Последняя из рода. Скованные судьбой.

Глава 16

Приглушенные голоса разбудили ее посреди ночи. Талила открыла глаза и не сразу вспомнила, где находится. Бросила быстрый взгляд на футон напротив себя: пуст. Мамору в шатре не было. Как не было и его теплого плаща. Перехватив рукоять меча, с которым теперь не расставалась, она скользнула к пологу и замерла, затаив дыхание.

— Мы больше никогда не станем об этом говорить. Это измена, — голос Мамору прозвучал жесте, чем она когда-либо слышала.

И уже через мгновение полог колыхнулся, и ее он вошел в шатер. Талила успела отодвинуться на футон, но не успела притвориться спящей.

— С кем ты говорил? — спросила она, посмотрев на раздраженного Мамору.

Вечером накануне она ушла в шатер рано, оставив мужа и его полководцев наедине. И сейчас он выглядел так, словно еще не ложился.

— Это неважно, — отмахнулся Мамору и тяжело опустился на футон.

Она заметила испарину на висках и на лбу, которую он поспешно смахнул тыльной стороной ладони, и почувствовала исходившую от него злость.

— О какой измене шла речь? — но Талила не собиралась сдаваться.

Мамору бросил на нее выразительный взгляд и промолчал. Неловким движением он скинул плащ на футон: было видно, что шевелить спиной и плечами ему очень больно.

— Об измене, за которую казнят, — нехотя, после долгой паузы все же ответил он.

Талила почувствовала, как на плечах и загривке проступили мурашки. Это ведь относилось и к ней. Она выжгла его печать... Смутное беспокойство охватило ее, и в животе внутренности свернулись в тугой узел.

Она ни за что не подпустит к себе никого из императорских прихвостней. И не позволит пленить себя во второй раз. Но что если... что если она не сможет отличить союзника от врага?..

Поневоле ее взгляд метнулся к Мамору.

— Ты ведь понимаешь, что я сделала, когда выжгла твою печать? — спросила она недрогнувшим голосом.

И он вновь поморщился, словно от боли.

— И что со мной захочет сотворить он?..

— Довольно, — бросил Мамору сквозь зубы. — Сперва полководец Осака, теперь ты... Довольно с меня разговоров об измене.

Он намеренно назвал имя полководца, в этом она не сомневалась. У ее мужа почти не бывало случайных оговорок.

— Талила, — позвал он, и она вздрогнула.

Давно не слышала своего имени из его уст.

— Посмотри, что под повязками, — и добавил, чтобы не звучало, как приказ. — Прошу.

Мамору выглядел напряженным, словно готовился к битве. Она перевела взгляд на его руки — сжатые в кулаки, едва заметно дрожащие. Ее дыхание перехватило.

Она не хотела смотреть на то, что стало с печатью. На то, что с ней сотворила она. Она не знала, откуда взялось это сопротивление, и почему ее всю скручивало, стоило только подумать о его рабской отметке.

Возможно, где-то глубоко внутри она все еще боялась. Что у нее ничего не получилось. Что они все ошиблись...

Но и отказать ему она не могла.

— Хорошо, — сказала она и опустилась рядом с ним на колени.

Мамору не двигался, но его плечи чуть приподнялись. Он позволил снять с себя рубашку, и не проронил ни звука, хотя она знала, что ему было больно. Затем он развернулся к ней спиной, и Талила увидела, что в нескольких местах ткань повязки потемнела от крови, которая все еще сочилась из раны.

Она потянулась за бурдюком с водой и, смочив ткань, принялась медленно и осторожно раскручивать ее, иногда помогая себе кинжалом. Его кожа под ее пальцами была горячей, а вот по ее рукам пробегал холодок всякий раз, когда она слышала, как Мамору судорожно втягивал носом воздух, когда чувствовала, как он вздрагивал, когда видела, как напрягались на спине мышцы и жилы.

Талила зажмурилась на мгновение, когда вся повязка оказалась на футоне. Выругав себя за трусость, она открыла глаза и впервые посмотрела на творение своей руки.

Ожог выглядел страшно. Он будет заживать еще не одну неделю и никогда не заживет до конца, потому что следы столь сильного магического вмешательства не исчезают. К прочим шрамам Мамору добавится еще один, самый жуткий из всех.

Но...

Талила не увидела печати. Да, ожог был страшным, но и только.

У нее получилось.

Она смогла.

Затаив дыхание, Талила смотрела на его спину. Глаза увлажнились, словно у глупой девчонки, и она поспешно уткнулась лицом в собственное плечо, чтобы незаметно смахнуть лишнюю влагу.

Мамору же нетерпеливо повернул голову.

— Что там? — бесконечно чужим голосом спросил он, и его вопрос вернул ее в реальность.

— Все хорошо, — выдохнула Талила первое, что пришло на ум. — Печати нет.

Она была готова покляться, что услышала его облегченный вздох. Напряженные плечи опустились, и окаменевшие мышцы на спине расслабились.

— Нужно сделать мазь и наложить новые повязки, — пробормотала она смущенно, еще раз осмотрев рану.

Воспаленные, покрасневшие края выглядели припухшими.

— Не нужно, — резко остановил ее Мамору. — Такахиро все приготовит утром. Просто перевяжи.

Она вскинула брови, но не стала спорить и потянулась за чистой тканью, которую нашла в сумке у входа в шатер.

— У тебя холодные пальцы, — усмехнулся Мамору, когда она начала обматывать повязку вокруг его груди.

Прозвучало столь неожиданно, что она чуть не выронила ткань.

Его кожа была по-прежнему горячей, и Талила вдруг осознала, что чуть ли не носом касалась обнаженного плеча своего собственного мужа, пока пыталась обхватить тканью его широкую грудь. И сидела к нему так близко, как никогда прежде.

Голова закружилась, и она резко подалась назад, и прикусила нижнюю губу.

Да что с ней такое творится сегодня?!

Закончив, она поспешно отползла от Мамору к своему футону, радуясь, что тусклый свет лампы не позволит ему увидеть вспыхнувший на ее щеках румянец.

— Талила.

Она по голосу поняла, что он хочет, и все же подняла лицо, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты сделала.

Горло свело такой судорогой, что Талила всерьез испугалась, что не сможет вдохнуть. В груди поселился жуткий спазм, и какой-то огненный шар вспыхнул на уровне ребер, согрев ее изнутри. Она часто-часто заморгала и стиснула зубы.

Кажется, он был первым человеком в ее жизни, который ее поблагодарил.

— Я лишь вернула свой долг, — она опустила голову, жалея, что длинные волосы убраны в пучок и не могут сейчас закрыть ее лицо от его проницательного взгляда. — Ты отпустил меня тогда на берегу. Ты позволил мне уйти.

Она настолько погрузилась в собственные переживания, что не услышала, как Мамору приблизился. Почувствовала лишь прикосновение его пальцев к своему подбородку, а затем он заставил ее вновь поднять лицо. Оно пылало от смущения.

— Ты ничего мне не задолжала тогда, — сказал он просто. — Я отпустил тебя, потому что так было правильно.

— И ты знал, что Император тебя за это убьет, — заупрямилась Талила. — И все равно сделал, и я...

— Т-ш-ш-ш, — Мамору покачал головой.

В его глазах что-то мелькнуло, и хватка на ее подбородке ослабла, и затем его ладонь скользнула выше, погладила ее по щеке, и она почувствовала его шершавую, грубую кожу... Она чуть не закрыла глаза и не вжалась в его руку, и даже не знала, как смогла себя остановить. Лишь смотрела на него широко распахнутыми глазами и молилась про себя, чтобы это мгновение не заканчивалось.

— Нам обоим нужно отдохнуть, — Мамору резко отдернул ладонь и отстранился, и вернулся на свой футон.

Она крепко сжала зубы, чтобы разочарованный вздох не сорвался с губ, и также легла на футон. И кончиками пальцев дотронулась до места, где щеки коснулась его ладонь.

Засыпала она с полуулыбкой.

А утром после трапезы, когда Мамору, прихрамывая, отправился обходить лагерь, к ней со спины подступил полководец Осака. Конечно, она слышала его шаги, но не стала оборачиваться. Малодушно надеялась, что он пройдет мимо.

Они, конечно, установили меж собой худой мир после того, что Талила сделала. Вернее, полководец отказался от желания придушить ее голыми руками, а она научилась сдерживаться, и огненные искры больше не срывались с ее пальцев, стоило ей его увидеть. Но ростки взаимной неприязни были все же сильны. И потому она удивилась, когда полководец дозволил ей присоединиться к их последнему сражению с Сёдзан. Наверное, осознал, что по-настоящему удержать ее не сможет, и разрешения она спросила лишь из уважения к Мамору, который сгорал тогда в бессознательной лихорадке.

Но сейчас малодушные надежды Талилы не сбылись.

Полководец остановился рядом с ней. Он посмотрела на него искоса: суровое лицо с острыми чертами. Нос с горбинкой больше напоминал клюв хищной птицы. Широкие скулы и подбородок были обтянуты кожей, что придавало его облику изнеможденный вид.

— Ты должна поговорить с ним, госпожа, — полководец, отбросив лишние сантименты, перешел сразу к сути. — Теперь, когда воля Императора над ним больше не довлеет, господин Мамору должен подумать о том, что действительно важно.

— Например? — равнодушным голосом уточнила Талила, внутренне напрягшись.

— Об очищении нашей страны от скверны. Об избавлении от гнойных наростов, — Осака повернулся к ней всем телом и впился жестким взглядом в лицо. — Об убийстве Императора.

Она поежилась и подняла повыше плащ, чтобы спрятаться от пронизывающего насквозь ветра. Здесь, на горном перевале, он был особенно силен, а этим вечером они карабкались наверх, и с каждым шагом воздух делался холоднее, а порывы ветра — злее. Снег скрипел под ногами, оставляя неглубокие следы, которые тут же заметало. Холод обжигал кожу.

Талила подняла голову и уперлась взглядом в спину полководца Осаки. Мамору был еще слишком слаб, и потому в эту вылазку они вновь отправились вдвоем. Раньше ей было бы наплевать. Даже его неприязнь ее мало трогала. Не после всего, через что она прошла, обращать внимание на то, что она кому-то не нравится.

Да. Неприязнь полководца ее не трогала.

А вот его разговоры об убийстве Императора...

Два дня прошло с того утра, как он поймал ее в одиночестве у шатра. Два дня, и за недолгое время еще трижды он пытался заговорить с ней об этом.

Талила со стыдом осознала, что начала избегать полководца. Она уходила, как только замечала его вдали. Она старалась не оставаться рядом с ним наедине. Она два вечера пропускала совместную трапезу возле костра. Но накануне Мамору объявил, что хочет, чтобы она отправилась вместе с Осакой, который должен был проследить за передвижениями Сёдзан. И у нее не нашлось слов, чтобы ему отказать. Не нашлось причины.

А теперь она смотрела в спину полководца и скрипела зубами.

Слишком велико было искушение.

Слишком.

После того, как Мамору пришел в себя, стало сложнее. Ей предстояло решить, что делать дальше, ведь пока он был без сознания, она не могла и не хотела уйти. Но теперь, когда она убедилась, что все вышло так, как задумывалось, что его печать больше не имела над ним власти, все причины, по которым она оставалась в лагере, отпали.

Она была свободна. И она могла уйти.

И Мамору не просил ее оставаться...

«Он еще слаб, — сказала Талила сама себе. — Слаб, и не может возглавлять самураев. Я должна... должна занять его место. Пока.».

Но она обманывала сама себя.

Она больше никому ничего не была должна.

Даже Мамору.

Который ни о чем ее не просил...

Она могла бы отправиться в столицу. Одна. Ее магия восстанавливалась с каждым днем, она по капле набиралась сил. Очень скоро она вернет себе все утраченное, и тогда мысль спалить дотла императорский дворец перестанет казаться такой безумной. Ей хватит сил, чтобы это осуществить.

Желание отомстить по-прежнему горело в ее груди незыблемым огнем.

Многое изменилось. В ней самой, в мире вокруг. Она больше не верила в то, во что верила раньше. Теперь она полагалась совсем на других людей, и образ отца, который Талила тщательно лелеяла в душе, давно развеялся, словно туман над водой. Она прекрасно знала, кем был ее отец. Каким об был. Что делал с ней...

И его убийцу... против его убийцы она никогда не сможет поднять руки.

Но оставался Император. Человек, которого она ненавидела столь же ярко и страстно, как в самый первый день, и последний разговор с полководцем Осакой подбросил дров в костер ее ненависти. Лишь сильнее раздул бушевавшее внутри нее пламя.

Его убийство разрушит Империю.

Талила мало что понимала в политике и играх, которые велились вокруг императорского трона. Но одно она знала точно: если страна лишится сейчас правителя, соседи разорвут ее на части.

Мамору против них не выстоит. Просто не сможет. Не хватит самураев, не хватит сил. Невозможно воевать одновременно сразу в нескольких местах.

Еще три месяца назад Талиле было бы наплевать. Разорвут? И славно! Растащат по кускам?! Так тому и быть!

Но Мамору был готов отдать за Империю жизнь, он был готов пожертвовать собой, был готов умереть...

И на это она не могла закрыть глаза.

И потому Талила все еще не решилась. Потому прямо сейчас не летела быстрее ветра по направлению к императорскому дворцу.

— Остановимся, — раздался властный голос полководца Осаки.

Она едва не застонала вслух от разочарования. Тяжелый подъем лишил ее сил, но позволил очистить голову от мыслей, что терзали ее в последние дни. Лучше бы они продолжили путь. До заката оставалось не так много времени, и они должны найти укрытие прежде, чем на горы опустится ночь. Прежде, чем наступит время теней. Время Сёдзан.

Но Мамору отдал право главенствовать полководцу, и потому Талила держала свои мысли при себе.

Самураи скинули на землю мешки, которые несли на плечах, и опустились на них, негромко переговариваясь. Их отряд был малочислен: всего дюжина человек. Следить за противником так было удобнее, но вот отбиваться в случае внезапного нападения или засады...

Но они были осторожны.

И у них была Талила. Магии которой, правда, тяжело приходилось при столкновении со снегом. Равно как и с тенями, которых использовали солдаты Сёдзан.

— Госпожа, — полководец вырос над нею, и она с трудом сдержала вздох.

Подняла взгляд, чуть ли не с ненавистью всматриваясь в суровое лицо Осаки.

— Нужно поговорить, — коротко велел он и указал тяжелым подбородком в сторону.

Нехотя Талила поднялась и поплелась следом, провожаемая любопытными взглядами. Самураи по-прежнему сторонились ее и редко заговаривали. Она так и не стала среди них «своей» и давно приняла это.

Они отошли к обрыву, внизу которого далекой точкой виднелся их лагерь. Самураи пряталась от ветра за тяжелым валуном, и их двоих никто не смог бы подслушать. Мгновенно задрожав от холода, Талила запахнула полы плаща.

Она почувствовала, как мороз проникал в самое сердце, пробираясь под слои теплой одежды и сжигая те немногие остатки тепла, что еще бежали по ее жилам.

Она ненавидела мерзнуть. Она ненавидела холод.

Он уничтожал огонь, что горел внутри нее.

— Вы избегали меня, госпожа, — тонко усмехнулся полководец. — Пришлось упросить господина Мамору поставить нас в один отряд, лишь чтобы поговорить с вами.

Талила сжала челюсть.

— Ваши усилия были напрасны. Мне нечего добавить к тому, что я уже сказала.

Тяжелый подбородок полководца стал еще тяжелее, когда он выпятил его, подавшись всем телом вперед.

— Господин Мамору заслужил этого, как никто! — со страстью, которую она никогда бы в нем не угадала, проговорил Осака.

Его сухое, равнодушное лицо наполнилось жизнью, суровые черты смягчились, когда он заговорил о Мамору.

— Вы не можете этого знать, — она покачала головой. — Он предан своей стране...

— Но не Императору!

Осака слегка опустил веки, словно пытался совладать с эмоциями, которые распирали его грудь. Ветер швырнул горсть снежинок ему в лицо, отчего жесткие черные пряди волос прилипли к вискам. Он провел рукой по щеке, смахивая снег, и снова посмотрел прямо на Талилу.

— Господин Мамору заслужил… — начал он снова, но осекся и сменил тон на более ровный, почти тихий. — Империи нужен такой правитель, как он. А не его никчемный младший брат. И он должен забрать то, что принадлежит ему по праву рождения. И с вашей помощью, госпожа, он сделат это, пролив меньше крови.

Талила стиснула кулаки, потому что ей захотелось закричать ему прямо в лицо.

Спросил ли он, что нужно Мамору?! Подумал ли об этом?! Хотел ли вообще знать?!

— Я сказала все, что думала, — очень тихо произнесла она. — И не изменю своего решения.

Осака посмотрел на нее так, словно она призналась ему в государственной измене. Кажется, он осуждал ее. Возможно — презирал.

Талиле было наплевать.

Она не станет строить заговор за спиной Мамору!

И не потому, что считала это чем-то неправильным или подлым. А потому, что знала, что он ее не простит.

И еще потому, что помнила, как с ним поступил однажды ее отец.

Ее род с гнилой кровью оборвется на ней. Но на ней же оборвется повторяющиеся одно за другим предательства.

Она никого не предаст.

— Полководец Осака! — приглушенный ветром крик прервал их, и Талила мысленно возблагодарила всех богов.

Они торопливо вернулись к остальным самураев, и она выдохнула с облегчением. Услышав крик, в котором сквозила настороженность, она подумала, что Сёдзан заметили их и готовили нападение.

Оказалось иначе.

С выступа, на котором они остановились, они могли видеть, как чуть ниже, из места за хребтом, где располагались войска Сёдзан, отделился небольшой отряд с белыми знаменами. Разглядеть их посреди гор и снега было непросто, но выглянувшее ненадолго закатное солнце позволило это сделать.

Посланники мира двигались в сторону лагеря у подножья горы.

— Это может быть ловушкой, — раздались голоса вокруг. — Лучше убьем их прежде, чем они успеют что-либо совершить.

Прищурившись, Талила поднесла к глазам раскрытую ладонь. Она вглядывалась вдаль, силясь увидеть, не выступил ли кто-то следом за первым отрядом с белыми флагами. Не должны ли они лишь отвлечь внимание и подготовить почву для быстрой атаки?..

— Зачем им мир? — буркнул кто-то. — Они сильнее нас.

— Не болтай глупостей, — свирепо одернули его. — Наш господин очнулся, и госпожа Талила умеет управляться с огнем...

— Ну да, ну да, — донеслись до нее преисполненные недоверия слова.

Она даже не посмотрела в сторону тех, кто говорил. Талила не отрывала взгляд от отряда Сёдзан, и дурное чувство холодным комом опустилось на низ живота.

— Мы должны вернуться, — сказала она и удивилась, услышав свой голос.

Не хотела говорить вслух, слова вырвались сами.

— Что? — полководец Осака покосился на нее с недовольством.

— Мы должны вернуться, — повторила она упрямо, вспомнив свое недолгое пребывание во вражеском лагере и встречу с дядей.

Все, что Сёдзан могли принести с собой — предательство, кровь и смерть.

— Мы должны вернуться, — прошептала Талила себе под нос и огляделась, выискивая глазами мешок. — Они не знают, что господин Мамору оправился от болезни. Просто не успели бы получить такие сведения. Так с кем по-вашему они надеются провести переговоры? — выкрикнула она звонко и схватила припорошенный снегом мешок.

Она вернется одна, если будет необходимо.

***

Но Талила изменила свои планы очень быстро.

Это и впрямь оказалось ловушкой Сёдзан, но узнала она об этом лишь потому, что спустилась следом за первым небольшим отрядом и оказалась на другой стороне хребта. Там она смогла разглядеть тех, кто направлялся второй волной.

Жаль они были слишком далеко. В ее ладонях разгорелся такой жар, что на мгновение ей показалось, что она способа выжечь всю гору и растопить весь снег.

Конечно же, это было неправдой. Но ярость подпитывала ее всю недолгую дорогу обратно. Полководец Осака самодовольно ухмыльнулся, когда она вернулась. Наверное, подумал, что глупая девчонка одумалась и пришла в чувство.

— Есть второй отряд, — выпалила она, согнувшись пополам и жадно глотая ледяной воздух, который выжигал горло. — Они идут следом.

— Где?! — ухмылка мгновенно слетела с его лица, и перед Талилой вновь возник сосредоточенный и собранный воин. — Сколько их?

— Несколько дюжин, — просипела она, кое-как отдышавшись после бега по снегу вверх на гору. — На восточном склоне.

Численности их отряда было недостаточно, чтобы перехватить отряд противника. Они ведь готовились к разведке, а не к бою.

— Вы должны вернуться, госпожа, — сказал Осака после недолгих размышлений. — Вернуться и предупредить. А мы постараемся их задержать.

— Я не успею. Теперь уже не успею, — она покачала головой.

Самураи, собравшиеся вокруг них тесной толпой, громко переговаривались, споря друг с другом. Идеального решения для них не было.

— Успеете или нет, от вас господину Мамору будет больше пользы, — очень жестко сказал полководец и бросил быстрый взгляд на ее ладони. — И вы поможете ему лучше, чем кто-либо из нас.

«Лучше даже, чем я», — Талила услышала горечь в его последних словах.

Нужно было обладать великим мужеством, чтобы признавать свою слабость на глазах у других. На глазах тех, кто должен был безропотно тебе починяться, кому ты отдавал приказы. На глазах у женщины, в конце концов. Которой ты не доверял — до сих пор не доверял. Но сейчас у тебя не было выбора.

— Ступайте, госпожа, — Осака совершил вещь немыслимую: чуть придержал ее за плечо, положив руку поверх плаща, — время на исходе. А мы... мы позаботимся об остальном, — его голос звучал твердо и уверенно.

Как и всегда.

— Хорошо, — выдохнула Талила, в последних раз мазнула беглым взглядом по самураям, развернулась и бросилась прочь.

Раньше она думала, что ее убьет стремительный подъем наверх. И лишь сейчас поняла, как сильно ошибалась. Ее уничтожит бег вниз с хребта. Пошел снег, и белые крупные хлопья безостановочно сыпались с неба. Колющий ветер обжигал щеки. С каждым новым рывком вперед легкие будто пронизывала тысяча иголок. Талила задыхалась от холода и собственной усталости, но не останавливалась ни на миг. Ее ноги едва слушались и скользили, и она падала на колени, лишь чудом не катясь кубарем вниз по склону.

Но мысль о том, что лагерю, раскинутому у подножья хребта, грозила опасность, что Мамору грозила опасность, поднимала ее после каждого падения, заставляла выпрямляться и бежать дальше.

Несколько раз ей казалось, что путь бесконечен. Что она уже внизу — но нет, снова крутой спуск, снова скользкий, заледенелый склон. Наконец, низина стала яснее, и вдалеке затеплились огоньки лагерных костров. Талила ощутила, как внутри зажглась новая искра силы, и, несмотря на ноющие мышцы и леденящий холод, она побежала быстрее.

Едва достигнув равнины, Талила споткнулась, уже не чувствуя ног от изнеможения, и все же упала в рыхлый, свежевыпавший снег. Превозмогая боль, она вскочила и, пошатываясь, двинулась в сторону мерцающих огоньков. Звуки доносились приглушенно, словно сквозь плотную ткань, но она различила голоса воинов и слабый треск пламени.

Когда ее силуэт заметили, то не сразу разобрали, кто приближался к лагерю в столь поздний час. Но ее все же узнали, и сделал это Такахиро. Он подбежал к ней, чтобы поддержать и не дать упасть. Талила тяжело дышала, лицо ее почти онемело от мороза, а губы побелели.

— Мамору… — выдохнула она, едва держась на ногах. — Где… он? Я должна… предупредить…

Вокруг послышались встревоженные голоса, кто-то схватил флягу с горячим питьем и протянул ей, и она благодарно вцепилась в нее голыми ладонями, и почувствовала, как тысяча иголок воткнулась в кожу.

— Где полководец Осака? — требовательно и подозрительно спросили у нее.

— Ломает планы Сёдзан, — выдохнула она с кривоватой ухмылкой.

Упоминание врага развеяло все сомнения.

— Я приведу господина, — бросил Такахиро и рванул к шатру.

Талила разлепила мокрые ресницы: пламя от костра растопило снег, который примерз к ее лицу. Она позволила себе выдохнуть: она добежала, она успела. Даже до того, как лагеря достиг первый отряд Сёдзан.

Полководец Осака оказался прав.

— Какие планы? О чем ты говоришь, госпожа? — вокруг зазвучали вопросы.

Она отмахнулась от них и, едва перебирая ногами, зашагала вперед, к ближайшему костру. Ей нужно беречь силы, они понадобятся для разговора с Мамору. И для встречи с врагом.

— Талила?.. — он шагал к ней торопливо — как мог.

Увидев ее такой, нахмурился и до боли сжал челюсть.

Она хотела подняться ему навстречу: все же он был ее мужем и господином, но Мамору, заметив, сердито мотнул головой, и она с блаженством вновь опустилась на жесткое бревно, которое показалось ей сейчас мягчайшим покрывалом.

— Почему ты вернулась? — Мамору дохромал до костра, но не сел рядом с ней, а остался на ногах.

— Мы заметили отряд Сёдзан. Он направлялся к лагерю, — заговорила Талила и не узнала свой голос.

Он звучал так, словно принадлежал дряхлому старику.

Она поднесла к губам чашку с теплым питьем и сделала большой глоток, чтобы смягчить горло.

— Небольшой. Но потом мы увидели второй... с другой стороны хребта. Несколько дюжин самураев. Они должны выйти в месте, в котором спустилась я.

Она встретилась с Мамору взглядом.

— Полководец Осака отправил меня сюда. Он попытается перехватить второй отряд... мы подумали, что это ловушка...

Он стиснул кулаки и скривился от боли, пронзившей спину.

— Они не могут знать, что я очнулся, — сказал он тихо.

— Не могут, — едва шевеля губами, согласилась Талила. — Но они могут знать, что в лагере я...

Она гнала прочь эту мысль, пока неслась по склону вниз, пока захлебывалась снегом и собственным дыханием. Потому что ей было стыдно. И горько. Но теперь, оказавшись лицом к лицу с Мамору, она поняла, что должна произнести вслух то, что крутилось в голове.

Обязана.

— Хорошо, — уже громче произнес он. — Не станем же их разочаровывать, — он скривил губы в жутком оскале. — Ты встретишь их. Я останусь в стороне. Послушаем, что они предложат.

Она не успела ничего сказать: Мамору развернулся и загашал прочь. Впрочем, времени на разговоры уже не осталось, и Талила едва успела немного прийти в себя и согреться, чтобы перестать жалко дрожать, и сменить плащ, когда на другом конце лагеря звук рога возвестил о прибытии нежданных гостей.

Она как раз переплетала в шатре волосы, когда услышала голос Такахиро.

— Госпожа, пора.

Мамору уже занял свое место среди других самураев, и она даже не узнала его, пока шла сквозь лагерь к месту, где остановился отряд Сёдзан. Входящие в него самураи даже согласились отцепить ножны с катанами и сложить их чуть в стороне. В знак своих добрых намерений.

Талила была готова ко многому. Но не к тому, кого она увидела среди воинов врага.

— Господин Хироку, — произнесла она неверными губами.

Перед ней стоял ее дядя, и ощущение нереальности того, что происходило, накрыло ее на несколько коротких мгновений.

— Здравствуй, племянница.

Она обратилась к нему по имени. Но он назвал ее так, чтобы об их родстве узнали все.

Все самураи, что стояли за ее спиной. Все самураи Мамору.

Талила скривилась. Хироку знал, куда бить, и его удар достиг цели. Она поняла этого, когда буквально почувствовала спиной и затылком волну осуждения, щедро приправленной ненавистью.

Наверное, лишь только присутствие Мамору где-то среди них сдерживало самураев. Они хотели бы, но не смели совершать ничего без прямого приказа своего господина.

Ей пришлось до боли, до скрежета сцепить зубы и поднять голову. Заставить себя опустить плечи и не ежиться, хотя ветер забирался под плащ и вновь пробирал холодом до самых костей.

— Здравствуй, дядя, — в тон ему ответила она и улыбнулась.

Мамору велел выставить воинов, чтобы они встретили второй отряд Сёдзан, если те смогут расправиться с полководцем Осакой. Она предупредила всех о засаде. Она успела. Она увидела первой.

Только за эту мысль держалась сейчас Талила, кожей ощущая направленные в ее сторону взгляды. Смотря в надменное, дышащее превосходством лицо своего дяди.

— Почему же нас не встречает твой муж, племянница? — спросил Хироку насмешливо. — Я бы хотел говорить с мужчиной.

— В последний раз тебе это не помешало, — с сухой усмешкой припомнила она.

— Он мертв, да? — мужчина покачал головой. — Не пережил того, что ты с ним сотворила? Я удивлен, что застал тебя в живых. Думал, тебя уже разорвали на части...

— Мертв скоро будешь ты, старик, — не выдержав, Мамору шагнул вперед. — Взять их.