Потомки джиннов

Глава 15

Я отшатнулась от гигантского столба синего огня, который взметнулся до потолка и выше, к самому небу. Так жарко и ослепительно не горел ни один костёр на моей памяти. Достигнув железного барьера, он дрогнул и замерцал, словно пытался его прорвать, а затем начал стягиваться к центру круга, приобретая форму.

Я невольно зажмурилась. Перед глазами плавали цветные пятна, как будто от яркого солнца. Когда зрение прояснилось, передо мной впервые в жизни предстал родной отец.

Бахадур выглядел как человек, слепленный из чистого пламени.

Нет, неправильно. Может, я и не слишком благочестива, но святые книги читала. Джинны — не люди из огня. Наоборот, люди созданы по их образу и подобию из глины и воды с частицей животворного огня джиннов. Наша душа — лишь искра от их костра, а тело — грубая копия.

Тело Бахадура мерцало и переливалось тёмно-синим пламенем того же оттенка, что мои глаза. Жар от него больше не исходил, зато ощущалось что-то другое, неведомое, проникающее в самую душу. Он возвышался подобно одной из могучих колонн вокруг, но поддерживал не свод потолка, а весь мир. Древний джинн, одно из первых созданий Всевышнего, создавших в свою очередь первого смертного — и всё человечество. В том числе и меня.

Ощущение власти — вот что от него исходило. Власти истинной и изначальной — той, что даётся не титулом или троном, а исходит из самой сути мироздания.

Огненная фигура продолжала меняться на глазах. Нечто подобное я наблюдала, когда меняла облик Имин. Мерцающая синева и блеск исчезли, появилась смуглая кожа и чёрные волосы, как у любого жителя пустыни из плоти и крови. Тем не менее даже в таком земном образе Бахадура трудно было спутать с обычным человеком: слишком тщательно вылепленным, слишком совершенным выглядело его тело, а глаза остались пылать — раскалённая синева в центре с чёрным зрачком и белизна вокруг. Они смотрели на меня в упор, и этот взгляд словно выворачивал наизнанку.

— Ты звала меня, — произнёс джинн. Три простых слова прозвучали с жутковатой весомостью. Он медленно перевёл взгляд на моего спутника. — Впрочем, вижу, что не по своей воле.

Рядом с джинном даже самый могущественный человек в стране выглядел не более чем жалкой искоркой над пылающим костром.

— Ну! — Голос Бахадура был полон скуки. — Давай, проси, что ты там хотел. Золота? Власти? Любви? Бессмертия? А может, всего и сразу?

Султан усмехнулся:

— Я не так глуп, чтобы просить тебя.

Немигающий взгляд джинна был неподвижен. Я пристально рассматривала его лицо, надеясь найти в нём хоть что-то родное, помимо цвета глаз.

— Я видел больше дней и встречал больше смертных, чем песчинок в вашей пустыне, — вновь заговорил Бахадур. — Нищих и царей, и всех, кто между ними, но ни разу не встретил ни одного, кто ничего не хотел. Будь то грязный уличный оборвыш или скучающий магнат, вам вечно что-нибудь нужно.

— А вы вечно оборачиваете наши желания против нас! Исполняете их на свой лад или делаете бесполезными, и в конце концов мы жалеем, что вообще обратились к вам за помощью!

Верно, я тоже читала об этом в сказках. И про Массиль, где джинн отомстил купцу, засыпав песком целое море, и о лудильщике, что погиб в пустыне, так и не найдя обещанного золота.

— Мы никогда не получаем от вас того, о чём просим! — Султан в сердцах пнул узорчатую кромку барьера.

— Значит, ты всё-таки чего-то хочешь? — проницательно заметил Бахадур.

— Ну ещё бы! Каждый чего-то хочет… Но я не такой дурак, чтобы просить. Ты сам мне это дашь, без всяких хитростей и уловок!

Хохот джинна прокатился гулким эхом по древним сводам.

— И как же ты меня заставишь?

— Ты узнал её, она из твоих. — Султан не сводил с него глаз.

— Ну конечно. — Бахадур тоже не отводил взгляда.

«Ну посмотри же на меня!» — хотелось мне крикнуть, и в то же время я ругала себя за это. «Прожила всю жизнь без отца, обойдусь и теперь!»

— Зря, что ли, мы их метим?

Султан вынул из-за пояса кинжал и не глядя протянул мне:

— Возьми, крошка демджи, и воткни себе в живот.

Тело пронизал могильный холод. Это был приказ.

— Нет! — воскликнула я, как будто была вольна что-то изменить. Рука сама потянулась к кинжалу.

— Медленно, — уточнил он, — чтобы побольнее!

Пальцы сжали рукоять и развернули клинок. Как я ни сопротивлялась, ничего не вышло — рука дрожала, но выполняла повеление. Острое лезвие приближалось к животу.

«Самая скверная рана, — подумала я, — медленная смерть».

— Твоя дочь умрёт, — снова заговорил султан, — если я не остановлю её. Если назовёшь имена других джиннов, так и быть, прикажу бросить кинжал.

Бахадур по-прежнему не смотрел на меня, его пылающие синие глаза равнодушно наблюдали за султаном. Древний и бессмертный, уступающий одному лишь Всевышнему. Даже полновластный правитель всей пустыни для него ничто. И я ничто, хоть и родилась от него.

Он спокойно опустился на каменные плиты пола и удобно скрестил ноги.

— Все вы когда-нибудь умираете. — Снисходительная улыбка на его устах, казалось, была обращена к несмышлёному ребёнку. Только не ко мне! — У смертных это получается лучше всего.

«Ему всё равно. Родная дочь умрёт, ну и пусть!»

Хищный изогнутый клинок уже коснулся шёлкового халата. Я вечно пачкала кровью вещи, которые одалживала у Шазад. На этот раз подруга не простит. Никогда не простит, что я погибла и бросила её посреди войны.

— Верно, — согласился султан, отворачиваясь с деланым равнодушием, — все когда-нибудь умирают. — Если он и чувствовал разочарование, то никак этого не выказывал. Вёл себя так, будто этот джинн — ничто перед ним. — Брось! — приказал он отрывисто, глянув на меня.

Пальцы разжались, кинжал со звоном покатился по камням. Моё тело снова принадлежало мне. Перехитрить джинна не удалось, да и глупо было надеяться: может ли смертный, пусть и непростой, тягаться с древним бессмертным?

Руки тряслись от пережитого, но ярость тут же вытеснила страх. Я ненавидела свою слабость, подлость султана, но ещё больше — равнодушного папашу, готового спокойно смотреть, как гибнет родная дочь.

Султан приказал мне бросить кинжал, но не запрещал подобрать его снова.

Мои пальцы сомкнулись на рукояти, и я развернулась, отточенным движением направляя клинок в горло жестокому правителю Мираджа. «Один удар, и с войной покончено!»

— Замри!

Приказ прозвучал вовремя. Остриё было на волосок от цели, когда мои мышцы стали будто каменные.

В глазах Бахадура, теперь обращённых на меня, впервые мелькнул интерес.

Султан перевёл взгляд с кинжала на моё лицо. Я ожидала гнева и немедленной кары за покушение, однако ничего подобного не случилось, лишь верхняя губа чуть дёрнулась в насмешливой улыбке.

— А ты, оказывается, опасна, крошка демджи!

Только теперь стало понятно, кого он мне напоминал помимо Ахмеда. Улыбку Жиня я не спутала бы ни с чьей другой.