Изменивший империю. Последний рубеж. Том 2

Глава 30

Её тело, горячее и податливое, билось подо мной, но это была уже агония, а не сопротивление. Её магия, лишённая выхода, металась внутри неё, причиняя боль. Я смотрел в алые, горящие ненавистью глаза, ожидая увидеть страх, мольбу, отчаяние.

Но вместо этого она рассмеялась.

Сначала тихо, сдавленно, а затем всё громче, переходя в безумный, зловещий хохот, который эхом отразился от стен ритуального зала. В нём не было веселья. В нём были торжество и вызов.

— Ты силён, Мор… — прохрипела она сквозь смех, её грудь вздымалась, касаясь моей. — Очень силён… Сильнее, чем я думала…

Я нахмурился, не понимая её реакции. Эта женщина была сломлена, побеждена, но вела себя так, будто это она одержала победу.

И тут я почувствовал это. Лёгкое движение за спиной. Тень. Моя собственная тень, что падала на пол, вдруг ожила. Она вытянулась, исказилась, превращаясь в тонкую, когтистую лапу, и метнулась к моему лицу.

Я успел дёрнуться, но было поздно. Когти, нематериальные, но острые, как бритва, зацепили край моей маски и сдёрнули её.

Тень была слаба. Последний, отчаянный трюк. Она тут же распалась, растворилась, но свою задачу выполнила. Маска с глухим стуком упала на каменный пол.

Безумный смех Лилит оборвался. Она замерла, глядя на моё лицо. Алые огни в её глазах на мгновение погасли, сменившись неподдельным, почти детским удивлением.

— Такой юный… — прошептала она, и в её голосе больше не было ненависти, только изумление. — И такой… красивый… Невероятно…

Прежде чем я успел что-либо сказать или сделать, её тело выгнулось. Она рывком притянула меня к себе, её руки, освободившиеся на долю секунды, обвились вокруг моей шеи. Её губы, горячие и требовательные, впились в мои. Это был не поцелуй. Это был акт поглощения. Жажда, голод, отчаянная попытка забрать себе хотя бы частицу моей силы, моей сути. Она прижимала моё лицо к своей обнажённой, пылающей коже, и я почувствовал, как её сердце бешено колотится.

А в следующую секунду её тело вспыхнуло.

Яркое, ослепительное пламя, родившееся изнутри. Оно не обжигало меня, мой Покров защитил, но жар был невыносим. Она сгорала заживо, прямо в моих объятиях, превращаясь в пепел за одно мгновение.

Но даже когда её тело истаивало, превращаясь в ничто, её безумный, торжествующий смех продолжал звучать в моей голове, в самом зале, становясь всё громче и громче, пока не оборвался вместе с последней искоркой пламени.

Я остался один. На холодном каменном полу, в тишине, нарушаемой лишь моим собственным сбившимся дыханием.

От неё не осталось ничего. Даже пепла.

Тишина. Густая, вязкая, давящая на уши. Она заполнила ритуальный зал, поглотив даже эхо безумного смеха Лилит. Я медленно поднялся с холодного каменного пола. Воздух пах озоном и горечью — запахом магии, доведённой до предела.

Её не было. Ни тела, ни платья, ни даже пылинки пепла. Словно её и не существовало вовсе. Лишь на моих губах всё ещё оставался призрачный, горьковатый привкус её поцелуя.

Я нашёл свою маску, лежавшую на полу, и надел её. Холодный металл приятно остудил разгорячённую кожу. Я был ошеломлён, но не сломлен. Эта женщина, кем бы она ни была, играла в игру, правил которой я пока не знал. Но я собирался их выучить.

Я поднимался из подземелий, и с каждой ступенью мир менялся. Мрачные, давящие коридоры сменились роскошью особняка. Яркий свет хрустальных люстр, позолота, дорогие картины на стенах — всё это казалось фальшивым, театральным после первобытной тьмы ритуального зала.

В гостиной меня ждали. Алексей и Линда стояли у камина, их позы выражали напряжённое ожидание. Борис Воронцов, обмякший и жалкий, сидел в глубоком кресле, уставившись в одну точку. Он выглядел так, словно из него выпустили весь воздух.

— Она ушла, — коротко бросил я, останавливаясь посреди комнаты.

Алексей вопросительно поднял бровь.

— Ушла? Босс, там был только один выход.

— Она сгорела, — уточнил я, и мой голос прозвучал глухо. — Испепелила себя.

Я ожидал чего угодно: удивления, облегчения, вопросов. Но реакция Бориса Воронцова превзошла все мои ожидания.

Вместо облегчения его лицо исказилось таким животным ужасом, какого я не видел даже у бандитов, висевших над рекой. Он вскочил с кресла, его тучное тело затряслось, как в лихорадке. Глаза, до этого пустые, наполнились безумием.

— Сгорела⁈ — взвизгнул он, и его голос сорвался на фальцет. — Глупцы! Вы ничего не понимаете! Вы всё испортили! Это лишь начало!

Он заметался по комнате, как зверь в клетке, хватаясь за голову.

— Вы думали, это конец⁈ Думали, вы победили⁈ Ха!

Он истерически рассмеялся, и в этом смехе не было ничего, кроме панического ужаса.

— Это древняя магия нашего рода! Ритуал Возрождения! Она вернётся! — кричал он, брызжа слюной. — Каждое такое самосожжение делает её сильнее! Яростнее! Она вернётся, но на этот раз ещё более злая! Ещё более сильная! И она отомстит! Отомстит мне! Тебе! Всем нам! Она сожжёт этот город дотла!

Линда и Алексей переглянулись, а затем шагнули к нему, чтобы успокоить. Но он отшатнулся от них, как от прокажённых.

— Не трогайте меня! Вы не понимаете! Вы её разозлили! Теперь нас ничто не спасёт!

Его крики перешли в жалкие, захлёбывающиеся рыдания. Алексей, не церемонясь, схватил его, а Линда вколола ему в шею какой-то успокоительный препарат. Борис обмяк, его истерика сменилась тихим, испуганным скулежом.

— Уведите его, — приказал я. — В тюрьму. Пусть там ждёт суда.

Когда его уволокли, в гостиной повисла тяжёлая тишина. Слова Воронцова, пропитанные первобытным страхом, зловещим эхом висели в воздухе.

Пастырь был повержен. Но это была лишь пешка. Настоящая игра только начиналась. И теперь у моего нового врага было имя. И обещание вернуться.

Роскошная гостиная особняка Воронцовых, ещё час назад бывшая ареной для допроса, теперь превратилась в импровизированный штаб. В воздухе висела напряжённая тишина, нарушаемая лишь треском огня в массивном мраморном камине. Я сидел во главе большого полированного стола, сняв маску. Моё лицо, с его синяками и ссадинами, резко контрастировало с позолотой и бархатом вокруг. Рядом со мной расположились ключевые фигуры моей новой реальности: княгиня Савельева, элегантная и холодная, как статуя; капитан Игнатьев, чей усталый, но цепкий взгляд изучал документы на столе; и моя команда — Алексей, Линда, Саша, чьи лица выражали сосредоточенность и готовность к действию.

Победа над Пастырем не принесла облегчения. Наоборот, она оставила послевкусие тревоги, словно мы выиграли битву, но вот-вот проиграем войну, правил которой ещё не знаем.

— Он раскололся, — прервала молчание княгиня Савельева. Её голос, ровный и мелодичный, был единственным спокойным звуком в этой комнате. — Борис Воронцов, сломленный страхом перед своей дражайшей супругой, рассказал всё. Даже больше, чем мы ожидали.

Она сделала паузу, обведя всех присутствующих своим пронзительным взглядом.

— Как мы и предполагали, за всем этим стоит Верховный князь Гордеев. Он подкупил и шантажировал Воронцова, заставив его финансировать секту Пастыря через сеть подставных компаний. Цель, на первый взгляд, очевидна — пошатнуть твою власть, Илья, дискредитировать тебя в глазах горожан, посеять хаос.

Игнатьев хмыкнул, постукивая пальцами по столу.

— Прямых доказательств против Гордеева у нас всё ещё мало. Слова труса и предателя Воронцова в суде будут стоить немного.

— Но есть кое-что ещё, — продолжила Савельева, и её взгляд остановился на мне. — Самое странное в его признании. Гордеев приказал Воронцову бить не только по Мору. Второй, и, судя по всему, не менее важной целью, был ты, Илья Филатов.

В комнате повисла тишина. Алексей и Линда непонимающе переглянулись.

— Школьник? — недоверчиво произнёс Игнатьев. — Зачем Верховному князю понадобился какой-то школьник?

— Борис и сам этого не понимал, — пожала плечами княгиня. — Но приказ был чётким: собирать любой компромат, подрывать репутацию, создавать проблемы в школе, в легальном поле. Он просто выполнял приказ, боясь гнева Гордеева. Все показания записаны. У нас есть его полное признание.

Казалось бы, это была победа. Мы раскрыли кукловода. У нас было свидетельство. Но меня не покидало ощущение, что мы смотрим не на ту сцену. Что главное представление проходит за кулисами.

— Это слишком просто, — произнёс я, и все взгляды обратились ко мне. — Слишком гладко. Мы слишком быстро справились с Пастырём. Слишком легко Воронцовы сдались, а Борис выложил нам всё на блюдечке. Это похоже на… подарок. А я не верю в подарки от таких людей, как Гордеев.

Я поднялся и подошёл к окну, глядя на вечерний, притихший после бури город.

— Вся эта история с Пастырём… она была громкой, яркой, кровавой. Она приковала к себе всё наше внимание. Внимание аристократии, стражи, горожан. Пока мы боролись с этим безумным фанатиком, пока весь город следил за нашим противостоянием… что происходило в тени?

Я обернулся, встречаясь взглядом с каждым из присутствующих.

— Это похоже на подставу. На отвлекающий манёвр. Гордеев бросил нам кость в виде Пастыря, чтобы мы вцепились в неё, а сам в это время готовил настоящий удар. И если его целью был не только Мор, но и Илья Филатов, то этот удар был направлен не на улицы. Он был направлен куда-то ещё.

Вопрос повис в воздухе, тяжёлый и зловещий. Если это была лишь дымовая завеса, то где же бушевал настоящий пожар? И почему, чёрт возьми, для одного из самых могущественных людей Империи так важен был обычный подросток-сирота?

Верховный князь Гордеев с довольной, хищной улыбкой откинулся в глубоком кожаном кресле. В его руке, в тяжёлом хрустальном бокале, лениво плескался дорогой виски, отбрасывая янтарные блики на полированную поверхность стола из тёмного дерева. Его кабинет, расположенный на верхнем этаже одного из самых высоких зданий столицы княжества, был воплощением власти — тихий, роскошный, парящий над суетой мира.

Эта суета сейчас транслировалась на огромном плазменном экране, занимавшем почти всю стену.

Рядом, в таком же кресле, сидел бывший князь Тарников. Но, в отличие от Гордеева, он не был расслаблен. Его лицо было мрачнее тучи, брови сведены на переносице, а пальцы нервно барабанили по подлокотнику. Он с нескрываемым раздражением наблюдал за тем, как городская стража уводит сломленного, рыдающего Пастыря, а толпа на площади ревёт от ярости и облегчения.

— Какая прелесть, — промурлыкал Гордеев, делая глоток. — Посмотри, Рома, как они суетятся. Словно муравьи в разорённом муравейнике. А наш герой, Мор… он так предсказуем в своём праведном гневе.

На экране мелькнул чёрный силуэт, мчащийся в сторону особняка Воронцовых. Гордеев тихо рассмеялся.

— Глупец. Он думает, что победил. Думает, что сорвал главный куш.

Тарников хмуро покосился на него.

— Этот «глупец» только что разгромил всю твою операцию, Георгий. Твой хвалёный Пастырь оказался бесполезным фанатиком, а Воронцовы, я уверен, уже поют, как соловьи. Мы потеряли Змееград.

Гордеев поставил бокал на стол и медленно повернулся к Тарникову. Его улыбка стала шире, а в глазах зажглись холодные, расчётливые огоньки.

— Потеряли? О, нет, мой дорогой Роман. Мы лишь… пожертвовали пешкой. Пастырь? Он был просто шумом. Громким, ярким, отвлекающим фейерверком, чтобы наш маленький Мор не смотрел по сторонам. И он, надо отдать ему должное, сыграл свою роль идеально. Пока он гонялся за призраками и боролся с ветряными мельницами, мы делали настоящую работу.

Он взял с полированного стола свой девайс. Тонкий, изящный, из чёрного обсидиана.

— Не хмурься, — его голос стал тише, интимнее, словно он делился величайшей тайной. — Сейчас начнётся кое-что по-настоящему интересное. То, ради чего всё это и затевалось. Почти.

Гордеев набрал номер. На другом конце ответили мгновенно, без слов.

— Начинайте, — произнёс он одно-единственное слово и прервал вызов.

Он снова откинулся в кресле, взял бокал и с наслаждением сделал глоток, глядя на экран, где ничего не подозревающий Мор врывался в особняк Воронцовых, уверенный в своей полной и безоговорочной победе.

Настоящая война только что началась. И её поле битвы было не на улицах, а в залах суда и в тиши кабинетов. И на этом поле у Ильи Филатова не было ни маски, ни магической силы.