Предатели Гора

Глава 1 Дорога

Внезапная вспышка молнии высветила размытую за стеной ливня череду фургонов, запрудившую дорогу, и позволила мне рассмотреть выше и слева от меня, где-то в половине пасанга впереди, возвышавшийся на каменном плато постоялый двор «Кривой тарн».

— Фух, — облегченно вздохнул мужчина шедший рядом со мной. — Осталось пройти меньше пасанга

— Вот только сомневаюсь, что у них найдутся свободные места, — устало проворчал второй.

— Тебе-то какая разница? Ты все равно не сможешь позволить себе остановиться там, даже если бы места у них были, — осадил его первый.

— Зато сможем встать лагерем у его стены с подветренной стороны, — заметил второй, — заодно и наши животные смогут пить из их рва.

— А что нам мешает поставить фургоны в круг где угодно? — спросил первый.

Зачастую подобные группы, путешествующие вместе, во время привалов выстраивают свои фургоны в круг, вплотную друг к другу, повернув внутрь оглобли, чтобы зазоры между повозками были минимальными. Скованные между собой фургоны образуют импровизированную крепостную стенную. Тягловые животные, как и любой другой домашний скот, обычно содержится внутри такого вагенбурга. Форма такой полевой крепости не случайна, ведь круг содержит наибольшее внутреннее пространство, по сравнению с любой другой геометрической фигурой. Таким образом, внутри круглого лагеря можно разместить большее количество людей и животных, притом же числе фургонов. И что немаловажно, каждая точка окружности видима с любого места и равноудалена от центра, что облегчает оборону, например, позволяя быстро и своевременно перебрасывать резервы внутри периметра. Подобные мероприятия, кстати, не особо распространены среди южных кочевых народов, таких как тачаки, вероятно из-за огромного количества фургонов. Вставая лагерем, они устанавливают свои повозки рядами, формируя своеобразные города на колесах. Однако, у не столь многочисленных кочевников севера, например племен аларов, такое построение лагеря является довольно типичным. При этом следует отметить, что стоянка аларов может быть весьма немаленькой, и состоять из четырех, а то и пяти концентрических кругов фургонов.

Новая вспышка молнии разорвала мрак, и почти сразу раздался оглушающий, рвущий барабанные перепонки раскат грома. На этот раз глаза успевают выхватить болтающийся на ветру и поливаемый дождем, висящий на цепях перед воротами постоялого двора, большой деревянный знак. Предположительно, это была фигура атакующего тарна. Вот только, на мой взгляд, она больше походила на изогнувшего шею стервятника, когтистая правая лапа которого, значительно большая чем левая, была вытянута вниз, словно хватая добычу. Такие знаки перед гореанскими постоялыми дворами явление довольно распространенное, ведь грамотность среди гореан далеко не повсеместна, и многие представители низших каст просто не умеют читать.

И снова мир погрузился в непроглядную мглу. Казалось, вокруг не осталось ничего кроме шороха дождя и скрипа фургонов. Капли дождя барабанили по моему плащу, в который я укутался с головой. Я шел на север по дороге, в этих широтах обычно называемой Дорогой Воска, однако в городах расположенных южнее она была больше известна как Виктель Ария. Фургон, в котором ехал мой дорожный мешок, и за правый борт которого я придерживался рукой, высунутой из-под плаща, прижимался к левой обочине дороги. Я надеялся, так я меньше рискую споткнуться в темноте и искупаться в одном из множества холодных потоков, стекавших с дороги в придорожную канаву. Правой рукой я удерживал плащ у шеи. Чтобы оставаться в боевой готовности, портупею ножен пришлось укоротить, и теперь эфес моего меча находился почти под левой подмышкой, естественно под плащом.

Внезапно, справа от меня, из колонны, движущейся на юг, до меня донеслись проклятия и испуганный протестующий рев тарлариона. Потом послышались отчаянные крики, скрип дерева и пронзительный писк тормозной колодки, кожаная лента которой прижалась к железному ободу колеса.

— Прыгай! — закричал кто-то.

Следом с правой стороны дороги прилетел звук скольжения, и спустя какое-то мгновение, тяжелый грохот опрокинувшегося фургона. Тарларион, скорее всего сбитый с ног и с толку, возмущенно визжал в своей сбруе.

Сдернув свой рюкзак с кузова фургона, у борта которого я держался все это время, и, ориентируясь только на слух, пропустив следующий фургон, двигавшийся на юг, я перешел на другую сторону дороги. Едва я оказался на обочине, как за моей спиной фыркнул тарларион. Мне даже показалось, что я почувствовал прикосновение его мокрой чешуи. Я едва успел сместиться к краю обочины и увернуться от оглобли и угла повозки. Следующая вспышка молнии позволила мне рассмотреть, завалившийся на бок фургон, лежавший в придорожной канаве. Похоже, груз, бывший в кузове, сорвало с креплений, и теперь он выпирал сквозь прикрывавший его брезент. Тарларион, как я и ожидал, тоже валялся на боку и, вытянув длинную шею, отчаянно сучил лапами в воздухе, еще больше запутывая упряжь.

Мимо меня проскочил человек, державший в руке, прикрывая его полой плаща, тусклый фонарь. На голове мужчины была фетровая шляпа, с полей которой ручейками стекала дождевая вода. За ним последовали еще двое. Вся троица скользнула вниз, к перевернутому фургону.

— Ось сломана, — сообщил тот, что держал фонарь, одному из двоих мужчин стоявших у повозки, по-видимому, вознице.

Сам я пока оставался на обочине. Что интересно, ногами я чувствовал, что край дороги был неровным. Там явно не хватало камней. Похоже, именно в этом месте колесо потеряло сцепление с дорогой, фургон наклонился, опрокинулся и полетел вниз, в канаву, утащив за собой и тяглового ящера. Можно, конечно, предположить, что покрытие дороги ослабло из-за интенсивного движения и погодных условий, вот только мне показалось странным, что трое мужчин, один из которых с зажженным фонарем наготове, столь быстро появились на сцене. Я решил на некоторое время задержаться и понаблюдать за разворачивающимися событиями.

— Поберегитесь! — донесся до меня сквозь пелену дождя грозный крик возницы, обращенный к троим, только что спустившимся мужчинам. — Я везу в этом фургоне свой Домашний Камень.

В слабом свете фонаря я увидел, что трое подошедших мужчин посмотрев друг на друга, отступили. Похоже, у них не было никакого желания связываться с тем, кто нес Домашний Камень, даже притом, что их было трое против двоих. Я все больше и больше убеждался, что передо мной дорожные разбойники, и меня бы уже не удивило, если бы я узнал, что камни были ослаблены намеренно.

— Эй, джентльмены, — окликнул я тех, кто был внизу. — Поднимите-ка фонарь.

Все дружно задрали головы и удивленно посмотрели вверх. Их удивление стало еще больше, когда я распахнул полы своего плаща, продемонстрировав им алый цвет моей туники.

— А теперь оставайтесь на своих местах! — потребовал я.

Они так и замерли в тех самых позах, в которых стояли. Вот теперь я мог спокойно во всем разобраться. Я был уверен, что ни одному из них даже в голову не придет рискнуть напасть на меня.

Соскользнув вниз по откосу, я присоединился к ним. Свой рюкзак я бросил на склон, и, забрав фонарь у мужчины в широкополой фетровой шляпе, передал его товарищу водителя. Мой меч по-прежнему оставался в ножнах. На мой взгляд, особой необходимости в нем не было.

— Распряги тарлариона, — велел я вознице. — Помоги ему подняться на ноги.

Тот немедленно ушел к передку фургона и занялся делом. Сам же я занялся подозрительной троицей, первым делом взяв за грудки их вожака.

— У вас фургон поблизости, — уверенно сказал я ему и, повернувшись к его подельникам, бросил: — Вы двое, приведите это сюда.

— Но он не на дороге, — сообщил один из них.

Рывок на себя и в сторону, подножка, и их вожак летит лицом в грязь. Не давая встать, ставлю ногу ему на спину.

— Тащите сюда фургон! — скомандовал растянувшийся на животе мужчина, двое его людей мгновенно скрылись за пеленой дождя.

— Как Ты думаешь, они вернутся? — спросил я у лежавшего на земле, но тот предпочел промолчать.

Я пожал плечами и переместил ногу на затылок мужчины и вдавил его лицо в грязную воду. Долго ждать не пришлось. Вскоре он задергался, и стоило мне убрать ногу, забормотал:

— Да! Да!

И, что интересно, оказался прав. Не прошло и нескольких ен, как двое его товарищей действительно вернулись, ведя в поводу тарлариона, впряженного в фургон. Я был недалек от истины, предполагая, что он стоял недалеко.

— Разгружайте фургон, — приказал я им. — А потом перекладывайте груз с этого фургона в тот, что когда-то был вашим.

Что они и сделали. Как я и ожидал, в кузове их фургона нашлось то, что можно было охарактеризовать, как дешевые трофеи, взятые с других повозок и отобранные у беженцев, движущихся на юг по Виктэль Ария из окрестностей Форпоста Ара, что на Воске.

Возница, освободив от спутанной сбруи и поставив своего тарлариона на ноги, недолго думая, впряг его перед другим животным. Судя по довольному ворчанию, тягловый зверь ничего не имел против, быть ведущим в тандеме.

— Свои кошельки передайте вознице, — скомандовал я, и мужчины безропотно отвязали кошели от поясов и сунули их в руки своей несостоявшейся жертве.

Себе я забрал содержимое металлического ящичка, найденного в их фургоне, ссыпав в свой кошелек несколько монет, по-видимому, их добычу за несколько дней. Само собой, большинство монет там были небольшого достоинства, такие, вероятно, считались бы значительной суммой, только звеня в тощем поношенном кошеле бедняка. Впрочем, их количество с лихвой окупало не впечатляющий номинал. На первый взгляд там могло набраться на семнадцать, а то и восемнадцать серебряных тарсков.

Осмотревшись, я нашел и камни, недостающие в дорожном покрытии. Они, наполовину впитанные в грязь, валялись в канаве под тем самым местом, где им следовало находиться. Теперь у меня не осталось сомнений, что их удалили сознательно, и, более того, их можно было бы поставить на место, и при желании убрать снова, тем самым снова превратив край дороги в ловушку, весьма опасную в темноте. Трое грабителей, под моим присмотром, торопливо установили камни на место, восстановив целостность дороги.

По окончании работы, я снова вернул незадачливую троицу на дно канавы к опрокинутому фургону.

— Становитесь на колени там, между колесами, спинами к днищу фургона, — приказал я им.

Никто из них не осмелился противоречить. Все трое послушно опустились на колени перед лежавшим на боку фургоном. Теперь сбежать из такого положения для них было бы крайне трудно.

— Забирай все, только позволь нам уйти! — взмолился их главарь.

— Да я вот думаю, — усмехнулся я, — раздеть вас догола, тебя привязать спиной к оглоблям, а твоих подельников к колесам. Забавно, наверное, будет понаблюдать, как они будут на них крутиться.

Мужчины испуганно посмотрели друг на друга.

— Однако вы же не рабыни, чтобы так с вами поступать, — задумчиво заметил я.

— Эй, если люди найдут нас рядом с нашей добычей, они посадят нас на кол! — попробовал возмутиться вожак шайки.

Кстати, это было весьма вероятно. С ворами на Горе церемониться не принято.

— Вы же осуждаете нас на смерть! — выкрикнул грабитель.

— Раздевайтесь, — приказал я им.

После того, как они разделись, я связал им руки сзади веревками, найденными в их же фургоне, и привязывал их за шеи к задку повозки. Верров, рабынь и прочих животных, часто привязывают именно так.

— Южнее, — заметил возница, стоявший у передка фургона, — есть несколько рабочих цепей. Думаю, мы сможем получить за них что-нибудь.

— Ступай наверх, задержи движение хотя бы на ен, — велел я товарищу возницы. — Нам надо вывести фургон на дорогу.

— Честно говоря, сомневаюсь, что даже два тарлариона смогут вытянуть такой груз из канавы, тем более по такому скользкому склону, — проворчал извозчик, почесав в затылке.

— Поторопись, — бросил я его товарищу. — Мы все же попробуем сделать это.

И парень направился вверх по склону, удерживая фонарь в одной руке и хватаясь за пучки влажной травы другой. Выбраться наверх у него получилось далеко не сразу. Пару раз он, поскользнувшись, съехал обратно в канаву. Но, в конце концов, со своей задачей парень справился, оказавшись на дороге. Я же остался в канаве, утопая в воде по самые щиколотки. Ливень не прекращался ни на ен. Вода, собравшаяся на дороге, скатывалась вниз быстрыми ручьями, бурлила и пенилась под ногами. Снизу было видно, как наш товарищ, подняв фонарь в руке, размахивает им из стороны в сторону.

— Остановитесь! Остановитесь! — донесся до нас сквозь шум дождя и ветра его крик.

Мне показалось, что он буквально повис на уздечке следующего тарлариона.

— Остановитесь! — снова прокричал парень.

— Ничего у нас получится, — покачал головой возница.

— Попробуем, — сказал я. — Кроме того у нас под рукой есть три крепких товарища, которые могут подтолкнуть фургон снизу.

— Эй, если фургон скатится обратно, — возмутился главарь шайки, — нас же просто раздавит!

— Вот и проследи за тем, чтобы он не покатился, — усмехнулся я.

Со стороны дороги прилетели сердитые крики. Похоже, тем, кто двигался на юг, непредвиденная остановка пришлась не по вкусу.

— Давай скорее! — скомандовал я вознице.

Он, кряхтя, вскарабкался на фургон и занял свое место на фургонном ящике. Через мгновение, сверху послышался его крик ведущему тарлариону, и подобный выстрелу хлопок кнута. Кстати говоря, кнут редко падает на спину животного. Обычно резкого звука поблизости от его головы более чем достаточно. Зачастую кнут нужен для того, чтобы просто привлечь внимание ящера, подать ему сигнал, если можно так выразиться, о том, что сейчас последует вербальная команда, на которую тот обучен реагировать. Кроме того, этот кнут играет роль командного жезла или скипетра, то есть своеобразного символа власти над животным. Само собой, эта власть появляется в значительной степени в силу того, чем он в действительности является, и что он может сделать. И кстати, почти то же самое может быть сказано и о плети в отношениях рабовладельца и рабыни. Как и в случае с тарларионом, плеть на женщину падает достаточно редко. В этом просто нет особой необходимости. Вполне достаточно, что женщина видит ее, и знает то, что она может с ней сделать. Этого так же более чем достаточно. Конечно, время от времени невольница должна чувствовать укус плети, чтобы ее понимание этого вопроса не было чем-то теоретическим. Рабыня должна сознавать, что, если она вызовет даже наименьшее неудовольствие или проявит минимальное упорство, ее господин не преминет использовать плеть для коррекции ее поведения. В действительности, она знает, что время от времени, ее могут подвергать порке просто ради того, чтобы напомнить о том, что она — рабыня. Лично я уверен, что в любой женщине живет инстинктивное понимание плети.

Фургон дернулся вперед. Возница не стал пытаться вытащить свою повозку на дорогу строго перпендикулярно, а взял немного наискосок, направив фургон по восходящей диагонали. Грабителей, привязанных за шеи, потянуло вперед. Один из них, не удержавшись на ногах, свалился в воду и пробороздил пузом по дну канавы несколько шагов. Подняться на ноги ему удалось, только когда движение фургона замедлилось.

— Подставляйте спины! — крикнул я пленникам.

— Осторожней! — закричал кто-то с дороги, возможно, один из тех, что спешились с других фургонов и подошли выяснить относительно причины задержки.

— Осторожней! — вторил ему другой голос.

— Он опрокидывается! — в ужасе закричал вожак шайки.

Подскочив к фургону с нижнего бока, я попытался подставить плечо под борт, но поскользнулся и скатился на дно канавы. Фургон, вырывая колесами траву и оставляя глубокие полосы в склоне, скользил боком вниз прямо на меня. Едва почувствовав под собой твердую опору, я рванулся вверх и, уперевшись руками в уже нависающий надо мной борт фургона, кое-как смог удержать его.

— Что там у вас происходит? — крикнул человек с дороги.

Посмотрев вверх, я увидел там несколько фонарей.

— Я вижу там четверых мужчин, по ту сторону фургона, — ответил ему кто-то. — Кажется уже все в порядке. Они удержали его.

Я услышал, что когти первого тарлариона скребли по камням дороги. Несколько человек, подскочили ко второму ящеру и, схватив его под уздцы, потащили его наверх. Другие, вцепившись в борта и передние колеса, в меру сил помогали тащить фургон на дорогу. Конечно, частично это делалось исходя из духа дорожной солидарности, но, не стоит забывать и о том, что люди торопились как можно скорее продолжить движение. Задерживаться в этих местах было небезопасно, особенно для беженцев из окрестностей Форпоста Ара.

— Я вижу внизу еще одного человека, — сказал один из тех, кто стоял на дороге.

Я задержался на дне канавы, чтобы забрать свой дорожный мешок. Он был мокрым насквозь, впрочем, как и я сам, с той лишь разницей, что я промок от пота. Признаться, я очень испугался в то мгновение, когда фургон начал переворачиваться. Теперь он стоял выше меня, на дороге, но, все еще наклонившись, ибо его левое заднее колесо стояло на самом краю обочины. Кромешная мгла и встречное движение по другой стороне дороги делали попытку полностью выехать на дорогу небезопасной. Существовала немалая вероятность того, что продолжая двигаться наискосок, фургон мог зацепиться оглоблями со встречным, сбруя перепутаться, а люди попасть под лапы тарлариона.

Поднявшись на дорогу, я поставил свой рюкзак на задок фургона.

— Он из алой касты, — сказал один человек другому.

— Поднеси фонарь сюда, — велел я товарищу возницы, который все еще держал под уздцы тарлариона запряженного в следующий фургон.

— Эй, да это же — Андрон, разбойник, и его шайка! — внезапно выкрикнул один из стоявших мужчин, тыкая пальцем в вожака шайки дорожных грабителей.

Начавшая было расходиться толпа, собралась снова. Послышались злые крики.

— Переехать их шеи колесами! — предложил кто-то из толпы.

— Лучше на кол их! — закричал другой.

— Нет, привязать их за ноги к фургону и тащить пока не сдохнут, — высказался третий.

— На колени, — приказал я разбойникам.

Толпа собралась приличная, и у меня уже не было уверенности, что я смог бы защитить их. Признаться, я не рассчитывал, что эти проходимцы окажутся столь известными.

— Головы склоните, — посоветовал я своим пленникам. — И постарайтесь выглядеть настолько безопасными насколько возможно.

— Повесить их на цепях и в железных ошейниках перед постоялым двором! — предложил кто-то из собравшихся.

Казнимый таким способом мужчина иногда может промучиться два, а то и три дня.

— В цепи и на доски, — выкрикнул другой.

Это — почти аналогичный способ казни, при котором жертва приковывается ошейником и кандалами к параллельным вертикальным доскам, платформам или столбам. Такое можно встретить в портовых городах около причалов. Похоже, что тот, кто предложил подобное, скорее всего, был уроженцем речного порта Форпоста Ара. В сельской же местности чаще сажают на кол, обычно устанавливаемый около перекрестков.

— Лучше пусть их растопчут тарларионы, — заявил еще один.

— Нет, давайте разорвем их, — предложил его сосед.

В этом случае руки и ноги жертвы привязывают веревками к сбруе двух тарларионов, которых, просто понукают в противоположных направлениях.

— Да, это действительно лучше, — согласился с этим предложением первый.

Если кто-то делит с виновным Домашний Камень то, конечно, казнь зачастую может оказаться довольно гуманной. Обычно, в этом случае приговоренного раздевают, привязывают к столбу и, избив палками, отрубают голову. Такие способы умерщвления, как вывешивание на цепях, приковывание к доскам, и тому подобные, скорее являются устаревшими и редкими способами казни.

— Нет у нас времени на это, — заявил один из мужчин, и, сквозь пелену ливня я увидел, что его нож покинул ножны. — Я просто перережу им глотки.

По толпе пробежал ропот одобрения. Коленопреклоненные пленники испуганно заозирались.

— Мы не можем тратить время впустую, — пояснил мужчина. — Как только буря прекратится, и раздует облака, тарнсмэны Артемидория снова начнут нападать на колонны.

Артемидорий, о котором шла речь, был косианцем, капитаном отряда наемников-тарнсмэнов.

— До утра осталось всего несколько анов, — напомнил мужчина.

Мужчина с ножом шагнул вперед, но я встал на его пути.

— Это мои пленники, — объявил я.

— Они слишком известны на этой дороге, — покачал головой мужчина с ножом.

— Отойди, — посоветовал другой. — Позволь нам свершить правосудие.

— Эй, что тут случилось? Фургоны сегодня пойдут? — донесся мужской голос из-за спин.

— Нас здесь много, — любезно сообщил мне мужчина с ножом.

— Фургон все еще не на дороге, — напомнил я ему, указывая на левые колеса. — Давай-ка мы поедем дальше, а вместе с нами и вся колонна.

— Перерезать три глотки займет не больше трех инов, — заметил мой противник.

— Лучше помогите мне вернуть фургон на дорогу, — сказал я.

— Ты умен, — усмехнулся мужчина. — Ты собираешься заручиться нашей поддержкой и сделать так, чтобы мы стали твоими товарищами, а потом на этом основании отказать нам в нашем требовании.

— То есть Ты не будешь мне помогать? — уточнил я.

— Пусть тебе помогает кто угодно! — заявил он. — Только не я!

— Долго мы еще будем стоять! — раздраженно выкликнул мужчина из-за его спины.

Ему вторило фырканье тарлариона перешедшее в недовольный трубный рев. В первой шеренге, пятеро мужчин стояли с фонарями. Еще несколько ламп мелькали в толпе позади.

— Я сейчас сам кому-нибудь горло перережу, если через два ена мы не стронемся с места, — предупредил все тот же возмущенный голос. — У меня в фургоне моя спутница и двое детей, безопасность которых я должен обеспечить.

— Значит, Ты не собираешься мне помогать? — спросил я того что держал нож в руке.

— Нет, — отрезал он.

— Тогда отвали, — бросил я и, повернувшись спиной к фургону, присел под его задний борт.

— Не надо! — крикнул товарищ возницы, державший один из фонарей.

— Да он же безумен! — воскликнул другой.

— Смотрите! — пораженно сказал третий.

Медленно выпрямившись, я оторвал загруженный фургон от земли, при этом, не отрываясь, глядя в глаза мужчины с ножом. Справа от меня, тихонько поскрипывая, медленно крутилось колесо фургона, поблескивая в свете фонаря каплями дождя, скатывавшимися по его железному ободу. Мужчины были тихи в дожде. Медленно, дюйм за дюймом, я начал смещаться влево. Наконец, по-прежнему не сводя глаз с мужчины с ножом, я аккуратно поставил фургон на дорогу. Теперь повозка всеми четырьмя колесами стояла на каменной поверхности. Выбравшись из-под днища, я с мучительным стоном выпрямил спину и посмотрел сверху вниз на мужчину с ножом.

Тот испуганно отшатнулся и поспешно вложил свой нож в ножны.

— Они — ваши пленники, — примирительно сказал он.

— Лезь на фургонный ящик, — велел я товарищу возницы. — Не теряйте время. Выбирайтесь отсюда. Как только сможете, накиньте пленникам на головы капюшоны, мешки или любые тряпки, какие найдете и надежно привяжите к их шеям. Не дайте кому-либо увидеть их лица. Похоже, этих проходимцев знает каждый путник даже на расстоянии ста пасангов отсюда. А если их убьют, то вряд ли вы получите за них, хоть что-то с владельца рабочей цепи.

— Тот фургон принадлежал Септимию Энтрату, — напоследок сообщил мне товарищ возницы.

— Замечательно, — кивнул я, хотя для меня это ничего не значило.

— Желаю вам всего хорошего! — попрощался парень, спеша занять свое место в фургоне.

— И вам удачи, — сказал я ему вслед, и сдернул свой рюкзак с задка их фургона.

Через мгновение спереди донесся хлопок кнута и рев животного. Толпа начала рассасываться, люди спешили к своим транспортным средствам. Тяжелогруженый фургон, стронулся с места и, набирая скорость, покатился в темноту. Я еще постоял на дороге, сжимая в руке свою поклажу и глядя ему вслед, пока тот не растворился в ночи. Некоторые стоявшие рядом мужчины успели ударить и пнуть привязанных пленников, которые были просто рады следовать именно за этим фургоном. В конце концов, они были разбойниками, людьми выбравшими грабеж в качестве основного занятия и жившими на то, что удалось добыть. Теперь, в некотором смысле, сами они стали добычей, и в конечном итоге, должны принести некую пользу честным людям, неожиданно превратившимся из жертв в их владельцев. Бросив последний взгляд в ту сторону, где в темноте ночи и в пелене дождя растворился фургон, я усмехнулся, да, теперь эти проходимцы сами были добычей, тем, чем обычно были женщины.

— Возможно, теперь-то Вы разрешите нам продолжить движение, — осторожно, но в то же время не скрывая раздражения, поинтересовался один из мужчин.

— Один момент, — отозвался я, медленно поворачиваясь лицом к говорившему.

Мне хотелось дать фургону время оторваться как можно дальше от основной колонны. Так было больше шансов, учитывая небольшую скорость, темень и бурю, что его не настигнут.

— Есть среди вас те кто пострадал от тех негодяев? — спросил я.

— Из-за них я лишился груза, — ответил тот, что грозил перерезать разбойникам глотки.

— Большая часть их добычи, — громко, чтобы меня услышало как можно больше людей, даже, несмотря на шум дождя, объявил я, — была выгружена в канаве. Возможно, вы парни, захотели бы посмотреть, что там есть, и восстановить справедливость, хотя бы частично.

— Добыча Андрона! — мгновенно заинтересовался один из мужчин.

— Подозреваю, что если пройти по следам фургона, то можно найти их тайник или убежище, — намекнул я.

Сразу несколько фонарей поднялись и направили лучи вниз.

— Там точно что-то есть, — объявил мужчина, и почти немедленно начал спускаться по откосу.

Еще двое последовали за ним.

— Садись в фургон и езжай дальше, — велел другой возница своему помощнику, направляясь к обочине. — Я догоню тебя позже.

Я отошел на обочину, уступая дорогу начавшим движение фургонам.

— Добыча Андрона, — услышал я чьи-то слова.

— Где? — спросил кто-то у говорившего.

Еще двое мужчин соскользнули с дороги. Фургоны меж тем продолжали один за другим проезжать мимо меня. Тот мужчина, который пытался убить грабителей, пристально глядя на меня, спросил:

— Там действительно есть что-то интересное?

— Да, — заверил его я.

— Хорошо, — кивнул он, — возможно, в конце концов, этой ночью я получу хоть что-нибудь.

И он тоже спустился в канаву, присоединившись к остальным. Я же пересек дорогу, и, дождавшись первого попутного фургона, втайне от его возницы закинул свой мешок в кузов, и снова, как и прежде, уцепился левой рукой за его правый борт.

Мне показалось, что гроза пошла на убыль, хотя дождь все еще лил как из ведра, а вспышки молний, время от времени, раскалывали небо, внезапно заливая дорогу и ее окрестности ярким синевато-белым светом, сопровождаясь, иногда почти мгновенным, иногда немного запаздывающим раскатом грома.

— Кажется, Царствующие Жрецы опять толкут муку, — смеясь, крикнул мужчина шедший у борта того же фургона, что и я.

— Похоже на то, — признал я.

Его замечание касалось старого способа приготовления муки, по неким непонятным мне причинам, все еще приписываемого Царствующим Жрецам. Имеется в виду перемалывание зерен в муку с помощью ступки и пестика. В настоящее время большая доля Са-Тарны перемалывается на мельницах, между двумя каменными жерновами, причем верхний камень, обычно вращается водяным колесом, либо, реже, тарларионом или рабами. Тем не менее, в некоторых деревнях до сих пор применяется приспособление, отдаленно напоминающее старые добрые ступу и пестик, хотя и несколько усовершенствованные. Такое устройство состоит из двух частей: первая — верхняя ударная, закрепленная на упругом горизонтальном шесте, и вторая нижняя часть — собственно ступа или наковальня. К концу шеста крепятся одна или более веревок, дергая за которые ударный блок опускают в ступу. Упругий шест, стоит отпустить веревки, возвращает пестик в прежнее положение для следующего удара. Однако куда чаще используются ручные мельницы, приводимые в действие силой двух мужчин, если они достаточно большие, или двумя мальчишками, если они небольшие. Есть и совсем маленькие ручные мельницы, с которыми может управиться даже женщина. Конструкция и принцип действия у них у всех одинаковые: ниша, два круглых камня-жернова и шест-рукоять. В центре нижнего камня имеется небольшой выступ-ступица, на который центральным отверстием надевается верхний камень. Таким образом, при вращении верхний жернов не съезжает в сторону. Кроме того в нижнем камне прорезаны тонкие радиальные канавки, через которые полученный продукт ссыпается в нишу в которой установлены жернова, чтобы потом по наклонному желобу стечь в ларь или мешок. В верхнем жернове имеется два отверстия, одно сквозное центральное, о котором уже упоминалось, которым камень одевается на ступицу, также служит и для засыпания зерна, а потому выполнено воронкообразным. И второе глухое отверстие, просверленное ближе к краю, в которое вставлен шест для проворачивания. С этим шестом обычно управляются два человека. Обычно над жерновами устанавливают горизонтальную балку-ворот, в которой намертво крепится верхняя часть шеста, таким образом, обеспечиваются соответствующие рычаги, позволяющие облегчить труд работников. Маленькая ручная мельница отличается только размерами и тем, что вместо шеста в ней устанавливается небольшая деревянная ручка. Крупа или мука, полученная из этих механизмов, обычно просеиваются, поскольку продукт, получаемый на выходе далеко не всегда требуемого качества, и зачастую требует еще одного перемола, а то и нескольких. Сито обычно делают из, кожи натянутой на деревянный обруч. Отверстия в этой коже протыкают раскаленной проволокой.

Кстати, гореане в большинстве своем, не связывают молнию и гром с тем, что Царствующие Жрецы занимаются таким прозаическим занятием как помол муки. В прежние времена они находили тому объяснение в наивных мифах и легендах, которые теперь стали частью гореанского эпоса. Однако кое-кто из низших каст, особенно в среде крестьянства, и особенно среди жителей отдаленных деревень, на полном серьезе рассматривают возможность того, что такие явления могут быть признаками разброда в сообществе Царствующих Жрецов, их конфликтов, ударов оружия, грохота колесниц, топота тарларионов, и тому подобной чепухи. Я замечал, что даже многие более образованные гореане, конечно не представители каст Писцов или Строителей, полагают, что молния — результат сталкивающихся в небе облаков, выбрасывающих искры. Но есть и люди, которые видят сходство таких явлений как молния и треск искр в мехе охотничьего слина поглаженного рукой человека.

В свете новой вспышки молнии, я увидел, на задке следующего впереди фургона, свисающее с крюка и покачивающееся на ремне, узкое, цилиндрическое, закрытое крышкой «смазочное ведро». Сквозь отверстие в крышке торчала ручка кисти. Это был обычный аксессуар гореанского фургона. Кстати, «смазка» в таком контейнере вовсе не является минеральной консистентной смазкой привычной на Земле. Это смесь дегтя и животного жира. Впрочем, свойства и способ применения те же самые, при большей доступности и низшей цене. Такую смазку наносят кистью на трущиеся детали фургона, в особенности на оси и на металлические пружины, обычно в рессорном варианте, там, где они есть. В некоторых гореанских «каретах» и наемных экипажах, очень немногих, для амортизации используется многослойная кожаная подвеска. Это делает поездку довольно удобной, но возникающее раскачивание, пока к нему не приспособишься, может вызвать тошноту, а проще говоря, морскую болезнь. Особенно этому подвержены свободные женщины, которые, как известно существа деликатные и склонные к надуманным жалобам.

Что интересно, эта «деликатность», показная слабость, и связанное с этим «недовольство», обычно исчезают, как только эти особы оказываются в рабстве. Вероятно, все дело в том, что в этом случае они оказываются на своем месте назначенном им природой. Кроме того, стоя на коленях и глядя на своего хозяина снизу вверх, они не могут не понимать, что у того может просто не хватить терпения на их капризы. Само собой, не малую роль играют обстоятельства поездки. Например, замечено, что одна и та же особа, отвратительнейшим образом ведшая себя, будучи свободной, путешествуя в один конец на таком подвешенном на кожаных ремнях экипаже, возвращаясь на нем же, но уже рабыней, возможно, связанной по рукам и ногам, и упакованной в мешок или просто в рабский капюшон, лежа под ногами пассажиров, старается всячески сдерживать позывы своего организма, даже если они вполне обоснованы. Если же она этого не делает, то не исключено, что ей предстоит почувствовать последствия своей неосторожности. Ее, скорее всего, пнут либо ткнут, если она в мешке, или стегнут плетью, если в капюшоне. Потом, чтобы она не оскорбляла своим присутствием приличных людей, запачканный мешок или капюшон вывесят на заднем борту повозки, а ее саму привяжут к перилам сзади экипажа, свесившись над дорогой. Впоследствии, конечно, ей придется самой полностью очистить и мешок или капюшон, и саму себя, прежде чем снова заползти в мешок, снова стать его заключенной. У женщины редко возникает желание повторять такое дважды.

Однако, откровенно говоря, большинство гореан и не только свободных женщин, предпочитает простое, тряское движение безрессорного фургона, зачастую более быстрой и плавной езде в наемном экипаже на кожаной подвеске.

Снова полыхнула молния, и в ее ярком кратковременном свете я разглядел не только «смазочное ведро» болтавшееся на крюке, под впередиидущим фургоном, но и двух детей, испуганно выглядывавших из большого кожаного отсека, подвешенного под кузовом повозки. Их глаза показались мне очень большими, видимо детишкам было по-настоящему страшно. Кстати, в такой коже подвешенной под днищем, не было ничего особенного. Однако чаще всего там возят топливо для походного костра, собранное по пути, а вот возить там детей, любых других пассажиров или даже рабынь было необычно. Вероятно, возница решил, таким образом, спрятать своих детей от грозы. Когда окрестности осветила следующая вспышка молнии, я уже не увидел детей. Похоже, они решили спрятаться внутри, и я бы их за это не винил.

Я вспомнил, что захваченные мною разбойники теперь находились под присмотром возницы и его товарища, которые прежде управляли фургоном «Септимия Энтрата». А даже не поинтересовался, было ли это имя самого возницы, или так звали владельца того фургона, что попал в ловушку шайки Андрона, и слетев в канаву так и остался лежать там со сломанной осью. Я не смог вспомнить, сколько ни пытался, чтобы слышал такое имя прежде. Довольно необычное имя, надо признать. Оно намекало на имена, весьма распространенные во многих городах по берегам Воска, где происходило культурное смешение традиций, под влиянием островных убаратов, таких как Кос и Тирос, с одной стороны, и южных городов, таких как Венна и Ар с другой.

Фургон с добычей разбойника заменил их собственный выведенный из строя транспорт, и товарищи, переложив на него свой груз, продолжили свой путь. На мой взгляд, они оказались добрыми малыми. Помнится, грабители спустившиеся, чтобы напасть на них, были готовы уйти без добычи, услышав, что в фургоне везут Домашний Камень. Мужчины, на попечении которых находится Домашний Камень, обычно оказываются очень опасными противниками. Немногие сознательно станут на пути такого человека, уже не говоря о том, чтобы угрожать или нападать на них. Предупреждая подошедших, что в фургоне Домашний Камень, возница ясно давал понять, что он раскусил их намерения. Кроме того, этим заявлением, он поощрил меня вмешаться в происходящее. Интересно, вез ли этот извозчик Домашний Камень на самом деле, или его утверждение было простой уловкой, чтобы обескуражить предполагаемых грабителей. В любом случае и возница, и его помощник теперь были куда более обеспеченными людьми, чем до встречи с разбойниками. У них появился еще один тарларион, три отнюдь непустых кошелька и трое голых и связанных пленников, бредущие за их новым фургоном. Причем за каждого из них можно было получить по серебряному тарску с владельца рабочей цепи. Хотелось бы надеяться, что возница, или его товарищ, если они, конечно, хотят получить с этих проходимцев прибыль, не забудут закрыть им лица к тому времени, как начнет светать. Боюсь, если их узнают, то правосудие может оказаться коротким и жестоким. Не думаю, что некоторое время, проведенное этой шайкой на каторжных работах, повредит им. Насколько я знал, в настоящее время в округе находились несколько рабочих цепей, причем одна совсем рядом, чуть южнее, под стенами Венны. Город спешно восстанавливал свои оборонительные сооружения. По последним сведениям, Ионик с Коса, владелец нескольких таких цепей, в настоящее время набирал работников. Такие цепи, кстати, рассматриваются как политически нейтральные инструменты. Так что жители Венны, союзника Ара, смогли использовать одну из цепей Ионика, даже при том, что тот происходил с Коса. Я предположил, что, раз уж косианцы не возражали против использования здесь дешевой рабочей силы, то у них не было никаких захватнических планов относительно Венны.

Кстати, хотя это и не традиционно для гореан, но, весьма распространено, держать своих заключенных раздетыми. Тому есть несколько различных причин. Во-первых, это унижает преступника и доставляет удовольствие схватившему его. Во-вторых, это дает понять самому пленнику, что теперь он находится в чьей-либо власти. В-третьих, на голом теле невозможно скрыть оружие. К тому же, на Горе вообще не существует какой-либо общепринятой одежды или униформы для заключенных или каторжников, как это принято на Земле. Соответственно, идентификация человека как заключенного и предупреждение других относительно его статуса, что в культуре Земли достигается специальной одеждой, зачастую на Горе, достигается отсутствием, или почти полным отсутствием таковой. Нагота или полунагота заключенного сразу ставит в известность любого, кто его видит о его статусе. Корме того, если заключенный сможет сбежать из места своего заключения, он столкнется с дополнительной проблемой поиска одежды. Стоит также упомянуть, что большинство гореан к преступникам относится крайне неодобрительно, соответственно, ни у кого не возникает каких-либо возражений относительно лишения их одежды.

Однако следует помнить, что все вышесказанное касается, прежде всего, свободных людей, ставших преступниками и пойманных, а не военнопленных или рабов. Раздевание военнопленных, если оно произошло, является вопросом временным, связанным с тем, чтобы предотвратить сокрытие оружия и хоть как-то отметить их, так как у многих гореанских солдат, особенно наемников, просто нет отличительной униформы. А уж одеты рабы или нет, это является прерогативой их владельцев. В домах работорговцев и на невольничьих рынках, например, подневольных красавиц почти всегда держат нагими.

Новая вспышка молнии снова выхватила из темноты качающееся «смазочное ведро», скорее всего заполненное смесью дегтя и жира, свисающее на ремне с крюка под кузовом фургона едущего впереди. Я был уверен, что разбойники из шайки Андрона, учитывая все обстоятельства, будут только счастливы пойти на юг и присоединиться к рабочей цепи. Возможно, со временем, года через два-три, их даже могут освободить, если сочтут, что они стали образцовыми заключенными, трудолюбивыми и послушными. Из-за грозы, дождя и ветра, другой метод обращения с такими проходимцами вообще не предполагал их возвращения на дорогу. Однако это не является чем-то неизвестным на Горе. Это называется «правосудие фургонов». Я не буду вдаваться в детали, но сей метод включает деготь, масло и огонь. Гореане, как я уже отметил, не очень склонны потакать преступникам.

Забрал свой мешок из кузова фургона, у борта которого я шел, и, позволив ему обогнать меня, затем, следуя за его задним бортом, я по диагонали пересек дорогу и вышел на левую обочину. Остановившись там, и пропустив следующую повозку, я осмотрелся. В свете молнии, в очередной раз расколовшей небеса над моей головой, я увидел каменистое плато, на котором возвышалось строение — постоялый двор «Кривой Тарн». Ветер и струи дождя хлестали меня по правой стороне головы и тела. Я сошел с дороги, оказавшись на посыпанной гравием широкой, квадратной, со стороной ярдов пятьдесят площадке, перед постоялым двором. Здесь смог бы развернуться даже фургон, запряженный десятью тарларионами. Впереди на столбе мерцал фонарь указывавший вход в постоялый двор, и я направился туда. Следующие вспышки молний высветили дорожки накатанные на плато. Все они вели к более-менее ровным площадкам, на которых могли встать лагерем фургоны.

По левую руку от меня я смог рассмотреть, несколько фургонов занявших одну из таких площадок, с подветренной стороны от стены постоялого двора. Еще несколько других фургонов, только что свернувших с дороги, разворачивались прямо передо мной. Пришлось задержаться, чтобы в темноте не попасть под лапы тарларионов. Наконец, путь был свободен, и я направился на свет фонаря. Под моими сандалиями хрустел гравий. Столб был установлен около правого угла широкого моста, перекинутого через ров, и ведущий к воротам постоялого двора. В свете молнии я заметил, что из-под брезента одного из фургонов выглянули две девушки. В то же самое мгновение они видели меня, и на их лицах появилось испуганное выражение. Когда небо осветилось новым шнуром молнии, брезент уже был на прежнем месте. Я успел разглядеть немногое, смазливые лица и испуганные глаза, но и этого мне хватило, чтобы понять, что они были кейджерами. Они выглядели, как женщины, которые хорошо знали, что мужчины были их владельцами. Я прошагал по мокрому гравию к левой стороне моста, и остановился, осматривая ров и частокол с воротами за ним.

Ров были футов сорок шириной. Земля плавно спускалась ко рву, огороженному невысоким всего несколько дюймов высотой бордюром, слишком низким, чтобы позволить мужчинам укрыться позади него. В основании этого бордюра, через каждые двадцать футов или около того, имелись дренажные отверстия, позволявшие воде с площадки стекать в ров. Так что этот уклон, сделан не случайно, и его назначение — не давать рву пересохнуть. Кроме того это облегчало обороняющимся вести прицельный обстрел нападавших из луков и пращей, даже если они пытались прикрываться щитами, не говоря уже о том, что сделать подкоп становилось уже совсем затруднительно. Любая подобная попытка, конечно, потребовала бы несколько человек, много времени, и стала бы небывалым подвигом с инженерной точки зрения. Есть, конечно, различные и другие подходы к подобным проблемам, например, попытаться форсировать ров, используя понтоны из челноков или плоты, на которые можно было бы установить осадные лестницы, или же закидать ров фашинами. Кстати, попытка взять гарнизон измором, обычно, по самым разным причинам, не приводит к желаемому результату. Все же в подобных местах имеется весьма солидный запас продуктов, зачастую достаточный, чтобы выдержать осаду в течение года. С водой у осажденных тоже проблем возникнуть не должно, наверняка внутри есть цистерны, заполненные по самые горловины, да и возможность собирать дождевую воду или брать ее прямо изо рва не стоит списывать со счетов. Так что скорее уж осаждающие через некоторое время могут столкнуться с проблемой исчерпания запасов продовольствия, как своих, так и в окрестностях, и не исключено, что сами будут страдать от голода больше, чем осажденные. Поддержание неопределенно долгой осады вообще требует обширного и эффективного аппарата поставок снабжения, включающего в себя приобретение, транспортировку и защиту обозов. Безусловно, многое зависит от численности и стойкости осаждающих и осажденных, длины стен и многих других факторов. Например, если у осажденных нет достаточного количества мужчин, чтобы укомплектовать ими весь периметр, им будет сложно выстоять против атаки с разных направлений. Однако, по статике, в большинстве случаев осады заканчиваются неудачей именно для нападающей стороны. Не зря же все города первым делом обзаводятся стенами и рвами. Кроме того, обычно, в любом городе, имеется цитадель, в которую, в случае удачного штурма, могут уйти защитники города, и которая вероятно, будет практически неприступной. Люди, собравшиеся там, скорее всего, останутся в безопасности, даже если весь город вокруг них будет сожжен дотла.

Следует заметить, что в целом, осады не затягиваются надолго, редко когда больше чем на несколько недель, либо потому что дальнейшие действия становятся для осаждающей стороны бессмысленными, либо по причине чувствительного снижения запасов, или, возможно даже, потому что контракт с капитаном наемников истек, или закончились сроки вербовки его людей. Действительно, зачастую солдаты, особенно если это — рекрутированные гражданские, могут потребовать отпустить их домой просто, чтобы заняться их собственными делами, например сбором урожая. Насколько я знаю, куда больше городов пало в результате военных хитростей или подкупа, чем в результате прямого штурма или осады. Хороший капитан, приступая к осаде, обычно заранее узнает о политических разногласиях в городе и пытается использовать их, обещая в случае своего предположительного успеха, привести ту или иную партию к власти. Вероятно группа изменников, и возможно достаточно честно в ее собственном понимании, даже будет приветствовать завоевателя как освободителя. Дитрих из Тарнбурга, один из самых известных на Горе капитанов наемников, стал легендой именно за свое умение пользоваться такими методами. Кстати, золотом он взял куда больше городов, нежели чем железом. Не трудно догадаться, что израсходованное на подкуп золото, позже можно легко возместить из казны взятого города, либо с продажи захваченных трофеев, таких как драгоценная посуда, ковры, ткани, гобелены, изделия из инкрустированного дерева, серебряной и золотой проволоки, предметов искусства, драгоценностей, тарларионов, тарсков и, само собой, женщин. Зачастую, такие репарации могут быть наложены, в качестве «искупительной платы», на правящую партию, тем самым изящно и быстро оправдываясь перед горожанами.

Фонарь, висевший на столбе справа от меня, и дико раскачивавшийся под дождем и ветром, почти не давал света. Лишь частые вспышки молний, раз за разом выхватывали из темноты частокол, выстроенный на плато по ту сторону рва, заполненного темной бурлящей водой.

Доски моста сейчас были скользкими от сбегавшей по ним воды. Ширина моста составляла приблизительно восемь футов. Как раз достаточно, чтобы свободно проехать одному фургону за раз. За мостом возвышались покрытые сверху крышей ворота. Я бы не удивился, если бы узнал, что за их створками имеется огороженное стеной пространство, упирающееся в еще одни ворота. В крайне редких случаях эти ворота, внутренние и внешние, открываются одновременно. И наверняка сверху под крышей, и по бокам в огораживающих этот тамбур между воротами стенах, имеются бойницы для лучников. Два толстых каната, не меньше восьми дюймов в диаметре, спускались от верхней части ворот к мосту, таким образом, этот мост мог быть поднят в любой момент, если в этом возникнет необходимость. Само собой, когда секция будет поднята и притянута к воротам, еще более защищая их, постоялый двор, окруженный со всех сторон водой, фактически превратится в остров.

Такие постоялые дворы могут служить, своего рода цитаделью или опорным пунктом, но в таком качестве их используют лишь изредка. Любой человек может запросто приехать сюда и оплатить стол и кров. В этом смысле они открыты для всех, хотя весьма обычно для подобных заведений быть закрытыми на ночь. Однако, насколько мне известно, они могут послужить и убежищем. Не раз в таких постоялых дворах прятались сельские жители от фуражиров или мародеров. Бывало, что они захватывались остатками разбитых войск, как места, в которых можно продолжить отчаянное, возможно безнадежное сопротивление. А в отдаленных, беспокойных или варварских регионах такие места, являются островком мира и спокойствия. Внутри частокола обычно имеется сарай на несколько фургонов. На сколько именно конкретно в этом постоялом дворе я не знал. Кроме того, где-то в пределах ограды должен быть маяк, предназначенный для тарнов, хотя я не думал, что он был зажжен в это время. Обычно он устанавливается где-нибудь под стеной высокого сарая, и показывает не только местонахождение постоялого двора, но также и не прикрытый противотарновой проволокой безопасный подход для тарнсмэнов-воинов или тарнсмэнов-извозчиков прибывающих с тарновой корзиной. Само собой, приземляющийся наездник ведет птицу левее света маяка. Традиционно на Горе принято левостороннее движение. Таким образом, рука с мечом, по крайней мере, если Вы правша, каковыми являются большинство гореан, всегда обращена в сторону приближающего спереди прохожего.

Слева от моста пристроился фургон с опущенным брезентовым тентом. Капли дождь собирались в ручьи и скатывались с него на землю. Под фургоном виднелась маленькая, лежавшая на земле, скукожившаяся фигурка, по самую голову закутавшаяся в брезент. Полагаю, мужчина внутри фургона, мог быть вместе со своей свободой спутницей. Разумеется, ничего необычного в том, чтобы выгнать рабыню наружу не было, если внутри присутствует свободная женщина и компаньонка. Хотя не исключено, что невольница просто вызвала неудовольствие хозяина, и была выставлена трястись под фургоном от страха и холода. Я нисколько не сомневался в том, что обладательница этой маленькой фигуры гораздо красивее и привлекательнее, чем свободная спутница, возможно, находившаяся внутри. Это определялось, прежде всего, ее статусом. Свободные женщины ненавидят таких как она, настолько, что никогда не упускают возможности заставить их страдать. Интересно, тот мужчина, что сейчас находился в фургоне, приобрел женщину, что сейчас валялась под его днищем, просто из интереса и ради своего удовольствия, или же, как способ поощрить свою компаньонку более серьезно относиться отношениям с ним. Возможно, если его план сработает, то он мог бы оказаться достаточно любезным, и отказаться от индивидуума под фургоном, и, признав ее работу законченной, избавиться от рабыни на том или ином невольничьем рынке.

Подойдя и присев рядом, я, без особого удивления, рассмотрел, что здесь имелась тяжелая цепь, проходившая через кольцо, закрепленное в днище фургона. Один конец цепи спускался и исчезал между сгибами брезента, сжатого в руках женщины под ее горлом, и вероятно, опоясав шею, запирался там на висячий замок, или крепился к ошейнику. Другой конец спускался вниз позади фигуры и также исчезал под брезентом, но уже в районе ног, вероятно чтобы сковать вместе ее перекрещенные щиколотки. Увидев меня, девушка под фургоном сразу встала на колени и, убрав руки с брезента, опустила ладони на покрытую гравием землю и склонила голову, демонстрируя мне почтение.

— Ой! — тихонько пискнула она, когда я сдернул с нее брезент, откинув его назад.

Она поднялась на четвереньки и испуганно посмотрела на меня. Оказывается, цепь, спускавшаяся с кольца, была дважды обмотана вокруг ее шеи и заперта на висячий замок. А вот второй конец, как я и предполагал, сковывал ее скрещенные лодыжки. Ничего удивительного, ведь будучи закреплена таким образом, пленница не только не сможет идти, но и встать на ноги будет для нее большой проблемой. Это весьма распространенный способ обездвиживания женщин-заключенных. Причем, здесь дело не столько в безопасности, но и в символизме того, что это указывает им их законное место. Под брезентом женщина была абсолютно голой, и, как я и подумал, довольно хорошенькой.

Капли косого дождя, залетая под фургон, ложились на тело девушки и, собираясь в тонкие ручейки, сбегали вниз, сверкая при каждой вспышке молнии. Ее темные волосы, частью разметавшиеся по плечам, частью свисавшие до земли, вымокли и стали еще темнее. Колени рабыни покоились на брезенте, который только что служил ей и одеялом и постелью, прикрывавшей жесткий и неровный гравий. Я встал позади нее на колени и, потянувшись, взял ее руки в свои. Какие же они были холодные! Немного подержав ладони девушки и отогрев их, я положил их на ее бедра. Затем нежно проведя руками по телу рабыни, стирая пленку воды, я почувствовал, что она задрожала еще сильнее. Уверен, теперь это было связано не только с холодом и испугом.

— Ты беспомощна и переполнена потребностями — заметил я, — не бойся, я буду аккуратен, только постарайся не шуметь.

— Мои лодыжки скованы цепью, — всхлипнув, прошептала она.

Аккуратно опрокинув ее на спину, я немного сдвинул девушку поближе к центру фургона, куда долетало меньше капель дождя. Звенья цепи лязгнули, перемещаясь сквозь кольцо над нами. Я на мгновение замер, услышав, как над головой скрипнули доски повозки. Кажется, кто-то пошевелился внутри. Скорее всего, владелец этого фургона, перевернулся во сне на другой бок, или прижался к своей компаньонке. Но сразу стало тихо, если не считать шума ветра, дождя, и частых раскатов грома.

Наши лица были так близко, что почти соприкасались.

— Ты — рабыня, — шепнул я ей.

Внезапно, молния ударила где-то совсем рядом, отразившись в широко раскрытых испуганных глазах девушки, а взрыв грома, почти оглушивший нас, заставил ее затрястись. В следующее же мгновение я придавил ее к земле своим телом, и, удерживая голову, прижался к ее губам поцелуем господина. Оторвавшись, в свете следующей молнии, я увидел глаза девушки, смотрящие на меня, дико, испуганно и умоляюще.

— Да, я — рабыня! — прошептала она страстно и беспомощно. — Я — рабыня!

Внезапно она приподнялась и сама, обхватив меня руками, прижалась своими губами к моим, нетерпеливо, пылко и с благодарностью. Вернув ее на спину, я, сверху вниз, провел рукой по ее телу. Уже после первых, осторожных ласк, тело рабыни, периодически озаряемое вспышками молний, начало извиваться и дергаться, на мокром брезенте, расстеленном на гравии под фургоном.

Она была маленькой, голой и очень соблазнительной. Ее бедро, как я определил, сначала на ощупь, а затем, и в свете молнии, было помечено обычным клеймом кейджеры, маленьким изысканным «Кефом», иногда называемым «жезл и ветви», что намекало на красоту, находящуюся под властью. На шее невольницы, под двумя витками тяжелой, запертой на замок цепи, прятался обычный, железный, гореанский рабский ошейник, плотно сидевший на ее горле.

— Увы, — разочарованно всхлипнула она, в страдании и расстройстве, — мои ноги скованы цепью!

Похоже, что девушка пока еще недолго пробыла в рабстве, и не приобрела достаточного опыта.

— Ой! — тоненько, но явно обрадовано вскрикнула она, когда я, подняв ее ноги, скользнул между ними, оказавшись внутри их тугого кольца.

Я приподнял почти невесомое для меня тело девушки, устраиваясь поудобней, и снова уложил ее на спину.

— О-о-охх, — мягко простонала она, прижимая меня к себе руками и ногами.

Вокруг нас бушевала жестокая гроза, освещая наши тела синевато-белыми вспышками молний и оглушая раскатами грома.

Закончив с ней через некоторое время, я снова оторвал ее тело от земли и выскользнул из объятий ей ног. Разумеется, существует множество способов использовать женщину, щиколотки которой связаны. Я воспользовался всего лишь одним из них.

— Если возникнут вопросы, — предупредил я, — тебе просто приказали молчать, и Ты была беспомощна.

И кстати, в этом не было ни капли лжи.

— Тебя просто использовал случайный прохожий, — подсказал я ей.

В случае с рабыней, в подобной ситуации нет ничего необычного, особенно если их оставили ночью снаружи, без железного пояса, фактически, предоставив для взятия первым встречным.

— Я не могу поверить в то, что я только что почувствовала, — побормотала девушка.

— Тебе придется испытать чувства куда более сильные, — пожал я плечами, — стоит только мужчинам захотеть подвергнуть тебя этому.

— Да, Господин, — прошептала она в испуге.

Характер и глубина таких ощущений, как мне кажется, в значительной степени зависит от вовлеченных в процесс индивидуумов, но не малую роль в этом играют и многие другие факторы. Например, на мой взгляд, в данном конкретном случае, одним из таких факторов было то, как именно ее сковали цепью. Ограничивая свободу женщины, даже символически, не говоря уже о буквальном, физическом заковывании в цепи, делая ее абсолютно беспомощной, мы по самым различным причинам, как психологическим, так и физиологическим, усиливаем ее ощущения в момент оргазма. Можно предположить, что свободным женщинам об этом мало что известно, хотя многие из них, как мне кажется, пусть и смутно, но подозревают об этом. Однако эти эмоции и ощущения становятся для них реальностью, стоит им обнаружить себя на коленях, связанными и целующими плеть мужчины. Причем самым существенным фактором будут для них даже не цепи, а само состояние неволи, при котором женщина знает, что мужчина является ее владельцем в прямом смысле этого слова, и что она принадлежит ему и должна подчиняться ему под страхом наказания и даже смерти. Институт рабства узаконивает, в организационном, социальном и цивилизационном контексте, естественные биологические отношения между мужчинами и женщинами. Более того, как этого и следовало ожидать, посредством различных механизмов, законодательных и прочих, этот институт делает их чище и еще эффективнее.

— Ох, Господин, купите меня! Пожалуйста, купите меня! — попросила меня девушка.

— Только рабыня просит о том, чтобы ее купили, — усмехнулся я.

— Я и есть рабыня, — всхлипнула она. — Это преподал мне работорговец, который захватил меня несколько недель назад!

— Подозреваю, что Ты, скорее всего, не предназначена для продажи, — предположил я.

— Мой хозяин не проявляет ко мне никакого интереса, — пожаловалась мне рабыня. — Он и купил-то меня только затем, чтобы позлить свою компаньонку, которая относится ко мне с ужасной жестокостью. А в течение дня, когда мои ноги не скованы, он даже сдает меня в аренду любому незнакомцу за бит-тарск!

— А его свободная спутница стала после этого более внимательной и озабоченной? — поинтересовался я.

— Мне так не показалось, — покачала она головой.

— Возможно, в таком случае, это ее стоило приковать цепью под фургоном, — заметил я.

— Но она же свободная женщина! — воскликнула девушка в ужасе.

— Значит, твой владелец взимает бит-тарск за твое использование? — уточнил я.

— Да, — кивнула она.

— Открой рот, — приказал я.

Пока рабыня сидела с открытым ртом, я нащупал и вынул из своего кошелька бит-тарск. Это не была отдельная монета в смысле круглого или квадратного, плоского куска меди с отчеканенным на нем номиналом, а только часть такой монеты, узкий треугольный сегмент, одну восьмую часть от медного тарнового диска. Этот обрезок я и положил в ее рот.

— Это для твоего владельца, — сообщил я.

Многие гореане, особенно представители низких каст, идя в магазин, с поручением либо по любому другому делу, зачастую держат монету или монеты во рту. Дело в том, что большинство гореанских предметов одежды, за исключением, рабочей одежды ремесленников, просто не имеет карманов.

Не обращая внимания на разочарованный взгляд невольницы, я укрыл ее брезентом, как это и было прежде. Это должно было хоть немного защитить девушку от дождя и холодного ветра.

Положив монету в рот рабыни, я не столько заплатил ее владельцу за использование его имущества, давая при этом рабыне оправдание на случай, если мужчина заинтересуется такими вещами, в конце концов, цена была не слишком высока, сколько избавлялся от ее дальнейший назойливости. На прощанье я легонько поцеловал девушку в мокрую щеку. Странно, я-то думал, что полоски влаги на ее лице, были каплями дождя, а на моих губах остался соленый вкус.

Выбравшись из-под фургона, я поднял свой насквозь промокший рюкзак, и обернулся. Рабыня с грустью смотрела на меня, даже не пытаясь заговорить. Ну что ж, у нее хватило ума понять смысл монеты в ее рту.

Повернувшись в сторону частокола, я поднял лицо вверх. Вспышка молнии на мгновение выхватила из темноты, свисавшую на цепях со столбов и раскачивающуюся поверх ограды под порывами ветра огромную фигуру, должную изображать атакующего тарна. Длинная изогнутая шея птицы, делала ее больше похожей на стервятника, хватающего правой лапой добычу. За этот знак, постоялый двор и получил свое название — «Кривой тарн».

Оглянувшись назад, я снова столкнулся взглядом с грустными глазами девушки, все еще смотревшей на меня, и ткнул пальцем в гравий перед ней. Рабыня, поняв, что от нее требуется, немедленно, встав на колени, опустила голову до земли, исполняя почтение.

Я отвернулся и направился к мосту, ведущему к воротам. А девушку я выбросил из головы, в конце концов, она была всего лишь рабыней, за использование которой я заплатил.