Глава 26

Получив разрешение покидать гарем, когда захочу, я старалась проводить там как можно меньше времени. Будь дворец заброшенным посёлком вроде Пыль-Тропы, меня бы это не остановило, лишь бы там не было Кадира, Айет и остальной стаи его жён.

Каждый день с утра меня забирал султан, и я проводила несколько часов на его встречах с чужеземными делегациями, с каждой по отдельности. Альбийский посланник, у которого бледные руки со старческими пятнами тряслись так, что не могли удержать перо, как-то сказал своему писцу, что я похожа на его внучку. Этот не врал так нагло, как галаны, но всей правды тоже не говорил и, несмотря на доброе лицо, тоже пытался ловчить. Сичаньцы прислали вместо посла какого-то генерала, непрерывно сверлившего меня недоверчивым взглядом.

Я сидела чуть позади и справа от султана, так что он мог видеть моё лицо, когда кто-то говорил, и определять, лгут ему или нет. Так благодаря мне переговоры о перемирии проходили честно, а заодно я узнавала всё, что можно: где вдоль наших границ расположены чужеземные войска, кому доверяет султан и что знает о мятежниках.

Его сын Рахим, брат Лейлы, также присутствовал на каждой из встреч, но говорил редко и только по просьбе отца. Несколько раз я ловила взгляд принца, направленный на меня.

Вскоре выяснилось, что полностью избавиться от Кадира мне не удалось. Султим то и дело являлся на переговоры, усаживался за стол и, в отличие от своего брата, высказывался по любому поводу без спроса. Помощникам султана оставалось лишь беспомощно закатывать глаза. Наследнику трона одному удавалось вызвать Рахима на спор, и когда два принца сталкивались, летели искры. Я помнила слова султана, что Рахим мог бы хорошо править, не будь он подвержен эмоциям, но пока наблюдала только одну — ненависть к Кадиру.

В гарем я возвращалась только в сумерках, встречалась с Сэмом и передавала, что удалось разведать, а остаток дня принадлежала самой себе. Бродила повсюду и совала нос куда могла, тщательно избегая чужеземцев, наводнивших дворец. Здесь насчитывалась добрая сотня садов и садиков, заполненных цветами до отказа, из-за стен слышалась музыка, а ветерок доносил свежий солёный аромат. Морской, поняла я, забравшись на башню, где такой же ветер взметал полы халата и трепал волосы. Мне уже довелось побывать на море одурманенной и закованной пленницей на пиратском корабле, но вспоминалось не это, а тесное пространство под прилавком так далеко от моря, как только возможно, и мои пальцы, ощупывающие татуировки на теле у Жиня.

Как-то раз, завернув за угол, я увидела впереди знакомо прихрамывающую фигуру и встала как вкопанная, готовая развернуться и убежать, так что сопровождавший меня охранник врезался в спину. Смущение на его вечно непроницаемом лице даже радовало: значит, есть в них всё же под военной формой что-то человеческое. А хромым оказался всего-навсего какой-то альб из делегации, раненный незадолго до перемирия. «Тамид больше не хромает», — вспомнила я.

Изображать бесцельные блуждания удавалось неплохо, но султан оказался не так глуп, чтобы позволить мне шататься где угодно. Солдат встречал меня по утрам у выхода из гарема и приклеивался сзади словно тень. Охранники менялись каждый день, и добиться от них ни слова не удавалось, кроме сообщения, что меня ждёт султан. Если я пыталась свернуть, куда не полагалось, сопровождающий просто загораживал путь, молча уставив перед собой каменный взгляд, словно хорошо вооружённая живая стена.

Тем не менее сдаваться я не собиралась. Мне нужен был Бахадур — джинн, мой отец и новое тайное оружие султана. Я хотела узнать, как его освободить, прежде чем тот приведёт оружие в действие и сотрёт с лица земли всех моих друзей.


Когда-то мне слишком часто доводилось просыпаться с ощущением опасности, но жизнь в гареме расслабляла. Прежде злоумышленнику, прокравшемуся в спальню, не удалось бы даже приблизиться, чтобы приставить мне нож к горлу.

Я подскочила в постели с колотящимся сердцем, готовая увидеть перед собой кого угодно. Солдат. Гулей. Оказалось ещё хуже.

«Айет!»

Она отшатнулась, свет почти полной луны дрожал на остром лезвии у неё в руке. Нет, не нож — ножницы. Куда неприятнее была улыбка на губах. В другой руке — длинная прядь чёрных вьющихся волос.

Я торопливо ощупала голову. Последней меня подстригала мать незадолго перед смертью, и с тех пор копна волос доросла до середины спины, хоть и была обычно скручена под завязанной куфией. Теперь волосы заканчивались, не доходя до плеч.

— Посмотрим, как он теперь захочет тебя! — прошипела Айет, с ухмылкой наматывая на палец отрезанную прядь.

Гнев вспыхнул куда сильнее, чем заслуживала такая несусветная глупость. «Плевать, что глупость!» Я рванулась вперёд, и ножницы оказались у меня в руке, прежде чем Айет успела пошевелиться. Порезать её мне не удалось бы, приказ султана, но она этого не знала. Приставив ножницы ей к горлу, я с мстительным удовольствием наблюдала ужас на хорошеньком личике.

— Послушай… — Я смяла в кулаке отвороты её халата и притянула к себе. — У меня есть дела поважнее, чем разбираться с вашей идиотской ревностью! Так что направьте её на кого-нибудь другого, кто в самом деле хочет украсть вашего сластолюбивого муженька!

Женщина в страхе сглотнула, косясь на сталь, прижатую к горлу, и вдруг горько рассмеялась:

— Ты называешь это ревностью? Думаешь, я люблю Кадира? Всё, что мне нужно, — это выжить! Гарем — настоящее поле битвы… Хотя уж ты-то небось знаешь. Куда подевались Мухна с Узмой, что ты с ними сделала?

— Ты о чём вообще? — опешила я.

Стараясь по мере сил избегать Кадира и его жён, я в последнее время не интересовалась новостями гарема, а Узму в последний раз видела на приёме, когда она испортила мой наряд.

— Узма исчезла! — злобно оскалилась Айет, но в глазах её сверкал страх. Такие, как она, гибли в гареме, как мухи, а защититься можно было разве что ножницами. — Так же, как и Мухна! Дело обычное, но мираджиек у Кадира всего четыре, и едва появляешься ты, пропадают сразу две из них — скажешь, совпадение?

— Нет, не скажу…

«Простые совпадения не шутят так жестоко», — сказал когда-то Жинь.

— Но это точно не я!


Ширу удалось отыскать только поздним утром. Сестра лениво растянулась на троне из подушек в тени развесистого дерева. Вокруг хлопотали полдюжины служанок: двое стояли на страже, одна прикладывала хозяйке ко лбу прохладную влажную салфетку, остальные обмахивали опахалами, массировали ноги, а одна держала наготове запотевший кувшин с питьём, сама обливаясь потом на самом краю тени.

Похоже, будущий султан Мираджа, ещё не родившись, уже располагал собственными придворными, хоть и был сыном фальшивого Синеглазого Бандита, а Шира использовала своё особое положение на всю катушку. Пыль-Тропа осталась далеко позади.

Одна из бдительных служанок преградила мне путь.

— Благословенная султима желает побыть в одиночестве.

В самом деле, под своим деревом благословенная султима была одна как перст, но мой язык отказывался произносить ложь даже в виде сарказма. Я лишь с сомнением подняла бровь, кивая на толпу вокруг, но охранница иронии не оценила.

— Шира! — позвала я через плечо служанки.

Сестра лениво приподняла голову, обсасывая финиковую косточку. Скорчила гримасу, но всё же царственно махнула рукой:

— Пропустить!

Охранница шагнула в сторону с недовольным видом. Я выразительно покосилась на неё, и султима очередным театральным жестом распустила всех. Всё её тело до самых кончиков пальцев источало лень, но острый взгляд буравил меня не переставая.

— Так вот для чего Айет выпрашивала ножницы, — усмехнулась она вместо приветствия, — а я-то гадала… Я сама собиралась, ещё в Пыль-Тропе, когда ты спала в шаге от меня, но подумала, что короткая причёска, чего доброго, тебе пойдёт. — Она оценивающе наклонила голову. — Зря боялась.

— Ты заказала Сэму ножницы? — Невольно потянувшись к обрезанным волосам, я отдёрнула руку, но Шира успела заметить движение.

— Удивлена? — Она усмехнулась, поглаживая живот.

Пожалуй, нет. Они, конечно, лишь используют друг друга, но младенец-то у них общий и что-то значит для обоих. Тем не менее Сэм теперь с нами, и то, что он помимо передачи добытых мною сведений продолжает крутить другие тёмные делишки, внушает опасения. Тем более доставляет в гарем то, что должно навредить мне. «Сволочь!»

— Скажи спасибо, что я отказалась доставать ей кинжал, — лениво хмыкнула она. — С перерезанным горлом ты выглядела бы ещё хуже.

Резкий ответ вертелся на языке, но я сдержалась. Сейчас не время для перепалок.

— Что за игру ты затеяла, Шира?

— Называется «выживание». — Сестра протянула руку, требовательно сжимая и разжимая пальцы, словно капризный ребёнок, и я помогла ей усесться прямо, чтобы не смотреть снизу вверх. Она неуклюже поёрзала, придерживая живот. — Я готова на всё, лишь бы мой сын выжил.

— А если он будет похож на Сэма, что будешь делать? — усмехнулась я. — Голубые глаза у мираджийца внушают сильные подозрения, уж я-то знаю.

— Не будет он похож! — прошипела она так яростно, будто могла заставить свои слова сбыться, хотя кровь джиннов из нас двоих имела только я. — Не хватало ещё после всех трудов проколоться из-за такой мелочи! Знаешь, чего мне стоило уцелеть, когда выяснилось, что я беременна? Даже ножницы я уступила Айет в обмен на её тайну, чтобы держать козырь против неё. Мне она куда опаснее, чем тебе, так что отвлекай её и дальше. С рождением сына для других жён всё будет кончено, если тоже не родят от него, а они не могут и знают это. Думаешь, та же Айет не решилась бы избавиться от меня? Я знаю, на что ты сама пошла ради выживания, Амани!

Тамид, истекающий кровью на песке… Я отогнала страшное воспоминание подальше.

— Стало быть, Мухна с Узмой тоже исчезли ради твоего выживания?

— Хм, интересно… — Шира задумчиво перекатила во рту финиковую косточку. — А я-то думала, твоих рук дело. Они тебе немало крови попортили, а ты теперь вроде бы с султаном на короткой ноге, могла и шепнуть кому надо…

«Тогда бы я уж точно начала с Айет».

— Тогда, если не ты и не я, то кто? Люди не растворяются в воздухе.

— Рассказывают всякое… — Султима с беспокойством облизала губы, задумчиво глядя перед собой, затем резко обернулась ко мне: — Если я попрошу об услуге, что бы ты хотела взамен?

Я выпрямилась, скрестив руки на груди.

— С чего вдруг я стану помогать? У меня и так твоя жизнь в руках. Сэма уже получила, зачем ещё что-то?

— Ничего ты не понимаешь в играх на выживание! — раздражённо бросила она, как будто мы снова играли на школьном дворе во что-то, ею придуманное.

— Ну так объясни мне свои правила!

— Мне надо узнать кое-что… Я видела тебя с Лейлой, той принцессой-дурнушкой.

— А что такого? — удивилась я.

С Лейлой я проводила почти всё время, что бывала в гареме. Мы даже ели вместе, хотя она больше возилась со своими механическими игрушками, забыв про остывшую тарелку.

— Она что-то затевает.

— Лейла? — хмыкнула я. — Ты игрушки её подозреваешь, что ли? Она же малышка совсем.

— Ходит повсюду, вынюхивает… — Шира потянулась за свежей салфеткой. — Уходит из гарема неизвестно куда, а я не могу даже проследить… зато ты можешь.

— Хочешь узнать, куда она ходит? — продолжала я недоумевать. — Чем тебя беспокоит Лейла?

— Да не сама девчонка, конечно! — закатила глаза сестра. — Беспокоит её брат. — Ах, ну да, принц Рахим… тогда понятно. — Ходят слухи, что он теперь в большой чести у султана…

«Верно». Слова, сказанные за уткой с апельсинами, всплыли в голове.

— Боишься, он зарится на трон, — кивнула я, поняв наконец, куда она клонит. Большой любви у Рахима к Кадиру явно не наблюдалось, но достаточно ли у него ненависти, чтобы нанести удар через султиму?

— Смотри-ка, не так ты и глупа, оказывается… — Шира сменила влажную салфетку на лбу, струйки воды скатились с бровей и потекли по щекам. — Ходят слухи, что пока жёны Кадира никак не могли забеременеть, султан подумывал, не назначить ли султимом Рахима вместо него. Рахим — любимчик, иначе зачем трётся при дворе, а не командует, как ему положено, войсками в Ильязе? — Услышав название крепости, я невольно поморщилась, ощущая вдруг занывший шрам от пули. — Если Рахим и впрямь замышляет что-то, а сестричка шпионит для него в гареме, я обязана всё знать!.. Так что ты хочешь за сведения о Лейле и её брате?

Лейла помогала мне в первые дни, не говоря уже о том, что её совет помог выбраться во дворец. По сути, она спасла меня от домогательств Кадира. Почти что подруга, если разобраться, а я больше никогда не собиралась предавать друзей. Только Шира об этом не знала, считая меня по-прежнему той, что бросила Тамида истекать кровью на песке в Пыль-Тропе. Сестра думала, что со мной можно сторговаться.

В голове вдруг мелькнула светлая мысль. Мне позарез нужно избавиться от присмотра. А если…

— Ты могла бы отвлечь стражника? — прищурилась я. — Надолго.

— К примеру, благословенная султима вознамерится рожать раньше срока? — Шира схватывала на лету.

— Гениально! То-то у нас в Пыль-Тропе говорили, что ум с красотой не уживается. — Это было мелко, но я не могла удержаться, не в силах забыть про свои обрезанные волосы.

Сестра фыркнула.

— Я прожила там шестнадцать лет и ни разу не влезла в такие неприятности, как у тебя! Зачем тебе понадобилось отвлекать стражника? Хочешь отыскать во дворце одного знакомого калеку? Если надеешься на радушный приём, то очень зря!

— Мои отношения с Тамидом тебя не касаются! — Я невольно коснулась пальцем шрама на боку, ощутив уже привычную тупую боль.

— Ага, стало быть, знаешь, что он здесь, — довольно ухмыльнулась Шира, отыскав наконец моё слабое место. — Нас тогда забрали сюда вместе, — объяснила она, — потому что ты нас бросила. Тогда я и подумала, что в игре на выживание ты лучше, чем кажешься.

— Ты сама хотела уехать, потому что Фазим порвал с тобой!

Удар пришёлся в точку, и я почти пожалела о том, что сказала, глянув на лицо сестры. «Ну и что, она начала первая! Глупо обмениваться колкостями с тем, кто знает тебя с детства, победителя всё равно не будет».

— Ну что ж… — Шира вновь натянула маску султимы. — Ты следишь за Лейлой, а я отвлекаю твоего солдата. — Она протянула руку, унизанную новенькими золотыми браслетами. Один из таких наверняка получил воришка альб за ножницы, от которых пострадали мои волосы. — Договорились?

— Да, идём. — Я взяла её за руку и помогла подняться на ноги.


Приходилось отдать должное актёрским способностям моей двоюродной сестры. Её вопли звучали столь убедительно, что я сама в какой-то момент всерьёз забеспокоилась. «Неужели судьба столь жестока, что наградит её настоящими родовыми схватками вместо фальшивых?» Тяжело опираясь на меня, она ковыляла к выходу из сада, заглушая криками и стонами мои сбивчивые объяснения стражнику, ожидавшему меня у ворот.

Солдат был молоденький, и в глазах его моментально вспыхнула паника, когда благословенная султима повисла у него на руках. Пока она отвлекала внимание, я скользнула ему за спину. Внезапно вспомнив о долге, он покрутил головой, но тут же отвернулся, услыхав новый вопль Ширы, а я бросилась бежать со всех ног через двор и залы дворца к заветной мозаике с изображением принцессы Хавы.


Мои глаза сравнивали и с морем в солнечный день, и со знойным небом над пустыней. Чужеземные глаза. Предательские глаза. Однако, по правде говоря, ничего похожего на их цвет я не видала, пока не встретила своего брата Нуршема.

И вот теми же синими глазами на меня смотрит наш общий отец Бахадур. Странное чувство.

Джинн молча ждал, пока я спущусь в подземелье и подойду к низкой железной ограде. Молчала и я. Затем он заговорил:

— Тебе не дозволено приходить сюда, верно?

Я мало интересовалась своим настоящим отцом, когда узнала, что он не муж моей матери. Предполагала, судя по своим глазам, что он чужеземный солдат, а быть полукровкой мне не нравилось, потому особо и не задумывалась. Когда же узнала, что я демджи и помимо метки в виде глаз получила от отца-джинна особые способности, то не раз гадала, что почувствую, когда встречусь с ним лицом к лицу.

Однако никак не ожидала, что меня охватит такой гнев.

— Пришла узнать, как тебя освободить. — Я скрестила руки на груди, словно старалась запереть ярость внутри. Сейчас не время. — Мне не особо хочется, чтобы ты наделал мне других братьев и сестёр, способных разрушить всё вокруг, но султан может использовать тебя против своих врагов, сжигать и засыпать песком их города, а я не слишком его одобряю, как и все мои друзья.

— Я только один город засыпал песком.

Массиль, догадалась я. Мы были там с Жинем, когда я ещё ничего не знала о себе, перед тем как отправиться через Песчаное море.

— Тебе не кажется, что ты тогда немного перестарался?

Синие глаза Бахадура окинули меня внимательным взглядом, ни разу не моргнув.

— Ты не должна меня освобождать, Амани. Я существую с начала времён, и жадные, но неосторожные смертные не в первый раз призывают меня. Так или иначе я всегда освобождаюсь, а рано или поздно, значения не имеет.

— Зато для меня имеет! — почти выкрикнула я, не сдержавшись. — Ты можешь жить вечно, но наше время уходит, у меня его мало, как и у всех нас, а пока оно не ушло, нам надо победить в войне и спасти многие жизни. Скажи, как тебя освобождали прежде — для этого есть какие-то особые слова?

— Слова есть, но я их не знаю… Есть другой способ, он тебе известен, вспомни про Акима и его жену.

Сказку про Акима мне рассказывала мать, когда я была ещё совсем маленькой, и с тех пор я эту историю почти забыла. Аким был учёным, очень мудрым, но бедным. Знания не так уж часто приносят богатство, что бы там ни говорилось в святых книгах. И вот однажды, копаясь в древних записях, Аким нашёл там истинное имя джинна. Он призвал джинна и заключил в круг из железных монет, но жена Акима как-то раз спустилась в подвал за сахаром и обнаружила его. Муж не очень внимательно относился к ней, предпочитая женщинам книги, а потому джинн легко соблазнил её и пообещал, что она родит давно желанного ребёнка, если освободит его. И тогда жена Акима разрушила круг из монет.

На этом месте мать обычно делала страшную паузу и кидала в очаг пригоршню пороха. Освободить джинна, не изгнав его — всё равно что устроить гигантский пожар. Жена Акима мгновенно обратилась в пепел, а с ней и весь дом.

— Это ты их сжёг! — вырвалась у меня правда.

— Да, я. — В голосе джинна не было ни капли раскаяния. — Может, немного и перестарался, — признал он, помолчав.

«Разрушить круг? Только этот не из монет, а уходит в каменный пол, и наверняка глубоко. Разве что взорвать порохом. Бахадур мой отец и вряд ли станет меня сжигать… хотя кто его знает?»

— Ты могла и иначе выяснить, как освободить меня, Амани. Этим знанием владеют и люди. — Джинн всё так же смотрел на меня из железного круга. Он сидел абсолютно неподвижно, не переминаясь и не теребя край одежды, как обычно делают люди. — Зачем же столько трудов, чтобы добраться сюда?

— Ты помнишь мою мать? — Я тут же выругала себя. «Что толку спрашивать? Сколько у него было женщин за бессчётные тысячи лет?» — Захия аль-Фади из Пыль-Тропы…

— Я помню всех. — Мне показалось, или голос отца чуть изменился, стал живее? — Твоя мать была очень красива, и ты похожа на неё. Она убежала из дома в горы, припасов взяла на несколько дней. Догнали бы или погибла… А я тогда попал в одну из ваших железных ловушек для буракки, примитивную, но действенную. Захия наткнулась на меня и освободила.

— Тогда почему ты не спас её? — Вот, наконец, вопрос, который на самом деле хотелось задать. Не про память и нежные чувства, а как мог он оставить её со мной, со своим ребёнком, защищая которого она потом погибла, — он, бессмертный и могущественный? — Ты ведь мог спасти, правда? Мог!

— Да, я мог появиться в тот день, когда её вешали, и унести с собой, как в тех сказках, что она тебе рассказывала. Только зачем? Чтобы держать её в башне ещё сколько-то лет в качестве своей жены? Она была смертная, и даже ты, в которой есть частица моего огня, когда-нибудь умрёшь. Смерть — ваш удел, она вам удаётся лучше всего другого. Спаси я её тогда, она всё равно умерла бы потом.

— Зато прожила бы дольше! — воскликнула я, едва сдерживая слёзы. — Мы бы спаслись…

«И тогда в её смерти не обвиняли бы меня!»

— Ты спаслась, — спокойно возразил он.

— Неужто тебе за твою вечность не надоело собственное равнодушие? — взорвалась я, уже не в силах сдерживаться. Плакать перед ним не хотелось, но куда деваться. Сквозь собственные рыдания я слышала шаги — за мной уже спешили солдаты. — Ты допустил, что мою мать повесили! Позволил нам с Нуршемом столкнуться на поле боя — двум своим детям! — Сапоги гремели уже за спиной. — Ты спокойно смотрел, когда я чуть не воткнула себе нож в живот! Ты же создал нас всех, почему тебе всё равно?!

Мне заломили руки, оттащили от железного круга и поволокли вверх по лестнице, но я продолжала кричать и вырываться. В шею кольнул холодный металл. Игла, поняла я, а в ней что-то одурманивающее. Кровь бросилась в голову, пол ушёл из-под ног, но, падая, я ощутила объятия сильных рук.

— Амани! — Сквозь бурю ощущений пробилось моё имя. — Амани, я держу тебя!

«Жинь?»

Зрение на миг прояснилось. «Нет, султан!» Я снова попыталась вырваться, но он подхватил меня под колени и поднял на руки, как младенца, прижимая к себе. Двинулся вперёд, и с каждым шагом я все сильнее ощущала стук его сердца.

— Я хотела… — «Какой бы полуправдой прикрыть своё бегство?» Язык уже заплетался под действием укола, голова кружилась.

— Ты хотела повидаться со своим отцом.

Я ждала ярости, обвинений, наказания. Мы вышли в тенистый дворик, высоко над головой раскинулись кроны деревьев, солнечные лучи плясали в листве.

— Да, — призналась я. — Так и есть, хотела. Повидаться, спросить и получить ответ.

Мир поплыл перед глазами, сон застилал веки, по телу пробегала дрожь. Каждая моя клеточка жаждала прильнуть к теплу другого тела, держащего меня, словно я и впрямь ребёнок, которого взял на руки отец.

Только он не мой отец, а Ахмеда с Жинем, Нагиба с Кадиром и Рахима. А ещё он убийца.

Вокруг смутно различались стены гарема. Я почувствовала, как султан опускается на колени и укладывает меня на постель с разбросанными подушками. Вновь услышала его голос:

— Отцы часто разочаровывают нас, Амани.

Загрузка...