Последняя из рода. Скованные судьбой.

Глава 6

Талила открыла глаза и, увидев нависающее над собой лицо незнакомого старика, поспешно вскочила и отползла назад, выставив перед собой руки. Она тяжело, громко дышала, как после долгого, изнуряющего бега, и чувствовала невероятную слабость, которая давила на нее, пригвождая к татами.

Ее взгляд метнулся со старика на Юми. Служанку она узнала, но легче от этого не стало. Она вспомнила, где находится: проклятый дворец проклятого Императора. В голове смутно мелькали несвязанные обрывки памяти. Кажется, она упала в обморок. Или ей стало дурно? Последнее, что Талила запомнила особенно ярко: ужасающая вспышка боли, которая зародилась в руках и расползлась по всему телу ядовитой, обжигающей волной.

Талила посмотрела на свои запястья и застыла, не поверив собственным глазам. Могли ли на нее наслать видение? Она слышала, что Клятвопреступник изучал магию Теней...

На руках она увидела повязки. Плотные, добротные, чистые. А уже поверх них — кандалы, которые сидели не так туго, как прежде. Не сдавливали кожу, не впивались в выпирающие кости...

— Госпожа Талила? — старик окликнул ее, заметив, что она чуть успокоилась, и дикий страх больше не отражался в ее взгляде. — Как вы себя чувствуете?

— Кто вы?

— Я лекарь, — спокойно отозвался тот, притворившись, что не заметил ее грубости. — Меня позвал ваш муж, когда...

— Муж? — переспросила Талила, облизав сухие губы, и перевела взгляд на повязки на запястьях. На сей раз она посмотрела на них с отвращением.

Клятвопреступник ее вылечил. Как благородно. Конечно, ведь она еще не исполнила своего главного предназначения в его глазах и глазах его брата.

Губы Талилы сжались в жесткую, непримиримую линию. Она скрестила на груди руки и посмотрела на лекарь с вызовом.

— Благодарю, мне больше ничего от вас не нужно.

Юми дернулась: кажется, хотела что-то сказать, но не посмела заговорить. А вот лекарь слегка пожал плечами, словно грубость Талилы никак его не задела. Он подвинул к ней два мешочка со своими порошками.

— Заваривайте поочередно каждый день в течение недели одну горсть утром и вечером. Это поможет вам восстановить силы, юная госпожа.

Старик принялся собирать свои вещи, Юми подорвалась ему помогать, а Талила покосилась на мешочки, которые так и остались лежать на татами нетронутыми. Она ни за что к ним не прикоснется. Неизвестно, что мог намешать лекарь, которого позвал Клятвопреступник.

— Вам что-нибудь нужно, госпожа Талила? — проводив старика, Юми остановилась у дверей и посмотрела на нее.

Та мотнула головой. От одной мысли о еде к горлу подкатывала тошнота. Она рухнула на футон, едва оставшись в покоях в одиночестве, и уставилась невидящим взглядом на запястья.

С нее снимали кандалы. Ее магия была свободна. А она валялась без сознания, неспособная что-либо сделать. Эта мысль терзала ее гораздо сильнее физической боли. Она хлестала ее без кнута. Месть была так близка... Но Талила даже ничего не почувствовала. Не пришла в себя.

Странно, что Клятвопреступник решился на столь огромный риск. Ведь вернись к ней сознание даже на мгновение... и она сожгла бы дворец дотла. И как это допустил Император? Прежде ей казалось, что он отчаянно ее боялся. Одна мысль о силе, что таилась в ее крови, сводила его с ума. Талила думала, что он не позволит разомкнуть кандалы, даже если она будет умирать.

Выходит, она ошибалась?.. Настолько сильно ему нужны были ее знания и умения? Настолько сильно он хотел, чтобы ее магия переродилась в ее сыне или дочери?..

В самый темный час перед рассветом ее грубо разбудили стражники Императора, вломившиеся в ее покои. Толком ничего не понимая спросонья, она попыталась отбиваться, и кто-то схватил ее за волосы и сильно потянул, заставив изогнуться. Талила вцепилась в запястья того, кто ее удерживал, но в следующее мгновение ее вздернули на ноги и толкнули вперед.

— Что вы творите? — зашипела она, повернувшись к ним. — По какому праву...

— Приказ Императора, — равнодушно сказал один из четырех присланных за ней мужчин. — Немедленно доставить вас к Его Императорскому Высочеству.

— Мне нужно переодеться, — холодно обронила Талила

Ей повезло, что она умудрилась заснуть в кимоно, иначе стояла бы перед ними в одной тонкой ночной рубашке.

— В том виде, в котором есть, — злобно отозвался все тот же стражник, свернув взглядом.

Талила прикусила губу и замолчала, решив сохранить остатки достоинства. Что толку спорить с глупцом?.. Если Император хочет, чтобы она прошла по дворцу в помятом, сползшем кимоно и с растрепанными, неубранными волосами — она пройдет. Но не позволит ни одному грязному, косому взгляду к себе прилипнуть. Она не позволит себя унизить.

Ничего больше не сказав, она гордо приподняла подбородок и развернулась. Оказавшись в коридоре, Талила поняла, почему присланным Императором стражникам не помешали воины, которых Клятвопреступник приставил к ней для охраны. Они валялись сейчас на татами: кто-то без сознания; кто-то с трудом, но смотрел по сторонам.

Там же неподалеку всхлипывала Юми, выволоченная в коридор из соседней комнаты.

Талила нахмурилась. С каждым днем она все меньше понимала, что творится во дворце Императора. Но все сильнее и сильнее понимала отца, который называл его безумцем.

Ей пришлось пройти мимо людей Клятвопреступника, которых придавливали к татами стражники Императора, и мимо Юми. И Талила не испытала ни злорадства, ни радости. Только лишь усталость.

Она не спрашивала, куда ее ведут. Много чести говорить с ними. лишь крепко сжимала кулаки под широкими рукавами кимоно. Стражники шли по бокам от нее, высокие и мрачные, и их шаги звучали гулко, словно отсчитывали время до ее приговора.

Талила скривила губы. Если они надеялись ее запугать, то напрасно. Она давно отучилась бояться, а все самое страшное с ней уже произошло.

Она удивилась, когда узнала коридоры, по которым уже проходила. Вместе с Клятвопреступником, на тот торжественный прием, устроенный в честь их свадьбы.

Когда стражники раздвинули перед Талилой дверные створки, она вновь оказалась внутри просторного помещения, которое оказалось практически пустым. По углам и вдоль стен сгущалась темнота, и ее отпугивали лишь дрожащие отсветы пламени из масляных ламп.

В центре зала возвышался трон. Император сидел неподвижно, как статуя, его лицо скрывала тень, а вокруг него стояли самураи, их доспехи поблескивали в неровном свете ламп.

Но взгляд Талилы тут же упал на фигуру, лежащую в нескольких шагах от подножия трона. Человек — мужчина — лежал, словно сломанный, на татами. Свет пробегал по его одежде, по спутанным волосам, и ее сердце замерло. Она узнала его.

Ее муж.

Талила не сразу поверила своим глазам. Сперва ей показалось, что Клятвопреступник был мертв, но затем мужчина слабо пошевелился, и по залу эхом прокатился его тихий стон, от которого у нее все сжалось внутри, а горло перехватило странное удушье. Он уперся в татами ладонями и приподнялся на вытянутых руках, а затем сел, и разорванная куртка соскользнула с его спины, и под правой лопаткой Талила увидела ее.

Печать.

Рабскую печать. Печать подчинения.

Печать, которую запретил еще дед правящего ныне Императора.

Что-то внутри нее щелкнуло, словно порвалась струна.

Во второй раз за столь короткое время Талила подумала, что собственные глаза ее обманывают. Этого просто не могло быть.

Но расстояние между ней и Клятвопреступником было небольшим, и потому печать она видела очень и очень четко. Омерзение с отвращением прилили к горлу, и Талила обхватила ладонью шею, чтобы остановить тошноту.

Два символа, из которых состояла печать, выглядели словно свеженанесенное клеймо. Набухшие, налившиеся цветом и кровью, воспаленные. Вокруг них по коже расползались алые линии.

Император отвел взгляд от Клятвопреступника и перевел его на Талилу. Стражники грубо толкнули ее в спину, желая бросить на колени, но она устояла на ногах. Она все же была воином и умела держать удар. Она сделала несколько шагов вперед и сама опустилась на татами: как бы ей ни претило преклоняться перед человеком, который сидел на троне, но это было самым разумным из всего, что она могла сделать.

Но голову перед ним Талила опускать не стала. На языке ощущалась горечь. Она смотрела на Клятвопреступника, который с трудом сидел, опираясь на дрожащие руки, и перед глазами стояла его фигура, распростершаяся на татами, когда она только вошла в этот огромный и пустой зал.

Волна удушающей ненависти и отвращения поднималась изнутри. Она думала, что более мерзким, чем уже, Император в ее глазах не станет. Но, как оказалось, у его не человечности не было предела. Использовать печать подчинения на собственном брате... пусть и бастарде, но они были рождены от одного отца. И Клятвопреступник был старшим.

Кто же поставил ему это печать? Как он сам это допустил?..

— А-а-а-а... Талила.

Император посмотрел на нее, и ей не удалось сдержать дрожь отвращения.

— Говорят, с тебя осмелились снять кандалы, нарушив мой приказ. Подойди и покажи их мне.

Прежде, чем Талила сделать шаг, заговорил ее муж.

— Оставь ее... брат. Ее вины нет... она была без сознания...

Ее ноги словно приросли к татами, а взгляд не отрывался от его изможденного лица. В неверном свете масляных ламп она заметила кровь на его губах.

— Тихо! — взревел Император. — Конечно, твоя девка была не в себе! Иначе ни ты, ни я сейчас бы здесь не сидели. Ты мог убить нас!

Он взмахнул рукой, сжав кулак, и Клятвопреступника скрутила новая волна боли. Его плечи сгорбились, спина — изогнулась, дрожь в руках усилилась, и спустя несколько секунд он вновь рухнул лицом на татами. Печать под его лопаткой стала практически алой, цвета крови.

Талила сцепила зубы. Зачем он за нее заступился? Пусть бы она показала Императору оковы — разве это что-то изменило бы?..

Император устало опустил руку и откинулся на спинку трона, шумно выдохнув. Использование печати стоило ему немало сил.

— Знал бы, что твой муж окажется такой размазней, взял бы тебя себе третьей женой, — бросил он брезгливо Талиле.

«Не взял бы, — подумала она ожесточенно. — Не взял бы, ведь ты боишься меня даже в оковах».

— Забирай его! — Император махнул ладонью.

— Что?.. — невольно сорвалось с губ Талилы.

— Забирай его и уводи прочь с моих глаз! Я запрещаю кому-либо его лечить и прикасаться! Или ты, или никто!

Молча она смотрела Императору в лицо, пытаясь увидеть хоть что-то человеческое за его безумным взглядом и искаженными чертами. Но с тем же успехом она могла заглядывать в черную, бездонную бездну.

Талила не двигалась с места. Император хочет, чтобы она помогала убийце своего отца? Лечила человека, который уничтожил ее род?..

«Но по своей ли воле?..» — мелькнула мысль, от которой она быстро отмахнулась.

— Мамору, твоя жена не умеет подчиняться приказам. Прямо как ты, — Император покачал головой. — Заставь ее.

Но в этот момент он поднял голову. Их взгляды встретились. В его глазах не было мольбы — ни просьбы, ни надежды. Только боль, усталость и, возможно, отчаяние. Он не произнес ни слова.

В этот миг, в этом тяжелом молчании, что-то внутри нее содрогнулось.

Он не знал, поняла Талила.

Император не знал, что Клятвопреступник не может заставить ее, ведь их брак все еще не был скреплен по-настоящему. Лишь на свитках с печатями. У него не было власти над ней. Он сам от этого отказался... Тогда, в их первую ночь. Он ведь не тронул ее.

Талила смотрела на мужа, и все в ней разрывалось на части. Она ненавидела его. За все. За ту боль, которую он принес ей. Но в то же время, глядя на него, в ней что-то ломалось. Ее губы сжались, а внутри поднялась горечь.

— Я жду, Мамору, — сказал Император, его терпение явно было на исходе.

Он ждет того, что никогда не случится. Ее муж никак не может ее наказать.

Талила крепко сжала руки, чтобы скрыть дрожь. Ее глаза вновь устремились на мужа. Он все еще смотрел на нее, почти не мигая, и она ощутила, как по ее внутренней стене равнодушия пробежала первая трещина.

Сама не до конца осознавая, что она намеревалась сделать, Талила звонко, пронзительно закричала и рухнула на татами, словно подкошенная, и впилась раскрытыми ладонями в жесткие циновки.

Следом раздался довольный смех Императора.

— Так-то лучше, Мамору. Так-то лучше.

Талила замерла, прижимаясь щекой к татами. Ее сердце билось так быстро, как никогда прежде. Она притворилась! Она притворилась ради Клятвопреступника!.. Отец, верно, проклял ее уже тысячу раз, и это будет мало для такой отступницы, как она.

На дрожащих ногах она поднялась с циновки. Ее и впрямь трясло: от стыда за собственную ложь во имя убийцы ее рода. Она сделала шаг вперед. И ещё один. Император наблюдал, его глаза довольно сверкали в полумраке.

Талила хотела кричать, бросить ему в лицо, что она уничтожит его. Вместо этого она опустилась на колени рядом с мужем.

В этот момент она поняла, что пути назад больше нет.

Мамору ничего не сказал. Наверное, не мог, запоздало догадалась она. Сорвал горло, пока кричал от разрывающей его боли. Талила, собрав всю свою волю, помогла Клятвопреступнику подняться.

Предки рода уже прокляли ее. Больше ей было нечего терять.

«Я делаю это не для него, — сказала Талила себе. — Но чтобы это мучение наконец закончилось».

На краткое мгновение Мамору позволил себе прикоснуться к ее локтю, опереться на нее. Но, едва оказавшись на ногах, первым отстранился от Талилы. Она вдруг узнала его жест, его перекошенные плечи, когда одно было выше, чем другое. Она ведь видела его множество раз за предыдущие дни.

Тогда она удивлялась. Теперь же пришло понимание.

По пустынным коридорам дворца они добрались до спальни. Император потерял к ним всякий интерес, едва Талила смирила себя и опустилась на колени, чтобы помочь мужу. Но чутье подсказывало ей, что затишье было временным. Наказание Клятвопреступника было несоизмеримо с теми последствия, к которым могли привести его действия. В глазах Императора его поступок был сродни измене. И одним лишь наказанием, каким бы унизительным и болезненным оно ни было, он не отделается.

Они не отделаются.

Едва они пересекли порог спальни, Клятвопреступник резко отстранился от нее, будто ее прикосновения обжигали. Его лицо исказилось от боли, но он тут же выпрямился, словно на этом держалась его последняя гордость.

Наверное, так оно и было.

Он даже не взглянул на нее, и только дыхание выдавало, как ему тяжело.

Скрестив руки на груди, Талила застыла возле дверей, ледяным взглядом наблюдая, как Клятвопреступник опускается на колени рядом со стеной, сдвигает в сторону перегородку и вытаскивает из ниши узелки с лекарственными корнями и свертки с мазями.

Поимо воли ее взгляд возвращался к печати на его спине, которую не могли скрыть обрывки куртки. Та по-прежнему казалась налившейся кровью, словно пиявка. Смотреть на нее было мерзко, но не смотреть она почему-то не могла.

Талила наблюдала за мужем с тягучим, мучительным чувством. Она видела, как каждый жест давался ему с трудом. Клятвопреступник боролся не только с ранами и болью, но и с ее присутствием. Он не хотел показывать слабость. Особенно ей.

— Ты думаешь, я уйду? — нарушила она тишину и сделала шаг вперед.

Он поднял на нее взгляд — темный, острый, как лезвие кинжала. Потом криво усмехнулся, словно не он четверть часа назад валялся без сознания, уткнувшись лицом в татами.

— Такой милостью Боги меня не одарят.

Талила вспыхнула и сузила глаза. Жалость к нему — ее крохи — испарилась без следа. Она сжала руки, чтобы не поддаться импульсу подойти ближе.

— Зачем ты помог мне? Зачем снял кандалы?

У нее было столько вопросов, что она не знала, с чего начать. Но Клятвопреступник не был намерен делиться с нею ответами, потому что он лишь молча пожал плечами, отвернулся и принялся высыпать сушеные травы в миску с водой. Он стискивал зубы при каждом движении. При каждом. Кожа его лица бледнела почти до серости, ему было тяжело дышать, как будто воздух обжигал грудь.

— Печать, —Талила не собиралась молчать, словно послушная рабыня. — Кто тебе ее поставил?

Он будто не услышал ее. Вместо ответа он взял очередную повязку, смочил ее в воде с разведенными травами и принялся выжимать ее на плечо, под которым алела печать.

— Это из-за него, да? — произнесла она тихо, но ее слова рассекли воздух, как кнут. — Тебе поставили ее, чтобы Император мог держат тебя на привязи. Но кто это сделал?..

Его лицо исказилось, и он резко выпрямился.

— Замолчи, — произнес он с хрипотцой.

Ее губы сжались в тонкую линию, а в груди вспыхнуло жгучее возмущение.

— Это не твоё дело, Талила, — глухо сказал Клятвопреступник.

— Не мое дело?! — повторила она, глядя на него с вызовом. — Ты убил моего отца! По приказу Императора! И ты считаешь, что это не мое дело?!

— Чем меньше ты знаешь, тем лучше, — холодно ответил он.

Ее раздражение только росло.

— Зачем ты терпишь это? Зачем ты терпишь своего брата?!

Рука, в которой Клятвопреступник сжимал повязку, задрожала, и Талилу особенно остро кольнул этот простой жест. Руки, которые она привыкла видеть уверенными, теперь едва держали бинты. Произошедшее никак не желало укладываться у нее в голове. Она чувствовала себя, словно человек, бредущий наощупь над бездной по тонкому канату. Пыталась нащупать следующий шаг, пыталась выбрать верное направление, но всякий раз срывалась и падала в пропасть.

— Потому что я не могу его убить.

Талила вздрогнула, услышав ответ, который она уже не надеялась получить. Ее взгляд метнулся к печати, которая, вдоволь насытившись кровью, потускнела и перестала выделяться на коже вздувшимися рубцами.

— Ты мог бы не исполнять его приказы, — она с горечью его упрекнула. — Два раза не умирать.

Густую тишину разрезал его хриплый, пробирающий до мурашек смех.

— Это было бы моей величайшей слабостью. Умереть, чтобы избежать боли, избежать трудных решений, избежать испытаний? Я думал, тебя учили быть воином, учили сражаться, девочка.

Клятвопреступник покачал головой, и стыд, перемешанный со злостью, хлестнул Талилу по щекам. Не в первый раз убийца ее отца посмел ее осуждать. Ее!

— Скольких ты убил, подчиняясь его безумным приказам? Сколько боли и страданий ты причинил?.. — прошептала она сорванным голосом.

Он скривил губы.

— Мы все платим свою цену. Ничто не дается просто так. Помимо моего брата, есть еще страна, есть люди. Они заслуживают лучшей жизни и лучшего правителя. Я обещал их защищать.

Талила покачала головой, не понимая. И не желая понять.

— Ради одних ты уничтожаешь других?! Люди никогда не узнают о той цене, которую ты заплатил, мы все заплатили! Они тебя проклинают, называют Клятвопреступником!

— Как и ты. Иронично. Ведь существует одна-единственная клятва, которую я не могу преступить. Клятва подчиняться моему младшему брату.

Мамору отряхнул руки, отложил в сторону испачканную в крови тряпку и медленно поднялся. На Талилу он больше не смотрел. Он уже сделал шаг в сторону футона, когда резко замер на месте, к чему-то прислушиваясь. Вокруг было так тихо.

Так неправильно тихо.

Так не бывает даже посреди ночи. Всегда доносятся какие-то звуки: шелест листы и травы, всплески из пруда, хруст гравия и палок под тяжелыми шагами.

Но в тот миг Талила, казалось, могла бы услышать собственной мысли, ведь тишина была оглушительной.

Она моргнула и привычным жестом потянулась к поясу. И досадливо одернула себя, когда вспомнила, что на нем больше не висела катана. Ее муж же схватил с татами меч и подошел к ней, остановившись между нею и раскрытыми сёдзи, что выходили на сад. Талила оказалась за его спиной, как раз с той стороны, где стояла печать.

— Что слу...

Спросила она и не успела договорить, когда из сада метнулась первая тень.