Потомки джиннов

Глава 17

Пустыня разжимала свои объятия.

Служанки обливали меня горячей водой и тёрли мочалками до скрипа, очищая от въевшегося песка и запёкшейся крови, смывая пот и пороховую копоть, уничтожая все следы прошлой жизни, в том числе и прикосновений Жиня.

Дав ополоснуться в бассейне, завернули в сухую льняную простыню и уложили на лежанку. Одна служанка принялась натирать меня тёплым маслом с запахом цветов, которых я не знала, а другая — расчёсывать спутанную копну волос.

В прошлой жизни Синеглазого Бандита я только и делала, что сражалась, — сначала чтобы выбраться из Пыль-Тропы в самом глухом уголке пустыни и выжить в гибельных песках, а затем во имя принца Ахмеда.

«Новый рассвет, новые пески!»

Однако с каждым движением гребня, ласково расправлявшего мои волосы, готовность драться словно таяла, сменяясь непреодолимой усталостью.

«Потом, всё потом. Война подождёт. Сражаться продолжу завтра».

Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, какое множество оград и стен, зачастую невидимых или искусно скрытых, охраняет султанский гарем. Он был выстроен как огромный лабиринт, заставлявший кружить, забывая, где вход, и не находя выхода. Десятки садов и садиков примыкали друг к другу, словно пчелиные соты — то травяные лужайки с бьющим в центре фонтаном и разбросанными вокруг подушками, то уставленные статуями, заросшие цветущими кустами и заплетённые лианами, так что стен даже не видно. Тем не менее стены всегда оставались на месте.

Население гарема с трудом поддавалось подсчёту: десятки жён, принадлежавших султану и султиму, и их дети — принцы и принцессы, рождённые султанскими жёнами, все моложе шестнадцати лет. Потом девушки переходили в руки мужей, а юноши пополняли ряды командиров, чтобы умереть на поле битвы, как Нагиб. Все — братья и сёстры Ахмеда и Жиня.

В конце концов мне удалось отыскать один из выходов — позолоченные железные ворота в дальнем углу. Створки были приоткрыты, но пройти в них я не могла. Ноги не слушались, как я ни старалась их заставить. Меня будто держала огромная невидимая рука, кровь застывала в жилах, а желудок сжимался в тугой комок.

Я получила приказ и не могла сделать дальше ни шагу.

Единственный выход — как-то дать знать своим. Только где они теперь? Впрочем, у Шазад родители в Измане, а Изман — вот он, за этими воротами, всего в нескольких шагах… и в то же время так далеко, словно на другом конце пустыни!

Надо что-то придумать, какой-нибудь способ. Сама не выйду, так хоть передам на волю, что я здесь, а у султана теперь есть джинн.

Мой отец.

«Нет, неправда! Какой он, к гулям, отец, если ему наплевать, жива я или нет. Такой “папаша” у меня уже был в Пыль-Тропе!»

От матери я слышала множество историй о джиннах, которые спасали девушек — и принцесс, заточённых в башню, и простых. Но истории одно, а жизнь — другое.

Теперь я сама по себе, никто мне не поможет.

Мне так казалось и прежде, в родном Захолустье, но это было неправдой. У меня тогда был старый друг, Тамид… а теперь только швы на коже, и каждый напоминает, что доверять ему нельзя.

Я нащупала в плече кусочек металла и нажала посильнее, чтобы ощутить боль.

«Одна, совсем одна. Первый раз в жизни».

Зверинец я обнаружила на третий день пребывания в гареме.

Нестройный многоголосый хор, доносившийся из железных клеток с затейливыми узорчатыми куполами оглушал ещё издалека. Сотни птиц по ту сторону решёток могли бы своим цветастым оперением пробудить зависть даже у джиннов. Желтизна свежих лимонов и зелень травы, как в нашем бывшем убежище в Стране дэвов. Алые краски напоминали о потерянной куфии, а синие — о моих собственных глазах. Только не такие синие, другие. Синевой моих мог похвастаться один Нуршем, если не считать глаз самого Бахадура.

Глаз, что так равнодушно сверкали, когда лезвие кинжала приближалось к моему животу, и даже поленились моргнуть или отвернуться, настолько им было всё равно.

Я отвела взгляд от птиц и двинулась дальше, минуя важных павлинов, распускавших веером пышные хвосты. За толстыми прутьями решётки развалилась на солнце пара великолепных тигров. В их зевающих пастях торчали клыки длиной с палец. Такие тигры попадались в росписях на скале перед входом в наш старый лагерь, но то были картинки тысячелетней давности размером с ладонь, а эти — настоящие.

У дальней клетки я замерла, разинув рот. Существо внутри почти достигало размеров рухха. Серая морщинистая кожа, ноги-колонны и гигантские уши. Я невольно подалась вперёд, будто надеясь протиснуться между железных прутьев и потрогать диковинку.

С другой стороны клетки, упершись коленками в подбородок, присела девочка лет пятнадцати на вид. Слишком юная для султимской жены, а значит, одна из целого выводка дочерей султана, которых замечали мало, в отличие от принцев. Чем-то она напоминала Далилу, наверное, ещё детской округлостью щёк, хотя, конечно, общей крови, как с Жинем, у них быть не могло.

Девочка лепила из красной глины миниатюрное подобие невиданного толстокожего существа в клетке. Толкнула пальцем ногу игрушки, и та послушно согнулась, лязгнув механическим суставом. Очевидно, внутри глины был металлический скелет.

— Кто это? — вырвалось у меня, и девочка вскинула голову, глядя сквозь решётку.

— Слон, — робко ответила она.

Сердце болезненно дрогнуло. Тот самый, которого так восторженно описывали у костра Изз и Мазз на свадьбе Имин, вернувшись из Амонпура.

«Настоящий живой слон!»

— Решила навестить родственников? — раздалось вдруг за спиной.

Голос звучал далеко не дружелюбно, и я резко обернулась. Передо мной стояла Айет, та самая губастая, что в первый день в гареме сбросила мой халат в бассейн, а с ней и две другие жены султима — они вечно сопровождали Айет наподобие личной охраны. Я уже знала из подслушанных разговоров, что звали их Мухна и Узма.

— А твоих небось у султана на псарне держат? — невинно парировала я.

Все три ухмыляющихся лица оскорблённо вспыхнули. Айет первая собралась с мыслями.

— Не думай, мы не враги тебе, — начала она, сбавляя тон, — просто хотим помочь. Знаешь, что это? Тот самый зверинец, где жена султана Надира встретила джинна, от которого потом родила демоницу.

Надира, мать Ахмеда и Далилы. Историю о ней знали все. Однажды жена султана гуляла по саду и заметила лягушку, которая случайно запрыгнула в клетку к птицам и не могла выбраться наружу. Птицы уже готовы были расклевать бедняжку. Надира пожалела её, открыла дверцу и достала, не обращая внимания на свои расцарапанные птичьими клювами руки. Снова оказавшись на дорожке, спасённая лягушка вмиг обратилась красавцем джинном.

— Видишь ли, — медовым голосом продолжала Айет, в то время как её подружки обступали меня слева и справа, словно хищники вокруг добычи, — девушки, которые не нашли себе законного места в гареме, долго здесь не задерживаются. Султим любит мираджиек… — Она вдруг сильно пихнула меня в грудь, толкая к соседней клетке. Тигрица по ту сторону решётки с любопытством подняла голову. — Однако возле него есть место только для трёх. Если появляется кто-то ещё, одна оказывается лишней, а нам вовсе неохота исчезать… Нет тебе места здесь, поняла?

— Меня не интересует ваш муж-идиот! — Хотелось отбросить её руку, но драться я не могла — чёткий приказ султана не оставлял никаких лазеек.

Глаза Айет свирепо прищурились.

— А знаешь, что ещё произошло в этом зверинце? Султан своими руками убил Надиру, после того как она произвела на свет чудовище! — Она теснила меня всё ближе к железным прутьям. — Потому что за птичьими криками тут ничего не услышишь… — Шум и в самом деле стоял невероятный, заглушая все звуки из гарема. — Давай, зови на помощь!

— Оставьте её в покое!

Голос девочки, лепившей слона, был едва различим в оглушительном хоре цветастых обитателей клеток. Её глаза расширились в ужасе.

Айет злобно ухмыльнулась, но явно сдержала уже готовое сорваться ругательство.

— Это наше дело, Лейла! Твой отец не брал новых жён уже лет десять, а значит, она тут не для него, а для благословенного султима, нашего мужа, да будет доволен им Всевышний!

— Ты точно уверена? — Девочка вскочила на ноги, совсем по-детски прижимая к себе глиняного слоника. — Я сейчас спрошу отца!

Одно упоминание султана оказывало в гареме поистине магическое действие, подобно заветному слову, открывающему двери в скалах и призывающему духов. Казалось, повелитель Мираджа сам незримо появился здесь.

Айет сдалась первая. Раздражённо закатив глаза, она отвернулась, как будто я не стоила её внимания.

— Моё дело предупредить! — бросила она через плечо и удалилась с важным видом в сопровождении подружек.

Я с ненавистью проводила её взглядом, почти презирая себя за то, что не могу расквасить ей нос.

Шагая к выходу из зверинца, Лейла рассеянно заводила ключиком свою игрушку.

— Ничего, привыкнешь, — вздохнула она.

Привыкать я не собиралась. У меня просто не было на это времени.

Когда я не бродила по садам, выискивая пути бегства, то сидела у себя в комнатах. Служанки приносили чистое бельё и таз с водой, а также и еду, предугадывая все мои желания. Мне не приходилось даже с ними разговаривать.

В один вечер, однако, ужин не принесли.

Невольно напрашивался вывод, что без Айет тут не обошлось. Потерпела неудачу в зверинце, но не успокоилась и решила портить мне жизнь, кипя злобой из-за моих воображаемых планов на её любимого султима. Можно подумать, у меня принцев вокруг не хватает. От тех двоих неприятностей уже больше чем достаточно.

Дождавшись темноты, я наконец уступила требованиям урчащего желудка и вышла наружу. Даже моего упрямства было мало, чтобы уморить себя голодом.

В саду, где подавали ужин, тут и там вокруг общих подносов, уставленных блюдами, собрались кучками женщины, так тесно, что пробиться к пище было невозможно. Я словно вновь оказалась в лагере мятежников в тот первый вечер, когда ещё никого не знала и ощущала себя незваной гостьей — с той только разницей, что тогда со мной были Шазад и Бахи.

Одна только Лейла сидела в одиночестве, продолжая трудиться над своим механическим слоником. Судя по всему, он был почти готов и очень похож на настоящего. Девочка завела его ключиком в спине, поставила на дорожку, и игрушка двинулась, дёргаясь и скованно переставляя ноги по направлению к детишкам, сидевшим с матерями неподалёку. Восторженно пискнув, к слонику бросился какой-то малыш, но мать тут же сердито подхватила его на руки, опрокинув игрушку.

Радость на лице Лейлы растаяла, девочка удручённо потупилась. Такую у нас в Захолустье сожрали бы живьём. С другой стороны, выросшую в песках, сожрут живьём там, где растут такие, как она.

Подобрав слоника, беспомощно дрыгавшего ногами в воздухе, я протянула его Лейле. Она подняла голову, распахнув на пол-лица свои огромные глаза.

— Ты помогла мне сегодня в зверинце, — напомнила я. Она продолжала смотреть молча, а я не могла объяснить, что сама бы не отбилась с сотней кусков железа под кожей, — спасибо тебе!

Кивнув, она взяла игрушку, и я присела рядом, не дожидаясь приглашения. Всё равно больше некуда, да и союзников в гареме неплохо бы завести. Во всяком случае, так я себя убеждала, стараясь не думать о больших печальных глазах, напоминавших о Далиле.

Айет и её прихлебательницы кучковались поодаль, излучая волны презрения, которые докатывались даже сюда. Поймав мой ответный взгляд, губастая что-то шепнула Мухне, и все трое стали визгливо перехихикиваться, словно стайка птичек на ветке.

— Они боятся, — заговорила Лейла. — Думают, Кадир заменит тобой кого-нибудь из них, и лишней придётся исчезнуть.

— Твой брат мне не нужен, поверь, — фыркнула я.

Служанка поставила передо мной тарелку с вкусно пахнущим мясом. Желудок отозвался нетерпеливым урчанием.

— Он мне не брат. — Девочка хмуро сжала челюсти. — То есть, конечно, мы оба дети сиятельного султана, но в гареме братьями и сёстрами называют только детей от одной матери. У меня только один брат, Рахим. — Она задумчиво глянула в сторону. — Он уже вырос, его здесь нет.

— А твоя мать?

— Она была дочерью громанского инженера… — Лейла повертела в руках заводного слоника. Компасы Жиня и Ахмеда, помогавшие им не потерять друг друга, тоже делали громанцы, которые научились оживлять магией механизмы. — Пропала, когда мне было восемь, — спокойно объяснила девочка.

— Что значит, пропала? — растерялась я.

— В гареме такое часто случается. Женщины исчезают, когда становятся не нужны. Потому Айет так тебя и боится. Она не смогла родить ребёнка для султима, и если ты её заменишь, Айет тоже пропадёт, как многие до неё. Здесь это дело обычное.

Слушая её, я рассеянно взяла ложку в рот… и едва не подавилась — пища обожгла язык, словно раскалённый уголь. Из глаз хлынули слёзы, из горла рвался сдавленный кашель.

— Что, не нравится наш ужин? — громко бросила Мухна из другого конца двора, положив в рот кусочек лепёшки и выразительно причмокивая. Айет с Узмой вновь покатились со смеху. — Это гостинец от благословенной султимы.

Лейла выудила из моей тарелки что-то ярко-красное и с гримасой отбросила в сторону.

— Перец смерти.

— Что ещё за гадость? — Я всё ещё отплёвывалась.

Она сунула мне в руку стакан с водой, и я жадно осушила его, заливая палящий жар.

— Такая пряность заграничная, — объяснила она, нервно облизав губы. — Отец запретил держать её в гареме, но некоторые добывают как-то и пользуются, чтобы… ну… уйти.

До меня не сразу дошло, что она имеет в виду.

Стало быть, кое-кто уже путь бегства отыскал. Только мне был нужен настоящий… Впрочем, раз запрещённый перец всё же как-то попадает в гарем, значит, должен быть и тайный путь за стены, хотя бы для весточки друзьям.

— Кто такая благословенная султима? — Я уже слышала, как её упоминали — в банях, когда только попала сюда.

— Первая жена султима, — пожала плечами Лейла, словно удивлялась моей несообразительности. — Ну, то есть не первая, которую он взял. Айет появилась уже на следующий день после его победы на султимских состязаниях… Просто благословенной султиме одной удалось забеременеть.

«Как же они, должно быть, её ненавидят! Сильнее, чем тётушка Фарра младшую жену дяди Ниду, потому что положение тётушки хотя бы укрепляли трое рождённых ею сыновей, и Ниде приходилось целовать ей ноги, чтобы выпросить что-нибудь. Что султим, что торговец лошадьми из песков Захолустья — женская ревность везде одинакова. Первая жена заправляет другими и в семье, и в гареме».

Я задумчиво глянула в тарелку.

— А где можно увидеть благословенную султиму?