Изменивший империю. Последний рубеж. Том 2

Глава 31

Слова повисли в воздухе, тяжёлые и зловещие. Отвлекающий манёвр. Эта мысль, простая и ужасающая, изменила всё. Победа, ещё минуту назад казавшаяся полной и безоговорочной, теперь выглядела как подачка, брошенная хищнику, чтобы отвлечь его от настоящей добычи.

— Но что? — Линда первой нарушила молчание, её голос был напряжён. — Что могло быть важнее, чем захват контроля над городом?

— Илья Филатов, — тихо произнесла Саша, не отрывая взгляда от своего девайса. Её пальцы, до этого неподвижные, вдруг ожили, замелькав над сенсорной клавиатурой с невероятной скоростью. — Княгиня сказала, что Гордеев интересовался не только Мором. Он интересовался Ильёй.

— Проверь всё, что со мной связано, — приказал я, и мой голос прозвучал глухо. — Легальный статус, счета, опекунство. Всё. Копай глубоко.

Саша кивнула, её лицо превратилось в сосредоточенную маску. На линзах её очков замелькали отражения бегущих строк кода. Она обходила одну систему защиты за другой, проникая в закрытые юридические и правительственные базы данных. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском огня в камине и едва слышным стуком пальцев Саши по экрану.

Прошла минута. Две.

— Нашла, — выдохнула она, и её голос был едва слышен. — Чёрт.

Она вывела изображение на большой экран на стене. Это был официальный документ с гербовыми печатями. Иск. Поданный три дня назад, в самый разгар противостояния с Пастырем.

— Иск о признании Ильи Романовича Филатова недееспособным, — прочитала вслух княгиня Савельева, и в её голосе прозвучали стальные нотки. — Основание: «психическая нестабильность, вызванная сиротством и отсутствием должного попечения, выраженная в асоциальном поведении и неспособности адекватно распоряжаться внезапно приобретённым имуществом».

— Бред какой-то, — фыркнул Алексей. — Какой суд примет такую чушь?

— Любой, если за этим стоит Верховный князь, — холодно ответила Савельева. — Это юридически выверенный удар. Они могут вызвать свидетелей из школы, которые расскажут о «забитом» и «странном» подростке. Могут привлечь психологов, которые дадут нужное заключение. Цель — лишить Илью права голоса. Права владеть чем-либо. Сделать его марионеткой в руках назначенного судом опекуна.

Пока она говорила, Саша продолжала работать.

— Это ещё не всё, — её голос стал ещё тише. — Есть второе дело. Официальное расследование источников дохода. Они хотят доказать, что все его активы, даже связанные с другими родами и семьями, приобретены незаконным путём.

— И вишенка на торте, — добавила она, и на экране появился третий документ. — Запрос в службу опеки о пересмотре дела Антонины Сергеевны Крякиной. Они собираются доказать, что она — ненадлежащий опекун, а её сожитель — альфонс, что, в общем-то, правда. Они хотят лишить Илью даже этой формальной защиты. Оставить его одного. Юридически беззащитного.

Всё встало на свои места. Картина сложилась, и от её циничной простоты и жестокости по спине пробежал холодок.

Это был не просто удар. Это был мат в три хода.

Пока Мор, герой и чудовище, сражался на улицах, приковав к себе всё внимание. Пока аристократы делали ставки, а горожане выбирали, кому верить. Пока я сам, упиваясь своей новой силой, играл в бога, наказывая и милуя… люди Гордеева тихо, методично, без шума и пыли, работали в тени. Они не пытались сломать мой Покров. Они ломали мою жизнь.

Я медленно поднялся, подошёл к небольшому столику рядом и налил себе стакан воды. Руки не дрожали. Внутри был не гнев, а холодная, звенящая пустота.

— Он не пытался убить Мора, — произнёс я, и мой голос прозвучал в наступившей тишине, как приговор. — Он пытался уничтожить Илью Филатова.

Я обернулся к своей команде, к своим союзникам.

— Лишить меня легального статуса. Отнять всё, что я построил. Загнать в подполье, где от меня можно будет избавиться, как от обычного преступника, без лишнего шума.

Гордеев оказался умнее, чем я думал. Он не стал играть со мной в магию. Он затащил меня на своё поле. Поле, где не действуют ни демоническая сила, ни стальной Покров.

Поле закона и интриг. И на этом поле я был почти голым.

В гостиной особняка Воронцовых повисла тишина, плотная и тяжёлая, как могильная плита. План Гордеева, в своей циничной гениальности, был подобен удавке, которая медленно, но неотвратимо затягивалась на шее Ильи Филатова. Все смотрели на меня, ожидая реакции. Гнева? Ярости? Приказа к атаке?

Но я молчал. Внутри меня не было огня, только холод. Ледяное, кристально чистое осознание того, что я впервые в этой жизни оказался на поле, где мои главные козыри — сила, скорость, магия, даже демоническая тьма — были абсолютно бесполезны. Гордеев не стал играть со мной в войну. Он затащил меня в суд.

Я медленно обвёл взглядом своих союзников. Смирнов и Морозова уже были здесь, прибыли на «спектакль» Пастыря, а оказались в гуще юридической катавасии. Сейчас их сила была нужнее, чем любой клинок.

— Мне нужна ваша помощь, — произнёс я, и эти слова дались мне тяжелее, чем любой бой. Я не просил. Я констатировал факт. Наш общий факт. — Это их поле. Их правила. И я не знаю, как на нём играть.

Первой отреагировала княгиня Савельева. На её губах появилась тонкая, хищная улыбка, словно она только что увидела новую, увлекательную шахматную партию.

— Наконец-то, — промурлыкала она, доставая свой изящный девайс. — Игра для цивилизованных людей. Грубая сила — удел варваров. А настоящая власть, Илья, ткётся из связей, законов и слухов.

Она набрала номер, и её голос мгновенно изменился, стал формальным и властным.

— Судья Орловский? Нина Сергеевна. У меня к вам деликатный вопрос, касающийся одного молодого человека, находящегося под моим личным покровительством… Да, именно. Я была бы признательна, если бы рассмотрение этого… недоразумения… было отложено для предоставления дополнительных материалов. Благодарю за понимание.

Она прервала вызов, и её взгляд снова стал игривым.

— Это даст нам время. Неделю, может, две. Судебная машина медлительна, если её правильно смазать.

Семён Смирнов, до этого молча изучавший документы на экране, поднял голову. Его лицо было серьёзным и сосредоточенным.

— Время — это хорошо. Но нам нужна стратегия, — прагматично заявил он. — Саша, мне нужны все финансовые документы Ильи за последние полгода. Каждый перевод, каждый счёт. Мы создадим ему безупречную финансовую историю. Каждый рубль будет подтверждён. Я подключу своих аудиторов. Мы докажем, что его состояние — результат удачных инвестиций и… щедрых подарков от благодарных покровителей.

Он многозначительно посмотрел на Савельеву, и та едва заметно кивнула.

Самым сложным было молчание боярыни Морозовой. Она сидела, скрестив руки на груди, и её лицо было непроницаемо. Наконец, она тяжело вздохнула, словно принимая неизбежное.

— Не думала, что доживу до дня, когда буду спасать репутацию простолюдина, — процедила она сквозь зубы. — Но падение Филатова создаст вакуум власти, который Гордеев с радостью заполнит. А это нам невыгодно.

Она достала свой девайс, её движения были резкими и раздражёнными.

— Я свяжусь со своими юристами. Они «проконсультируют» ваших аудиторов, Семён Остапович. Укажут на возможные лазейки в законах об опеке. Негласно, разумеется.

Это была победа. Хрупкая, временная, но победа. Они все были в игре. Их репутация, их активы, их будущее теперь были связаны с моим.

Следующие дни превратились в кошмар иного рода. Вместо тренировок с мечом — уроки этикета. Вместо изучения вражеских тактик — зубрёжка имён и титулов десятков аристократических семей. Моим полем битвы стали не тёмные переулки, а сверкающие бальные залы.

— Выше подбородок, Илья, — голос Савельевой был безжалостен. Мы стояли в ателье одного из лучших портных, и я, облачённый в идеально сшитый фрак, чувствовал себя удавом в корсете. — На приёме у князя Оболенского ты должен выглядеть не как уличный боец, а как наследник огромного состояния. И улыбайся. Даже если хочешь кого-то убить. Особенно, если хочешь кого-то убить. В высшем свете улыбка — это лучшее оружие.

Я посмотрел на своё отражение в огромном зеркале. Из него на меня смотрел незнакомец. Элегантный, уверенный в себе молодой аристократ с холодными, внимательными глазами. Маска была другой, но суть осталась прежней. Я снова играл роль.

Эта война была мне чужда. Война шёпота, полунамёков, ядовитых комплиментов и рукопожатий, которые могли быть как союзом, так и смертным приговором. Здесь нельзя было просто ударить. Здесь нужно было думать, просчитывать, предугадывать.

И это было куда страшнее любой битвы. Потому что здесь, в этом мире шёлка и интриг, одно неверное слово было опаснее самого острого клинка.

Две недели. Две недели тягучей, нервной войны, где полем битвы были не улицы, а залы суда, а оружием — не магия, а параграфы законов. Две недели, в течение которых я спал по три часа в сутки, разрываясь между ролью Мора, держащего в узде криминальный мир, и ролью Ильи Филатова, благовоспитанного наследника, вынужденного улыбаться тем, кого хотел бы стереть в порошок.

И мы победили.

Атака Гордеева захлебнулась. Связи княгини Савельевой парализовали судебную машину. Аудиторы Семёна Смирнова создали такую безупречную финансовую легенду, что комар носа не подточил бы. А юристы боярыни Морозовой нашли столько лазеек в законах об опеке, что дело о моей «недееспособности» развалилось, не дойдя до слушаний. Гордеев отступил. Тихо, без заявлений, словно его и не было.

Сегодня мы праздновали. В моём кабинете на арене, который давно перестал быть просто офисом и стал сердцем моей маленькой империи, собрались все. Моя команда. Мои союзники. Моя семья.

— Иски отозваны, расследование прекращено, — доложила Саша, с довольной улыбкой откидываясь в кресле. В её руках был бокал с шампанским, а не девайс — редкое зрелище. — Юридически ты чист, босс. Как младенец.

— Не самый удачный комплимент, учитывая обстоятельства, — хмыкнула княгиня Савельева, поднимая свой бокал. — Но за победу выпить стоит. За тебя, Илья. Ты доказал, что умеешь сражаться не только кулаками, но и умом. Хотя, должна признать, первое у тебя получается зрелищнее.

Все рассмеялись. Атмосфера была лёгкой, почти праздничной. Даже капитан Игнатьев, обычно хмурый и уставший, позволил себе слабую улыбку.

Я стоял у огромного панорамного окна вместе с Людой. Она прижималась ко мне, положив голову мне на плечо, и мы смотрели на ночной Змееград. Город жил, сиял тысячами огней. Наш город.

— Мы справились, — тихо прошептала она. — Мы победили.

— Эту битву — да, — ответил я, обнимая её. Впервые за долгое время я чувствовал не просто удовлетворение, а покой. Тихий, тёплый, почти забытый.

И в этот самый момент я почувствовал его.

Холод.

Резкий, пронзительный укол, словно игла из чистого льда вонзилась прямо в Исток. Это была не моя тьма. Моя, после долгих медитаций с Людой, стала послушной, она спала, убаюканная покоем. Это было что-то чужое. Внешнее. И моя демоническая сущность, мой внутренний страж, отреагировала на эту угрозу мгновенно, выбросив в кровь порцию ледяного адреналина.

Я напрягся, инстинктивно вглядываясь в панораму ночного города. Мой взгляд скользнул по крышам соседних зданий, и на одну секунду я увидел её.

На самой вершине небоскрёба напротив, на фоне тусклого диска луны, стоял женский силуэт. Он был едва различим, но я не мог ошибиться. Его окутывало слабое, едва заметное, но такое знакомое багровое сияние.

Секунда. И он исчез. Растворился, словно его и не было. Словно это был лишь обман зрения, игра света и тени.

— Илья? Что случилось? — голос Люды вернул меня в реальность. Она почувствовала, как напряглись мои мышцы, как изменилось моё дыхание.

Я не ответил. Я просто смотрел в пустоту, туда, где только что была она. И холод внутри меня сменился ледяной уверенностью.

Гордеев не проиграл. Он лишь отступил, пожертвовав пешками, чтобы подготовить к выходу на доску новую, куда более опасную фигуру. Он дал ей время. Время возродиться. Время набраться сил.

Битва за Змееград была далека от завершения.

Она только начиналась.

Стерильный холод подземной лаборатории был привычной средой для Тарникова. Здесь, вдали от чужих глаз, среди мерцающих колб и сложного переплетения трубок, он пытался создать то, что вернёт ему былое могущество. Склонившись над центрифугой, где в прозрачной пробирке вращалась светящаяся изумрудная жидкость, он не сразу заметил, как бесшумно скользнули в стороны тяжёлые стальные двери.

— Кажется, твой протеже снова проиграл, Георгий.

Голос Тарникова был пропитан ядовитым сарказмом. Он не обернулся, продолжая наблюдать за сывороткой, но его плечи напряглись.

Гордеев вошёл в лабораторию неспешно, с видом хозяина, осматривающего свои владения. На его лице играла довольная, хищная улыбка.

— Проиграл? — он тихо рассмеялся, и этот надменный смех эхом отразился от стен. — О, нет, мой дорогой Рома. Он сыграл свою роль просто идеально.

Тарников наконец выпрямился и хмуро посмотрел на него.

— Идеально? Твой Пастырь сломлен, Воронцов болтает без умолку, а этот выскочка, Мор, теперь неоспоримый хозяин Змееграда. Это ты называешь идеальным планом?

Гордеев подошёл к столу, взял одну из пустых пробирок и принялся с интересом её разглядывать, словно это был редчайший бриллиант.

— Пастырь, юристы, даже эта безумная ведьма Лилит Воронцова, которая, я уверен, скоро вернётся, чтобы устроить кровавую баню… — он сделал паузу, его глаза холодно блеснули. — Всё это, мой друг, лишь отвлечение. Шум. Яркий, громкий фейерверк, чтобы наш маленький герой не смотрел по сторонам.

Он поставил пробирку на место и повернулся к Тарникову.

— Пока он гонялся за фанатиками и разбирался с глупыми аристократами, пока он упивался своей силой и славой, мы создавали хаос. Контролируемый, выверенный хаос. И всё это для того, чтобы привлечь к этому беспорядку куда более важную персону. Того, кто не сможет остаться в стороне, когда в одном из ключевых городов Империи творится такое беззаконие.

Тарников нахмурился ещё сильнее, пытаясь понять.

— Кого?

Гордеев не ответил. Вместо этого он полез во внутренний карман своего безупречного фрака и достал небольшую, герметично запечатанную ампулу. Внутри неё переливалась жидкость, идентичная той, над которой трудился Тарников. Идеальная, чистейшая сыворотка, усиливающая Исток до немыслимых пределов.

— Он придёт, чтобы навести порядок, — прошептал Гордеев, и в его голосе прозвучала такая концентрированная ненависть, что даже Тарников невольно отступил на шаг. — Он придёт, чтобы покарать виновных. И вот тогда, когда он будет уверен в своей полной победе, я нанесу удар.

Он сжал ампулу в руке, и его улыбка превратилась в звериный оскал.

— И наконец-то отомщу своему дорогому братцу. За всё.