноги. Возможно, в этот момент она поняла что, то, что с ней делалось, было неким отдаленным аналогом проведения девушки через рабские позы, и теперь изо всех сил старалась казаться привлекательной.

— На живот! Снова! — потребовал Каллидор, в голосе которого прозвучали более резкие нотки, чем в тот момент, когда он скомандовал ее лечь на живот в первый раз.

На этот раз капитан даже не успел договорить, а девушка уже была на животе, в том же положении как прежде, демонстрируя ему ту скорость, с какой она готова повиноваться.

— На колени, — приказал мужчина, и рабыня вернулась в начальную позу. — Чего Ты заслуживаешь, женщина?

— Только того, чтобы быть рабыней, — ответила она.

— Говори, — потребовал Каллидор.

— Я прошу неоценимой чести и привилегии быть обращенной в абсолютную рабыню, — огласила бывшая Леди Публия.

— Косианцев? — уточнил капитан.

— Любого мужчины, — ответила она.

Признаться, меня немного раздражало то, как она говорила. Могло сложиться впечатление, как будто она еще не была рабыней, безоговорочно и категорически абсолютной рабыней. Она даже осмелилась не обратиться к мужчине — «Господин». Похоже, она подозревала, или надеялась, ведь пока еще ничего такого не произошло, чтобы противоречить этому подозрению или надежде, что они люди вокруг не знают, что она уже была рабыней, что она только вчера произнесла самонеобратимые слова самопорабощения на верхней площадке над воротами цитадели. Конечно, откуда ей было знать, что я тоже нахожусь на борту этой галеры.

— Снимите с нее мешок, — велел Каллидор.

Встав позади нее, так, чтобы рабыня не могла меня видеть, я сдернул ткань и сразу отступил назад. Девушка вскрикнула и отчаянно заморгала. Потом, протерев слезы и приспособившись к свету, она осмотрелась вокруг себя, и испуганно поняла, сколько и каких мужчин собралось вокруг нее стоящей на коленях.

— Это что, поведение, типичное для женщин Форпоста Ара? — улыбнулся Каллидор, взглянув на Амилиана.

— Скажем так, это — поведение, типичное для женщин, — усмехнулся в ответ Амилиан.

— Командующий, — растерянно произнесла девушка.

— Ты на борту «Таис», военного корабля Порт-Коса, — просветил ее Амилиан. — Тебе была оказана честь разговора с его капитаном, моим другом и в прежние времена бывшим моим товарищем по оружию — Каллидором.

— Порт-Кос! — воскликнула она.

— Именно, — кивнул Амилиан.

— Так вот откуда этот акцент, — прошептала Публия.

— Разумеется, — усмехнулся командующий.

— А ведь и верно, — сказал кто-то из мужчин, — лицо у нее весьма привлекательное.

Девушка покраснела.

— Я ничего не понимаю, — пробормотала она. — Что здесь происходит?

— Вчера десять кораблей Порт-Коса и пятнадцать других, вошли в гавань Форпоста Ара, незадолго до того, что, по-видимому, стало бы последней атакой косианцев на пирсы. Эти двадцать пять кораблей нейтрализовали силы Коса готовые к штурму, и эвакуировали людей с причалов.

— Значит, мы среди друзей, — осознала девушка.

— По крайней мере, большинство из нас, — усмехнулся Амилиан.

— Тогда, почему я в цепях? — спросила она.

— В рабских цепях, — поправил ее Каллидор.

— Почему я в рабских цепях? — переспросила бывшая Леди Публия.

— А разве Ты не догадываешься? — осведомился командующий.

Девушка замолчала, вероятно, лихорадочно размышляя о том, насколько сидящий перед ней мужчина, мог быть осведомлен.

— Мой командующий может видеть, — наконец, заговорила она, — что, единственный ошейник, который я ношу, является частью этих цепей, и что я не заклеймена.

Я стоял позади нее, скрестив руки на груди. Должно быть, мое лицо в этот момент помрачнело. Понятно, что я рассердился. Хотя она не утверждала прямо, что была свободна, однако, всем было понятно, что она надеялась быть принятой за таковую.

— Возможно, — продолжила нахалка, — мои цепи могли бы быть сняты, и мне можно дать подходящую одежду, ту, что носят свободные женщины, чтобы я смогла занять место среди своих свободных сестер.

Признаться, я даже восхитился тем, как она изящно сформулировала фразу. Она не сказала «мое место», что могло бы предположить, что она имела право на него, но просто «место», не уточняя своих притязаний, так сказать.

— Считай, что Ты на суде, — сообщил ей Амилиан.

Бывшая Леди Публия ошеломленно уставилась на него.

— Или, — продолжил он, — если Ты — рабыня, мы готовы тебя выслушать.

— Я не понимаю, — пролепетала девушка.

— Уверен, понимаешь, — усмехнулся командующий.

— Но, каковы обвинения? — спросила она.

— Обвинений, если Ты — свободная женщина, несколько. Во-первых, намерение обмануть относительно своей касты. Во-вторых, пренебрежение традиционным укрывательством и скромностью, выраженное в хождении босиком и с открытыми икрами, создававшее преимущества для тебя и опасные условия для остальных свободных гражданок города в случае его взятия врагом. И в-третьих, отсутствие патриотизма, о чем свидетельствует отказ остричь волосы и поставить своим соотечественникам необходимый для обороны материал.

— Но Командующий, Вы же видите, — запротестовала бывшая Леди Публия, — поднимая руки к голове, и проводя ими по оставшимся волосам, — мои волосы были подстрижены, и так же коротко, как и остальных!

— Насколько я знаю, твои волосы состриг только вчера в камере сбежавший заключенный и, к тому же против твоего желания.

— Но, Вы же не верите этому, командующий? — осторожно осведомилась она.

— Предательница Леди Клодия, и бесспорная свободная женщина, находится в нашей власти, — предупредил Амилиан. — Мне надо вызвать ее, чтобы получить свидетельство того, при каких обстоятельства и когда именно Ты лишилась своих волос?

— Нет, командующий, — вздохнула девушка.

— То есть Ты не оспариваешь того, в чем я тебя только что обвинил? — уточнил он.

— Нет, Командующий, — сказала она, разочарованно опустив голову.

— Также известно, что Ты носила при себе много золота, в своем кошельке, по-видимому, опять же, чтобы повысить свои шансы на убеждение победивших косианцев пощадить тебя. Сумма, кстати, была такой, что большинству женщин Форпоста Ара даже не снилась. Таким образом, Ты снова обеспечивала себе преимуществом перед ними. Это оспаривать будем?

— Нет, командующий, — не поднимая головы, отозвалась бывшая Леди Публия.

Конечно, она знала, что Леди Клодия могла засвидетельствовать присутствие золота в ее кошельке. Кстати, в конечном итоге, ее золото было использовано по прямому назначению, хотя это и не было известно девушке, именно оно, после падения ворот, помогло выкупить проход Амилиана и его людей к пристани. Именно его я рассыпал позади наемников, чтобы освободить коридор.

— Вы не обвинили меня, в неношении одежд сокрытия, — напомнила она.

— В Форпосте Ара, — пожал плечами судья, — как впрочем, и в самом Аре, одежды сокрытия для свободных женщин, по закону обязательными не являются, не больше чем вуаль. Это скорее вопрос обычаев. С другой стороны, как Ты знаешь, существуют кодексы, предписывающие определенные стандарты этикета для свободных женщин. Например, они, не могут выходить на улицу голыми, как это может быть простительно для рабынь. В действительности, свободная женщина, которая в нарушение этих стандартов этикета, публично появляется, например, с излишне обнаженными руками или ногами, может быть сделана рабыней.

— Получается, что в моем появлении публично, даже притом, что, скажем, я носила единственный слой одежды, и мои икры и лодыжки были обнажены, не было никакого состава преступления, — сделала вывод бывшая Леди Публия.

— Была ли степень твоего обнажения достаточной, чтобы считать ее нарушением кодекса этикета, момент довольно тонкий, — заметил Амилиан, — но, я, в любом случае, не собирался настаивать на этом.

— Конечно, ведь девушки из низких каст, вполне могут ходить не только так, но даже и более откровенно одетыми, — воспрянула она духом.

— Но Ты, кажется, из касты Торговцев, — улыбнулся Амилиан.

— А это — низкая каста! — воскликнула девушка.

Я улыбнулся про себя. Торговцы часто утверждают, что они — высшая каста, и соответственно, должны быть включены в советы высших каст. Однако в этот раз, как оказалось, наша торговка рада признать, и даже подчеркивает это, что Торговцы не являются высшей кастой. Традиционно высших каст на Горе — пять: Посвященные, Писцы, Строители, Врачи и Воины.

— В любом случае, я не настаиваю на этом пункте, — отмахнулся Амилиан.

— А если я оделась в такой манере, что моя каста не была видна, — перешла в наступление его оппонентка, — это — не больше, чем это делают многие другие женщины. Ведь в большинстве своем женщины держат одежды кастовых расцветок, скорее для формальных случаев, а некоторые вообще только для церемоний. Значит, я не думаю, меня можно считать ответственной и обвинять в попытке обмануть о своей касте. Например, я никогда не заключала сделок обманом, представляясь кем-либо другим, и я никогда не утверждала, что принадлежу к какой-либо касте кроме моей собственной.

Пожалуй, в данном случае, бывшая Леди Публия действительно была права. Правовые проблемы, связанные с намерением обмануть относительно своей касты, с точки зрения закона, конечно, в основном касаются случаев мошенничества или выдачи себя за другое лицо, например, если кто-то притворяется членом касты Врачей.

— И, кроме того, — продолжила она, — если косианские завоеватели приняли бы меня за простую девушку из низких каст, я не вижу причин, по которым законы Форпоста Ара должны быть направлены против меня. В чем смысл этого обвинения? В том, чтобы защитить косианцев от ошибки, которую у них так и не появилось возможности сделать?

— Ты надеялась с помощью своего платья и прочих ухищрений, скрыть то, что Ты относилась к касте, в отношении которой у захватчиков могло возникнуть желание мести и, таким образом, увеличить свои шансы на выживание.

Девушка вскинула голову, и цепь, свисавшая с ошейника, со звоном дернулась вверх.

— Я не мужчина, — напомнила она. — Да я с трудом могу поднять оружие мужчин, уже не говоря о том, чтобы владеть им. У меня просто нет на это сил. У меня нет ни их мощи, ни их умений. Я другая. Я — женщина. Я — кто-то сильно отличающийся от мужчин. Думаю, что у меня есть право на то, чтобы попытаться обеспечить свое выживание, своим собственным способом, тем, который у меня лучше всего получается.

— Способом женщины? — усмехнувшись, уточнил Амилиан.

— Да! — с вызовом признала бывшая Леди Публия.

— И во исполнение этого, Ты стала ходить босиком, носить одежду, не скрывающую твои икры, не остригла волосы и носила с собой кучу золота, — заметил командующий. — И таким образом, Ты обеспечила себе значительные преимущества перед другими женщинами Форпоста Ара.

— Каждая женщина должна заботиться о себе сама, — заявила девушка. — Я же не виновата в том, что другие женщины не оказались столь же умны как я. Это не моя вина, что они разумно не обнажили некоторые части своих тел, и не скроили для себя одежду, в которой смогли бы обратиться к захватчику. И уж тем более не стоит винить меня в том, что они испытывали недостаток золота с помощью которого, могли бы подсластить свое обращение к захватчику с просьбой об ошейнике. Я что должна быть обвинена, в том, что оказалась красивее многих женщин Форпоста Ара и благодаря этому получила некоторое дополнительное незаслуженное преимущество перед ними, или в том, что оказалась умнее большинства из них, и смогла заработать достаточно средств на это же?

— А почему Ты не пожертвовала свои волосы для защиты города? — спросил ее Амилиан.

— Я не захотела, — ответила она.

— И почему же если не секрет?

— Они были красивые, — сердито буркнула бывшая Леди Публия.

— И? — поощрил ее командующий.

— Я подумала, что буду более привлекательна с ними, — объяснила она, с раздражением в голосе. — Я решила, что в случае захвата города косианцами, они с большей вероятностью пощадят меня, если мои волосы не будут срезаны.

— И это в то время когда женщины Форпоста Ара их состригли?

— Они сами пожелали, — пожала она плечами.

— А ведь, между прочим, они, таким образом, снизили свои шансы на выживание, — заметил Амилиан.

— Это их личное дело, я здесь не причем, — буркнула девушка.

— А как насчет отчаянной нужды в тросах для катапульт? — осведомился он.

— Вот и остригли бы рабынь, — сказала она.

— А что делать, если этого оказалось недостаточно? — уточнил Амилиан.

— Тогда можно взять волосы у тех женщин, которые готовы их дать, — ответила девушка.

— А если и этого недостаточно? — настаивал командующий.

— В любом случае, мои волосы не сыграли бы заметной роли, — проворчала бывшая Леди Публия.

— Хм, и что бы мы делали, если бы все свободные женщины заняли такую же позицию? — поинтересовался мужчина.

— Но они же этого не сделали, — заметила плутовка.

— Для женщины, закованной в цепи, Ты говоришь несколько высокомерно, — заметил командующий.

— Но ведь они будут сняты с меня через мгновение, — уверенно заявила она.

— Сначала Ты расскажи нам, что Ты сделала, чтобы помочь в защите своего города, — предложил Амилиан.

— Я приняла на себя обязанности мужчин, чтобы позволить им уйти на стены, — напомнила девушка.

— Это верно, — признал командующий. — Но не правда ли то, что Ты сделала это только в самом конце осады?

— Да, — согласилась она.

— И лишь только после того, как было ясно дано понять, что женщины, которые не принимают участия в помощи защитникам города, в полдень должны были быть спущены со стены голыми, в подарок косианцам.

— Да, — вынуждена была признать бывшая надзирательница.

— И какие же обязанности Ты для себя выбирала? — поинтересовался Амилиан.

— Я служила надзирательницей в тюрьме цитадели, — сообщила она.

— Почему Ты выбирала именно эту работу? — спросил мужчина.

— Я подумала, что это будет легко, — ответила девушка.

— А, кроме того, в таком месте, — усмехнулся мужчина, — та одежда, которую Ты носила, не будет казаться столь неуместной, как и хождение босиком, не так ли?

— Возможно, — не стала отрицать она.

— Но на стене Ты работать не захотела, — сказал командующий. — Почему?

— Откуда мне взять столько силы, — пожала она плечами.

— Выпрями спину, — приказал ей Амилиан, а когда она сделала это, окинув девушку взглядом, заметил: — Не замечаю никаких проблем с твоим телом.

Кое-кто из мужчин заулыбался.

— Маленькое, конечно, — признал он, — но, тем не менее, оно мне кажется таким, что вполне могло бы выдержать долгую рабскую работу.

Бывшая Леди Публия испуганно уставилась на него.

— Или возможно, все же для него были бы более подходящими, — усмехнулся мужчина, — многочисленные, работы более очаровательного свойства, работы, особенно подходящие для женщин.

— Командующий! — возмущенно вскинулась девушка.

Но он никак не отреагировал на ее протест, и замолчал. Мне даже стало интересно, не решил ли он, в качестве жеста милосердия, дать женщине возможность спросить у него разрешения заговорить. Признаться, я был бы крайне удивлен, если бы она догадалась спросить такое разрешение.

— Я услышала все выдвинутые против меня обвинения? — осведомилась она.

— Свое поведение этим утром можешь тоже включить в список, — ответил Амилиан. — Я про то, когда Ты на глазах своих соотечественников, выпрашивала ошейника у косианцев.

— Но Командующий, я же понятия не имела о том, что здесь были Вы и другие мужчины, — запротестовала бывшая Леди Публия.

— Да мы догадались об этом, — невозмутимо кивнул он, под веселый смех остальных.

— Я прошу вас о снисходительности. Я — всего лишь женщина, — сказала она, и, не дождавшись реакции Амилиана, продолжила: — Я не думаю, что мое поведение, столь непристойное и непредсказуемое было чем-то удивительным для моего пола.

Лицо Амилиана осталось невозмутимым.

— Я не думаю, что другие женщины Форпоста Ара или других городов, оказавшись в подобной ситуации, вели бы себя по-другому, — предположила бывшая Леди Публия, на мой взгляд, небезосновательно.

— Ты думаешь, что они вели бы себя такой же готовностью? — спросил командующий.

— Я не знаю, — пожала она плечами. — Возможно, более глупые женщины вели бы себя как-то по-другому. Но ведь каждая женщина сама должна заботиться о себе!

— Понятно, — насмешливо протянул Амилиан.

— Если это, весь список обвинений против меня, то я прошу, чтобы они были отклонены, — нагло заявила плутовка. — Уверена, моя защита, даже если Вы не одобряете меня, является безукоризненной. Все, что я сделала, включая вопрос желания оставить волосы, находится в пределах прав свободной женщины. И точно так же находится в пределах ее прав, возможность преследовать свои собственные интересы, эгоистично это или нет, насколько она понимает их. Тем более ей не может быть поставлено в вину, если другие женщины не наделены таким умом, богатством и, возможно, красотой. Конечно, у вас остались возражения относительно моего поведения, касательно того, что я, по Вашему мнению, была недостаточно патриотична, но ведь недостаток патриотизма не является преступлением. Поэтому, снимите с меня цепи.

Проговорив все это, бывшая Леди Публия и бывшая надзирательница, протянула свои скованные запястья к Амилиану.

— Вопрос значительно сложнее, чем тебе кажется, — не обращая внимания на протянутые к нему руки, заговорил Амилиан. — Тонкостей здесь куда больше, чем Ты можешь себе представить. С одной стороны твое утверждение, что недостаток патриотизма — это не преступление, разделяют далеко не все. В особенности с этим не могут согласиться те, кто рисковал своими жизнями, защищая город, те, кто дрался на стене, у ворот, на пристани или на мостках. А, кроме того, в деле появились соображение, пока довольно смутные, что и говорить, относительно поведения указывающего на пригодность для ошейника.

Его слова заставили девушку вздрогнуть.

Прецедент, на который сослался командующий, касается поведения свободной женщины, которое рассматривается как достаточное, чтобы гарантировать понижение ее статуса до рабского. Чаще всего это применяется в таких случаях, как мошенничество и воровство. Находит он свое применение и в ситуациях с попрошайничеством и бродяжничеством. Проституция, довольно редкое явление на Горе благодаря институту рабства, тоже рассматривается в качестве одного из подходящих эпизодов. Свидетельство об исполнении чувственного танца — другой случай. На Горе такие танцы почти всегда исполняются рабынями. Свободная женщина, замеченная в исполнении танца публично, рассматривается почти умоляющей об ошейнике. В некоторых городах заключение в неволю обязательно для такой женщины.

«Поведение указывающее на пригодность для ошейника», конечно, может интерпретироваться различными способами, и более широко и более узко. Однако насколько я знаю, прецедент этот почти всегда понимается, конечно, к счастью для женщин, именно в том который звучит в этой фразе, то есть имеет отношение к откровенному поведению, а не к психологическим склонностям. Многие гореане полагают, что все женщины — прирожденные рабыни, а значит, в некотором смысле все они являются подходящими для ошейника. Но даже взятая в соответствующем юридическом поведенческом смысле фраза, как можно предположить, имеет множество интерпретаций.

Например, в данном случае, судья, должен решить, имелись ли в представленных свидетельствах признаки вышеуказанного поведения, за которое соответственно мог бы быть наложен ошейник. Применительно к этому, важным штрихом, по крайней мере, в глазах некоторых, мог оказаться ее отказ от участия в обороне города. Сюда входило и нежелание остричь волосы, предоставив их для использования в качестве тросов катапульт, и это несмотря на отчаянную потребность в таком материале, и факт того, что во время осады она согласилась взять на себя довольно несерьезную обязанность, только после угрозы наложения серьезного наказания за неучастие.

На основе и по совокупности таких фактов и учитывая их общий вес, вполне могло быть сделано заключение относительно того, соответствовало ли поведение бывшей Леди Публии тому, за которое ее можно было бы сделать рабыней. Кстати, ее просьбу о косианском ошейнике, сделанную всего несколько енов назад, и явное свидетельство ее готовности к ошейнику, и даже справедливость этого, что интересно, в данном конкретном случае, скорее всего, вообще бы не приняли во внимание. В большинстве городов такое считается само собой разумеющимся, естественным проявлением рабства в женщине, и соответственно редко расценивается как соответствующие юридическому наложению статуса неволи.

— Надеюсь, Вы понимаете, что это обвинение должно быть отброшено даже без обсуждения! — запнувшись, выступила бывшая Леди Публия.

— Как раз об этом-то, я даже и не подумал, — усмехнулся Амилиан.

— Понимаю, — испуганно произнесла девушка, немного приподнимаясь с пяток.

В этот момент в высоте над рекой прокричала чайка Воска.

С того места, где я стоял, мне были видны стальные браслеты запертые на ее щиколотках и часть длинной цепи, соединявшей эти браслеты со скобой на ошейнике. Я знал, что ручные кандалы также были присоединены к этой же самой цепи. И конечно, благодаря остриженным мною волосам, я мог видеть и железный ошейник на шее девушки.

— Каково же будет ваше решение о представленных обвинениях, Командующий? — поинтересовалась бывшая Леди Публия.

— Обвинениям? — переспросил мужчина.

— Да, — подтвердила она.

— Обвинения, — заметил Амилиан, — являются соответствующими для свободных женщин.

— Командующий? — не поняла она.

— Они могли бы быть привлечены, например, к суду, — размышлял он.

— Конечно, Командующий, — согласилась девушка.

— Однако в твоем случае, — продолжил Амилиан, — такие соображения, подходящие для свободных женщин, могут просто не рассматриваться как относящиеся к делу.

— Но к чему тогда весь этот суд? — удивилась она.

— А я разве сказал, что мы на суде? — удивился Амилиан. — Кажется, я предложил тебе считать, что Ты на суде, а это несколько отличается.

— Я не понимаю, — пробормотала она.

— Возможно, по своей природе, это скорее некое слушание дела, небольшое неофициальное расследование, или допрос.

— Командующий? — запнулась девушка.

— И возможно, продолжил мужчина, — тебе стоит больше беспокоиться, не столько об обвинениях, которые являются подходящими только для свободных людей, сколько о причинах для наказания, которые являются подходящими для рабынь.

Публия смотрела на него глазами круглыми от ужаса.

— Впрочем, — усмехнулся он, — с рабыней может быть сделано что-угодно, и без указания каких-либо причин.

— Командующий, — прошептала девушка.

— Не думаю, что в свете этих обстоятельств, нам стоит интересоваться такими вопросами, как намеренное сокрытие касты, нарушения этикета, необоснованные преимущества, подвергание риску сограждан и недостаток патриотизма. Скорее, мы должны рассмотреть вопросы, которые, как мне кажется, являются более подходящими для твоего случая, и, боюсь, к твоему сожалению, намного более серьезные.

— Какие вопросы? — заикаясь от испуга, спросила она.

— Полагаю, что главным среди них, будет искажение статуса, — сообщил командующий.

— Я не понимаю, — потерянно прошептала бывшая Леди Публия.

— Выдача себя за свободную женщину, — подсказал Амилиан.

Девушка открыла было рот, но заговорить не осмелилась.

— Ну и конечно, — продолжил он, — есть несколько мелких связанных с этим соображений, например, высокомерная речь, разговор без разрешения и отказ использовать надлежащие формы обращения.

Бывшая Леди Публия задрожала.

— А вот теперь можешь говорить, — разрешил мужчина.

— Как Вы можете видеть, единственный ошейник, который на мне надет, — указала она, подняв руки к ошейнику сирика, — является частью этих уз. Вы также можете видеть, что я не заклеймена!

— Являешься Ты свободной женщиной, или нет? — строго спросил Амилиан. — Говори ясно.

Девушка, стоящая на коленях на палубе, вздрогнула, от чего звякнули надетые на нее цепи. Ее взгляд бешено заметался с одного лица на другое, она крутила головой из стороны в сторону. Должно быть, в этот момент она лихорадочно размышляла, мог ли кто-либо из присутствующих быть на верхней площадке и слышать, произнесенные ею самонеобратимые слова самопорабощения. Наконец, оставаясь на коленях, она снова привстала, оторвав бедра от пяток, выпрямила спину, и, боюсь, приготовилась смело ответить на вопрос Амилиана отрицательно. Она подняла голову, набрала побольше воздуха в грудь.

— Советую тщательнее продумать свой ответ, — бросил я из-за ее спины.

Внезапно услышав мой голос, она вскрикнула в отчаянии, дернула руками, но была остановлена натянувшейся между ними цепью. Затем ее руки беспомощно упали вниз, а плечи задрожали. Признаться, я даже подумал, что девушка может упасть в обморок. Затем, немного придя в себя, она сгорбилась, повернулась вполоборота назад и, немного приподняв голову, нашла меня взглядом. Я смотрел на рабыню сверху вниз, сложив руки на груди. Под моим взглядом бывшая Леди Клодия быстро склонила голову.

Она снова повернулась, лицом к Амилиану.

— Я — рабыня! — всхлипнула девушка и, растянувшись перед ним на животе, прижав скованные руки к палубе бедрами, взмолилась: — Простите меня, Господин! Пощадите меня, Господин!

Увидев меня на палубе, стоящим среди свободных мужчин, как равный среди равных, она сделала правильный вывод. К тому же, несомненно, у нее было некоторое понятие, того, что я делал на стене, хотя про все остальное ей было неизвестно. Не думаю, что у нее в этот момент появилась хоть капля сомнения относительно того, кому поверят в случае какой-либо ее попытки оспорить мое заявление. Тем более, что Леди Клодия, как все еще свободный человек, могла дать показания в мою пользу, как присутствовавшая там свидетельница. Кроме того, был еще юный арбалетчик, которого она, конечно, не знала в лицо, поскольку голова ее была упакована в мешок, однако используя мычание, она признала себя рабыней и перед ним и передо мной, более того, продемонстрировала образец соблазняющего и умиротворяющего поведения рабыни. Само собой, у нее больше не осталось никаких заблуждений, относительно того, знали ли Амилиан и другие мужчины правду. До нее теперь дошло, что они просто играли с рабыней.

— Это — серьезный вопрос, — сказал ей Амилиан, покачав головой, — когда тарскоматка утверждает, что она ею не является.

— Но я же открыто не заявляла, что была свободной женщиной, Господин! — взмолилась плутовка.

Ее заявление было встречено смехом тех, кто стоял вокруг. Улыбнулся даже Амилиан. Все ее поведение свидетельствовало о том, что рабыня пытается ввести мужчин в заблуждение относительно ее статуса.

— Пожалуйста, простите рабыню, Господин! — заплакала бывшая надзирательница, и даже, с некоторой робостью, немного приподняла бедра.

Последнее ее действие мужчины встретили взрывом хохота. Признаться, я сам не хотел, чтобы она, в ответ на вопрос Амилиана, относительно ее статуса, прямо заявила, что является свободной женщиной. Хотя, конечно, рабыня в тот момент еще не понимала этого, но она уже тогда была в достаточно затруднительном положении. Ясно дав ей понять тщетность такой лжи, разрушительной в своих последствиях и, чтобы прекратить тщетные попытки продлить ее комедию абсурда, я фактически спас девушку от зверских пыток, а возможно и от смерти. Это — весьма серьезная «причина для наказания», попытка рабыней скрыть или отрицать свой статус. Разумеется, обычно у невольницы крайне мало шансов совершить подобный проступок, поскольку в большинстве случаев ее выдают ошейник, клеймо и одежда отличительного вида, если таковая вообще имеется.

— На колени, — приказал ей Амилиан.

Девушка, путаясь в цепях, вытащила из-под себя руки, и снова встала на колени перед командующим. При этом, она скрестила закованные в кандалы руки на груди, прикрывая ими свою наготу. Это было странно и немного интересно, наблюдать это внезапное проявление испуганной скромности, теперь, когда она познала свою рабскую уязвимость.

Под пристальным взглядом Амилиана рабыня опустила руки. Потом, словно кожей ощущая пронзительный, оценивающий взгляд, она откинулась на пятки и встала на коленях прямо. Пристальный взгляд командующего не отпускал ее до тех пор, пока бывшая Леди Публия, густо покраснев, не развела колени в стороны.

— Как Ты стала рабыней? — спросил командующий, хотя, конечно, и сам это уже прекрасно знал.

— Я призналась в своем рабстве, — ответила она, — а затем произнесла слова самопорабощения.

— И с этого момента, — кивнул Амилиан, — Ты прекратила быть человеком и перешла в разряд собственности.

— Да, Господин, — прошептала рабыня.

— Фактически в разряд домашних животных, — добавил мужчина.

— Да, Господин, — признала она.

— И как по-твоему, это приемлемо когда имущество, домашнее животное претендует на статус людей? — поинтересовался командующий.

— Нет, Господин! — ответила она.

— Но Ты именно так и поступила.

— Простите меня, Господин! — всхлипнула девушка.

— Есть у меня идея, передать тебя свободным женщинам, — сказал Амилиан.

— Пожалуйста, нет, Господин! — испуганно вскрикнула рабыня.

— И как Ты думаешь, мне следовало бы тебя наказать? — спросил мужчина.

Девушка вскинула голову и пораженно уставилась на него. Казалось, в это мгновение в ее смазливой головке промелькнули тысячи вариантов. Но затем она потухла и смиренно опустила голову.

— Все, что понравится Господину, независимо от того, что могу думать я, — прошептала она.

— Хм, подходящий ответ, — кивнул Амилиан.

Признаться, в этот момент я вздохнул с облегчением. То, чего я очень боялся, было слишком близко.

— Ты закована в рабские цепи, — заметил Амилиан.

— Это подходит мне, Господин, — признала девушка. — Ведь я — рабыня.

— Как тебя зовут? — спросил командующий.

— У меня пока нет имени, — поспешила ответить она. — Меня еще никак не назвали.

— Кажется, Ты стремилась служить косианцам, — припомнил он.

— Или любому другому мужчине, Господин, — прошептала безымянная рабыня.

— Ты вызвала недовольство мужчин, — сообщил Амилиан.

— Простите меня, Господин! — всхлипнула прежняя Леди Публия.

— Уберите ее пока в сторонку, — приказал Амилиан, — и приведите теперь другую женщину.

Двое мужчин подхватили за руки бывшую надзирательницу, а теперь неназванную рабыню, и волоком оттащили ее в сторону, уложив девушку животом на палубу.

В следующий момент перед нами появилась другая фигура, тоже закованная в сирик. Вуаль спереди и с боков прикрывала крепкий ошейник, с которого свисала вертикальная цепь. Зато его можно было рассмотреть сзади, под краем белого тюрбан. Да и вуаль скрывала далеко не всю цепь спереди, оставляя открытыми наручники и кандалы на щиколотках. Когда она просеменила мимо меня, наши взгляды встретились, я увидел, что в глазах женщины плещется непередаваемый словами страх. Ее заставили опуститься на колени перед Амилианом. Украдкой взглянув в сторону, она увидела прежнюю Леди Публию, голую, в сирике, лежащую на животе, на досках палубы.

— Давайте-ка рассмотрим, — призвал Амилиан, — волнующий костюм, в котором предстала эта заключенная перед нами. Открытость большей части рук, икр и лодыжек, мелькающая сквозь прорехи кожа, намекает нам, что под одеждой мы найдем не нательное белье, а только саму женщину. Как точно эта одежда передает образ некой простой, скромной, обедневшей девицы из низкой касты, и как при этом умно она скроена, дабы показать ее носительницу, причем способом, рассчитанным на то, чтобы стимулировать желание сильных мужчин, мужчин приученных, рассматривать женщин как рабынь, как трофей, как награду и удовольствие.

Трудно было не согласиться со словами командующего. Уверен, что многие из собравшихся, уже хотели сорвать эти дразнящие тряпки с красотки, которую они украшали.

Прежняя Леди Публия, лежавшая в стороне, застонала. Но мужчина, стоявший рядом, легким пинком призвал ее к тишине.

— Эти своеобразные тряпки принадлежат тебе? — поинтересовался Амилиан у женщины, застывшей перед ним на коленях.

— Нет, — ответила она.

— Прежде они принадлежали женщине называвшей себя Леди Публия из Форпоста Ара, не так ли? — осведомился мужчина.

— Да, — кивнула женщина.

— Как получилось так, что их носишь Ты? — спросил Амилиан.

— Я надела их, что меня не узнали, — ответила она.

— Значит, Ты боялась быть узнанной? — сделал вывод командующий.

— Да, — признала та.

— Более того, я предполагаю, что Ты хотела бы, чтобы тебя приняли за прежнюю Леди Публию из Форпоста Ара?

— Да, — не стала отрицать женщина.

— Давайте посмотрим, кто же эта женщина, — предложил Амилиан, — кто замаскировался под прежнюю Леди Публию, и кто по неким причинам, как мне кажется, так боится быть узнанной.

Амилиан махнул рукой, и один из мужчин, аккуратно и не спеша, снял с женщины вуаль и тюрбан.

Свободная женщина стоящая на коленях выпрямила спину, подняла голову и вытянула шею, не собираясь скрывать видимый теперь ошейник.

— Она опознана? — спросил Амилиан.

— Так и есть, — заверили его сразу несколько мужчин, лица которых помрачнели.

— Кажется, теперь я понимаю, — усмехнулся командующий, — почему Ты так боялась быть узнанной.

Леди Клодия молчала.

— Ты — предательница Леди Клодия, — презрительно бросил Амилиан.

— Да, — признала женщина.

— Ты попыталась сбежать, — добавил он.

— Да, — согласилась Клодия.

— Но Ты не сбежала, не так ли?

— Нет, — ответила она. — Я не сбежала.

На мой взгляд, в происходящем присутствовала некая ирония. На пирсах, захвати их косианцы и устрой резню, а потом, если бы им захотелось, то и начни захватывать рабынь, ее красота, которая была обнажена и выставлена на показ, имела все шансы привлечь внимание завоевателей. Возможно, она, закованная в цепи, была бы даже брошена офицеру, чтобы впредь быть его собственностью и служить ему с совершенством, по крайней мере, до тех пор, пока он, скажем, не утомился бы ею, и не решил подарить или продать другому. Она могла бы даже служить своего рода наградой тому или иному воину за его действия в Форпосте Ара. Куда больше милосердия она могла бы найти на пирсах в захватчике, держащем окровавленный меч, чем в абстракциях правосудия ее собственного города. Мужчину с мечом, по крайней мере, можно поколебать, ведь он живой человек.

— Ты была признана виновной в предательстве своего города и приговорена к смертной казни, — напомнил Амилиан. — Ты можешь оспорить какое-либо из этих утверждений?

— Нет, — покачала головой женщина.

Командующий повернулся к раненому Марсию, лежавшему поблизости на тюфяке, и приподнявшись на одном локте, наблюдавшему за судом.

— Марсий, — обратился к палачу Амилиан, — Хватит ли у тебя сил, чтобы привести приговор в исполнение?

Мужчина кивнул.

— Сожалеешь ли Ты, Леди Клодия, о своем предательстве? — спросил ее командующий.

— Да, всем сердцем, — ответила она.

— Это из-за того, что Ты попалась, — заметил он.

— Да, — не стала оспаривать Клодия. — Но все не так просто, как может показаться.

— Объясни, — потребовал Амилиан.

— В камере, оказавшись в руках мужчины, я узнала, кем я являюсь на самом деле. Я поняла, что в свое время отбросила мягкость и реальность своей истинной сущности, променяв их на амбиции и жестокость. Раньше я не понимала того, чем должна быть женщина, значимости этого, и той радости, что даруют служение и любовь. Я добивалась власти, в то время как по законам природы, должна была подвергаться ей, наслаждаясь беспомощностью, подчинением и любовью. Я совершила большую ошибку в поиске того, что мне было не нужно, что не являлось моей судьбой, попытавшись вмешаться в судьбы государств. Я добилась только того, что причинила боль другим и самой себе. Я радуюсь только тому, что мои действия, насколько я знаю, не имели никаких последствий, серьезно повредивших моему городу или его гражданам.

— То есть Ты понимаешь справедливость вынесенного тебе приговора? — уточнил командующий.

— Да, — кивнула женщина, — но это наказание достойное свободной женщины, а мне кажется, что было бы более уместно, если бы меня скормили слинам.

— Такое обычно применяется для рабынь, — заметил Амилиан.

— Да, Командующий, — согласилась Клодия.

— Посмотри туда, — указал он на лежащую ничком и закованную в цепи прежнюю Леди Публию. — Вот она — рабыня.

— Да, — кивнула женщина.

— Неужели она тебе нравится? — презрительно спросил мужчина.

— Да, — коротко ответила Клодия.

Прежняя Леди Публия, абсолютно беспомощная теперь, посмотрела на свою бывшую заключенную, с благодарностью и слезами в глазах.

— Нет, этого быть не должно, — отрезал Амилиан, — потому что Ты свободна.

— Но я завидую ей, — вздохнула Леди Клодия. — По крайней мере, она полностью свободна быть тем, кем она является. Она, а не я.

Испуганная рабыня немного дернулась, отчего звенья цепи, сковывавшей ее ноги, тихонько пробороздили по палубе. Осмотревшись, я увидел, что, похоже, как минимум несколько мужчин уже заинтересованно обладанием ей.

— Подходящий кол подготовлен? — спросил Амилиан.

— Я проследил за этим, — заверил его Марсий.

— Снимите с нее одежду, — приказал Амилиан.

Потребовалось всего мгновение, чтобы сдернуть вниз с ее тела лохмотья. Еще мгновения хватило на то, чтобы разрезать рукава, и убрать повисшее было на цепи наручников платье полностью. Про себя я отметил, как сразу заблестели глаза мужчин. Впрочем, гореане не привыкли сдерживать свои эмоции и скрывать свое отношение к женщинам, и сразу со всех сторон сначала послышались тихие присвистывания и вздохи, а потом и другие знаки внимания, несколько более вульгарные, такие как щелчки пальцами и причмокивание губами, воздававшие должное ее красоте. Конечно, такие комплементы вообще-то более ожидаемы по отношению к более открытой красоте рабыни, чем к свободной женщине. Но Леди Клодия покраснела, и, похоже, даже была горда проявленным вниманием. Лично я нисколько не сомневался в ее красоте. Что и говорить, превосходные формы ее тела, действительно были рабскими. Я и раньше был уверен в том, что оказавшись на невольничьем рынке, от нее можно было бы ожидать хорошую прибыль. Ее великолепное тело не могло скрыть манящего богатства женских гормонов и возбуждающей женственности. Да, она была настоящей красавицей.

Сорванные с женщины тряпки отлетели в сторону. Клодия осталась стоять перед нами на коленях, прекрасная в своей беззащитности. Многие мужчины, включая меня самого, ударили по своим левым плечам в знак восхищения. И кстати, я нисколько не сомневался, что и сам Амилиан был впечатлен открывшейся красотой. Впрочем, по моему мнению, любой мужчина оказался бы под впечатлением, встреть он ее свободной заключенной, что на палубе «Таис», что на неком невольничьем рынке, прикованной цепью к скамье рабыней, ожидающей покупателя.

— Ты могла бы быть племенной рабыней, — заметил Амилиан.

— В некотором смысле я и есть племенная рабыня, — ответила Леди Клодия, — поскольку я — женщина.

— Кол готов, — сообщил кто-то из мужчин.

— Снимите с нее цепи, — приказал Амилиан, — и свяжите ей руки за спиной. Используйте шнур вокруг талии.

Со шнуром на талии руки, по-видимому, были бы плотно притянуты к ее спине. Превосходный образец весьма распространенного способа связывания. Вот только подобное редко, если вообще когда-либо, используется при таком способе казни. Очевидно, приказ Амилиана относительно узла, в данном случае был своего рода актом милосердия. Похоже, командующий не хотел, чтобы она смогла дотянуться пальцами до кола, что было тщетно и бесполезно, и могло бы только задержать казнь, усугубив и продлив муки посаженной на кол.

— Я могу говорить, Командующий? — спросил я.

В этот момент подошел мужчина со шнуром, и ключом от замков сирика надетого на Леди Клодию. Он остановился и отступил, стоило мне заговорить. Я предполагал, что парень сначала снимет браслеты с запястий Леди Клодии, затем затянет на талии женщины шнур, закрепит им ее руки за спиной и только в потом удалит ножные кандалы и ошейник сирика. Во всяком случае, именно так обычно поступают гореансие мужчины, переходя от одних уз к другим.

— Конечно, — разрешил мне Амилиан.

— Вчера утром, в камере, — заговорил я, и мне самому вдруг показалось, что с того момента прошло необыкновенно много времени, — я пришел к выводу, что моя судьба никак не связана с тем, что назначено для Леди Клодии, и что лично Вы, скорее всего, сами не уверены на все сто процентов обвиняя меня в шпионаже.

— Совершенно верно, — признал мою правоту Амилиан. — Я не был уверен ни в том, кем Ты был, ни в том, почему Ты сделал то, что сделал. Я по-прежнему много не понимаю, например, до меня не доходят причины бездействия армии в течение прошлых месяцев.

— Многое стало бы яснее, — заметил я, — если бы Вы были готовы рассмотреть возможность предательства в самом Аре, причем в самых верхних эшелонах власти, глубочайшего предательства невообразимых масштабов.

— Всего несколько дней назад, — вздохнул Амилиан, — это показалось бы мне невероятным.

— Но теперь вам это уже не кажется, что это настолько невероятно? — уточнил я.

— Нет, — нахмурился командующий. — Теперь мне совершенно ясно, что Форпост Ара был брошен на произвол судьбы, а Воск и его бассейн, по-видимому, были сданы Косу.

— Надеюсь не надо пояснять, почему в данном вопросе я в целом поддерживаю Кос, — проворчал Каллидор. — Конечно, я не питаю теплых чувств к Ару, но также я понимаю, если Кос решит взять власть на реке в свои руки, то он вряд ли будет считаться с мнением остальных речных городов в целом и с Порт-Косом в частности. Мы, живущие на реке, не будем рады приветствовать ни эмиссаров Луриуса из Джада, ни Марленуса из Ара. Кроме того, у Лиги Воска, в которую Порт-Кос входит равноправным участником, имеются значительные силы готовые для совместных действий.

— Ара смотрит на Лигу Воска неодобрительно, — признал Амилиан. — Он опасается образования не ее базе еще одной Салерианской Конфедерации.

— И поэтому он не допустил присоединения к лиге Форпоста Ара, — напомнил Каллидор.

— Многие в Аре, в том числе и Марленус, — попытался объяснить Амилиан, — по-видимому, полагали, что если Форпост Ара войдет в Лигу, то будет казаться, что Ар стал всего лишь одним среди многих на реке, а не единственным хозяином водного пути, каким мог бы быть. Возможно, Кос действовал более рассудительно в вопросе, полагая, что Порт-Кос мог бы доминировать в лиге, и что они, держа Порт-Кос под контролем, в свою очередь, могли бы контролировать бассейн Воска.

— Если таково было их намерение, то, похоже, они недооценили интересы, гордость и характер Порт-Коса, — усмехнулся Каллидор. — Хотя у нас остаются тесные связи, исторические, культурные и политические, с Косом, но мы, в отличие от Форпоста Ара, суверенный город со своими собственными интересами и правами. Мы независимы во всех смыслах этого слова, как юридически, так и организационно.

— Итак? — сказал Амилиан, вновь обращая свое внимание на меня.

— Признаться, мне не нравится идея, что эта женщина, — заметил я, указывая на Леди Клодию, и поставив ногу ей на спину, толкнул женщину вперед, так, чтобы она упала на четвереньки, загремев цепями по палубе, — должна оказаться на колу.

— Это был приговор Форпоста Ара, — развел руками Амилиан.

— А Вы присмотритесь к ней, — предложил я. — Разве в этом случае казнь не кажется вам напрасной потерей шлюхи?

Леди Клодия, свободная женщина, кажется, даже задохнулась, услышав подобный эпитет применительно к себе. А еще она задрожала от удовольствия, осознав, что мужчина нашел ее достойной этого простого, вульгарного и возбуждающего выражения, которое, несомненно, совершенно справедливо было наложено на нее.

— Боюсь в данной ситуации, — покачал головой Амилиан, — вопрос наложения на женщину статуса «беспомощной шлюхи» не рассматривается, как соответствующий вине.

— Лично я определил для себя ее статус еще в камере, — пожал я плечами, — когда вынужден был принять кое-какие меры, конечно, не столько ради нее, сколько для себя самого. В конце концов, я не мог знать наверняка, какое решение Вы примите в моем случае, и при этом я не мог рассчитывать на то, что меня выпустят из горящей цитадели косианцы. Где гарантия, что они могли бы проявить больше интереса к преступникам своих врагов, чем собственно к своим врагам? Кроме того, я догадывался, что Леди Клодию должны были бы хорошо накормить тем утром, и это могло предоставить мне некоторое преимущество. Подозреваю, что вчера утром, я поел лучше, чем любой другой житель Форпоста Ара.

— Ваши действия в защиту Леди Клодии, — отметил командующий, — почти достигли успеха. Если бы не своевременное прибытие нашего друга Каллидора и неких таинственных других, сейчас она могла бы быть в цепях косианцев, а не в наших. Однако дело обернулось так, что Каллидор со своими товарищами прибыли вовремя, и предательница не избежит правосудия. Учитывая твои действия на стене и не только, мы готовы не обращать внимания на твою попытку устроить ей побег, хотя это и весьма серьезный проступок.

— Тем не менее, мое мнение по данному вопросу не изменилось, — сообщил я.

Леди Клодия поднялась на колени и, повернувшись, встала лицом ко мне. Прежняя Леди Публия, а ныне неназванная, закованная в цепи рабыня, повернув голову, уставилась на меня. Даже рабыня Амилиана, Ширли, и та вперила в меня, свои широко распахнутые испуганные глаза. Мужчины немного отстранились, а многие из них с тревогой положили руки на эфесы мечей.

— Ты одобряешь предательство? — удивился командующий.

— В целом, нет, — ответил я.

— Возможно, Ты одобряешь это, в данном конкретном случае, — предположил Амилиан, — в случае Леди Клодии?

— Ни в коей мере, — заверил его я.

— Государство, даже если это было бы сообщество пиратов, если оно хочет выжить, должно защищать себя, должно устанавливать некие формы правосудия и законности на подконтрольных ему территориях, не так ли? — поинтересовался моим мнением командующий.

— С этим трудно не согласиться, — признал я.

— И даже если это подразумевает петлю и кол, — добавил Амилиан.

— Не буду оспаривать и этого, — сказал я.

— Почему же тогда, Ты решил вмешаться в это своим мечом?

— Пожалуйста, благородный сэр, — заплакала Леди Клодия. — Не стоит рисковать ради меня, ради предательницы! Вы уже и так достаточно подвергали себя опасности, защищая меня, столь недостойный объект!

— А тебе дали разрешение говорить? — спросил я женщину.

Она пораженно замолчала на полуслове, даже не закрыв рот. В конце концов, она оставалась свободной женщиной.

— У меня нет никакого желания подвергать себя опасности защищая тебя, — сообщил я.

Озадаченная женщина, наконец, смогла закрыть рот.

— Она хорошо выглядит в рабских цепях, не так ли? — спросил я, обращаясь к Амилиану.

— Да, — признал тот. — В таких цепях она выглядит просто мечтой мужчины. Ей только недостает умения носить их как рабыня.

— Рискну предположить, что мужчины Форпоста Ара, — улыбнулся я, — не имеют никакого личного интереса в том, чтобы насадить эту женщину на кол.

Кое-кто из стоявших рядом засмеялся.

— Я имел в виду высокий кол в его юридическом смысле, конечно, — добавил я, под взрыв смеха окружающих мужчин.

Леди Клодия задрожала, ведь она уже знала, что такое быть во власти мужчин.

Снова повернувшись к Амилиану, я спросил:

— Что мужчины Форпоста Ара ценят выше, свое правосудие, или свою честь?

Некоторые из собравшихся мужчин возмущенно выкрикнули. Чтобы понять их ярость, позвольте просто напомнить, что они были гореанами. Несколько рук сжались на рукоятях мечей.

— Честь, — спокойно ответил мне Амилиан.

— Я не из Форпоста Ара, — продолжил я, — и я не испытываю к нему особой любви. Более того, я не вижу причин, по которым я должен относиться к нему как-то иначе, особенно учитывая, как гостеприимно меня встретили в его стенах. Но я служил ему, и возможно даже неплохо. Или я не прав?

— Это так, — вынужден был признать Амилиан. — Действительно, если бы не твое командование на стене, ее бы не смогли удержать так долго. То же самое касается ворот и эвакуации с пристани. А если бы Ты вместе с другими не удержал проход на мостки, пока их не разрушили позади вас, я сомневаюсь, что кто-либо из здесь присутствующих был бы жив сегодня.

— В таком случае, возможно, Вы не будете думать обо мне хуже, если я попрошу для себя награды, — предположил я.

— И после этого, Ты будешь уверять нас, что это был пустяк? — улыбнулся командующий.

— А по — вашему это было пустяком? — полюбопытствовал я.

— Нет, — улыбнулся он. — Пустяком это не было.

— Тогда, я могу просить о награде, — развел я руками.

— Признаться, меня удивляет то, что Ты это делаешь, — заметил мужчина.

— А Вы думайте обо мне как о наемнике, — предложил я, — и о том, что я говорю о своей плате.

— Но мы не заключали контракт на твои услуги, — напомнил Амилиан.

— Знаю, — кивнул я. — Но это вопрос чести наемника.

— Говори, — сказал он.

— Я прошу замену изменить смертный приговор в случае Леди Клодии из Форпоста Ара, — огласил я свое требование.

— Но Ты не просишь для нее свободу? — уточнил командующий.

— Конечно, нет, — заверил его я. — Она виновна в предательстве.

— Значит, у тебя нет возражений, — добавил он, — ввиду ее вины, относительно того, что наказание будет тяжелым и мучительным?

— Конечно, нет, — кивнул я.

— Даже судьба, которая «хуже чем смерть»? — улыбнулся мужчина.

— Это кто же это говорит об этом такими словами? — осведомился я.

— А разве Ты не знаешь, что некоторые свободные женщины говорят об этом именно так? — спросил он.

— Это не те ли женщины, которые сначала обнажают свои груди перед завоевателями, а потом просят о привилегии облизать их ноги? — уточнил я.

— Возможно, при случае, — кивнул Амилиан.

— Если бы это действительно была судьба, «хуже чем смерть», — усмехнулся я, — то мне кажется, было бы очень трудно понять их счастье, их эмоции, их экстазы, и даже их готовность умереть для своих владельцев.

— Тогда, возможно, — пожал плечами Амилиан, — с учетом всех требований и обязанностей, это действительно нельзя назвать судьбой, «хуже чем смерть».

— Возможно, — согласился я, — если только, через некоторое время, они не полюбят это.

— Не исключено, что те, кто по-дурацки говорит про это в таком ключе, делают это только в попытке отговорить себя от отчаянного обаяния этого, и тоски по нему.

— Возможно, — кивнул я.

— Во всяком случае, — улыбнулся командующий, — стоит предложить им не делать подобных заявлений, пока у них не появится некоторый опыт, в том предмете, о котором они говорят, грубо говоря, пока они не поносят ошейник на своих собственных шеях.

— И все же, — заметил я, — рабство — довольно суровое наказание.

— Это так, — поддержал меня Амилиан.

Гореанское рабство — бескомпромиссно и абсолютно. Рабыня — имущество, домашнее животное. У нее нет права на то, чтобы как-то поднять, изменить или повлиять на свой статус. Она принадлежит рабовладельцу, и должна ему все. Она может быть куплена и продана. Она должна служить с совершенством.

Амилиан окинул Леди Клодию взглядом и спросил:

— Ты понимаешь смысл нашей беседы, тебе ясно, о чем мы говорим?

— Да, — ответила женщина.

— Это хорошо, — кивнул он, и торжественно проговорил: — Клодия, Леди Форпоста Ара, свободная женщина.

Та, выпрямившись перед ним на колени, замерла и даже задержала дыхание, выжидающе глядя на него.

— Преклони голову к палубе, — потребовал командующий.

Мужчины тоже задержали дыхание, увидев, как свободная женщина совершает подобное действие. Уверен, многие из них в этот момент с трудом сдержались, чтобы не схватить ее.

— Подними голову, — приказал Амилиан, и когда она сделала это, объявил: — Ты была признана виновной в измене и приговорена к смертной казни через сажание на кол. Властью, вверенной мне, я сделал это. Той же самой властью я теперь отменяю смертный приговор.

— Командующий! — воскликнула Леди Клодия, заливаясь слезами.

— Ты ожидаешь избегнуть наказания? — осведомился мужчина, и она тут же опустила голову, задрожав всем телом. — Ты знаешь что за цепи на тебе надеты?

— Это рабские цепи, — ответила женщина.

— И надо признать они хорошо смотрятся на тебе, — усмехнулся он.

Леди Клодия покраснела и молча опустила голову. Но в следующее мгновение она, внезапно, в панике, похоже, неспособная контролировать себя, она вцепилась в те цепи, что были на ее руках, сначала отчаянно попытавшись стянуть браслеты с запястий, затем дергая их в стороны. Но сталь надежно держала свою пленницу.

— Ясно ли Ты понимаешь, — спросил он, — что теперь предполагается сделать с тобой?

— Да, — испуганно ответила женщина.

— Я намериваюсь, приговорить тебя к рабству, — предупредил командующий. — Ты понимаешь то, что это означает?

— Думаю да, — сказала Леди Клодия, — любая свободная женщина может понять, что это означает.

— У тебя есть что сказать, прежде чем я вынесу тебе такой приговор?

— Нет, — выдохнула она.

— Я приговариваю тебя к рабству, — произнес Амилиан окончательный приговор.

Приговоренная задрожала.

— Теперь остается только, привести приговор в исполнение, — сказал командующий. — Если Ты желаешь, чтобы я исполнил его лично в зале суда, то я сделаю это. Но, с другой стороны, Ты можешь привести такой приговор в исполнение и самостоятельно.

— Я? — удивленно, переспросила женщина.

— Конечно, — кивнул он.

— Вы хотите, чтобы я сама объявила себя рабыней? — спросила Клодия.

— Или это сделаю я, — пожал он плечам. — В конце концов это не имеет никакого значения.

— В сердце, — вздохнула женщина, — в течение многих лет, я сама знала, что была рабыней. Значит, мне будет подобающе, как мне кажется, если именно я произнесу эти слова.

Амилиан пристально посмотрел на нее.

— Я — рабыня, — набрав побольше воздуха в грудь, произнесла бывшая Леди Клодия.

Мужчины выкрикнули, с удовольствием приветствуя ее слова, и ударили себя по левым плечам в гореанских аплодисментах, оценивающе глядя на новообращенную рабыню, стоящую на коленях перед Амилианом и испуганно озирающуюся вокруг себя.

— Тащите сюда и другую рабыню тоже, — велел Амилиан, указывая в сторону прежней Леди Публии.

Через мгновение обе рабыни, голые, закованные в сирики, стояли перед ним. Мужчины довольно грубо, пинками, подправили позы рабынь, чтобы они стояли на коленях как полагается по их статусу, выпрямив спины, сидя на пятках и расставив колени в стороны.

— Каллидор, друг мой, — позвал Амилиан, — посмотри-ка на этих двух рабынь.

— Да я уже давно смотрю, — усмехнулся капитан.

— Ты доволен их видом? — полюбопытствовал командующий.

— Вполне, — кивнул Каллидор. — Для меня очевидно, что обе родились для ошейника.

— Вот эту, — указал Амилиан на прежнюю Леди Публию, — мы будем звать Публией, по крайней мере, в течение некоторого времени.

— Кто Ты? — спросил Каллидор, обращаясь к Публии.

— Публия! — отозвалась та.

— А эта, — продолжил Амилиан, тыкая пальцем в бывшую Леди Клодию, — пусть на первое время будет Клодией.

— Твое имя? — поинтересовался Каллидор у прежней Леди Клодии.

— Клодия! — быстро ответила женщина.

— Хочу попросить, если это тебя не слишком затруднит, дружище, — сказал Амилиан повернувшись к Каллидору, — взять обеих рабынь в Порт-Кос и там должным образом заклеймить и заковать в ошейники.

Я улыбнулся. У меня не было никаких сомнений относительно будущего статуса Публии, как впрочем, и Клодии тоже. Уверен, что обе будут превосходно выглядеть в одеждах рабынь, если, конечно, им разрешат одеваться вообще.

— А затем, — продолжил Амилиан, — если Ты не против, раз уж одна из этих женщин была готова сдаться косианцам, а другая продала им свой город, проследить, чтобы они оказались в собственности косианцев.

— Это будет несложно устроить, — заверил его Каллидор. — У нас в Порт-Косе много косианцев, посланников, торговцев и прочих.

Женщины украдкой обменялись взглядами. Их судьбы отныне решались мужчинами, и лично я не считал, что это несправедливо.

— У вас на борту найдутся условия для содержания рабынь? — поинтересовался командующий.

— В трюме, — ответил Каллидор, — есть несколько рабских клеток.

— Превосходно, — кивнул Амилиан, и повернувшись к рабыням насмешливо бросил: — Дамы, вы можете исполнить почтение перед владельцами.

Обе невольницы согнулись в поклоне, положив ладони рук на палубу и дотронувшись лбами досок.

Амилиан легонько кивнул Каллидору, намекая на то, что у него, по крайней мере, в данный момент больше нет никакого интереса к этим двум женщинам.

— Уведи их в трюм, — приказал Каллидор одному из своих матросов. — В клетки их.

Парень, встав между этими двумя рабынями, схватил их за руки, Клодию за правую, а Публию левую, и, вздернув обеих на ноги, повернул и подталкивая впереди себя, не отпуская их рук, повел женщин к открытому люку ведущему на нижнюю палубу.

— Честно говоря, те клетки довольно мелкие, — как бы извиняясь, сообщил Каллидор. — В действительности, это клетки скорее для наказания, чем для содержания.

— Это неважно, — отмахнулся Амилиан.

— Ну да, конечно, — понимающе кивнул Каллидор, — вероятно, для них будет лучше сразу начать осознавать, что они — рабыни.

— Разумеется, — согласился Амилиан.

— Подозреваю, что утром они будут жаждать и стремиться покинуть клетки любой ценой, — заметил Каллидор.

— Так это же превосходно, — улыбнулся Амилиан.

— Однако я бы рекомендовал, чуть позже этим вечером забрать из клетки ту, которую Ты назвал Публией, и, привязав к мачте, хорошенько выпороть ее плетью, — предложил Каллидор

— Непременно, дружище, — усмехнулся Амилиан.

Это было бы весьма кстати, подумал я, чтобы она, в конце концов, была наказана и хорошенько. Она попыталась использовать в своих интересах тот факт, что пока не была заклеймена и помещена в ошейник. Она попыталась выдать себя за свободную женщину. Во многих городах подобная попытка — преступление, караемое смертной казнью. Однако в данном случае, ей очень сильно повезло, хотя она, вероятно, поймет это только спустя несколько дней, и ее свежеобращенную молодую рабыню, виновную в этом, притом, что это было ее первым проступком, всего лишь выпорют плетью. Однако даже в этом случае, не думаю, что она скоро забудет свою первую мимолетную встречу с упругой кожей произошедшую этим вечером. Найдется немного рабынь, что могут забыть свое первое наказание. Ничто лучше этого не внушит ей, что теперь она рабыня и ее владельцы не будут задуматься надо ли ее наказывать или нет, если она вызовет их недовольство. Это первое, что следует изучить девушке. Я также уверен, что это ее первое наказание может воспрепятствовать ей в ближайшем будущем, если такая возможность снова возникнет, попытаться повторить свой обман относительно своего статуса. Конечно, позже, когда она начнет понимать то, чем должна была быть рабыня, когда она усвоит кое-что о характере ее статуса, и его бескомпромиссности, она сама будет в ужасе торопливо гнать от себя такие мысли. Она больше не посмеет пустить их в свою голову. Она будет дрожать от страха, если хотя бы крошечный намек не такую мысль случайно мелькнет в ее уме.

Вскоре матрос, что увел рабынь в трюм, снова появился из люка, и задраил его за собой. Можно было не сомневаться, что рабыни теперь сидели к клетках. Каллидор, как оказалось, тоже обратил внимание на возвращение своего подчиненного.

— Мы с бывшей Леди Клодией были сокамерниками, — объяснил я Каллидору. — Уже тогда, хотя в тот момент женщина еще была свободной, я решил, что из нее выйдет превосходная рабыня.

— Хорошо, — кивнул капитан.

Надо заметить, что в обучении рабынь много внимание уделяется не только широкому спектру сексуальных искусств, например тому, как правильно целовать и ласкать мужчину, но и не меньше внимания обращается также и развитию их собственной чувствительности. И в этом нет ничего удивительного, ведь это держит их во власти рабовладельца зачастую крепче цепей. Кроме того, следует заметить, что мужчине доставляет необыкновенное удовольствие видеть изумительные изменения и эмоции, которые он может вызвать в женщине, например, заставив ее беспомощно извиваться и метаться от одного его прикосновения, своими отчаянными криками выражая свое подчинение и умоляя о большем. Рабыня, благодаря дрессировке, дисциплине, под которой она находится, своей эмоциональной свободе, в тысячи раз большей, чем та, которая остается на долю свободной женщины, может достигнуть оргазма намного быстрее и чаще, чем последняя, а иногда, особенно если она была лишена внимания мужчин какое-то время, почти немедленно. Реакция, вызов которой в свободной женщине мог бы потребовать у мужчины от трети до половины ана, в рабыне, причем в самой заурядной, может вспыхнуть уже в первые три — четыре ена. Помимо этого, часто рабовладелец, своим желанием может вынудить рабыню, хочет она того или нет, пережить длительные многократные оргазмы, иногда следующие один за другим.

— Она служила косианцам, и даже объявила о принятии их стороны, — продолжил я. — А Вы не думаете, что оказавшись в руках косианцев, эта женщина в ближайшем будущем может извлечь из этого определенную пользу?

— Это каким же образом? — поинтересовался Каллидор.

— Вдруг они сочтут целесообразным вознаградить ее, например, свободой, — предположил я.

— Это вряд ли, — отмахнулся Каллидор. — Теперь она — рабыня. Это меняет все. Даже если бы она когда-то была девушкой с Коса, пусть даже из Тельнуса, из хорошей семьи и высшей касты, теперь она все равно останется рабыней, и только рабыней. Кроме того, косианцы, уж можешь мне поверить, не слишком любят предателей. Тот, кто готов предать свой собственный Домашний Камень, скорее всего, не смутится, предавая чужой. В действительности, я бы не был сильно удивлен, если бы она сдавшись в Форпосте Ара и потребовав неприкосновенности, быстро бы обнаружила себя в самой низкой форме рабства из всех возможных, и это еще если бы ее не убили сразу.

— Понятно, — кивнул я, нисколько не сомневаясь в словах капитана, что именно так все могло и произойти.

— Таким образом, ее рабство, — добавил он, — решись она чего-то там требовать, по-видимому, будет или просто оставлено на прежнем уровне, или станет чрезвычайно жестоким, но, ни в коем случае не будет поставлено под сомнение.

Я понимающе кивнул.

— Однако преступления свободной женщины редко переносятся на рабыню, поскольку у нее и без того, хватает своих собственных проблем и страхов, например, достаточно ли она хороша для хозяина, и тому подобных, я бы поставил на то, что все останется по-прежнему, и ни о какой свободе речи даже не будет.

— Думаю, что Вы правы, — признал я.

Многие теоретики расценивают обращение в рабство, как разрыв с прошлым и так сказать, начало жизни с чистого листа. Предполагается, что женщина, в действительности начинает жить заново, но теперь как имущество, как простое животное. Безусловно, прошлый статус и дела женщины остаются частью ее истории, даже если она — теперь всего лишь домашнее животное. Таким образом, по крайней мере, какое-то время, рабовладелец мог бы получать дополнительное удовольствие, размышляя, что его презренная рабыня еще недавно была надменной свободной женщиной. Но, со временем, по мере развития их отношений, такие соображения постепенно уходят в прошлое и забываются, переходя в более простые отношения, просто господина и его рабыни.

— Используя бывшую Леди Клодии в камере, я иногда называл ее «Хлоя», — рассказал я Каллидору.

— Косианское имя, — отметил тот.

— Она сама объявила о своих симпатиях к Косу, — напомнил я ему.

— И как, это имя использования помогало ей, отделить себя от того, что она, возможно, считала подходящим для Леди Клодии? — осведомил капитан.

— Думаю, что помогло, — ответил я.

Конечно, сексуальные отношения женщины и мужчины часто улучшаются, когда женщина начинает думать о себе как о ком-то другом, очень отличающемся от того как она была приучена о себе думать. Изменение имени может помочь в этом вопросе. Само собой, ни одна женщина не берет свое прежнее имя с собой в рабство. После порабощения она теряет это имя. Даже если ее бывшее имя, будет дано ей как рабыне, это уже не будет тем же самым именем в том смысле, что это теперь не является ее официальным именем, на которое она имеет право. Это — не более чем рабская кличка. В этом смысле имя «Клодия», как имя свободной женщины — совершенно отличается от «Клодии» — клички рабыни. Например, имя своей рабыни, хозяин может изменить просто по прихоти. Эта потеря старого названия, кстати, и эмоции возникающие при получении нового, а также и само новое имя, если рабовладелец вообще захочет назвать ее, хотя это — самое простое юридическое последствие помещения в неволю, как мне кажется, в психологическом плане является очень полезным стимулом помогающем женщине понять, что отныне она рабыня, и что она теперь радикально и абсолютно отличается от того, кем она была прежде. Так что, на мой взгляд, такая банальная вещь как новое имя, показывая рабыне, что она теперь находится в новой реальности, может помочь ей осуществить переход в неволю более гладко.

— «Хлоя» — превосходное имя, — заметил Каллидор. — Знавал я нескольких рабынь с таким имечком.

— Думаешь, — вмешался в наш разговор Амилиан, — «Клодия» слишком хорошее имя для рабыни?

— Думаю, что замечательное, особенно для рабыни, — улыбнулся Каллидор.

— Да уж я не сомневаюсь, — усмехнулся Амилиан.

Похоже, что Амилиан полагал, что косианские имена больше подходили в качестве рабских кличек, тогда как Каллидор имел тенденцию больше одобрять имена, типичные для юга, скажем, из Венны или Ара. И думаю, что оба они одинаково считали подходящими для рабынь имена характерные для многих других мест Гора. Большинство гореан, кстати, как известно, рассматривают земные женские имена, как пригодные только для рабских кличек. Рабыню Амилиана, например, звали «Ширли».

— Полагаю, что в данном вопросе вообще нет никаких сложностей, — пожал плечами Каллидор, — в любом случае, хорошее это имя или нет, теперь она носит его как рабскую кличку.

— Думаю, Ты прав, — кивнул Амилиан и, посмотрев на меня, поинтересовался: — А Ты что думаешь?

— Пожалуй, соглашусь, — улыбнулся я. — Это — теперь просто кличка рабыни.

Впрочем, это имя могло быть легко изменено. В одиссее неволи кличка женщины может поменяться бесконечное множество раз.

— Любопытно, что с ней будет дальше, — сказал я.

— Соблазнительная, — одобрительно заметил Каллидор. — Возможно, окажется в пага-таверне.

Это было возможно. Однако хотелось бы надеяться, что, в конце концов, она сможет оказаться в руках единственного владельца, для которого она станет любимой рабыней. По-моему, было в этой рабыне, теперь названной Клодией, что-то драгоценное и уязвимое, характерное для тоскующей по обожаемому хозяину, любящей рабыни.

— Амилиан, друг мой, — окликнул Каллидор.

— Да? — отозвался тот.

— Путь до Порт-Коса займет у нас в несколько дней, — сказал Каллидор. — Ты не будешь возражать, если с завтрашнего утра эти две рабыни, Клодия и Публия, будут доступны для команды?

— Конечно, нет, — заверил его Амилиан.

— Мы прикуем их на корме цепью за шеи к кольцу в палубе, — предложил Каллидор. — На всякий случай, мало ли, вдруг поначалу они будут слишком потрясены. А так, хоть за борт не выпрыгнут.

— Это в сумерках-то, — усмехнулся командующий. — Не думаю, что они захотят броситься за борт.

— Вообще-то, я тоже так не думаю, — признал Каллидор. — Зато на корме, они будут подальше от свободных женщин.

— Используй их по своему усмотрению, — сказал Амилиан.

— Мы с парнями оставили Порт-Кос впопыхах, — пояснил капитан, — и не знали, придется нам драться или нет. Так что мы как-то не подумали включить в судовое снабжение парочку девок для интимных нужд.

— Да не надо никаких объяснений, — отмахнулся Амилиан. — Также, если владельцы не возражают, твои парни могут пользоваться любой из остальных рабынь, которых вы забрали из Форпоста Ара, включая, конечно, мою Ширли.

Ширли немного отпрянула. Безусловно, даже притом, что она была любимой рабыней Амилиана, ее использование могло быть передано так же легко, как и любой другой, даже самой низкой шлюхи в ошейнике находившейся сейчас на борту, например Клодии и Публии.

— Благодарю за великодушие, — сказал Каллидор. — Уверен, что остальные товарищи из Форпоста Ара окажутся столь же щедрыми, как и их командующий. Однако я думаю, что после того, через что вы прошли, мы предпочтем, со всей нашей добротой и любезностью, позволить таким рабыням, включая твою Ширли, подробно вспомнить науку угождения их собственным владельцам.

Ширли даже непроизвольно вскрикнула от радости, влюбленными глазами уставившись на Амилиана.

— Как вам будет угодно, — улыбнулся тот.

— К тому же, как мне кажется, — добавил Каллидор, — эти обширные услуги, предоставленные Клодией и Публией моим парням, будут полезны для этих рабынь, и помогут им быстрее и яснее постичь особенности их новых условий.

— Несомненно, — усмехнулся командующий.

— Признаться, я хотел попросить тебя о еще одном одолжении, — сказал Каллидор.

— Ну, так назови его, — ответил Амилиан.

— Когда мы будем входить в Порт-Кос, мне хотелось бы сделать так, чтобы уже издалека дать понять, что у горожан есть причина для радости, что наше дело завершилось успешно и есть повод для праздника, — объяснил капитан.

— Делай, как считаешь нужным, — пожал плечами Амилиан.

— Тогда, с твоего разрешения, я украшу корабль флагами и вымпелами, а знамя Форпоста Ара подниму на корме с левого борта. Ну а флаг Порт-Коса будет реять по правому борту.

— Как это, — несколько удивился Амилиан, — у тебя на корабле Порт-Коса имеется флаг Форпоста Ара?

— Никогда нельзя заранее сказать, когда такие атрибуты могут пригодиться, — улыбнулся Каллидор. — Впрочем, не удивлюсь, что и на кораблях благородных парней из Форпоста Ара найдутся флаги Порт-Коса, и, возможно, других городов, где-нибудь в глубине сундуков в ютовой надстройке. Не так ли?

Это было самым удобным местом на судне, чтобы спрятать такое имущество. Там оно будет одновременно и хорошо спрятано, и удобно для использования.

— Возможно, — не стал отрицать командующий.

— Дружище, — улыбнулся Каллидор.

Капитан склонился и пожал протянутую руку Амилиана. Похоже, что эти двое не просто давно знакомы, но и участвовали в совместных боевых действиях, скорее всего на реке.

Каллидор встал.

Кстати, в данный момент на борту галеры был еще один флаг Форпоста Ара, тот самый, большой, порванный во многих местах и закопченный, но стойкий и непокоренный, прошедший через всю осаду. Он был принесен на «Таис» тем пареньком, которому я вручил его на стене, другом юного арбалетчика. Мой бывший посыльный передал боевое знамя Амилиану, а тот, в свою очередь, вручил его своему помощники Сурилию, для хранения. У меня не было ни малейших сомнений, относительно ценности этой реликвии для защитников Форпоста Ара. Уверен они будут очень тщательно выбирать ситуации, при которых стоит поднимать это, ставшее символом из стойкости знамя.

— Однако, дорогой друг, не забыл ли Ты еще об одном штрихе, обычно указывающем на успешное путешествие? — осведомился Амилиан.

— Я как раз думал о том, чтобы спросить об этом, — улыбнулся капитан.

— Тогда вывеси их в цепях на носу! — предложил командующий.

— Непременно, — усмехнулся Каллидор.

Рабыню, и об этом вскоре предстоит узнать Клодии и Публии, можно использовать тысячей самых разных способов. Одним из них, конечно, является представительская функция. Рабовладельцам свойственно гордиться своими девушками и при случае выставлять их в выгодном цвете. В действительности, одной из причин открытости и откровенности рабских предметов одежды, помимо их идентифицирующей роли и возбуждающего характера, как для хозяина, так и для рабыни, является их способность продемонстрировать свою собственность во всей красе. Точно так же, как мужчина Земли мог бы гордиться своими картинами, породистыми собаками или лошадьми, так и гореанин гордится своей рабыней или рабынями. Некоторым мужчинам нравится прогуливаться с голой рабыней на поводке, или если верхом, то прикованной цепью за шею к стремени. А некоторые богачи имеют обыкновение приковывать своих самых соблазнительных рабынь, иногда по нескольку за раз, в караван ошейников к рукоятям своих паланкинов. В данном случае Каллидор по-видимому интересовался показом двух красоток на носу его галеры. Понятно, что пара изящных рабынь, выставленных голыми на всеобщее обозрение, должны украсить его возвращение в гавань Порт-Коса.

— Я должен уделить внимание своим обязанностям, — наконец сказал капитан Амилиану. — Отдыхай.

Большинство мужчин стоявших до этого вокруг нас, к настоящему времени, уже разбрелись по палубе.

Каллидор замер на мгновение, как будто хотел еще что-то сказать Амилиану, но потом покачал головой, по-видимому, передумав, и поднялся по трапу на рулевую палубу. Я задумчиво посмотрел ему вслед.

— Он хотел предупредить меня, — пояснил мне Амилиан, улыбаясь.

— Предупредить? — перепросил я.

— Да, — кивнул командующий. — Он — добрый малый.

Я сообразил, что, пожалуй, будет несвоевременно пускаться в дальнейшие расспросы, по крайней мере, в настоящее время, когда было немного поводов, если они вообще были, опасаться за свободных людей.

— Командующий, — обратился я к Амилиану.

— Да, Воин, — отозвался тот.

— Я хочу поблагодарить вас за милосердие, проявленное к прежней Леди Клодии.

— А это было милосердие? — уточнил он.

— Думаю, да, — кивнул я.

— Хорошо, — сказал он, — в конечном итоге, ее предательство, пусть отвратительное и прискорбное, будучи рассмотрено через призму более крупных и значительно более коварных планов, кажется мелочным и несерьезным.

— Несомненно, так оно и есть, — согласился я. — И все же, почему Вы сохранили ей жизнь?

— Прежде всего, потому что Ты попросил об этом, — пожал плечами Амилиан.

— Еще раз благодарю вас за это, — сказал я. — Кроме того, я думаю, что она станет превосходной рабыней.

— В этом я даже не сомневаюсь, — усмехнулся командующий.

— Даже Каллидор признал, что она родилась для ошейника, — напомнил я.

— Ну, вообще-то, он говорил про них обеих с Публией, — заметил Амилиан.

— Это точно, — кивнул я.

— Думаю, что он был прав в обоих случаях, — сказал командующий.

— Я тоже так думаю, — заверил его я.

— Мой друг, — внезапно обратился он ко мне.

— Да, — озадаченно откликнулся я.

— Ты сказал Леди Клодии, — напомнил мне Амилиан, — что у тебя не было никаких намерений подвергать свою жизнь опасности, защищая ее.

— Так оно и есть, — заверил его я.

— И все же, я подозреваю, что откажись я пощадить предательницу, — предположил командующий, — Ты выхватил бы свой меч, в ее защиту.

— Я сказал, что я сделал, — попытался я уклониться от прямого ответа, — просто я знал, что мне не потребуется подвергать опасности мою жизнь ради нее.

— Откуда Ты мог знать это? — полюбопытствовал он.

— Просто я знаю, что Амилиан и такие как он, — пожал я плечами, — люди благородные.

— И Ты на это рассчитывал? — поинтересовался он.

— Да, — ответил я.

— А чтобы Ты сделал, если бы я повел себя неблагородно, с твоей точки зрения? — уточнил командующий.

— Тогда все решил бы меч, — признал я.

— Я так и подумал, — усмехнулся он.

— Сожалею, — сказал я.

— Даже если бы я был не таким, кокой я есть, — улыбнулся Амелиан, — не думаю, что захотел бы, чтобы Ты обнажил свой меч против нас.

Мужчина замолчал, а я стоял молча и глядя на него, ожидал продолжения.

— Особенно из-за женщины, — наконец добавил он, и протянул руку к Ширли, которая быстро подскочила к своему хозяину, и встав на колени подле него, нежно взяла мужскую руку в свои и прижалась к ней губами в страстном поцелуе.

— Разумеется, — кивнул я.

— И в частности, — усмехнулся Амилиан, — из-за той, которая вот-вот должна была стать простой рабыней.

— Конечно, — не стал спорить я.

Ширли, по прежнему не отрывая губ от руки Амилиана, украдкой посмотрела на меня.

Я улыбнулся. По правде говоря на Горе мечи слишком часто обнажаются именно из-за женщин и особенно из-за прекрасных рабынь. Женщины — награда, трофеи, драгоценности и сокровища. Неудивительно, что за обладание ими мужчины борются с максимальной свирепостью. Случалось, и войны вспыхивали, только ради того, чтобы вернуть украденную рабыню.

Отдав честь командующему, я неторопливо ушел, оставив Амилиана наедине с ухаживавшей за ним Ширли.

Я направился в сторону бака. Проходя мимо нескольких рабынь, стоявших на коленях подле своих владельцев в средней части корабля, я не мог не отметить, как замечательно выглядят женщины в своих ошейниках и коротких туниках. Пройдя дальше я миновал группу свободных женщин многие из которых сидели со своими детьми, и поднялся сначала на палубу бака, а потом на маленькую наблюдательную площадку располагавшуюся сразу за балкой форштевня. Там я замер, глядя вперед, любуясь могучим течением реки. В четверти пасанга по носу, была видна корма впередиидущей галеры. Признаться меня сильно волновал вопрос, относительно чего хотел предупредить Каллидор, если, конечно, Амилиан правильно понял его намерения.