Предатели Гора

Глава 18 Пристань

— Слава, Капитану! — крикну мой знакомый юный арбалетчик стоявший около ворот.

За воротами открывалось пространство, с которого можно было по мосткам попасть к причалам, занимавшим участок гавани, приблизительно двести ярдов шириной. За пирсами виднелось закрывавшее гавань боновое заграждение, представлявшее собой скованные между собой цепями плоты, которые охраняли пять косианских кораблей. В водах гавани, между плотами и пирсами, можно было видеть множество обломков, кое-где из воды торчали мачты судов Форпоста Ара, сожженных прямо в порту.

— Слава, Капитану! — дружно поддержали другие, поднимая мечи.

Территория была переполнена женщинами и детьми. Некоторые, уже толпились и на причалах.

— Слава, Командующему! — прокричали мужчины увидев раненого Амилиана.

— Почему они называют тебя капитаном? — спросил Амилиан.

— Он командовал на стене! — за меня ответил один из собравшихся здесь мужчин, которого я помнил по бою на стене.

— Так это Ты, удерживал стену так долго? — удивился командующий.

— Я и еще пара сотен ваших крепких парней, — ответил я и, кивнув на своих ликующих посыльных, вставших рядом со мной, добавил, — таких как они.

— Косианцы на внутренних стенах, — сообщил наблюдатель.

Я посмотрел туда, куда указывал мужчина, и увидел их. Некоторые из них сняли шлемы. Солдаты с удовольствием подставляли свои разгоряченные головы прохладному бризу.

— Они же могут начать стрелять оттуда в толпу, — пробормотал мужчина, стоявший неподалеку от меня.

— Но они этого не делают, — заметил другой.

— Похоже, ждут командующего косианского лагеря, — предположил третий.

— Им не увидеть меня на Косе голым в клетке, — прохрипел Амилиан одному из своих помощников. — Ты знаешь, что Ты должен сделать.

— Как Вы прикажете, Командующий, — ответил тот, и голос его дрогнул.

— Сколько здесь? — спросил я одного из мужчин, окидывая пристань забитую женщинами и детьми.

Еще больше народу скопилось теперь на пирсах.

— Кто знает? — пожал тот плечами. — Думаю, что должно быть две, а то и три тысячи женщин и детей, и где-то четыре — пять сотен мужчин. Я не знаю.

— Это что, все жители Форпоста Ара? — удивился я.

— Некоторые ушли еще несколько месяцев назад, — объяснил он, — кое-кто даже сразу после того, как было получено сообщение, что косианцы высадились в Брундизиуме. Другие, когда дошли слухам о том, что они пошли на Форпост Ара. Большинство эвакуировалось, когда их войска начали блокировать город, но осадные укрепления были еще не завершены. Кому-то удалось выкупить право прохода, но это было возможно только в первое время, еще когда потери косианцев были не так высоки.

— Однако, я думал, что в городе, в тот момент, когда началась осада, должны были остаться многие тысячи жителей, — заметил я.

— Так оно и было, — вздохнул мой собеседник, с горечью посмотрев вокруг.

— И это — все что осталось? — спросил я.

— Бывало и дезертирство, — пожал он плечами.

— И все же? — настаивал я.

— Многие умерли от голода или болезней, — ответил мужчина. — Несомненно, немало народу погибло в пожарах.

Я пристально посмотрел на него, ожидая продолжения.

— Не все смогли добраться до цитадели, — продолжил он. — Многие улицы и даже районы оказались отрезаны.

— Понятно, — кивнул я.

— Почему не прибыли подкрепления из Ара? — спросил меня он.

— Не знаю, — ответил я ему, хотя уже был уверен, что знал ответ на его вопрос.

— Говорят, что косианцы устроили в городе кровавую резню.

— Возможно, — не стал я разубеждать его.

— Под стенами цитадели, — процедил он, — они выставили напоказ телеги трофеев и колонны наших женщин, раздетых и связанных как рабыни.

Я кивнул. Конечно, я не мог видеть всего этого из своей камеры, но я нисколько не сомневался, но так оно и было. Это была типичная гореанская шутка.

— Скорее всего, даже сейчас сотни из них, посаженных в клетки рабских фургонов, едут в Брундизиум, чтобы там быть побритыми, а затем прикованными к нарам в трюмах невольничьих судов, для доставки на рынки Коса и Тироса.

— Возможно, — пробормотал я.

Правда, в действительности, я предполагал, что многие будут распроданы на континентальных рынках, прежде всего, чтобы быстрее извлечь из них прибыль и избежать обрушения рынка на островах. Однако я не сомневался, что многие из самых красивых, действительно окажутся в пути на Кос и Тирос, но в основном в качестве примера военных трофеев. Ими также неплохо украсить триумф победителей. Красивые, голые женщины прекрасно смотрятся в золотых цепях, идя перед боевыми животными их владельцев. Несомненно, многим предстоит пройти перед Луриусом из Джада, Убаром Коса, во время какого-нибудь великого триумфа, хотя сам он в войне никакого участия не принимал, и даже из своего дворца в Тельнусе не выходил.

— Тем не менее, — покачал он головой, — здесь еще много людей.

— Да, — вынужден был признать я, оценив примерное количество людей собравшихся на пристани и на причалах у реки. — Так и есть.

— Резня здесь будет жуткая, — кивнул мой собеседник.

Амилиан устало опустился прямо на мостовую. Гвардеец присел рядом, поддерживая его приобняв за плечи.

— Командующий, — обратился я к нему, окинув взглядом стену, — многие из ваших людей находятся в пределах досягаемости лучников стоящих на стене.

Надо признать, что трудно было бы не попадать в цель, стреляя по толпе.

— Я устал, — пробормотал он.

— Многие просто боятся уйти на пирсы, — объяснил мне все тот же мужчина. — Они боятся косианских кораблей. Им ничего не стоит сейчас снять боны и напасть. Им страшно покинуть территорию порта и убежище стен цитадели.

— Какое убежище? — раздраженно спросил я.

— Многие другие, — продолжил он, — боятся ходить по мосткам.

— Там акулы, — пояснил другой мужчина.

— Вы можете увидеть плавники в воде, — добавил третий. — Вон там, как раз, два появилось!

— Река вынесла трупы и кровь к дельте, — с горечью сказал четвертый. — Речные акулы зашли теперь далеко западнее Турмуса. Тела акул дельты, оставивших соленые воды устья Воска, разжирели от обилия попавших в реку трупов.

— Есть даже большая причина не выходить на мостки, — вздохнул пятый.

— Какая же еще? — поинтересовался я, но тот только махнул рукой и не ответил.

— Что Ты сказал? — внезапно спросил Амилиан, посмотрев на меня.

— Надо приказать вашим людям перейти на причалы, — сказал я, присев около командующего. — Мостки следует разрушить. Тогда косианцы смогут подойти только со стороны реки.

— Там нет еды, — запротестовал было один из мужчин.

— Ее нет и здесь, — напомнил я.

— Это уже не имеет никакого значения, — вздохнул Амилиан устало.

— С военной точки зрения — это вполне обоснованная мера, — заметил я.

— У меня в глазах темнеет, я почти ничего не вижу, — внезапно простонал он.

— Сделайте носилки, — велел я. — Несите командующего к пирсам.

— У меня есть сеть, — тут же проявил инициативу один из мужчин.

Два копья быстро продели через сеть, примерно в двух футах одно от другого, и на эти импровизированные носилки уложили Амилиана.

— Косианцы на стене! — вдруг прохрипел он, открыв глаза.

— Они там уже давно, — успокоил его я.

— Почему людей не отправили на пирсы? — поинтересовался командующий.

— Вероятно, потому, что никто не отдал им приказа, — ответил я.

— Где Марк Тульвиний? — спросил он.

— Здесь, — отозвался офицер.

— Уводи людей на пирсы, — приказал ему Амилиан.

— Боюсь, ничего не получится, — ответил тот.

Амилиан изо всех сил пытался сфокусировать на нем свой взгляд.

— Проход на мостки перекрыт, — объяснил Марк. — Люди, что сейчас на причалах, ушли туда раньше, еще до того, как косианцы заняли внутреннюю стену. Вы можете увидеть тела тех, кто попробовал сделать это позже. Все попытки подойти к мосткам пресекаются сотней арбалетов.

— Похоже, нам оставили небольшой выбор, — горько усмехнулся Амилиан, — мы можем выбрать между смертью там или смертью здесь.

— Лично я не хотел бы облегчать косианцам задачу, — проворчал я, и Амилиан встретил мое замечание улыбкой.

— Ситуация безнадежна, — выступил офицер. — Я предлагаю обговорить условия сдачи.

— С косианцами? — улыбнулся Амилиан.

— Смотрите! — крикнул кто-то. — Там, на стене!

Мы все, как по команде, подняли головы, увидели высокую фигуру позади крепостных зубцов, в шлеме, украшенном гребнем волос слина. За его спиной торчало множество штандартов.

— Это — командующий осадного лагеря! — закричал кто-то из толпы.

— Командующий? — переспросил офицер.

— Делайте, что считаете нужным, — устало проговорил Амилиан.

Офицер повернулся и, вытащив из-под плаща белую тряпку, поднял ее над головой и направился к подножию стены. Его действия, были встречены насмешками со стороны косианцев. Мужчина в шлеме с гребнем из волос слина никак не отреагировал.

— Амилиан просит о капитуляции! — крикнул офицер, глядя на верх стены.

Я видел, как кулаки Амилиана, лежавшего на импровизированных носилках, непроизвольно сжались.

Со стены послышался издевательский смех.

— Пусть ваши женщины раздеваются догола, — крикнул ему в ответ кто-то со стены, — и подходят к воротам одна за другой, демонстрируя себя для нашей оценки.

— Возможно, некоторые из них нам понравятся, — поддержал его другой голос.

— А остальным мы просто глотки перережем! — заржал третий.

Высокий мужчина в шлеме, по-прежнему не выражал никаких эмоций. Он просто стоял, и невозмутимо смотрел вперед, как будто находился в театре, и наблюдал представление на сцене ниже его. За его плечами поднимались клубы дыма от бушевавшего где-то в цитадели пожара.

— Амилиан согласен сдаться в ваши руки! — крикнул офицер.

Сам Амилиан в этот момент лежал на носилках, закрыв глаза и не в силах даже пошевелиться.

— Сообщите ваши условия капитуляции! — закричал офицер. — Мы капитулируем!

Человек в шлеме поднял руку.

— Нет! — крикнул офицер под стеной.

Он отступил назад, рука, державшая белую тряпку безвольно опустилась.

— Нет! — испуганно заверещал он.

По знаку командующего двое из арбалетчиков, стоявших рядом с ним на стене, уложили болты на направляющие и вскинули арбалеты.

— Нет! — крикнул офицер, отступая еще на шаг.

Я видел, как два болта сорвались с направляющих, словно две стальные хищные птицы. Звон тетив донесся даже до нас.

— Стена щитов! — закричал я. — Все со щитами сюда! Формируем стену!

Мужчины со щитами поспешили с тому месту, где стоял я, поднимая щиты и составляя их краями внахлест, на манер рыбьей чешуи.

Я метался среди них, иногда буквально вталкивая щиты в правильное положение. Болты свистели вокруг меня, со стуком вонзаясь в щиты. В какой-то момент, я краем глаза увидел того офицера, который выходил к стене, и пытался договориться с косианцами. Он повернулся к нам лицом. На его лице застыло выражение обиды и недоверия. Он поднял руку к груди, из которой торчало оперение двух болтов, и завалился на спину.

— Назад! — закричал я на визжащих женщин и детей, — Держитесь как можно ближе к стене! Прижмитесь к ней! Назад! Назад!

Но многие, не слушая, ни меня, ни голоса разума, все равно бежали к нам. Я увидел, как со стены слетело тело, с торчащим из его груди болтом, у которого не было даже оперения. Практически это был всего лишь заостренный железный прут. Я видел молодого парня, который изо всех сил старался удержать людей ниже на площади между водой и стеной, сбивая их в кучу, как верров перед забоем.

— Берите командующего, прикрывайте его щитами, — приказал я, присев позади стены щитов. — Несите его к пирсам.

— Я останусь здесь, — прохрипел Амилиан.

— Вы будете командовать, — сказал я, — из-за тыловых линий.

— Я останусь здесь! — повторил он.

Я махнул рукой носильщикам, и те подняли два копья, просунутые сквозь сеть. Амилиан с трудом протянул мне свою руку, и я пожал ее. Мужчины с носилками, пригибаясь и стараясь не высовываться из-под щитов, которые держали четверо их товарищей, поспешили к мосткам.

Женщинам и детям, находившимся вплотную к стене, болты, летевшие оттуда, непосредственной опасности не представляли. Чтобы попасть в них, стрелкам надо было бы свешиваться со стены и бить вниз. Я быстро окинул взглядом гребень стены. Командующего там больше не было видно. Тогда, несколько сократив стену щитов, я послал часть людей, отдельно и группами, переправлять женщин и детей, под прикрытием щитов, к мосткам. Как только щитоносцы выводили своих подопечных из зоны обстрела, они сразу же торопились назад, за следующей партией, чтобы вывести их во временно безопасное место. Наши действия были встречены гневными криками со стены.

Я заметил своего знакомого юного арбалетчика, который под покрытием щита, удерживаемого его другом, таким же юнцом уже прошедшим огонь и воду, собиравшего болты. Это были прекрасные снаряды, отлично выделанные опытными кузнецами, а не заостренные пруты, или тупые палки. Набрав пучок, паренек распределял их среди стрелков, собравшихся позади стены щитов, не забывая, кстати, оставить несколько для себя. Он был юн, но его выстрелу были ужасающе точны. Его научила этому стена, на которой он отбивал не одну сотню штурмов.

Я с опаской посмотрел на ворота. Те самые, которыми заканчивался коридор, по которому мы вышли на пристань. Сейчас их охраняли несколько человек. Естественно, они открылись вовнутрь, в сторону цитадели. В нашем распоряжении не было ни времени, ни материалов, чтобы каким-либо способом заблокировать их с нашей стороны.

Теперь некоторые из стоявших на стене, начали сбрасывать камни и кирпичи на тех, кто стоял ниже. Но вот один из тех, кто делал это, внезапно, дернулся, вцепившись руками болт, выросший из его глаза. Снаряд вошел снизу вверх, проткнул голову, и был остановлен его шлемом. А юный арбалетчик уже установил в свое оружие следующий болт.

Пришлось послать еще нескольких мужчин вперед, с приказом попытаться прикрыть столпившихся гражданских, прежде чем они могут запаниковать и броситься прочь от стены. Это принесло мало пользы. Многие женщины и дети не выдержали и побежали.

Часть из них, даже не добежав до нашей стены щитов, так и оставшись лежать на портовой площади с болтами в спинах.

— Прижимайтесь к стене! — кричал я, насколько хватало голоса. — Прижимайтесь к стене!

Еще один косианец поднявший большой камень, вдруг схватился за голову, крутнулся на месте, и упал на спину. Я успел заметить торчащий из его глаза оперенный болт. А мой юный друг уже снова натягивал тетиву своего грозного оружия.

— Похоже, им это будет стоить дороже, чем они рассчитывали, — усмехнулся мужчина в строю.

— Если только они не выйдут через ворота! — осадил его сосед.

— Или не спустятся по стене, — мрачно добавил другой.

Едва он это договорил, когда ворота качнулись внутрь, и волна косианцев, ждавших в коридоре своего часа, хлынула наружу. Мгновением спустя, этот поток шлемом, щитов, копий и мечей, навалилась на заслон стоявший перед воротами. Одновременно с этим не меньше сотни веревок повисло вдоль стены, и косианцы, один за другим, начали спускаться на площадь.

Охваченная паникой, неуправляемая толпа женщин и детей, с дикими криками, бросилась прочь от стены. Наш, до того крепкий строй, был просто сметен. Испуганные гражданские промчались сквозь нас, прорываясь к проходу за нашими спинами. Воспользовавшись поднятыми щитами, арбалетчики обрушили на нас ливень болтов. Мужчины кричали, дергались, подали.

— Вперед! — крикнул, вырывая щит у упавшего человека. — К стене!

Позади нас слышались крики женщин и детей, столпившихся в проходе. Но еще громче кричали те, кого эта охваченная паникой толпа, сбросила с мостков в воду. Большинство женщин и детей сбежали из-под стены. Выставив себя под летящую сверху смерть, но при этом освободив для нас просто убийственное место. Косианец спустившийся по веревке прямо передо мной, умер еще до того как его ноги коснулись земли. Другой, визжа как тарск, свалился на землю рядом со своими отрубленными ногами. Еще один спрыгнув с веревки, сам насадился на копье мужчины справа от меня. Тот, уперевшись в труп ногой, вырвал свое оружие, и тут же поймал на него следующего. То что происходило у подножия стены нельзя даже было назвать боем. Это была бойня, резня, избиение. Это была месть! Некоторые попытались спускаясь на одной руке, отбиваться другой. Косианцы уже поняли, что именно их ждет внизу. Они остановились, боясь спускаться на клинки, и острые стальные клыки копий. Тогда двое мужчин схватили конец веревки и, оттянув ее подальше, бросились с ней к стене, стряхивая нерешительно замерших вверху врагов. Некоторые, до кого еще не дошло происходящее пытались поощрить тех, кто был ниже, и уже понявших, что им грозит, отчаянно цеплялись за веревку. Те, кого удалось стряхнуть падали к основанию стены, разбиваясь в лепешку. Кое-кто пытался подняться по веревкам вверх, но упирался головой в тех, кто был выше них. Некоторые, добравшись до гребня стены, сталь жертвой копий своих же ничего не понимающих товарищей. Падая, они зачастую прихватывали с собой многих из тех, кот был ниже. Думаю не надо объяснять, чем обычно заканчивается падение с высоты семидесяти футов.

Другие в ужасе цеплялись за веревки, уже неспособные двигаться. За этих взялись арбалетчики, спокойно расстреливая их, как неподвижные мишени и собирая свою кровавую жатву. Некоторые, кто еще могли двигаться, начали карабкаться вверх прямо по телам тех, кто намертво вцепился в веревки. Оставшиеся на стене, пытаясь прикрыть свои незадачливых товарищей, обрушили на нас град камней. Я видел мужчину, пораженного в колено камнем, срикошетившим от чьего-то щита. На мгновение он оказался в шоке, но, несмотря на боль, неустойчиво покачиваясь, продолжил держать свой ярд стены. Потом к камням добавился дождь из арбалетных болтов.

— Назад к стене! — приказал я.

Похоже, что арбалетчики на стене, находясь в безопасности за зубцами, решили вернуться к выполнению первоначального приказа, и запечатать проход к причалам, держа, если можно так выразиться, загон закрытым. Ребенок с диким криком проскочил мимо меня, прижался к стене и съежился. Через мгновение к нему подскочила женщина, присела и накрыла его плащом. Опять мы попали под удар наших же женщин.

— Уйдите с дороги! — заревел на женщин один из наших бойцов.

Косианец скатился с веревки, оказавшись в толпе женщин. Он оттолкнул одну из них, и вонзил меч в защитника. Однако его радость была не долгой, он поймал клинок в бок с другой стороны, и, завалившись на стену, царапая ее и поливая кровью, сполз на землю. Ребенок, завернутый в плащ и успокаиваемый женщиной, с круглыми от ужаса глазами наблюдал за тем, как он дернулся и замер у подножия стены. Женщина плакала.

Быстро осмотревшись, а пришел к выводу, что основная опасность теперь грозила со стороны ворот, где косианцы, уже не меньше сотни, отжимали обороняющихся и разливались все дальше на площадь. Поняв, чем это нам грозит, я рванулся вдоль стены, в сторону ворот.

— К воротам! — кричал я, каждому встреченному мною мужчине. — К воротам!

Их окровавленные мечи, поворачивались и устремлялись к воротам, нанося удар во фланг косианского отряда. В слоеной коже моего щита уже сидело несколько болтов.

Убедившись, что сражение у ворот разгорелось с новой силой, я поспешил вернуться к стене. Теперь немногие пытались спускаться по веревкам. Думаю, что со стены еще яснее, чем отсюда было видно настойчивое, клинок за клинком, удар за ударом, расширение косианской территории у ворот. Когда захваченная ими область достигнет прохода, ловушка захлопнется. Именно этого я хотел избежать более всего на свете. Меня не интересовало удержание пристани кроме как, с точки зрения защиты прохода. Главная цель состояла в том, чтобы эвакуировать людей, скопившихся здесь и отвести их на пирсы. Скорее уж я сам хотел бы закрыть проход, но не раньше, чем закончу с отводом людей. Схватив двух первых попавшихся мужчин, я прокричал им свои приказы. Я сдавал стену. Один из них умчался к стене налево, другой направо. Тут же были сформированы две линии щитоносцев, одна слева, вторая справа. Обе линии начинались у стены, по обе стороны от ворот, огибали место боя в центре и сходились, приводя к проходу, а затем продолжались в проходе еще не меньше чем на сорок ярдов.

Мужчины в этих линиях присели, держа щиты между собой и стеной, создавая редкий забор щитов, очень редкий, с довольно большими промежутками, но на большее у меня людей не было. Как говорится, лучше чем ничего. Некоторые из защитников метались у стены, убеждая женщин и детей бежать позади этого забора и попытаться достичь пирсов. Многие послушались, насколько я заметил, все они были с детьми, и пригибаясь, покидали укрытие у стены. Я заметил одну, запомнившуюся мне женщину, по-прежнему кутавшую ребенка в своем плаще, перебегавшую от щита к щиту. Другие женщины, то ли от страха, то ли от благоразумия, предпочли не рисковать этой опасной пробежкой. Я видел, что некоторые, уже сдернув вуали и откинув капюшоны, в страхе смотрели вверх, на веревки, все еще свисавшие вдоль стены, держа руки на воротах своих одежд.

Одна их женщина вцепилась в меня, а затем не отпуская, упала передо мной на колени. Я бросил раздраженный взгляд вниз. Ее глаза, поверх вуали смотрели на меня с обожанием. Кто бы сомневался, Леди Клодия в провокационных тряпках, скроенных по выкройкам прежней Леди Публии, ради того, чтобы заинтересовать косианцев. Свободная женщина, укутанная в одежды сокрытия, плюнула в ее сторону, проходя мимо нас.

— Рабыня! — прошипела она.

Клодия по-прежнему выжидающе смотрела на меня, не желая выпускать моих ног.

— Предательница! — бросил я, отпихивая ее от себя.

Но женщина быстро подползла ко мне и, откинув вуаль в сторону, жалобно прижалась губами к моей ноге.

— К пирсам! — скомандовал я ей, и она подскочила, и, зарыдав, бросилась к проходу.

Теперь, когда пространство под стеной больше не удерживалось, несколько косианцев, осмелев, спустились вниз по веревкам. К своей радости я увидел, что маленькие лодки, скорее всего укомплектованные рыбаками и другими товарищами, которые добрались до пирсов ранее, отделились от причалов, и взяли курс к портовой площади. У меня не было никаких сомнений, что это был результат командования Амилиана, находившегося теперь где-то на пирсах. Надеюсь, что они, хоть их немного помогут в эвакуации столпившихся на пристани людей. Безусловно, учитывая сыпавшиеся сверху болты, от них потребовалась недюжинная храбрость, чтобы приблизиться к пристани. Я заметил также множество спин и плавников акул, собравшихся у нижнего края прохода ведшего к мосткам. Хищниц было столь много, что казалось, по ним можно было бы пройти как по мосту. Впрочем, лично я не хотел бы прогуляться по этой предательской шаткой поверхности. Вода, вблизи пристани, прохода и мостков бурлила от метавшихся в ней акул. Я подозревал, что они нападали друг на друга столь же часто, как и на тех из людей, кому не повезло очутиться в воде.

Я видел нескольких женщин, сброшенных с мостков, тянущих руки, цепляющихся за сваи отчаянно умолявших о помощи тех, кто еще оставался в относительной безопасности посреди безумства на краю прохода. Среди свободных женщин, бегущих к проходу под частичным прикрытием щитов, я заметил стройные фигурки рабынь, выделявшихся на общем фоне босыми ногами и голыми руками, крошечными туниками и ошейниками на шеях. Головы тех женщин, что откинули свои капюшоны, были коротко пострижены, а у рабынь волосы были самыми короткими из всех. Среди тех, кто спешил по проходу, я замети и голую фигуру, ведомую на поводке свободной женщиной. Запястья нагой рабыни были связаны за спиной, голова скрыта мешком, сделанным из мужской туники. Уверен и кляп по-прежнему оставался во рту той, кто когда-то звалась Леди Публией. Помнится, она не захотела постричь свои волосы, так что мне пришлось сделать это за нее, ножом в тюремной камере. Конечно, сейчас мешок надежно укрывал ее, но я сделал их рабски короткими.

Похоже, большинство женщин, которые пожелали или осмелились, попытаться пройти к причалам уже собрались на пристани. Правда, надо признать, что многим из них решимости придавали удары и пинки мужчин, практически загонявших, их к входу на мостки. Я видел, как морды многих акул высовывались из воды.

Косианцы наступали. Все больше их появлялось из ворот и спускалось по веревкам со стены. Следуя моим приказам, переданным через тех, кто был рядом со мной, обе линии, что прежде защищали женщин и детей, начали собираться на флангах отряда державшего оборону перед воротами. Не мешкая, я приказал части бойцов начать постепенный отход, и выстроиться в две линии в проходе к пирсам. Их главной задачей будет защита женщин и детей. Шеренги на флангах и впереди меня становились все тоньше. Косианцы приближались.

Я стоял на месте, в то время как мужчины Форпоста Ара, один за другим, отступали мимо меня в проход. Я держался позади, руководя боем. Теперь между мной и строем наступающих косианцев осталось всего лишь два шеренги моих бойцов. От подножия стены до меня донеслись отчаянные крики. Некоторые из косианцев, многие только появившись из цитадели, даже не вступая в драку, а в действительности, не имея ни малейшего желания делать это, сразу бросались к стене, чтобы проявить внимание к женщинам оставшимся там.

— Эй, они забирают женщин! — возмущенно закричал из глубины строя один из косианцев своим товарищам.

Он и некоторые другие, развернулись и бросились назад, спешно возвращаясь к стене. Солдаты заколебались, и косианский пресс на мгновенное ослаб. Я поспешил использовать эту заминку в своих интересах, и снял с флангов и с центра еще часть бойцов, отослав их в тыл, к проходу, а сам, вместе с сократившимися шеренгами отступил еще футов на десять или около того. Крики у стены стали еще громче и отчаяннее. Все больше женщин там оказывались в плену мужчин. Это еще больше поколебало решимость косианцев.

— Ха, там позади Вас, те кто даже не обнажил своей стали разбирают ваших женщин! — насмешливо крикнул я косианцам.

— Вперед! — закричал офицер косианец. — Не слушать его!

— Похоже, вы ребята сейчас потеряете своих рабынь! — не унимался я.

— Парни, перед вами на пирсах рабынь еще больше! — гнул свою линию офицер.

— О, вы только посмотрите, как они раздеваются, как им не терпится стать вашими рабынями! — смеялся я.

Некоторые из косианцев в задних шеренгах обернулись. Я приказал еще части бойцов уходить в тыл. Мы не напирали на них.

— Какие они соблазнительные! — крикнул я, — так и просятся, чтобы им носы прокололи!

Кстати говоря, многие из женщин действительно сорвали с себя одежду, и теперь стояли на колени перед стеной, некоторыми прижимая руки к себе, другие наоборот широко разведя, с различной степенью готовности демонстрируя себя и умоляя о пощаде. Среди них вышагивали мужчины, некоторые с окровавленными мечами в руках. Тонкие запястья многих уже были связаны, кому-то повязывали веревки на их прекрасные шейки. Тех, кто уже были рабынями, разбирали первыми, как самых желанных, по крайней мере, в настоящее время, до того, как остальные пройдут дрессировку и обучение.

Я видел, как одной из свободных женщин, прислонившихся к стене, косианец прижал меч к животу, и она скинула свои одежды с плеч и груди, а спустя мгновение, вслед за нетерпеливым движением меча, заставившим ее содрогнуться, стянула их вниз до бедер, а затем позволила соскользнуть к коленям и выпрямилась. Меч снова прижался к животу женщины, только теперь острая сталь касалась обнаженной кожи и она, в страдании и ужасе, отвернула голову в сторону, оказавшись под оценивающим взглядом мужчины. Но очередное движение клинка заставило ее повернуться и посмотреть в глаза своего захватчика. Кажется, внезапно она была поражена. Тело женщины задрожало. У меня не было сомнения, что она только что увидела в нем своего владельца. Это весьма интересный момент для женщины, впервые как рабыне посмотреть в глаза своего хозяина. Она быстро встала на колени, как будто боясь вызвать его недовольство. Солдат повернул свою добычу, и грубо толкнул ее к стене. Руки женщины мгновенно оказались связаны за спиной, а на шее появился поводок. Многие рабыни, со связанными за спиной руками, стояли на коленях перед косианцами, запрокинув головы, чтобы тем было легче вставлять кольца в проколы в носах. Я заметил как минимум одну свободную женщину, также стоявшую на коленях, также связанную и в ужасе наблюдавшую за тем как обращались мужчины со своими пленницами, а затем, быстро и точно сделала то же самое, подражая действиям рабынь.

Некоторые из женщин, тем или иным способом сразу помечались. Иногда это делалось с помощью круглой или продолговатой булавки, введенной в прокол в носу или в мочке левого уха, с которой свисали диск или бирка. Иногда бирку крепили к уху просто на скрученную проволоку. Конечно, женщинам помеченным подобным образом, позже проколют и второе ухо. Некоторые солдаты крепили свои бирки, или другие знаки того же назначения, прямо к проколотым носам или к шнуру свисающему с кольца вставленного в прокол на носу. У других меткой был сам шнур раскрашенный в разные цвета. Часть женщин были помечены всего лишь биркой, подвешенной на шнурке, привязанном к шее, запястью или лодыжке. У других метку ставили прямо на тело, надписывая что-либо жировым карандашом обычно на верхней части левой груди. Кстати, работорговцы обычно временно отмечают женщин именно этим способом, например, как номер лота на торгах. Постоянная маркировка, само собой, ставится раскаленным железом.

— Вы теряете рабынь, парни! — снова напомнил я косианцам.

— Их распределят между вами позже! — крикнул офицер своим людям, и не скажу, что его голос при этом звучал уверенно.

— Кому их распределят? — спросил я. — Вам, парням обливающимся потом в первых рядах, или поставщикам, офицерам и агентам работорговцев? Кто-нибудь из вас верит, что какое-либо распределение между вами будет вообще? А, парни? А если будет, то где гарантия, что вам что-нибудь достанется, я уже не говорю о самых лучших? Вы что, правда, верите что лучших женщин будут распределять? А как насчет тех сотен девок, что уже находятся на пути в Брундизиум, Кос или Тирос? Их, что, распределяли? Они вам достались? Я думаю, что в лучшем случае, вам предоставят возможность предложить цену на тех, что останутся на аукционах в лагере! Или это происходило как-то по-другому до сих пор? Вы ребята, сейчас боретесь за Кос, а не за свободную компанию, капитан которой будет следить за тем какие красотки кому достанутся в качестве оплаты!

— Он ведь он дело говорит, — проворчал солдат, отступая назад.

— Вперед! — закричал офицер. — Вперед!

— Парни, разбирайте их, пока еще можете! — выкрикнул я. — Вон, некоторые все еще одеты, а другие разделись, но пока не схвачены! Они прижимаются к стене, прячась друг за дружкой, ожидая вас!

— Не слушайте его! — завопил офицер.

— Некоторые, несомненно, довольно привлекательны, а главное, они еще не помечены!

— Не слушайте его! — снова попытался заглушить меня косианец.

— Беда, парни! — крикнул я. — Вон еще прохиндеи прибежали, которые даже мечей не обнажили, а туда же, девок разбирать!

Мне показалось, что еще немного и косианцы дрогнут.

Сейчас сюда почти не летели болты. Арбалетчики на стене должно быть опасались попасть в спину своим же солдатам.

Женские крики у стены стали еще громче.

— Вперед! — скомандовал офицер.

Теперь, когда звон оружия стих, стали ясно слышны, плачь, стенания и жалобы красоток, на телах которых затягивались тугие узлы.

— Назад, назад! — шепотом скомандовал я, мужчинам стоявшим вокруг меня. — За мою спину! Назад!

Я говорил тихо, но к моему облегчению, меня услышали и поняли. Мужчины Форпоста Ара стоявшие в проходе передо мной начали осторожно отступать, обтекая меня с двух сторон.

— Там осталось уже меньше двухсот девок, парни, — намекнул я косианцам.

Те, кто дрался в первых рядах, уже заняли оборону в проходе между теми, кто до этого прикрывал женщин. Другие, кто был посвежее, выступили вперед, и прикрыли меня с флангов.

Я, да и не только я, видел стоящую на коленях у стены хорошенькую брюнетку, запястья которой были связаны сзади, заливающуюся неудержимыми слезами. Как раз в этот момент мужчина протыкал ей нос острым концом растянутого пружинного кольца. Потом он отпустил, и кольцо приняло прежнюю форму. Женщина с кольцом в носу, сквозь слезы смотрела на своего поработителя, спокойно накручивавшего поводок на руку. От малейшего натяжения она, взвизгнув, вскочила на ноги, готовая следовать за ним куда угодно со всем возможным послушанием и совершенством. Вслед за своим хозяином, женщина исчезла в полумраке коридора. Женщин уводили одну за другой, подозреваю, в какой-нибудь импровизированный загон.

— Парни, их уводят одну за другой, прямо на ваших глазах! — прокомментировал я.

— Отступаем, — зло бросил офицер.

Он видел нерешительность своих мужчин, и то, что мы получили заняли проход, и что вокруг меня стояли свежие бойцы.

Косианцы, главным образом наемники, стоявшие в задних рядах, покинули строй и рванули к стене, занимать для себя женщин. Вслед за ними потянулись и кое-кто из первых шеренг. Офицеру пока удавалось удерживать вокруг себя достаточно много солдат из регулярных войск, чтобы гарантировать, что мы не попытаемся перейти в атаку.

— Вы используете наших собственных женщин для того, чтобы отвлечь их внимание, — проворчал мужчина, стоявший рядом мо мной, — как если бы они были рабынями!

— А Ты присмотрись к ним, — посоветовал я, вместо того, чтобы вступать в спор.

— Ай-и! — протянул он.

— Отходим вместе со мной, — тихо приказал я, делая шаг назад.

Косианцы, регулярные солдаты и наемники, готовые выполнять приказы их офицера, продвинулись вслед за нами на несколько ярдов по проходу. Но, как бы то ни было, к нам они старались не приближаться.

На наших глазах, акула выскочила на отмель перед пристанью, прямо около прохода, и, схватив за ногу чье-то тело, утянула его за собой в воду.

— Иди на причалы и доложи Амилиану, что эвакуация завершена. Он знает, что делать, — приказал я мужчине подле меня, и тот кивнул.

Я совсем не случайно остановился, именно в этом месте. С этого места прицельно бить из арбалетов по пирсам было невозможно.

— Мы останемся с вами, — заявил мой юный арбалетчик, проталкиваясь из-за спин и вставая рядом со мной. Его друг тут же встал около него, выставив щит, защищая изготовившегося стрелка.

— Нет, — отрезал я.

— Это — приказ, Капитан? — уточнил арбалетчик.

— Да, — кивнул я. — Выполняй.

Два паренька, немного поколебавшись, развернулись и ушли к пирсам.

— Теперь остальные, — скомандовал я, — уходите.

— Вы не сможете удержать проход в одиночку, — вмешался седой воин.

— Уходите, — снова приказал я.

Я не стал бы приказывать, как впрочем, не стал бы этого делать Амилиан, кому бы то ни было оставаться рядом со мной, не разъяснив того, что должно быть сделано.

— Вам могут пригодиться опытные мечники, — заметил седой, — особенно те, кто носит алую тунику.

— Уходите, — повторил я.

— Четыре — пять человек будет в самый раз, — добавил он.

— Нас здесь как раз четверо, включая меня самого, — послышался другой голос из-за моей спины.

— Замечательно, я как раз буду пятым, — сказал седой.

Мужчины торопливо покидали проход и по мосткам уходили к пирсам.

Я пораженно обернулся.

— Это было бы честью умереть в компании Марсия, — заявил высокий воин.

— Я не Марсий, — ответил я ему.

— Это не может меня не радовать, — мрачно заметил он. — А то я уже начал беспокоиться по этому поводу. Я, видите ли, всегда думал, что Марсий, это я.

— Ага, теперь я вас узнаю, — кивнул я.

— Это лестно, — усмехнулся он.

— Как голова поживает? — осведомился я.

— Замечательно, — сообщил Марсий, — особенно если учесть, что по ней кое-кто саданул большим обломком кирпича.

Я присмотрелся к одному из троих его товарищей, стоявших за его спиной.

— Вижу, что вам удалось найти тунику, — сказал я одному из них.

— Да, — проворчал тот, — мою кто-то стащил, пока я отдыхал в камере.

— Наверное, в той самой, где я нашел мою, — усмехнулся я.

— Нас привел в чувство стражник, — объяснил Марсий, — который проверял стены на предмет брешей, через которые могли бы забраться косианцы. Он нашел превосходный пример такого разрушения в одной камере, как Вы, возможно, помните.

— Что-то припоминаю, — признал я.

— Признаться, мы горели желанием отправиться, на ваши поиски немедленно, как Вы могли бы предположить, — продолжил Марсий, — очень хотелось уладить кое-какие неоплаченные счета, если можно так выразиться, но косианцы, что кажется, вошло у них в привычку за последние дни, вмешались. Нам пришлось защитить тот пролом в стене целый ан. А когда прозвучал сигнал к отступлению, к моему удивлению, мне сообщили, что все это время я геройствовал на стене, по крайней мере, согласно некоторым рассказчикам, а позже еще и у ворот. Мы с моими товарищами, решили получше изучить это странное раздвоение личности, и наконец-то сделали это.

— Ага, поздравляю, теперь вы меня нашли, — усмехнулся я.

— И будем сражаться плечом к плечу вместе с вами, — заявил Марсий.

— Думаю, я должен быть благодарен за это, — кивнул я.

— Лодки подходят, — сообщил один из них.

— Косианцы тоже не слепые, — заметил я, видя заметное волнение в проходе перед нами и на пристани.

Кроме того, на стене цитадели снова появились штандарты. Командующий косианскими войсками в Форпосте Ара, занял прежнюю позицию. В лодках, приближающихся со стороны пирсов, а это были те же самые лодки, которые ранее, помогали эвакуировать людей с пристани, сидели мужчинами с факелами и топорами.

— Судя по сообщениям тех, кто был на стене, — продолжил Марсий, — Вы все же казнили предательницу, Леди Клодию.

— Возможно, — пожал я плечами.

— Или это была наша претенциозная, злобная, маленькая надзирательница, Леди Публия? — уточнил он.

— Нет смысла интересоваться этим вопросом теперь, — заметил я.

— Это было бы иронией, — усмехнулся Марсий.

— Несомненно, — согласился я.

— И потерей, — добавил он.

— Конечно, — признал я.

— Многие думают, что и Публии, и Клодии пора было бы изучить их женственность, — сказал палач.

— Ну, Клодия, уже начала это изучать, — заверил его я.

— Как и те женщины на пристани, — усмехнулся один из его товарищей.

— Точно, — кивнул я.

По моим прикидкам, на пристани косианцам досталось, по крайней мере, четыре сотни женщин. Как минимум двести из них все еще были там. Многие были поставлены вдоль стены, кто-то лицом к ней, другие спиной. У меня было никаких сомнений, что эти восхитительные трофеи уже теперь начали изучать, что такое мужское доминирование. Немало пленниц на пристани стояли на коленях или лежали на животе. Были и те, кто уже начал проходить нехитрую науку облизываний и поцелуев. Кого-то поставили в демонстрационные позы, и приказали держать их. Я видел, как одна из девушек отлетела, получив пощечину, а другая, кто, возможно, тоже не поспешила повиноваться, была брошена за землю и выпорота ремнем. Получив урок, она стремительно и нетерпеливо принялась облизывать и целовать ноги своего хозяина. Некоторых все еще связывали и помечали. Другие, со связанными за спиной руками, уже строились в колонны, формируя караваны. Мужчины неторопливо связывали их друг с дружкой за шеи. Некоторые, лежа прямо на мощеной пощади пристани, начали служить своим нетерпеливым владельцам. С того места, где мы находились, были хорошо видны их извивающиеся тела, их раскинутые дергающиеся конечности, и слышны крики, которыми они отвечали на их изнасилование, крики главным образом протестующие и жалобные, но в некоторых случаях удивленные, а иногда даже и наполненные внезапным испуганным уступанием, нетерпеливым принятием, благодарным удовольствием.

— Да, кстати, — опять заговорил Марсий, — что интересно, многие утверждают, что видели ту же самую женщину, кем бы ни она была, которую предположительно посадили на кол, позже в одном из проходов, а еще позже среди женщин и детей.

— Ну, это кажется совсем уже маловероятным, — отмахнулся я.

Я заметил одну девушку на пристани, державшую руки за спиной. По тому, как она это делала, я мог сказать, что она была в наручниках одетых на большие пальцы. По себе знаю, очень удобные устройства. Легкие и не занимающие много места в рюкзаке воина. Правда, на мой взгляд, такие наручники немного жестоки, и я вообще предпочитаю, если обычных наручников под рукой не оказалось, простой шнур или отрезок пеньковой веревки. Конечно, женщину можно связать самыми разнообразными способами и использую большое разнообразие подручных материалов. Например, можно использовать полосы, отрезанные от ее собственной одежды и скрученные в жгут, тем более, что одежду с женщины все равно удаляют. Если она уже голая, ее можно связать короткими отрезками ее собственных волос. Два — три хорта вполне достаточно, чтобы связать ее большие пальцы за спиной, и еще пара пойдет на связывание больших пальцев на ногах.

Я мог бы упомянуть о двух возможных особенностях использования наручников для больших пальцев. Во-первых, многие чувствуют, что они, могут оказаться менее надежным средством, чем, скажем, ручные кандалы, из-за того, что соотношение толщины запястья и ладони, заметно больше, чем у большого пальца и его сустава. В результате, чтобы компенсировать эту надуманную ненадежность, манжет закрывают туже, чем это необходимо, что производит значительному дискомфорту носительницы. Не то, чтобы кого-то волновало удобство рабыни, но ей становится труднее проявлять внимание к ее урокам, если она страдает от боли. Лично я вообще полагаю, что боль, по крайней мере, в целом, не следует причинять рабыне, если это не является значащим. Впрочем, она, конечно, может быть одним из пунктов общего дискомфорта неволи, и даже довольно тривиальным. Например, если женщина спала голой на деревянном полу, то она, вероятно, намного лучше понимает ценность рабского одеяла.

Во-вторых, если женщина, находясь в таких узах, впадает в истерику или панику, она может легко причинить себе боль или даже повредить пальцы. Соответственно, точно так же, как не стоит привязывать слина или кайилу способом, которым они могли бы по неосторожности ранить себя, так же нельзя обездвиживать и рабыню. В конце концов, она такое же домашнее животное, как и все остальные, и имеет определенную ценность. Соответственно, по моему мнению, если уж использовать на рабыне наручники для больших пальцев, то, по крайней мере, делать это стоит только при тщательном контроле. Безусловно, при таком условии, они становятся весьма полезным устройством.

Конечно, для любой женщины, пальцы которой оказались в таких узах, трудно будет не понять своей беспомощности. Некоторые рабовладельцы относятся к ним с одобрением на ранних стадиях дрессировки девушки, полагая, что они ускоряют процесс. Правда, лично я, иногда несколько грубо приводя женщину к осознанию ее неволи, потом предпочитаю ослаблять прессинг, давая ей время на то, чтобы развить и постепенно понять свои новые чувства и эмоции, позволяя приспособиться к новой жизни и судьбе. Соответственно, хотя я могу надеть на большие пальцы девушки такие наручники на ан или около того, возможно в самом начале обучения, ради информирования ее относительно характера и особенностей различных уз, их вариантов и особенностей, но в целом я не использую их. Я вообще думаю о них, как и о стягивающих цепях, скорее как об одном из способов наказания, а не удержания. То, что невольница знает об их существовании и о том, что они могут оказаться на ней, стоит мне только того пожелать, само по себе оказывает на нее благотворное влияние. С моей точки зрения, этого вполне достаточно.

Самое важное в удержании, это то, что узы должны ограничивать свободу, а не наносить вред. Само собой, боль может накладываться на многие из разнообразных ограничений, физических и психологических, в качестве дополнения, но может быть и отвлеченной. Боль в чем-то схожа с плетью. Рабыня — субъект приложения плети, и она действительно наказывается ей, но это не означает, что ее обязательно подвергнут порке. То, что невольницу можно пороть, и даже нужно, если она вызвала недовольство, совсем не означает, что она обязательно должна быть выпорота. Зачем нужно наказывать хорошую рабыню? Безусловно, в этих вопросах нет никаких сделок, контрактов или договоренностей, и рабыня может быть избита плетью всякий раз, когда рабовладельцу этого захочется, по какой-либо причине или без оной. В конце концов, она — рабыня. Точно так же, в соответствии с этими принципами, если уж быть совершенно честным, при случае я использовал наручники для больших пальцев на женщинах, когда казалось, что это имеет смысл или, когда мне просто захотелось поступить таким образом.

— Говорят, она была голой, связанной и с какой-то тряпкой на голове, на поводке то у одного, то у другого свободного человека, — не отставал от меня Марсий.

— Хм, такое впечатление, что описывают рабыню, — хмыкнул я.

— Действительно, очень похоже, — признал он.

Мы услышали, что лодки пришвартовались к сваям под мостками, позади нас.

— Лично я подозреваю, — заметил Марсий, — ни одна женщина на колу не сидела.

— Интересная гипотеза, — допустил я.

— Если это верно, — продолжил он, — то Леди Клодия, которая, как я подозреваю, скрывается где-то здесь, скорее всего в лохмотьях Публии, все еще имеет право с нетерпением ожидать своей казни.

Я видел, что женщина, большие пальцы которой были зажаты в наручниках, теперь стояла на коленях с головой, прижатой к камням пристани. Шнур, свисавший с ее проколотого носа, лежал около головы. Ее хозяин пристроился сзади, нетерпеливо используя свою невольницу. Запястья женщины были подняты над спиной, ее пальцы, кроме зажатых больших, дергались, открывались и закрывались. Закончив с ней, солдат потянул за поводок, заставив взвизгнувшую от боли в проколотом носу пленницу вскочить на ноги и поспешить за своим владельцем.

— Разве Вы так не думаете? — осведомился Марсий.

— Они собираются в конце прохода, — указал я на более важные в данный момент обстоятельства.

Я услышал, как позади нас застучали топоры, врубаясь в дерево свай, на которых держались мостки.

— Разве Вы не думаете так? — повторил палач свой вопрос.

— Я смотрю, Вы очень целеустремленный товарищ, — проворчал я. — Мне редко приходилось сталкиваться со столь рьяной преданностью своим обязанностям

— Для меня совершенно очевидно, что раз уж Вы не казнили ее, — сказал Марсий, — то Вы не хотели видеть ее сидящей на колу. При этом Вы послужили Форпосту Ара, независимо от того, какой именно Домашний Камень считаете своим. И по этой причине я сейчас стою рядом с вами, и могу, не считая себя виновным, в данный момент уклониться от своей очень неприятной, но ясной обязанности, в этом вопросе.

— Я не понимаю, — сказал я. — Извините.

— Но если нам удастся выжить, — продолжил он, — надеюсь, Вы понимаете, что мы должны попытаться арестовать заключенную и проследить, чтобы приговор, наложенный на нее, был приведен в исполнение, даже если это означает только груз на ее лодыжках и заостренную оглоблю на пирсе.

— Косианцы! — заорал я, вскидывая щит к груди, встречая первый штурм.

Что было дальше помнится смутно. Щиты и мечи, звон стали о сталь, воинственные криками и площадная брань. Вшестером, я, Марсий, седой воин, и трое стражников пришедших в камеру, приняв на себя удар косианцев, врубившихся в наш жидкий строй с разбега и отбросивших нас на мостки, мы приняли на себя этот первый самый яростный натиск, изо всех сил пытаясь удержать проход, ведущий к пирсам.