Глава 15 Мы покидаем камеру

— Иди-ка сюда, маленькая вуло, — позвал мужчина, — ну же, не стесняйся.

Так он уговаривал Леди Клодию, забившуюся в угол и свернувшуюся там в комочек оцепенев от ужаса. Честно говоря, я не был даже уверен, сможет ли она подняться на ноги самостоятельно. В левой руке мужчина держал моток веревки, и поводок с ошейником. Женщина в панике уставилась на него.

— Ну же, — сказал он, проходя мимо меня, лежавшего на соломе.

Помимо него в камеру вошли двое арбалетчиков, занявших позицию чуть правее от двери. В дверном проеме осталась стоять наша старая знакомая, надзирательница.

Я не думал, что товарищ с веревкой горел желанием подходить к внешней стене, как впрочем и к любой другой стене, слишком близко. Время от времени мы слышали, а иногда и чувствовали через пол, удары косианских снарядов, больших камней, некоторые из которых могли весить под тысячу фунтов и больше, выпущенных мощными катапультами, размером превосходившими кое-какие здания. Доносились до нас и далекие ритмичные удары тарана в ворота, который сотни мужчин оттягивали веревками, спрятавшись под длинной крышей, защищавшей таран от огня сверху.

— Нельзя оставаться здесь слишком долго, — напомнила надзирательница мужчине с веревкой. — Эта сторона самая опасная. Скорее!

— А ну иди сюда, — рявкнул мужчина на Клодию. — Вставай на колени вот здесь, выпрямись и прижми руки к бокам!

— Пожалуйста! — взмолилась женщина.

— Да скорее же Вы! — нетерпеливо бросила надзирательница.

Не думаю, что этот стражник очень обрадовался тому, что стал объектом распоряжений кого-то, такого как наша надзирательница. Полагаю, что он предпочел бы видеть ее не в качестве облеченного властью лица, какой бы мелкой не была эта власть, а скорее в положении более подходящем для такой как она, а также соответствующем ее полу и природе, скажем, голой на животе у его ног, извивающейся под ударами плети. Тем не менее, мужчина ничего не сказал. Но явно рассердившись, он, собрав в кулак всю свою храбрость, быстро подошел к Леди Клодии, схватил ее за руку и выволок на середину камеры. Там он поставил женщину на колени в ту позу, которую описал незадолго до этого.

Надзирательница довольно расхохоталась.

Похоже, стражник совершенно не учитывал, что Леди Клодия была свободной женщиной. По крайней мере, обращался он с ней с суровостью, которая скорее была свойственна обращению с рабыней.

Веревка, виток за витком, начала укладываться на тело Клодии. Похоже ее решили связать тем же способом, каким она была связана на стене во время ее ареста, и приведена к Амилиану. Возможно, это должно было напомнить ей о событиях той ночи.

— Потуже затягивай! — прикрикнула надзирательница.

Леди Клодия вздрагивала каждый раз когда ее тело окружал очередной моток веревки.

— Теперь поводок и ошейник! — скомандовала надзирательница.

Через мгновение ошейник с поводком были на Клодии. Теперь она стояла на коленях в центре камеры, туго связанная, в ошейнике, плотно облегавшем шею и поводком, свисавшим между ее грудей.

— Превосходно! — похвалила надзирательница.

Слезы сбегали по щекам Клодии, оставляя на щеках мокрые поблескивавшие дорожки. Однако посмотрев на меня, она улыбнулась. Она немного, почти незаметно, сморщила губы, словно целуя меня. Лежа на полу, я внимательно следил за происходящим сквозь щелочки прикрытых глаз. Я не ответил на ее тонкий жалостный жест. Что интересно, она не испытывала ко мне какой-либо неприязни. Странно, а ведь я заставлял ее поверить, что я мог бы помочь ей! Я пытался поддержать ее дух! Но теперь я понял, что она никогда не верила в то, что в момент истины, если можно так выразиться, я буду действовать. Похоже, с ее точки зрения, это было бессмысленно.

— Как трогательно! — усмехнулась надзирательница.

Я пошевелился, как будто попытавшись подняться и встать на колени, но снова упал на пол. Со стороны должно было показаться, что я уже не мог контролировать себя.

— Оставайся там, где лежишь, — предупредил один из арбалетчиков, направляя на меня свое оружие.

— Он слишком слаб, чтобы представлять опасность, — отмахнулась надзирательница. — Он уже не может даже стоять.

Девушка вошла в камеру и встала перед пленницей.

— Кол, на котором тебе вскоре предстоит дергаться, моя дорогая Клодия, — сказала она, — это отполированный металлический штырь. Длинный и толстый, почти хорт в диаметре. А еще он заострен с одного конца и его устанавливают в специальное крепление вертикально.

Леди Клодия стояла на колени с закрытыми глазами.

Я снова сделал вид, что пытаюсь подняться. Один из стражников бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся.

— Слава Ару! — рявкнула надзирательница.

— Слава Ару, — всхлипнула Клодия.

— А Ты знаешь, чего мы ждем? — спросил девица у Клодии.

— Нет, — шепотом ответила та.

Внезапно вся камера вздрогнула от удара. Камень врезался в стену не дольше ста футов от того места, где находились мы.

— Близко, — с тревогой заметил один из охранников.

Как я и ожидал, их сейчас больше волновало то, что творилось снаружи, чем то, что происходило в камере.

Я снова сымитировал попытку подняться на колени, на сей раз более удачную. Оставшись в такой позе, а низко опустил голова, как будто это было все, на что я оказался способен.

— Замри, — приказал один из стражников, то которого до меня было футов семь или восемь.

— Мы ждем палача, — с радостью в голосе объявила надзирательница. — Он вот-вот придет за тобой, и отведет на стену, где по тебе уже скучает стальной кол.

Клодия, всхлипнув, опустила голову.

— Слава Ару! — выкрикнула девушка.

— Слава Ару, — эхом повторила Леди Клодия и снова закрыла глаза.

Это удачно, подумал я. Ближайший ко мне стражник посмотрел в мою сторону, и отвернулся, уделив внимание двум женщинам. Мужчины уже пробыли в камере некоторое время, по крайней мере, несколько енов. Как мне казалось, этого было вполне достаточно, чтобы они слегка расслабились. Они уже не ожидали сопротивления с той же настороженностью, как это было раньше. Теперь, если они и должны насторожиться снова, чего я в действительности не ожидал при текущих обстоятельствах, то, по-видимому, это произойдет незадолго до их выхода из камеры. Значит, они ждали прибытия палача, который должен был увести Леди Клодию к месту казни. Пожалуй, именно сейчас они меньше всего ожидают сопротивления. Безусловно, сейчас самое лучшее время для нападения, к которому они уже не готовы. Все-таки невозможно пребывать в состоянии предельной бдительности в течение долгого времени. Это просто невозможно по причинам психологического характера. Значит, инициатива, в данной ситуации была на моей стороне. Если бы они все же ожидали нападения, то они вполне обоснованно должны были бы полагать, что я начну действовать до прибытия палача, поскольку это означало бы дополнительного бойца, с которым мне пришлось бы иметь дело.

Само собой, я понятия не имел, что палач приедет в камеру. С моей точки зрения, для него было бы разумнее ожидать свою жертву на стене. Но, в конце концов, традиции казни отличаются от города к городу. Конечно, я не обрадовался, услышав о приближающемся появлении палача, а вместе с ним и дополнительной проблемы. Я этого не ожидал и не приветствовал.

То место, где я лежал, было выбрано отнюдь не случайно. Несколькими днями ранее, я нашел здесь выступающий камень, который давал мне упор для толчка. Кроме того я был бос, и не боялся поскользнуться. Я поднял голову и тупо, заторможено уставился на охранников. Они, как и я были полуголодные. Уверен, их реакции будут замедленными. Да и силы у них уже не те, что прежде. Ближайший ко мне стражник снова окинул меня подозрительными глазами, и я возвратил ему совершенно тупой затуманенный взгляд. Не проявив ко мне интереса, он повернулся к женщинам.

— Наш палач очень квалифицирован в своей работе, — продолжала издеваться надзирательница над Леди Клодией. — Он посадит тебя на кол настолько аккуратно, что Ты проживешь еще долго.

Леди Клодия не открывала своих заплаканных глаз. Ее колотила крупная дрожь.

— Однако, если Ты несколько торопишься, — усмехнулась надзирательница, — он может привязать к твоим ногам какой-нибудь груз.

Леди Клодия затряслась от рыданий.

— Как соблазнительно Ты смотришься, стоя на коленях, моя дорогая, вся такая связанная и в ошейнике, — засмеялась она. — Не волнуйся. Палач уже скоро будет здесь! А Ты скоро пойдешь к месту казни! Ждать уже не долго! Представляю, как забавно Ты будешь выглядеть, извиваясь на колу! Слава Ару! Слава Ару!

— Слава к Ару! — сквозь рыдания повторила за ней Клодия.

В этот момент я рванулся вперед. Ближайшему ко мне стражнику времени хватило только на то чтобы повернуть голову в мою сторону. Больше он ничего сделать не успел снесенный моей массой, и врезавшийся в своего товарища. Мы все втроем повалились на пол. Один из болтов сорвавшись с тетивы, рикошетил от стен метаясь по камере, словно напуганное животное, другой болт ударил в кучу солому у стены. Я рычал словно дикий зверь, и в этот момент не было в моем рыке ничего человеческого, лишь внушающее ужас знающему человеку возбуждение воина, рвавшееся наружу из сердца, ноздрей и рта. Схватив по стражнику в каждую руку, я что было сил, впечатал их головы в каменный пол. Не будь на них в тот момент шлемов, и их мозги разлетелись бы по камере. Уже вскакивая на ноги, я выхватил меч из ножен у одного из оглушенных вояк. Зарычав, расставив ноги и слегка пригнувшись, я встал перед стражником, замершим как столб подле Леди Клодии. Его лицо моментально стало белым. Возможно, в этот момент я показался ему скорее диким животным, чем человеком. Зло прищурившись, я не сводил взгляда с него, при этом краем глаза контролируя дверь. Надзирательница, также отрезанная от двери, спряталась за спиной мужчины. Тот растерянно потянул меч из ножен, но остановился на половине пути, испуганно глядя на кончик моего меча, резко приблизившегося к его горлу. Мужчина намек понял, и разжал руку. Клинок упал обратно в ножны. Я, слегка довернувшись, кинул свой кулак в его солнечное сплетение, снося охранника с ног. Надзирательница, воспользовавшись заминкой, рванулась к двери. Я перехватил девушку уже на пороге, поймав ее за шею, и отшвырнув к дальней стене. Закончив с ней, я вернулся к упавшему воину и наклонился над ним. Он задыхался, и словно рыба, выброшенная на берег разевал рот, пытаясь пропихнуть в себя хоть глоток воздуха, и дикими глазами смотрел на меня. Не отрывая взгляда от надзирательницы, которая теперь присев у дальней стены, широко открытыми от ужаса глазами следила за моими действиями, я схватил мужчину, даже не помышлявшего о сопротивлении, за шею чуть ниже шлема и, немного, на несколько дюймов приподнял его голову над полом и резко опустил ей на камни.

— Вы убили его! Вы убили их всех! — крикнула надзирательница.

— Нет, не убил, — отмахнулся я.

Первые двое, пожалуй, были в большей опасности, но их спасли их шлемы. Можно сказать, что им очень повезло, что в порыве того первого момента я плохо контролируя себя, не убил их. В данной ситуации это было скорее результатом случайности, а не моего намерения не убивать их. Этих стражников спасли только шлемы.

— Лечь на живот, — скомандовал я надзирательнице, — головой к стене. Ноги так широко, как только сможешь. Руки на затылок.

Она зарыдала, но сделала, как было приказано. Теперь она не могла видеть того, что могло бы происходит позади нее, не могла быстро встать на ноги, и у нее будет некоторая защита от каменной крошки, если снаружи в стену врежется камень.

Поспешно сняв одежду и оружие с охранника, которого только что вырубил, я оделся. Правда, я заменил меч, убрав тот, что был в его ножнах на тот, что я взял у арбалетчика. Его эфес показался мне более ухватистым.

Еще один камень ударил в стены цитадели не далее сотни футов от камеры, где мы находились. Пол подо мной вздрогнул. Надзирательница у стены, застонала, и еще сильнее прижала руки к голове. Я оттащил тела всех троих стражников в угол камеры и закидал соломой. Теперь их не будет видно в смотровое окошко.

Закончив с неотложными делами, я повернулся к Леди Клодии, которая по-прежнему стояла на коленях, там же где ее поставил старший из стражников. Глаза женщины были широко распахнуты. Ее тело стягивали не менее пятидесяти витков веревки, а на шее красовался ошейник, со свисавшим с него поводком.

— Привет, — сказал я, улыбнувшись.

— Вы должны бежать! — торопливо зашептала она. — Спасайтесь! Меня хорошо знают в городе! Уходите, забудьте обо мне!

Я освободил ее горло от ошейника.

— Не задерживайтесь из-за меня! — взмолилась женщина. — Бегите!

Я начал сматывать веревку с ее тела.

— Палач может прийти в любой момент, — несчастно пролепетала она.

— Он скорее подумает, что я тебя связываю, чем развязываю, — отмахнулся я.

Она застонала.

Наконец, вся веревка была у меня в руках, и я осмотрел женщину так, как рабовладелец осматривает свою рабыню. Клодия испуганно съежилась, но потом, выпрямилась, расправив плечи. Да, она действительно принесет хорошую прибыль на невольничьем рынке.

— Вы должны оставить меня! — всхлипнула женщина.

— Хм, Ты слишком соблазнительна, чтобы оставить тебя, — усмехнулся я.

Она уставилась на меня диким взглядом, в котором тут же появился радостный блеск.

— Точно, — кивнул я.

Она засмеялась и улыбнулась мне сквозь слезы.

— Я рада, что господин доволен мной, — прошептала моя сокамерница.

— Где это Ты умудрилась услышать подобную фразу? — полюбопытствовал я.

— Как-то раз подслушала, как рабыня говорила со своим владельцем, — улыбнулась Клодия.

— И что же Ты сделала потом? — спросил я.

— Убежал домой, бросилась на кровать, била по ней кулаками, плакала и извивалась в расстройстве, — призналась женщина.

— Надеюсь, Ты понимаешь, что эти слова подходят для тебя, — заметил я.

— Я понимаю! — закивала она. — Я знаю!

Я заглянул в кошелек стражника, который теперь носил на своем поясе. Как я и надеялся, там нашлась корка хлеба. Где еще можно было хранить такое богатство в Форпосте Ара в эти дни? Это могла быть его заначка на черный день, или дневная порция. Я не сомневался, что для него эта корка хлеба стоила дороже золота. Я отдал хлеб Клодии, и она, благодарно глядя мне в глаза, с жадностью затолкала его себе в рот.

— Загляни в кошельки тех двоих, — велел я. — У них тоже может быть немного еды. Если найдешь, ешь, не стесняйся. Потом, присоединяйся ко мне.

Клодия не заставила просить себя дважды и бросилась к куче соломы под которой лежали охранники. Мне понравилось то, с какой живостью она выполняла мое распоряжение. Похоже, она и вправду, внезапно, стала другим человеком. Я же отошел к стене где раскинув ноги в стороны и прикрыв голова руками лежала наша надзирательница. Услышав, что я встал рядом с ней, девушка не замедлила развести ноги еще шире, в результате чего ее искусно подрезанная юбка сползла на бедра. Вынужден был признать, что икры и лодыжки у нее были просто превосходные.

— Здесь есть еда, — радостно воскликнула Клодия из угла.

— Хорошо, — отозвался я. — Съешь.

Она торопливо запихнула кусок хлеба в рот, давясь им, словно превратилась в голодное жадное маленькое животное. Скорее даже она питалась с рвением полуголодной рабыни.

— Сведи ноги, — приказал я, глядя вниз на надзирательницу, — руки вытяни по бокам, ладонями вверх.

Как только девушка выполнила мою команду, я присел рядом с ней. Она тревожно дернулась, но позы не изменила.

— Эти тряпки, несомненно, скроены таким способом, чтобы их легко было сбросить с себя, не так ли? — осведомился я.

Надзирательница буркнула что-то гневное и непроизвольно дернулась. В любом случае, ее платья я пока не касался. Зато сдернул с нее тюрбан, о котором я изначально подумал, что он предназначен, чтобы прикрыть остриженную налысо голову.

— Ой! — взвизгнула девушка.

— Ух-ты! — опешил я, к своему удивлению обнаружив, что ее волосы, выпавшие из-под тюрбана, рассыпались ниже плеч.

— Ого, — выдохнула Леди Клодия, заинтересовавшись происходящим, подошедшая ко мне, с коркой хлеба в руке.

— Да, — протянул я. — А волосы-то не сострижены.

Надзирательница сердито дернулась.

— Насколько я помню, — сказал я, обращаясь к Леди Клодии, — Ты тоже не захотела постричься.

— Нет, — улыбаясь, ответила та. — Я была слишком тщеславна, и слишком гордилась ими. Мне казалось, что они слишком красивы, и мне не хотелось походить на одну из тех девок, которые носят воду на карьере, или работают на мануфактуре или в жаркой прачечной. Я решила, что пусть другие женщины жертвуют своими волосами, а не я. Правда, когда меня поймали на стене, волос я лишилась мгновенно.

— Тогда это уже было наказанием, — заметил я.

— Несомненно, — согласилась Клодия, — кроме того, у города была потребность в тросах для катапульт.

— Как тебя зовут, пленница? — спросил я нашу бывшую надзирательницу.

— Пленница? — попыталась возмутиться она.

— Даже не сомневайся, — заверил ее я.

— Публия, — представилась девушка.

— Ты свободная? — решил уточнить я.

— Конечно! — ответила она возмущенно.

— Ты уж прости меня, — усмехнулся я, — но наиболее распространенные места клеймения прикрыты этими тряпками.

Девушка опять дернулась.

— Как Ты думаешь, — обратился я к Клодии, — побуждения Леди Публии, касательно ее волос, были такие же как и у тебя?

— Думаю, что да, — с набитым ртом проговорила женщина, только что запихнувшая в рот остатки хлеба.

— И Ты абсолютно правильно думаешь, — заверил ее я, — но, подозреваю, что в ее случае, была еще одна причина, до которой Ты не додумалась.

— Какая же? — сразу заинтересовалась Клодия.

Но я уже обернулся к нашей лежащей ничком пленнице и спросил:

— Из какой Ты касты?

— Из торговцев, — ответила Публия.

— В целом, это довольно зажиточная каста, — заметил я.

— Это и моя каста тоже, — признала Клодия.

Я сдернул кошелек с пояса пленницы, порвав при этом шнурки. Тяжелый у нее оказался кошель. Бросив его своей сокамернице, я кивнул, чтобы она проверила, что в нем.

— Ух-ты, сколько здесь золота, — воскликнула она.

— Пересыпь его в мой кошелек, — приказал я, и Клодия немедленно занялась делом.

— Как же так, Леди Публия? — спросил я. — Ты, член касты Торговцев, и до самого последнего момента обладательница тяжелого кошелька, вдруг ходишь босой и рядишься в тряпки?

Девушка помалкивала.

— Да еще такие интересные тряпки? — добавил я, хмыкнув.

Она снова предпочла не отвечать на мой вопрос.

— Что-то я сомневаюсь, что Ты сама их шила, — заметил я, потеребив ткань пальцами. — Чувствуется, знаешь ли, рука опытного портного. Если присмотреться к швам повнимательнее, то видно, что работал профессионал, слишком уж они плотные, ровные и аккуратные. Впрочем, я нисколько не сомневаюсь, что кроил он по твоим указаниям. Все точно просчитано, чтобы казаться обносками, но при тщательном рассмотрении, видно, что это больше похоже на карнавальный костюм.

При этом я улыбнулся про себя. Я знал, что рабыни тоже частенько практикуют подобные хитрости со своим короткими откровенными та-тирами, кажущимися простыми лохмотьями, подходящими их низкому статусу. Видел я, как они трудились над такими тряпками, чтобы показать дюйм своего тела здесь, но скрыть там, таким образом, создавая шедевр чувственности, уязвимости и провокации. Такими, и не только, способами, эти соблазнительные, любвеобильные, закованные в ошейники маленькие животные, часто спасают себя от наказаний и доводят свих владельцев до полубезумного от желания и страсти состояния.

— Поздравляю, — усмехнулся я. — Весь ансамбль продуман до последней детали, особенно мне понравились разные длины зубцов на подоле, отчего твои икры время от времени сверкают а разрезах. Все говорит о том, что у тебя замечательное воображение и изумительный вкус.

Пленница что-то пискнула, но на этот раз мне послышались нотки удовлетворения.

— Вопрос относительно того, зачем тебе мог бы понадобиться такой костюмчик, конечно, остается открытым.

Девушка, лежавшая передо мной, замерла.

— Впрочем, загадка легко решается, — усмехнулся я, — если знать, как эти одежды, в отличие от одежд свободной женщины, могут быть легко, быстро и вызывающе сброшены. Интересно, носишь ли Ты, типичное для свободных женщин, даже представительниц низших каст, нижнее белье?

Маленькие кулачки бывшей надзирательница в ярости сжались так, что побелели костяшки пальцев.

— А ну-ка вставай на колени, — приказал я, — теперь повернись лицом ко мне.

Девушка повернулась, не скрывая своего раздражения, впрочем, вся ее злость сразу сменилась страхом, робостью и послушанием, стоило мне только взяться за ее вуаль. Я осторожно потянул легкую ткань на себя, и Публия немедленно упала на четвереньках, в надежде уменьшить натяжение на вуали, и не дать мне сдернуть ее. Глаза девушки вдруг стали безумными, расширились и чуть не выпали из орбит.

— Нет, — простонала она, — пожалуйста, только не снимайте мою вуаль.

— Да я и не собирался этого делать, — успокоил я Публию, и дождавшись ее вздоха облегчения, добавил: — Леди Клодия сделает это.

Из широко раскрытых глаз девушки брызнули слезы отчаяния.

— В конце концов, Ты же видела ее без вуали, — пожал я плечами.

Пленница заплакала.

— Оставайся на четвереньках, — предостерег я бывшую надзирательницу.

Стоя так, она была неспособна помешать Клодии, ну и конечно не смогла бы прикрыть лицо руками.

Моя пленница задрожала.

— Только снимай вуаль очень аккуратно, — предупредил я свою сокамерницу.

У меня были свои причины на то, чтобы сохранить вуаль неповрежденной.

— Пожалуйста, нет! — взмолилась Публия.

Вуаль был закреплена на завязках, и Клодия, осторожно, обеими руками, сняла ее с головы нашей бывшей надзирательницы.

— Красивая! — вынуждена была признать Леди Клодия.

— Пожалуйста, только не смотрите на мои губы! — всхлипнула пленница.

Но моя рука уже была в ее волосах, задирая голову девушки вверх.

— Губы действительно превосходные, — признал я. — После соответствующего обучения, целовать ее будет одно удовольствие.

— Она очень красивая! — вздохнула Клодия.

— Не красивее тебя, — успокоил я женщину.

— Правда? — спросила Леди Клодия, и непроизвольно задержала дыхание.

— Конечно, правда, — заверил я женщину.

Клодия мгновенно выдохнула, возможно представив насколько привлекательной она сама может быть.

— А Ты можешь снова встать на колени, — бросил я пленнице, убирая руку с ее волос.

Публия, не теряя времени поднялась на колени и сразу прижала руки у лицу.

— А вот руки опусти, — велел я.

— Но на мне же нет вуали! — попыталась протестовать девушка.

Это было верно, стоит только ей опустить руки, и ее губы, рот и лицо во всей их выразительности, изысканности, чувственности и красоте окажутся обнажены, выставлены на всеобщее обозрение! Их сможет рассматривать кто угодно! Ее лицо окажется голым, так лицо рабыни.

— Быстро, — прикрикнул я, и Публия, заплакав, убрала руки.

Я отказал ей в деликатности, скромности, и защите вуали, как это запрещается рабыням.

— Разве Ты не собиралась сбросить свою вуаль перед косианцами? — поинтересовался я, и поймав на себе ее сердитый взгляд, добавил: — Вижу, что собиралась.

— Женщина быстро привыкает обходиться без вуали, — заметила Клодия.

— Рабыня! — зло выплюнула Публия.

— Я столь же свободна, как и Ты! — парировала Клодия.

— На юге, женщины Народа Фургонов, причем даже свободные, вообще не носят вуали, — сообщил я.

— Рабыня! — снова закричала Публия на мою сокамерницу.

— Мое лицо не более открыто, чем твое! — усмехнулась Клодия.

— Гололицая! — выкрикнула бывшая надзирательница.

— На себя посмотри! — ответила ей Клодия.

— С другой стороны, — продолжил размышлять я, — свободные женщины Народа Фургонов хотя бы носят одежду.

Леди Публия леди задохнулась и подозрительно уставилась на меня.

— Симпатичные на тебе тряпки, — усмехнулся я, и тут же стерев улыбку с лица приказал: — Снимай их!

Злобно сверкая глазами Публия сняла пояс со своей талии. Это был крепкий плоский пояс, из белого материала из которого обычно плетут веревки, вполне способный выдержать тяжелый кошелек, что она на нем носила. На теле он крепился посредством крючка и петельки, так что было достаточно легкого рывка за свисавший кончик, и ремень упал на пол за спиной девушки. Сердито посмотрев на меня, пленница подняла руки к вороту своего платья. Оказывается ее одежда запахивалась на манер халата и держалась на теле только одном крючке вверху и за счет пояса. Стоило девушке яростно дернуть ворот, как платье легко и быстро, нагло и изящно, обнажило ее тело раскинувшись вокруг нее на полу.

— Ах, — восхищенно вздохнула Клодия.

Леди Публия, надо заметить довольная реакцией своей бывшей подопечной, выпрямила спину.

— Ты обратила внимание, что она могла сделать не вставая с колен? — спросил я Клодию. — Эта одежда специально для этого и разработана. Ты лучше меня знаешь насколько трудно выкарабкаться из общепринятых одежд сокрытия, особенно находясь на коленях.

— Она такая красивая, — совершенно не слыша меня пробормотала Клодия.

— У тебя здорово получилось избавиться от одежды, Леди Публия, — усмехнулся я. — Теперь я уже не сомневаюсь, что Ты долго тренировалась делать это. Однако мне кажется, что если бы я был косианцем, то Ты сделала бы это несколько менее нагло.

— Несомненно, — подтвердила она мои подозрения.

— При других обстоятельствах, и если у нас было больше времени, то было бы интересно нарядить тебя рабский шелк и поучить, как надо правильно раздеваться перед мужчиной.

Публия в раздражении вскинула голову.

— А какие фразы Ты планировала использовать для косианцев? — полюбопытствовал я.

— Не понимаю, о чем Вы говорите, — заявила она отвернувшись.

— Ну же, я нисколько не сомневаюсь, что их Ты тоже хорошенько отрепетировала, — предположил я.

Девушка бросила на меня сердитый взгляд.

— Фразы? — переспросила Клодия.

— Ну например: «Я обнажаю грудь перед вами. Сделайте меня своей рабыней», «Я сдаюсь вам, голой. Сохраните мне жизнь. Я прошу о неволе», «Я пыталась скрывать от мужчин свой истинный характер и то, что я — рабыня. Свершите надо мной правосудие», «Я разделась перед вами. Позвольте мне жить, чтобы я могла служить вам в качестве самой презренной и любящей из рабынь» и тому подобные высказывания, — просветил я ее.

— Такие фразы заставляют сжиматься мой живот, — призналась Клодия.

— Это потому, что у тебя живот рабыни! — бросила ей Публия.

— Достаточно легко определить, — заметил я, — не является ли и твой живот, животом рабыни. Надо всего-то положить руку на тебя, и приказать поговорить эти фразы, медленно, глубоко и с чувством.

Публия в ужасе уставилась на меня.

— Но Ты-то, конечно же, свободная женщина, — заметил я.

— Да! — с жаром заверила она меня. — Да!

Вот только ее страсть и поспешность ответа заставили меня думать, что она панически боялась того, что ее живот предаст свою хозяйка.

— А Ты, Клодия, никогда не задумывалась над такими фразами? — полюбопытствовал я.

— О да, — улыбнулась она, — причем часто, правда, я никогда не думала о них в таком формальном ключе.

— Но при этом, Ты, так ни разу и не осмелилась раздеться, и встав на колени перед мужчиной, высказать ему это?

— Нет, — смущенно опустив глаза, ответила женщина. — Я очень боялась. Неволя — слишком значительный шаг для женщины. Она абсолютно отличается от всего, что было прежде. Для любой женщины бояться этого вполне естественно. И вот теперь, когда я наконец-то готова к тому, чтобы сделать это, тот, кто почти стал для меня господином, вдруг запретил мне это. Кажется, он хочет держать меня как свободную женщину, по крайней мере, какое-то время и по каким-то причинам.

Что верно, то верно. Были у меня на то свои причины.

— Что бы Ты стала делать, в случае если бы в темном доме или на пылающей улице столкнулась бы с косианцами или с кем-либо другим, — поинтересовался я.

— Я думала, что у меня будет письмо, предоставлявшее мне защиту, — ответила Клодия.

— Ты, правда, думаешь, мародерствующий солдат остановился бы, чтобы прочитать это письмо? — удивился я.

— Скорее всего, нет, — улыбнулась она.

— Так, что бы Ты стала делать в этом случае? — настаивал я.

— Полагаю то, что сделали бы большинство женщин в такой ситуации, — пожала она плечами. — Разделась бы и, встав на колени, начала умолять сохранить мне жизнь, сделав рабыней. А потом, если бы мне повезло, то скорее всего, последовала бы за моим владельцем, на веревке привязанной к кольцу вставленному в проколотый нос и с руками, связанными за спиной.

— Пожалуй, это было бы наиболее вероятно, — признал я.

— Рабыня! — прошипела Леди Публия.

Мы обернулись и принялись рассматривать Публию, стоящую перед нами голой на коленях. Надо признать, что у нее были очень красивые глаза и волосы. Тоже касалось и черт лица в целом. Изумительный живот, груди, бедра, соблазнительное лоно. Что поделать, если женщины так невероятно, так непередаваемо красивы! Они просто созданы для того, чтобы хватать их, обнимать, брать, заключать в ошейники и владеть.

— Она очень красива, — признала Клодия.

Я внимательно изучал тело Публии, что явно вызывало у нее острый дискомфорт. Она отвела глаза, не желая и боясь встретиться со мной взглядом. Да, не мог не согласиться я, это верно, она очень красива, и эти маленькие белые запястья и щиколотки хорошо бы смотрелись в обрамлении кандалов, а лицо, груди и бедра прекрасно выглядели бы на подиуме, в свете факелов аукциона.

— Очень красивая, — повторила Леди Клодия.

— Не красивее Тебя, — успокоил я свою сокамерницу.

— Я, правда, так же красива? — спросила она.

— Конечно, — заверил ее я, и женщина застенчиво опустила голову.

Я решил, что не стоит говорить Клодии, все же она пока свободная женщина, о том, что в данный момент она была намного красивее Публии. И дело было не столько во внешности, сколько в том, что она уже начала осознавать свою женственность. За последние несколько дней проведенных вместе со мной в камере, она начала заново открывать себя, она начала понимать, что такое быть женщиной.

— Ты рабыня, — процедила Публия.

— Да, — шепотом признала Клодии, понятно, имея в виду не свой правовой статус, я свое внутреннее состояние.

Публия презрительно засмеялась над пристыжено опустившей голову Клодией. При этом мне было интересно, на самом ли деле Публия думала, что внутренне она чем-то сильно отличалась от своей бывшей заключенной. В конце концов, она тоже была женщиной.

— Рабыня! — дразнилась Публия, но Клодия не отвечала.

Если рассматривать этих двух женщин с точки зрения чисто физических характеристик, таких как их рост, фигура, глаза, волосы, черты лица и тому подобного, то они были приблизительно равны.

Публия окинула свою противницу презрительным взглядом, но та старалась даже не встречаться с ней глазами.

На мой взгляд, они хорошо бы смотрелись в качестве парных рабынь, особенно если Публии преподать, что такое рабство и улучшить ее этим. Иногда от рабынь можно добиться куда большего эффекта, если свести двух девушек вместе, в пару, в которой каждая из них будет противопоставлять себя другой и одновременно, отчаянно конкурируя, усиливать и улучшать себя и друг дружку. Так что зачастую, купив двух рабынь сразу, можно только выиграть, чем если купить тех же девушек но по отдельности. Кстати, многие покупатели, когда они покупают больше чем один товар, вполне резонно ожидают получить скидку на один или на оба лота.

— Лицом к стене, — скомандовал я Публии, — на живот как прежде, руки по бокам, ладони вверх.

Девушка легла, как она уже лежала раньше за исключением того, что теперь была раздета.

— Ты — свободная женщина, насколько я это понимаю, — заметил я.

— Да! Конечно! — заверила она меня.

Я расправил ее волосы, разложив их на спине девушки.

— Ну вот и расскажи мне, — попросил я, — что Ты будешь делать, если столкнешься с косианцами?

— Я — свободная женщина! — заявила Публия. — Я не какая-то там рабыня! Я никогда бы не сдалась!

— Она мне не нравится, Господин, — насупилась Клодия. — И я больше не хочу быть такой как она. Мне кажется это отвратительным и ужасным, и в конечном итоге бесплодным и несчастным.

— Признаться, я не уверен, что свободные женщины вообще существуют, — пожал я плечами, — разве что в тривиальном юридическом смысле.

— Я — такая женщина! — закричала Леди Публия.

— Такие женщины как она, позорят таких женщин как я, слабых и переполненных потребностями, желающими любить и дарить любовь, — чуть слышно проговорила Клодия.

— В твоей слабости, потребностях и любви, в твоей честности и правдивости, Ты тысячекратно сильнее и выше, таких карикатур на женщин, пародий женщин, таких псевдомужчин, отрицающих самих себя и свои чувства, держащих себя холодными и не смеющими чувствовать и быть собой.

— Но мужчины сохраняют таких женщин, как я совершенно бессильными, — вздохнула Клодия, непроизвольно касаясь своего левого бедра.

— Да, — кивнул я, — и тебе это нравится.

— Да, — испуганно прошептала она, уставившись в пол, и дрожа от охвативших ее эмоций.

Я подобрал полосу ткани, которую бывшая надзирательница использовала в качестве тюрбана, пряча свои неостриженные волосы, вуаль и «лохмотья» и вручил их Клодии.

— Что Вы делаете? — озадаченно спросила моя пленница.

— Положи их вон там, рядом с веревкой, и ошейником с поводком, — велел я Клодии.

Женщина послушно сходила на середину камеры и, оставив там вещи, вернулась и встал рядом со мной.

— Трубы, — вздрогнула Леди Клодия.

— Очередной штурм, — кивнул я, и в тот же момент до нас донесся рев тысяч глоток.

— Это твои друзья, косианцы, — сообщил я Леди Публии.

— Они мне не друзья! — возмутилась та.

Если ответные крики со стен и были, то разобрать их было трудно.

— Но Ты же так тщательно готовилась, в надежде, что тебе разрешат принадлежать одному из них в качестве рабыни, — заметил я.

— Это ложь! — выкрикнула Публия.

Я видел, что ее маленькие пальцы дернулись, но сжать их в кулаки, она так и не посмела. Пальцы беспомощно пошевелились, но ладони остались смотреть вверх.

— Но Ты носила с собой немало золота, — напомнил я ей, — которое по глупости думала предложить косианцам, чтобы они согласились оставить тебе жизнь и сделать тебя рабыней. Глупо. Они бы просто взяли золото, а затем сделали бы с тобой, все что они бы хотели с тобой сделать, вплоть до того, что мимоходом зарубить мечом. Но даже если твои мысли в данном вопросе были правильны, то, возможно, это еще хуже для тебя. Ведь Ты забыла о многих других женщинах Форпоста Ара, женщинах менее удачливых, менее богатых, чем Ты, у кого нет таких средств, чтобы с их помощью купить свои жизни.

— Почему это должно было меня беспокоить, — сердито фыркнула Публия.

— Можешь мне не верить, Леди Публия, — усмехнулся я, — но в данной ситуации, когда женщины раздеты и стоят у стены, в принятии решения золото вовсе не главный фактор.

— Полагаю, что так оно и есть, — с горечью в голосе проговорила она.

— Почему же, в таком случае, — осведомился я, — Ты, богатая женщина из касты Торговцев, предпочла носить эти искусно скроенные лохмотья, как будто Ты простой девицей из низкой касты?

Похоже, бывшей надзирательнице было нечего ответить.

— Есть две причины, — сказал я. — Прежде всего, Ты боялась, что представители наиболее богатых каст, таких как Торговцы, наряду с людьми из высших каст, могли бы оказаться менее вероятными кандидатами на то, чтобы выжить в резне устроенной врагом после взятия города. Ведь они могли стать предметом наибольшего негодования, возможно из-за зависти или по причине мести, исходя из того, что они, как самые могущественные касты городе, могли бы быть ответственными за продолжение осады. Ты же, замаскировавшись таким образом, если можно так выразиться, могла надеяться избежать подобной судьбы. Ты надеялась, что косианцы смотрели бы на тебя не с точки зрения политики, а с точки зрения банального грабежа. Вторая причина более интересна. Ты хотела бы, чтобы тебя рассматривали в качестве завидной добычи или трофея. Вот поэтому и мелькали, как будто случайно, но так захватывающе, твои икры в прорезях этих лохмотьев. Ты же не хотела бы просто получить стрелу в спину, выпущенную в тебя с большого расстоянии, тебе важно было завлечь захватчиков поближе, чтобы сдаться на их милость.

— Нет! — выкрикнула Публия.

— Именно для этого Ты и носила эти искусно разработанные и скроенные обноски. Чтобы иметь возможность быстро легко и изящно, стоя на коленях, избавиться от них, не так ли? — спросил я.

— Нет! — выкрикнула девушка. — Нет!

— Лежи спокойно, — приказал я. — И что более всего интересно и возмутительно, Ты не остригла свои волосы.

Леди Публия больше не издавала ни звука.

— Понимаю, — усмехнулся я, — Ты хотела произвести впечатление, поздравляю, тебе это удалось. Я-то поначалу думал, впрочем, наверное не только я, что целью ткани, которую Ты носила на голове, было заставить всех думать, что тебе, возможно, в понятном женском тщеславии или затруднении, хотелось бы скрыть слишком короткую стрижку.

— Я, тоже, — поддержала меня Леди Клодия.

— Я Ты помнишь, Клодия, — спросил я, — как несколько енов назад я предположил, что у нее могла бы быть еще одна причина, помимо той, что была у тебя, для того, чтобы не срезать волосы?

— Да, — кивнула женщина.

— Ну и как, Ты уже догадалась, какая это причину? — поинтересовался я.

— Конечно, — ответила она.

— Вот именно, — сказал я, поигрывая предметом обсуждения, раскинувшимся по спине Леди Публии. — С такими волосами, такими прекрасными волосами, ее шансы выжить существенно возрастали.

Девушка напрягалась, сердито втянув в себя воздух.

— Пусть другие женщины стригут волосы, жертвуя их на защиту своего города, — бросил я. — Ее это не касается. Это, как и ее одежда, должно было сыграть свою роль в ее плане. Сохранив свои волосы, а следовательно и свою красоту, в случае пленения, она выделялась бы на фоне остальных пленниц как пага-рабыня среди фабричных девок. Если бы дело дошло до выбора, то наверняка ее бы выбрали не для меча, а для цепей.

Маленькие пальцы Леди Публии сердито дернулись, но она опять не решилась сжать кулаки, продолжая демонстрировать нам раскрытые ладони.

— Опять трубы, — сказала Леди Клодия.

— Это — сигнал к отходу, — пояснил я. — Штурм отбит.

— Но они придут снова, не так ли? — спросила она.

— Да, — кивнул я, — и, если их опять сбросят со стен, то снова и снова.

Я посмотрел на растянувшуюся на полу девку.

— Скажи Клодия, тебе не кажется несколько несправедливым, что у нее должно быть такое преимущество перед другими женщинами Форпоста Ара? — осведомился я.

— Я не знаю, — ответила женщина.

— В любом случае, это не кажется справедливым мне, — усмехнулся я. — Когда Ты проверяла кошельки наших друзей, Ты случайно не находила там маленьких ножей, таких загнутых, предназначенных для бритья?

У меня, конечно, у самого был нож в ножнах на поясе справа, но в данном случае я предпочел бы что-то с более легким лезвием, меньшее и острое, если только оно имелось под рукой.

— Да, у одного из них я видела нож для бритья, — кивнула Клодия.

— Принеси мне его, — велел я.

— Что Вы собираетесь делать? — с тревогой спросила Публия.

Через мгновение Клодия вернулась с ножом.

— Что Вы собираетесь делать!? — закричала бывшая надзирательница.

— Лежи спокойно, — приказал я.

— Нет! — заплакала она. — Нет!

Через мгновение я отбросил маленький ножик сторону. Публия лежала на соломе и выла. Она сжимала тревожно и недоверчиво ощупывала свою голову.

— На колени, — приказал я, — лицом ко мне.

Заливаясь слезами, Леди Публия покорно встала на колени, по-прежнему держа руки на голове.

— Теперь, если косианцы поймают тебя, то Ты будешь в том же самом положении, как другие женщины Форпоста Ара, — сообщил я плачущей девке.

Кстати, я оставил ей еще довольно много волос, но не столько из жалости, сколько, чтобы я мог запустить в них руку и, схватив, использовать, чтобы управлять ею, как еще недавно это делал стражник с Клодией. Думаю, и для какого-нибудь косианца их длины окажется достаточно, чтобы ухватиться за них. Теперь волосы Публии были приблизительно той же длины, что и волосы Леди Клодии.

Девушка тряслась от рыданий и, стоя на коленях, почти в истерично продолжала ощупывать свою голову руками. Это соблазнительно приподнимало ее груди и заставляло их волнующе колыхаться. Потом, встретив мои глаза, она все также плача, низко склонила голову, так и не решаясь оторвать руки от головы.

— Пленница, — рявкнул я, — на четвереньки.

Публия тут же оторвала руки от головы и опустила их на пол.

— Иди к тому месту, где лежит ее одежда, — сказал я Клодии, — и жди там.

Женщина поспешила к центру камеры. Я же посмотрев вниз на Публию, приказал:

— Подними голову, пленница.

Бывшая надзирательница покорно выполнила приказ.

— Клодия, подними один конец веревки, — велел я.

Как только в руке у женщины оказалась веревка, я резко схватил Публию за остатки ее темных волос и, не обращая внимания на крик боли, потащил, еле успевающую переставлять конечности пленницу туда, где ждала Леди Клодия. Кстати, это было именно то место, где охранник вязал мою сокамерницу.

— Сюда, на колени, — скомандовал я Публии, указывая на место рядом с Клодией. — Привстань с пяток. Руки по бокам.

Испуганная надзирательница подчинялась, даже не помышляя о сопротивлении. Сейчас она стояла не только на том же самом месте, что раньше стояла ей заключенная, но и в той же самой позе. Взяв свободный конец веревки из руки Леди Клодии, я начал быстро накидывать виток за витком сначала на талию девушки, а потом все выше и выше.

— Что Вы делаете? — простонала Леди Публия.

— Не стой столбом, — бросил я Клодии, — надевай ее одежду. Быстрее!

Мне вспомнилось, что последний штурм был третьим за это утро. Это означало, что сейчас наступало затишье. В такое время защитники могли быть отпущены со стен для отдыха. Кроме того, дело шло к полудню.

— Что Вы делаете, что она делает! — попробовала возмутиться моя пленница. — Ой-ой-ой!

— Помнится, — заметил я, — Ты требовала, чтобы веревки затягивали потуже.

— О-ой! О-о-ох! — вскрикнула она, потом снова, и наконец, взмолилась. — Пожалуйста! Не затягивайте их так сильно! О! Ой!

Наконец, со связыванием было покончено.

— А твои икры и лодыжки, ничуть не менее привлекательны по сравнению с ее, — похвалил я, и Клодия вспыхнула от удовольствия, доставленного ей моим нехитрым комплиментом.

— Я уже столько дней не носила одежду! — воскликнула женщина, восхищенно касаясь платья.

Я улыбнулся, глядя на эту сцену.

— Теперь вуаль, и оберни тканью голову, так же как было у нее. Быстро, — приказал я.

— Что значит этот произвол! — возмутилась Публия, дергаясь в стянувших ее тело путах.

— Отлично получилось, — похвалил я Клодии.

Кстати, у нее, были такие же темно карие глаза, как и Публии. Если человек не знал надзирательницу близко, не говоря уже о том, если только видел ее, то, как мне показалось, ему будет довольно трудно определить, что под вуалью скрывается совсем не она, я Леди Клодия.

— Что все это значит? Что Вы задумали? — простонала Леди Публия.

— Сходи к стражникам, — велел я Клодии, — и отрежь лоскут от туники. Мне нужно немного ткани.

Женщина быстро раздобыла требуемое, воспользовавшись ножом с пояса одного из охранников.

— Что все это значит? — снова настойчиво и сердито спросила Публия, пока я надевал на ее шею ошейник с поводком.

Теперь она стояла на коленях там же, и точно так же, как прежде стояла Клодия, вплоть до таких деталей, как поводок и ошейник.

— Не понимаю, что вам от меня надо! — зло крикнула надзирательница.

Я встал перед ней и пристально посмотрел на нее сверху вниз. Связанная и коленопреклоненная девушка сразу стушевалась под моим взглядом и задрожала. Что ни говори, а женщины хорошо понимают это положение.

Через мгновение Леди Клодия присоединилась со мной, принеся приличный лоскут ткани.

— Освободите меня, — потребовала Леди Публия.

— Сначала Ты поможешь нам покинуть цитадель, — усмехнулся я.

— Ни за что! — крикнула она.

— А по моему плану, твоего согласия и не требуется, — поведал ей я.

— Вы, наверное, думаете, что она сможет выдать себя за меня, — презрительно, сказала надзирательница.

— Почему-то я в этом уверен, — пожал я плечами.

В этот момент очередной мощный удар потряс здание. Камень опять попал в стену не далее, чем в ста футах от камеры. Связанная Публия испуганно вздрогнула, отчего звякнули кольца соединявшие поводок с ошейником.

— Катапульты, — также вздрогнув, сказала Леди Клодия. — Снова началось!

— Она достаточно смазлива, — заметил я. — Возможно, косианцы могли бы оставить ее для ошейника.

— Я тоже так думаю, — поддержала меня Клодия.

— Почему Вы так однозначно говорите о косианцах? — внезапно со страхом в голосе спросила Публия. — Разве я не красива?

— Да, красива, — не стал отрицать я.

— Неужели найдется кто-то, кто не захотел бы оставить меня в живых? — спросила она.

— Возможно, и даже не только «кто-то», — ответил я. — Понимаешь ли Ты, Публия, что существует множество реакций поведенческих и психологических, по которым можно определить, является ли неволя женщины притворной?

— Понимаю, — испуганно ответила девушка.

— И даже в том случае, когда с твоими реакциями все в порядке, может найтись тот, кто мог бы не захотеть сохранить тебе жизнь.

— Чего Вы здесь ждете? — вдруг истерично завизжала Публия. — Почему Вы не убегаете? Почему Вы до сих пор здесь?

— Гостя мы ждем, — спокойно объяснил я.

— Какого гостя? — опешила она.

— Неужели Ты забыла? — делано удивился я. — Он должен был прийти сюда уже несколько ен назад. Только его и жду, но он похоже задерживается, наверное его косианцы отвлекли.

— Если она должна быть мной, — внезапно севшим голосом проговорила Публия, испуганно глядя на Леди Клодию, одетую в ее бывшие тряпки, вуаль и тюрбан, — тогда какая роль отведена мне в этом фарсе?

Пока мы говорили, я забрал у моей сокамерницы, принесенный ею лоскут ткани, и разорвал его на несколько частей.

— А Ты разве еще не догадалась? — спросил я, ухмыльнувшись.

— Нет! — закричала она. — Нет!

— Возможно, — хмыкнул я, складывая лоскут в тугой комок.

— Вы что, не с Коса? — спросила Публия.

— Нет.

— Из какого Вы города?

— Из Порт-Кара, детка, — усмехнулся я.

Публия внезапно побледнела.

— Слава Порт-Кару, — объявил я.

— Пощадите! — закричала она.

— Слава Порт-Кару, — повторил я, невозмутимо глядя на нее.

— Слава Порт-Кару! — отчаянно выкрикнула, со всем возможным пылом.

— Три раза, — напомнил я.

— Слава Порт-Кару, — прокричала она трижды.

Она хотела крикнуть что-то еще, но в этот момент я запихнул кляп ей в рот, где тот немедленно расширился, все же лоскут ткани там был приличный.

— Это может оказаться последними словами, тобою произнесенными, — заметил я.

Она уставилась на меня совершенно дикими, полными слез глазами, и принялась дергаться, извиваться, отрицательно мотать головой, пытаясь что-то сказать, но я уже закрепил кляп в ее рту парой завязок, так что ничего кроме тихого мычания у нее не получилось.

— Когда придет палач, как Ты думаешь, кого он ожидает здесь найти? — поинтересовался я.

Надзирательница побледнела, задергалась и в отчаянии закрутила головой.

— По правде говоря, до сих пор Ты приносила одни проблемы, — сказал я. — Возможно, теперь тебе хотелось исправить свое поведение?

Она, заливаясь слезами, закивала так отчаянно, что я испугался, что у нее голова отвалится.

— Держи ее на коротком поводке, — предупредил я Клодию, лицо которой было не менее белым.

Это не позволило Публии опустить голову на пол к нашим ногам. Теперь она запрокинула голову назад и умоляюще смотрела на меня. Но я, взяв ее за волосы, вынудил девушку наклониться немного вперед и прикрыл лицо оставшимся у меня куском туники охранника, в котором ножом прорезал несколько отверстий. Просунув в отверстия и жгут из скатанной ткани, я завязал его на шее сзади, превратив лоскут в грубое подобие рабского капюшона.

— Возможно, такой Ты мне понравишься больше, — предположил я.

Пленница начала истерично, жалобно извиваться и стонать.

Я встал и жестом показал Клодии, что она может отпустить поводок. Признаться, вначале мне показалось, что она не сможет разжать пальцы, но у нее получилось. Как только натяжение на поводке исчезло, Публия, как я и ожидал, тут же опустила голову до пола, и наощупь найдя мои ноги, принялась дико и жалобно прижиматься к ним своими разделенными губами, в попытке изобразить поцелуй. Я не замедлил воспользоваться удачно сложившейся ситуацией и, прокинув поводок между ее ног, скрестил и связал ей щиколотки. Таким образом, теперь она оказалась закреплена в совершенно беспомощном положении. Я встал и окинул ее взглядом. Да, кроме того, это еще и положение почтения.

— Выгляни, не идет ли кто, — приказал я испуганной Леди Клодии, и та метнулась к двери камеры, и через мгновение, возвратившись, отрицательно помотала головой.

— Странно, пора бы ему уже, — проворчал я.

Леди Клодия поглядела вниз на нашу беспомощную надзирательницу.

— Кол, насколько я помню, — сказал я, присев рядом с пленницей, решив напомнить ей слова, сказанные ранее Клодии, — это твердый металлический полированный шест, очень длинный, почти в хорт диаметром. Он заострен с одного конца и устанавливается вертикально.

Публия и панике задергалась и протестующе замычала, а Леди Клодия пораженно уставилась на меня поверх вуали. В ее собственных глазах стояли слезы.

В этот момент мощный удар потряс здание. Камень врезался в стену футах в сорока-пятидесяти слева от нас, и возможно даже повредил соседнюю камеру. Облако пыли заполнило коридор и начало вплывать в нашу камеру. Мне пришлось приложить руку к лицу. На какой-то момент я даже позавидовал женщинам, вуаль и капюшон которых защищали их от пыли.

А через мгновение из коридора донесся натужный кашель и в камеру вошел рослый мужчина в черной маске, которая, за исключением узкой прямоугольной щели для глаз, полностью скрывала его голову. И маска, и туника мужчины были покрыты пылью. Войдя, он первым делом принялся стряхивать пыль со своей одежды и тела.

— Стена слабеет, — сообщил он мне. — Через несколько енов косианцы могут снова пойти на приступ. Они уже строятся в штурмовые колонны. Боюсь, что мы больше не сможем сдержать их.

Я понимающе кивнул.

— Если не ошибаюсь, Вы — Леди Публия, надзирательница? — уточнил он, обратившись к Леди Клодии.

— Да, это я, — бесстрашно заявила она.

— Признаться, я не очень одобряю надзирателей женщин, — пробурчал палач. — Это — работа для мужчин.

Клодия надменно вскинула голову.

— Возможно, Вы уже сожалеете что приняли подобное предложение, — предположил мужчина.

— Возможно, — буркнула Леди Клодия.

У наших ног, отчаянно пытаясь поднять голову, завозилась и что-то тихо промычала Леди Публия. Никто не обратил на нее никакого внимания, ведь она была заключенной. Однако я предположил, что возможно, теперь, в свете последних событий, она уже очень сожалеет, что когда-то согласилась занять должность надзирательницы.

— У Вас, кстати, хорошенькие ножки, — заметил мужчина, обращаясь к Клодии.

Нисколько не сомневался, что комплемент женщине пришелся по душе, но в данный момент она была не в том образе, чтобы показать это, и Клодия просто промолчала.

— Из какой Вы касты? — полюбопытствовал палач.

— Из касты Торговцев, — ответила она.

— Почему же Вы тогда не в бело-золотой одежде? — спросил мужчина.

Белый и золотой, или белый и желтый — это цвета касты Торговцев.

Клодия снова не стала отвечать на его провокационный вопрос.

— Вы даже не в одеждах сокрытия, — заметил он.

— Они не слишком подходят к этому месту, — сказала женщина.

— Вы не носите их, потому что это не подходят для тюрьмы, — усмехнулся он, — но тогда почему Вы здесь, раз уж здесь не уместно носить такие вещи?

— Есть много мест, где они не были бы уместны, — буркнула она.

— Это точно, — согласился палач, — например, на косианском невольничьем рынке.

— Я имела в виду другие места, — ответила Клодия.

— И это верно, — сказал он, — например, нося камни рабочим на стены, ухаживая за ранеными и тому подобные места. Так что интересно получается, что Вы захотели быть именно здесь.

— Кому-то же надо было работать здесь, — проворчала женщина.

— Возможно, дело в том, что Вы могли в чем-то почувствовать себя здесь мужчиной, — предположил палач.

— Возможно, — как будто сердито дернула плечами Клодия.

Зато Публия, связанная у наших ног, опять что-то неясно промычала. И мне даже послышалось в ее мычании нечто вроде осознания, признания, тревоги, сожаления, страдания и боли. Похоже, по некоторым причинам вопрос мужчины оказался глубоко значимым для нее. Не исключено, что у нее имелись некие тайные внутренние претензии на мужественность, или на желание быть подобием мужчины, или что-то вроде этого, впрочем, мне казалось маловероятным, что она все еще сохраняла их. Думаю, что теперь до нее дошло, что она была чем-то очень отличающимся и, по моему мнению, чем-то замечательным, подлинным и соблазнительным — женщиной. Во всяком случае, сейчас она точно знала, что у наших ног она была беспомощной связанной женщиной.

— Судя по виду этого, с позволения сказать, одеяния, женщина, — усмехнулся он, — я сомневаюсь, что под ним на вас есть нижнее платье.

— А это уже мое дело, — надменно ответила ему Клодия.

— Боюсь еще до наступления сумерек Вы, скорее всего, будете в ошейнике, облизывать ноги какого-нибудь косианца, а может и не одного, — хмуро заметил мужчина.

— Возможно, — сердито буркнула она.

— А что до тебя, моя маленькая вуло, — весьма любезно сказал палач, приседая подле Публии. — То готов держать пари, что Ты, тоже хотела бы иметь возможность согнуть спину перед косианцами, вот только вряд ли у тебя это получится.

Леди Публия снова принялась дико извиваться и дергаться, издавая жалобные стоны.

— Подозреваю, что Вы обильно накормили ее, — заметил товарищ, посмотрев на Леди Клодию, которую он принимал за надзирательницу Публию.

— Энергии ей хватит надолго, — заверила палача Клодия.

Тем временем, Публия отчаянно боролась с кожей широкого толстого ошейника и прочного ремня, пытаясь поднять голову. Правда результат получился жалкий, она осталась точно в той же позе, в которой была.

— А зачем ей заткнули рот? — поинтересовался палач.

— Это затем, чтобы она не смогла раскрыть свою личность, — сказал я чистую правду.

Публия настолько опешила, что даже прекратила дергаться.

— Это приказ Амилиана, — поспешил пояснить я. — Он не был уверен, что подобных ей шпионов, в городе больше не осталось. Соответственно, если она не единственный такой агент, то косианцы не смогут узнать, кто из них сидит на колу. Капюшон, конечно, нужен для того же. В какой-то степени, хотя как мне кажется теперь уже немного поздно, это могло бы ослабить работу их разведывательной агентуры в городе. Кроме того другие агенты, если таковые остались среди нас, могут испугаться, не зная, кто именно из их числа был захвачен, скольких она успела выдать, и кто из них мог бы быть следующим.

— Да, — протянул палач. — Наш командующий — человек умный.

— А то, — согласился с ним я, тем более, честно говоря, я действительно испытывал уважение к Амилиану, как к командиру.

Леди Публия снова задергалась. Ткань накинутая на голову промокла от ее слез.

— Не волнуйся Ты так, маленькая вуло, — успокоил ее палач, потрепав ее по голове рукой, — уже скоро Ты будешь на вертеле поджариваться на солнышке.

Она замычала и замотала головой.

— Замечательно, кажется, что у меня не возникнет больших трудностей с тем, чтобы заставить ее извиваться на колу, — довольно проговорил мужчина.

Дикие, но тихие и жалобные стоны и мычание доносились из-под импровизированного капюшона Леди Публия.

— Знаете, иногда они хорошо дергаются и извиваются, — поведал нам палач, — возможно, кто-то просто от страха, кто-то потому что думает, что сможет слезть кола, некоторые полагают, что смогут побыстрее закончить с этим. Есть и такие, кто пытаются держаться спокойно, насколько это конечно возможно. К таким приходится применять плеть, но иногда и без этого обходится. Если мы позволяем им не торопиться, по кол входит всего по хорту за ан. Впрочем, исход, конечно, в любом случае один.

От таких откровений Публия забилась в истерике. Мычала она теперь, уже не переставая. Откуда только силы взялись.

— Хм, обычно они так не волнуются, — заметил палач. — К этому времени, они уже цепенеют от страха, и не пытаются сопротивляться. Многие даже не могут идти.

Я припомнил, что Леди Клодия немного раньше была именно в таком состоянии.

— Ну все, пора идти, вуло, — объявил мужчина, вставая на ноги.

Публия, замершая было у его ног, снова дико замотала головой, лихорадочно задергалась и жалобно замычала. Должно быть, она уже стерла кожу себе на задней части шеи.

— Кажется, она все время умоляет о милосердии, — предположил палач.

— Возможно, — пожал я плечами.

Девушка жалобно прохныкала.

— Презренная шпионка, — проворчал он, и сердито пнул, заваливая ее на бок.

Леди Клодия, круглыми от страха глазами смотрела, то на лежащую на боку беспомощную пленницу, то на ее палача. Возможно, прежде она никогда не видела, чтобы с женщиной обращались с подобной суровостью, или, по крайней мере, со свободной женщиной.

Мужчина меж тем наклонился и освободил ноги Публии и намотал поводок на кулак, почти до самого кольца. Потом он, двумя руками, одной за плечо, а другой за поводок, поставил ее на колени.

Публия опять принялась стонать и жалобно хныкать. Думаю, что теперь она куда лучше, чем прежде понимала то незавидное положение, в котором оказалась. Я даже подумал, что она сейчас упадет в обморок или ослабнет до такой степени, что не сможет самостоятельно идти. Признаться, я даже не был уверен, что она смогла бы встать на ноги без посторонней помощи.

— Вот теперь и подумай, стоило ли того косианское золото, — с горечью заметил палач.

Пленница задрожала.

— Пойдем уже покажем твоим друзьям с Коса, как прекрасно Ты будешь смотреться на колу, — сердито процедил он.

Публия замотала головой, но теперь она делала это уже в каком-то оцепенении.

— Когда я потяну поводок дважды, — сказал палач, сматывая ремень с кулака, — Ты поднимешься и последуешь за мной. Все просто, куда поводок тянет, туда и идешь.

Но прежде, чем он успел дважды потянуть за поводок, давая тем самым заключенной сигнал, девушка бросилась головой вниз, к его ногам, как она уже делала это ранее с моими. Мужчина не стал торопиться, и позволил ей нащупать их и прижаться к ним лицом.

— Кажется, у тебя есть предрасположенность и задатки рабыни, — заметил палач.

Публия подняла к нему голову и трогательно, с надеждой закивала.

— И тело у тебя, надо признать столь аккуратное и соблазнительно сложенное, очень походит на те, что можно найти на невольничьих рынках, — признал он.

Девушка утвердительно, умоляюще захныкала.

— Но, к сожалению, — развел он руками, — Ты — свободная женщина.

Публия дико замотала головой.

— Хм, тогда, кажется, Ты забыла дома свое клеймо, — усмехнулся он.

Она издала тонкий умоляющий писк.

— Однако, возможно, все же правду говорят, что все вы свободные шлюхи, в действительности являетесь рабынями и принадлежите ошейнику, — пожал он плечами и, посмотрев на Леди Клодию, добавил: — Вон, например, у твоей подруги, надзирательницы, отличные икры и лодыжки. Я даже не сомневаюсь, что она их выставила ради интереса и удовольствия косианцев, ее будущих владельцев.

Леди Клодия сделала шаг назад, не отвечая ему. Мне стало интересно, понял ли палач, что Публия задумала попытаться бежать. Я-то это прекрасно видел.

— Предательница, — презрительно бросил мужчина пленнице.

В этот момент Публия внезапно вскочила на ноги и попыталась броситься бежать, но, не успев сделать и шага, искусным рывком и поворотом поводка, была опрокинута на бок прямо к его ногам. Мужчина держал привязь в натяг, наступив на нее ногой рядом с шеей Публии, прижимая ее голову к полу. Леди Клодия замерла, прижав руку к скрытым под вуалью губами. Она круглыми от страха глазами смотрела на беспомощно валявшуюся на полу, беспомощную Публию. Полагаю, что она никогда прежде не видела, как женщиной управляют с помощью поводка.

— Это было глупо, — заметил палач. — Ну что, начнем заново?

Он снял ногу с поводка и дернул за него один раз, подавая пленнице сигнал приготовиться к тому, что следующий сигнал вот-вот поступит. Затем палач потянул поводок дважды.

— Встать, — продублировал он, на всякий случай, команду голосом. — Следовать за мной.

Женщина с трудом поднялась на трясущиеся ноги, но они отказались держать ее, подогнулись, и она завалилась обратно на пол, и кажется потеряла сознание.

— Предупреждаю, — сказал палач, шлепая Публию по щекам. — Если мне придется нести тебя, то я поступлю с тобой, как с рабыней.

Однако, я уже сомневался, что Публия теперь смогла бы даже стоять, не то что идти. Думаю, что путы, кляп, мешок на голове, непринужденность, с которой была пресечена ее попытка побега, все это вместе ясно дало ей понять ее полную беспомощность и осознание того, что она теперь не могла, ни в малейшей степени, ни желанием, ни действием, повлиять на ход событий. Мы проследили за этим. Теперь она могла лишь немного шевелиться.

Палач тяжело вздохнул и, достав кусок шнура, наклонился к Публии и с явным намерением связать ей щиколотки.

— Что это с Вами? — поинтересовался мужчина, удивленно посмотрев на Клодию, испуганно замершую в стороне.

Казалось, что она сама едва держалась на ногах. Женщина, ошеломленно глядя на палача, жалобно протянула к нему свою руку.

— Не беспокойся за нее, — сказал тот, дергая концы шнура и затягивая узел на ногах пленницы. — Не забывай, она — шпионка.

Публия леди слабо пошевелила ногами, но теперь и ее щиколотки были связаны.

— Жаль, конечно, уничтожать такую красоту, — вздохнул он. — Такая фигурка так и просится в рабство.

Публия обессилено промычала.

Пока палач любовался обессиленной пленницей, сильно взволнованная Леди Клодия подошла ко мне и встала рядом. Мне показалось, что она сама уже была на грани обморока.

— Вы не можете позволить увести ее на казнь! — прошептала она мне.

— Полагаю, когда-то Ты была надменной свободной женщиной, — сказал палач Леди Публии. — Конечно, теперь-то Ты не кажешься такой надменной. Однажды тебе пришло в голову, что Ты очень умная, и Ты решила предать свой город за косианское золото. Подозреваю, что теперь Ты уже не столь уверена в своем уме.

Я кивнул, показывая Леди Клодии, что она должна вернуться в свое место.

— Что это с ней? — опять спросил палач.

— Пожалела приговоренную, — невозмутимо пожал я плечами.

— Отстаньте от нее! — внезапно выкрикнула Леди Клодия.

Ее порыв тут же был поддержан бешеным, откуда только силы взялись, дерганьем, тихими жалобными стонами пленницы.

— Зачем ее казнить?! — спросила Леди Клодия. — Что это может теперь изменить? Какое это теперь имеет значение? Все вы уверены, что город скоро падет. Тогда зачем все это?

Я сейчас желал только одного, чтобы Клодия держала свое смазливое личико скрытым под вуалью.

— А зачем по вашему, мы ждали столько времени? — поинтересовался у нее мужчина. — Пусть это будет насмешкой, если хотите, что сегодня, в день, когда цитадель вот-вот должна пасть, когда ее спасение так близко, после стольких дней мрачных ожиданий и отчаянных надежд, она, получит заслуженное правосудии и будет на виду у врагов сидеть на колу, как демонстрация нашего к ним пренебрежения!

Связанную Публию колотила дрожь. Леди Клодия испуганно отпрянула, и бросила на меня дикий взгляд.

— Могу помочь с ней, — предложил я, прикидывая, что в случае его согласия, я вполне обоснованно окажусь достаточно близко к нему, и смогу действовать наверняка.

— Сам справлюсь, — буркнул палач, и вдруг подозрительно осмотрелся. — А где остальные?

— Какие остальные? — перепросил я.

— Ну, обычно приходит команда, три стражника и надзиратель, — пояснил он.

— Да где-то здесь, наверное, — пожал я плечами.

— Как же здесь, — проворчал палач, — наверняка оба на стене, в первых рядах. Ждут атаки.

— Возможно, — не стал переубеждать его я.

Это, конечно, с его точки зрения, казалось наиболее вероятным объяснением, учитывая его информацию.

— Это было мудро с их стороны, — заметил мужчина, — перевести второго заключенного в другую камеру, чтобы этим утром можно было послать сюда только одного человека.

— Пожалуй, это имело смысл, — согласился я.

— Впрочем, он все равно был слишком слаб, чтобы сделать хоть что-то, — отмахнулся он.

— Возможно, — улыбнулся я про себя.

— Подозреваю, что к настоящему времени с ним справился бы даже ребенок, — предположил палач.

— Возможно, — кивнул я.

— Эх, мы сейчас все слабы, — раздраженно проворчал он.

— Вы уверены, что моя помощь не потребуется? — спросил я.

— Нет, — отмахнулся палач. — Вес этой презренной предательницы для меня — ничто.

Мужчина отвернулся, наклонился и, приподняв дрожащую Публию, приготовился закинуть ее на плечо. Внезапно он замер. Очевидно, он наконец-то обнаружил тела, скрытые под соломой. Больше тянуть было нельзя. Я метнулся к нему. Но в то же мгновение, мир вокруг нас внезапно взорвался. Меня подбросило в воздух, и я, рухнув на пол, прикрыл голову руками. В тот же момент, казалось, что камера заполнилась обломками камней и кирпичей и ужасающим грохотом. Перекрывая все другие звуки отчаянно завизжала Клодия. Вдруг стало невозможно ни дышать, ни видеть. В воздухе повисла белесая пыль, сверкающая в лучах затопившего камеру солнечного света. Все находившиеся в камере закашлялись. Протерев глаза, слезящиеся от пыли и внезапно ворвавшегося яркого света, я увидел, что половина стены исчезла. Палач, как и я сбитый с ног, медленно, словно нерешительно поднимался. Пол в том месте, где он находился, был вздыблен и испещрен трещинами. Мне показалось, что мужчина был серьезно контужен. Он повернулся ко мне, и принялся тыкать в полуразрушенную стену пальцем, словно желая проинформировать меня о своем открытии, даже на первый взгляд крайне подозрительном. Он так и не успел ничего толком понять, встретившись с камнем, обломком стены, зажатым в моей руке. Мужчина на мгновение замер, и осел на колени. Леди Клодия прижав руки к голове, сидела на полу и дрожала от страха. Публия так и осталась лежать на потрескавшемся полу среди обломков кирпичей. Не исключено, что она пребывала в состоянии шока. Кругом все было покрыто пылью.

Я вскарабкался по развалинам стены к огромной прорехе, пробитой камнем. Передо мной, под ярким утренним солнцем, и ясным синим небом раскинулась потрясающая панорама. Яркие блестящие наконечники копий, квадраты щитов, развевающиеся плюмажи, штандарты наемных компаний и полков, раскиданные тут и там осадные машины, тарларионы, тарнсмэны в небе, сомкнутые ряды пехотинцев, огибающие кое-где сохранившиеся здания. Все это расположилось на трехстах ярдах площади, созданной из разрушенных и разровненных руин оставшихся от сожженных и снесенных зданий. Подвалы засыпали обломками, а то, что осталось невостребованным, было вывезено за пределы этой искусственно созданной равнины. Передо мной разворачивалась к атаке вся мощь собранной на севере армии Коса!

Я нетерпеливо бросился к Леди Клодии, и схватив ее за руку подтащил к пролому в стене, чтобы она могла вместе со мной насладиться великолепием войны.

— Ты видишь это? — восторженно крикнул я, — Ты видишь каково то, что мужчины любят больше всего это?

— Это пугает меня! — задохнулась она.

— Смотри на них! — крикнул я, — солдаты, слава и сила!

— Мне страшно! — заплакала женщина.

Ворвавшийся снаружи ветер, прижал вуаль к ее губам, очертив их соблазнительную форму.

— Как же это великолепно! — закричал я в упоении.

— Это не для меня, я принадлежу ошейнику и цепям! — внезапно выкрикнула Клодия.

— Да, — согласился я, сжимая ее руку, — так и есть!

Если бы я не держал ее за руку, то боюсь, она скорее всего упала бы в обморок прямо на обломки стены.

И тут округа взорвалась ревом труб.

— Мужчины двинулись! — указала она.

— Это — штурм, — объяснил я.

— Они молчат! — заметила Клодия.

Во время всех прежних штурмов сигналы труб всегда сопровождались криками солдат.

— Своими криками они поддерживали себя, настраивали на бой, — пожал я плечами. — А сейчас они идут, просто чтобы закончить это дело.

Первыми к стене проходили легковооруженные пехотинцы, пращники и лучники, за ними следовали метатели дротиков. Под их покрытием подходили отряды со штурмовыми лестницами и тросами с кошками. Последними шли пехотинцы-мечники, те, кому предстояло карабкаться на стены по лестницам и тросам, и вступать в бой не на жизнь а на смерть с защитниками цитадели.

— Стена подвергнется нападению в нескольких местах, — заметил я, — они хотят растянуть силы защитников.

Клодия вдруг открыла рот от удивления.

— Что случилось? — спросил я.

— Мне показалось, что здания движутся, — ответила она, — там позади других домов.

— Где? — тут же заинтересовался я.

— Это не имеет значения, — отмахнулась Клодия, — это иллюзия, марево, возможно, воздух от нагретых камней поднимается вверх.

— Где? — повторил я свой вопрос.

Она указала рукой в сторону развалин, и снова открыла рот от удивления.

— Это не иллюзия, — заверил ее я. — Он действительно движется. И он там не один.

— Дома не могут двигаться! — заявила женщина.

— Я насчитал одиннадцать, — сообщил я. — Их могут двигать по разному. Некоторые изнутри толкают люди или тащат тарларионы, запряженные в сбрую закрепленную на задних брусьях. Некоторые, как например, вон тот, посмотри правее, люди или тарларионы тянут веревками снаружи. Конкретно этот тянут люди. Видишь их?

— Вижу, — кивнула она.

Навскидку я определил, что к осадной башне крепилось, по крайней мере, пятьдесят тросов, в каждый их которых впрягалось как минимум по пятьдесят мужчин. Отсюда, они пока казались маленькими. Расстояние до них было приличным.

— Но даже в этом случае, как они могут двигаться? — спросила Клодия.

— На самом деле, это не дома построенные из камня или кирпича, как Ты подумала, — объяснил я. — Это — высокие, подвижные конструкции на колесах. Они выглядят тяжелыми, это верно, но для своих размеров, эти башни достаточно легки. По сути, это деревянные рамы, построенные из брусьев и с трех сторон обшитые легкими досками, а иногда даже кожей. Обшивка, перед приближением к стене поливается водой, чтобы не дать обороняющимся сжечь всю конструкцию. Их делают выше стены. Верхняя часть передней стены представляет собой откидную аппарель, которая открывшись, ложится на стену, предпочтительно с наклоном вниз, чтобы воины с верхней площадки могли набрать скорость в атаке, а заодно и быстрее освободить место для тех кто находится на внутренних лестницах и платформах. Типов таких конструкций множество. Некоторые даже используются на кораблях. Вообще-то они называются осадными или штурмовыми башнями.

— Ужасные вещи, — пробормотала Клодия.

— Даже одна из них может перебросить в город тысячу мужчин в течение десяти енов, — добавил я.

— Они похожи на гигантов, — прошептала она.

— Ну да, действительно, есть в них какая-то угрожающая величественность, — признал я.

Мы стояли на виду у всех в большом неравном проломе в стене, словно в картинной раме!

— Уходим, — приказал я, отдернув женщину назад от отверстия, потащил вниз, обратно в камеру.

Подойдя к палачу, я стянул с него маску, и надел ее на себя. Потом уделил внимание Леди Публии, лежавшей без движения среди обломков на покрытом пылью полу. Не наклоняясь, стопой, я отряхнул с нее пыль. Женщина никак на это не отреагировала. Тогда пнул ее сильнее, носком ноги, но она по-прежнему осталась неподвижной. Я не думал, что она могла быть мертва. Все же, когда обрушилась стена, из всех нас именно она находилась в наиболее защищенном месте. Ни на ткани, ни на веревках следов крови не было. Признаться, я даже сомневался, что она была без сознания. Я предположил, что скорее она очень сильно надеялась, что ее не заметят, или проигнорируют, решив, что она мертва.

Я не знал точно, но очень сомневался, что она, лежа здесь, около двери, смущенная и напуганная, даже слышала нас, находившихся у пролома в другом конце камеры. А даже если и слышала, то я не думал, что она смогла бы разобрать наши слова, или, хотя бы определить чьи голоса она услышала, или их местоположение, относительно нее. Женщина, несомненно, к настоящему времени должна быть полностью дезориентирована. Возможно, она надеялась, что могла оказаться единственной оставшейся здесь в живых после удара. Трудно сказать, но так или иначе, она, беспомощно связанная и ничего не видящая, в лучшем случае очень слабо представляла то, что произошло. Скорее всего, она не знала, например, того, кто именно выжил. А учитывая кляп во рту, она даже при всем желании не могла спросить об этом. Это мне показалось забавным.

Я поднес палец к губам, показывая, что Леди Клодия должна помалкивать. Снова присмотревшись к лежавшей на полу женщине, я окончательно пришел к выводу, что она притворялась мертвой или, по крайней мере, пребывающей без сознания. Есть множество способов, которыми такое притворство может быть разоблачено, например, сунуть голову женщины в воду, и подержать некоторое время, посмотрев, попытается ли она вынырнуть, отфыркиваясь и умоляя о пощаде. Плеть или палка тоже весьма действенные методы. Можно неожиданно ущипнуть за мягкие ткани позади колен, или просто слегка пощекотать подошвы ног. Да мало ли как! Но мне захотелось применить такой способ, который помимо всего прочего докажет Публии, пусть и к ее глубокому оскорблению, кем она является на самом деле. Во-первых, я немного растянул веревки на ее груди и приложил ухо в области сердца. Оно билось, так что она была жива, как я и предполагал. Более того, я услышал, что пульс резко ускорился, а значит, она испугалась, осознав, что я это понял. Тем не менее, девушка продолжала имитировать обморок.

Немного приподняв ее, и поддерживая рукой под спину, другой рукой я провел по ее животу сверху вниз. Публия попыталась продолжать притворятся, что она без сознания, пытаясь держать себя в руках. Но вскоре ее тело, независимо от желаний своей хозяйки, начало оживать, и я почувствовал разгорающийся жар, влагу, ее открытость, готовность и потребность. Наконец, она сдалась, застонала, задергалась, и жалобно, оставив все потуги обмануть меня, толкнула себя ко мне, предлагая мне себя, кем бы я ни был, для использования в качестве рабыни. Стоило мне убрать руку, и она жалобно и беспомощно застонала.

Перебросив тело Публии через левое плечо, что сохраняло правую руку свободной для оружия, я понес ее головой назад, как носят рабынь. Я был уверен, что девушка думала, что лежит на плече палача. Тем более, что она не могла не почувствовать своей талией, маску плача, которую теперь носил я. Наконец, в сопровождении Леди Клодии и, с Публией на плече, я покинул остатки камеры.

Загрузка...