Последний, кто знал змеиную молвь

7

Мы еще не раз ходили с перстнем пытать счастья, но всё без толку. Обнаружить Лягву Полярную не удавалось. Все наши походы кончались тем, что в какой-то момент нам становилось лень идти дальше и мы принимались лакомиться черникой.

В конце концов я засомневался, что полученный в подарок перстень и есть тот самый ключ, а если даже и ключ, то, чтобы воспользоваться им, требуется немало труда и знаний, которых у меня нет. Я утратил интерес к перстню, спрятал его обратно в кожаный мешочек и занялся другими делами.

В поисках Лягвы Полярной я не раз натыкался на хижину зверолюдей. Понятное дело, я знал их и раньше, ведь нас, людей, осталось в лесу совсем немного. А Пирре и Ряэк были, в сущности, тоже люди, только более мохнатые, чем мы. Факт очевидный, ведь они не ходили в звериных шкурах, а разгуливали в чем мать родила. Они утверждали, что так ведется испокон веку, что упадок начался не с того, что мы перебрались в деревню и стали питаться хлебом, а с того, что мы стали обряжаться в звериные шкуры и пользоваться железными орудиями, награбленными на кораблях. У них в хозяйстве не было ничего металлического, одни только каменные топоры — неуклюжие, почти бесформенные, но Пирре и Ряэк утверждали, что зато их удобно держать в руке и они полезны для здоровья.

— Это нашенский камень, не какое-то заморское железо, говорили они. — Стоит взять этот камень, как он придает тебе сил, массирует ладони и успокаивает нервы. В старину такими топорами выполняли любые работы, настроение у всех было хорошее и никто не ссорился.

В отличие от Тамбета, который тоже чтил обычаи пращуров и старался не сбиваться с проторенной былыми поколениями тропы, Пирре и Ряэк отличались редкостной терпимостью. Они ни к кому не предъявляли никаких требований. Они не хотели, чтобы и другие люди заголялись, никогда не ругались, если видели у кого-то за поясом нож или застежку на зипуне. Если бы кто-нибудь подошел к Тамбету с куском хлеба, он бы и волков мог на него натравить, а уж отругал бы такого деревенского прихвостня будь здоров. Пирре и Ряэк, напротив, никогда никому слова худого не говорили. Они привечали каждого, всех потчевали и никогда не обижались, даже если гость отказывался отведать полусырого мяса.

— Ну да, ты же непривычный, — говорили они ласково и смеялись, обнажая желтые клыки. — Ты же привык к горелой пище. Ладно, так и быть, зажарим этот кусок для тебя дочерна, раз тебе так больше нравится. Только это вредно для здоровья, в былые времена зверолюди все ели полусырое мясо, оно легче переваривается. Ну, ты нам все равно не веришь. Личинок тоже не хочешь? Жаль, это наше древнее лакомство. Смотри: берешь личинку, выдавливаешь ее себе в рот — ммм! Вкуснятина!

Они щурились от удовольствия, слизывая с губ остатки личинок, однако эта демонстрация наивысшего наслаждения так и не сподвигла меня отведать личинок. Пирре и Ряэк не настаивали. Они до черноты зажарили кусок мяса и с лучезарными улыбками пожелали мне приятного аппетита. Затем дали мне возможность спокойно поесть, а сами принялись искать в шерсти друг друга, вытаскивая еловые иголки, муравьев и паучков.

Еще совсем маленьким я время от времени бывал у Пирре и Ряэк, сперва вместе с дядей Вотеле, потом и один или в компании с Пяртелем. Но именно в ходе поисков Лягвы Полярной я сошелся со зверолюдьми поближе. Несколько раз я даже оставался у них ночевать, когда, вымотавшись за целый день хождения по лесу, я настолько уставал, что просто сил не было возвратиться домой. Мама знала, что в лесу ничего со мной случиться не может, ведь я уже освоил заветную змеиную молвь, так что бояться мне было нечего. Вот она и не беспокоилась, если я не возвращался домой. Иногда я спал у Инца в змеище, иногда ночевал у дяди Вотеле. А в последнее время мне нравилось у зверолюдей, потому что там были вши.

Пирре и Ряэк разводили их — своих любимцев. У зверолюдей не было детей, вот они и отдавали им всю свою нежность. Насекомые жили в специально устроенных для них клетках, их было превеликое множество, и были они все очень разные. Там имелись обычные серые вши, но имелись и здоровенные, с лягушку, выведенные благодаря усиленному питанию и умелому отбору. Иногда Пирре и Ряэк брали их на руки и ласкали своими мохнатыми пальцами. Но что самое интересное — все эти вши беспрекословно слушались своих хозяев. Как уже сказано, насекомые вообще-то заветной змеиной молви не знают. Можно сколько угодно толковать что-то муравью, он и ухом не ведет. Сверчок знай себе поет, хотя ты не один раз цыкал заветные заклятья, которые любого зверя вмиг заставили бы умолкнуть. На сверчка это не действует. Паукам и божьим коровкам — прирожденным идиотам — тоже ничего не втолкуешь. Да и вши, собственно говоря, тоже довольно тупые существа, обычно от них толку не добиться. Тем удивительнее, что Пирре и Ряэк выдрессировали их словно каких-то умнейших бойцовых волков.

Вши выполняли именно то, что требовали их хозяева. Они шли на зов, ложились навзничь, выстраивались в шеренгу, забирались друг другу на закорки и катались по земле подобно лисятам. Протянешь им руку — они в ответ вежливо протягивают лапку.

Все эти фокусы они выполняли только по команде Пирре и Ряэк. Если я пытался заставить их сделать что-то, они ни одной лапкой не шевельнут. Я был очень разочарован, ведь я, по своему разумению, прекрасно освоил змеиную молвь, ничуть не хуже зверолюдей. Когда я спросил Пирре и Ряэк, почему вши меня не понимают, они расхохотались.

— Дело ведь не только в заветных змеиных заклятьях. Ты вслушайся хорошенько, как мы с ними разговариваем, — мы произносим слова на старинный манер, как говорили зверолюди. В давнишние времена, когда наши пращуры еще жили в пещерах, не зная огня, они управлялись и с насекомыми. Как иначе смогли бы они пережить нашествия комаров и слепней, которым ничто не мешало пить их кровь, потому что не было отпугивающего дыма костров. Увы, теперь это древнейшее наречие позабыто. Мы тоже не умеем говорить так, как говорили десятки тысяч лет назад. Из всех насекомых мы можем общаться только со вшами, они долгое время жили в шерсти животных и кое-чего там поднабрались. Но отогнать мошку — это нам уже не по силам. Жаль, но былые знания исчезают.

Мне тоже было жаль этого, я и сам с удовольствием хотел бы с помощью заветных змеиных заклятий держать комаров и слепней подальше от себя. Они все-таки отвратительные и кусаются больно. Теперь я старался научиться разговаривать хотя бы со вшами, но и это оказалось непросто. Сколько я ни тренировался, никак мне не удавалось произносить заветные заклятья так, как получалось у Пирре и Ряэк. Разница была едва различима, а мой язык поневоле шел проторенным путем.

Пирре и Ряэк считали, что не стоит мне мучиться, поскольку выучиться произношению зверолюдей невозможно.

— Это врожденное, как у твоих предков были от рождения змеиные зубы, — говорили они. — Ты можешь сколько угодно точить зубы и полоскать рот невесть какими настоями, но клыки твои никогда не станут ядовитыми. Так и с нашим языком. Ты не зверочеловек. Наши семейства хоть и состоят в родстве, но пути их давно уже разошлись. У тебя даже хвоста нет.

Хвоста у меня и впрямь не было, в отличие от Пирре и Ряэк, у которых на заду было по небольшому мягкому отростку. Я не стал больше пытаться разговаривать со вшами, мне только хотелось узнать, могут ли Пирре и Ряэк управляться и с чужими вшами, или же только с теми, которых обучили сами.

— Думаю, что сможем, — отвечали Пирре и Ряэк. Кстати, они всегда говорили вместе, один произносил одно слово, другой — другое. Так что и не поймешь, с кем именно ты сейчас говоришь. Да их вообще невозможно было представить по отдельности, они всегда были вдвоем, передвигались бок о бок, сидели, прижавшись друг к другу. Не знаю, было ли то от их большой взаимной любви, или просто у зверолюдей так водится. Я же, кроме Пирре и Ряэк, других зверолюдей не знал. Да их, вероятно, больше и не осталось. Они были последние в своем роду.

Во всяком случае, я разыскал в лесу какого-то медведя и попросил у него несколько вшей, из тех, что водились в его шубе. Медведь тотчас согласился. Он как раз околачивался возле хижины подружки моей сестры, подозреваю, что у них было назначено свидание, ведь медведей так и тянет к девкам. Наверняка и у этого медведя с подружкой моей сестры были шуры-муры, но не мое это дело. Главное, чтоб он к моей сестре не приставал. Я забрал вшей и оставил медведя сидеть под кустом.

Такой охочий до бабы медведь может несколько дней терпеливо сидеть на одном месте, без еды, без питья, склонив голову набок и покорно сложив лапы на животе, с дурацким влюбленным выражением на морде. На девок это производит огромное впечатление. «Ой, какой славный мишка!» — вздыхают они умиленно, и медведь, которому удалось произвести впечатление, встает на задние лапы и топает неуклюже к возлюбленной своей мечты, с сорванной на лугу купальницей в зубах. А если у него еще достанет ловкости сплести венок из одуванчиков и нацепить его себе на башку, то против такой идиллической картинки не устоит ни одна.

Я отнес полученных у медведя вшей Пирре и Ряэк, и после того, как они приласкали вшей и позволили им немножко порезвиться на своих косматых пальцах, а затем приказали улечься на спину, — те выполнили приказание и задергали лапками.

— Видишь, слушаются! — радостно воскликнули Пирре и Ряэк. — Живность что надо! Мы их подсадим к другим, места у нас тут хватает.

Вшам они всегда были рады-радешеньки, подбирали всех, что попадались им.

Сейчас Пирре и Ряэк занимались еще одним увлекательным делом. Вшей ростом с жабу они уже вывели, но этого показалось им мало, и они решили вывести вшей ростом с козу. Вшей покрупнее отделяли от тех, что помельче, давали им расплодиться и снова отбирали самых больших. Времени это занимало не так уж много, поскольку размножаются вши быстро и дают большой приплод. Прошло всего несколько месяцев, как появилась на свет вошь ростом с козу. По правде говоря, на мой взгляд, существо омерзительное. Если вошь маленькая, ее безобразие в глаза не бросается, просто мелочь какая-то, но большая вошь — тварь, отвратительнее которой и представить себе ничего невозможно. Но Пирре и Ряэк так не считали. Они очень радовались ублюдку.

— В старину все звери были куда крупнее теперешних, — утверждали они. — На свете жили невероятно громадные твари, на сегодня они вымерли или попрятались куда-то спать во тьме вечным сном. Крупному зверю и спать надо больше. Наверное, они так никогда и не проснутся, и никто больше не увидит этих замечательных исполинов. Вот потому-то так приятно видеть эту вошь, ей было бы так здорово ползать в шерсти какой-нибудь громадной древней твари. Лемет, присмотрись к ней повнимательнее! Ты видишь перед собой частичку мира, каким он был сотни тысяч лет назад!

Я поглядел на эту частичку, и она мне совсем не понравилась. Я был вполне доволен, что живу именно сейчас, а не сотни тысяч лет назад. Но не стал говорить об этом Пирре и Ряэку, а для порядку похвалил их вошь и даже согласился пойти прогуляться с ней, поскольку зверолюди считали, что вошь нуждается в движении. Сами Пирре и Ряэк очень редко отлучались из своей пещеры, поскольку возле места их обитания сохранился клочок девственного леса, где росли странные растения, уже исчезнувшие в других местах. Пирре и Ряэк ели их и собирали с них личинок. За пределами этой небольшой древней чащи они чувствовали себя неуютно.

Я позвал с собой Инца и Пяртеля, взял вошь на кожаный поводок и повел ее в лес гулять. Хоть она и была ростом с козу, но тупая невероятно. По-видимому, ей было невдомек, что размером она больше не с семечко, и пыталась пролезть в малейшие щелочки, проявляя при этом прыть невероятную. На наши уговоры она не реагировала, а упрямо пыталась протиснуться в какие-то в десять раз меньше нее проемы. В результате она часто застревала и беспомощно сучила ножками, пока мы с большим трудом не вызволяли ее. Это было так муторно, что мы решили отправиться гулять куда-нибудь в поле, где ей будет некуда лезть.

Пошли к озеру, но вошь оказалась еще бестолковее, чем мы думали. До нее вообще не дошло, что гладь воды совсем не то же самое, что трава. Она резво помчалась прямо в озеро и, понятное дело, с головой ушла под воду.

— Да эта уродина хоть умеет плавать? — закричал Пяртель, и я остался с ответом в долгу, потому как я не знаток по части вшей. Но уже через минуту-другую стало ясно, что плавать она может, она вынырнула на поверхность и стала барахтаться, но дура стала грести не к берегу, а в противоположную сторону.

— Озеро ей не переплыть, — рассудил Инц. — Выдохнется скоро и пойдет ко дну. По мне, туда ей и дорога, кому такая тварь нужна?

— Боюсь, мне все-таки придется лезть в воду спасать ее, — сказал я. — Пирре и Ряэк расстроятся, если мы не приведем ее обратно. Они же доверили ее мне, я за нее отвечаю.

Я разделся и готов уже был прыгнуть в воду, как кто-то сурово окрикнул меня.

Это был хийетарк Юльгас.

— Ты в своем уме? — в ярости заорал он. — Ты что, не знаешь, это же священное озеро! Каждое новолуние я приношу его водяному в жертву двух белок, чтобы он не дал озеру выйти из берегов и затопить наши жилища. Здесь нельзя купаться, это может возмутить водяного! Перво-наперво он утянет под воду тебя, а затем затопит и весь лес. Немедленно одевайся и убирайся отсюда вместе со своим приятелем. Водяной любит тишину, его нельзя беспокоить.

— Жаль, но мне придется-таки заполучить эту тварь! — сказал я. Юльгас вгляделся в барахтающуюся в озере вошь и побелел.

— Да это же сам водяной! — пробормотал он и как подкошенный упал на колени. — Сам водяной явил нам себя! К чему бы это?

Он уставился на барахтающуюся в воде вошь выпученными глазами.

— Ребята, чем вы его рассердили? — вдруг пророкотал он, воздевая к небу руки. — Он явился за вами, и мне не спасти вас! Он требует жертв!

— Это вошь, а никакой не водяной, — заметил Инц презрительно. Змеи не верят ни в каких духов-хранителей, так же как не верят в цветущий папоротник. Они считают, что знают лес вдоль и поперек, и знают, кто там живет и кого там нет. Они не мешали людям ходить в священную рощу и приносить там жертвы, хотя, на их взгляд, в этом нет никакого смысла. Гадюки никогда не вмешивались в чужие дела, пока те их впрямую не касались. По их мнению, каждый имеет право жить сколь угодно чудно.

Так что не удивительно, что при виде Инца хийетарк не особо обрадовался. Он неприязненно глянул на него и вновь посмотрел на вошь в воде.

— Что ты мелешь, какая вошь? — сказал он. — Вошь маленькая. Это водяной, я-то в этом разбираюсь! Не сердите его еще больше!

— Это и вправду вошь, — подтвердил я и рассказал Юльгасу про опыты Пирре и Ряэк. Упоминание зверолюдей нисколько не обрадовало хийетарка, ведь и зверолюди, как и гадюки, не верят ни в каких водяных и леших и не ходят в священную рощу.

— В стародавние времена не было никаких священных рощ, и духов-хранителей выдумали уже потом, — утверждали они. — В те далекие времена, когда в лесной чаще было полно зверолюдей, поклонялись совсем другому, только мы, увы, не помним больше, кому поклонялись и как.

Во всяком случае, Юльгас никак не мог поверить, что в озере плавает не священный дух-покровитель озера, а самая обыкновенная вошь, пусть и громадная. Но тут ей удалось подобраться поближе к нам, туда, где ее ноги уже доставали до дна, и выкарабкаться на берег. Она вымокла вся насквозь и дрожала, и тотчас попыталась подлезть под корень одной сосны.

— Видишь теперь, никакой это не дух-хранитель, — сказал я. — Наверное, просто похожа на него. Я и не знал, что духи-хранители похожи на громадных вшей.

Хийетарк Юльгас злобно рассматривал вошь.

— Малый! — сказал он наконец, решительно повернувшись спиной ко вши и опустив мне на плечо свою тяжелую руку. — Вот что я тебе скажу: бросив в озеро эту мерзкую тварь, ты осквернил его. Осквернил обиталище духа-хранителя, и мне предстоит теперь принести немало жертв, чтобы умилостивить его. И тебе придется помочь мне, ведь это ты больше всех виноват в оскорблении водяного. Нынче в полночь возвращайся сюда и приведи всех волков из вашей волчарни — на сей раз беличьей кровью не обойтись! Я буду вынужден применить все мои умения, чтобы водяной простил нас.

— Мама не позволит забить волков, — возразил я. — Они дают нам молоко.

— Твоей матери нужно будет пойти на это, поскольку ее сын натворил невесть что! — сказал Юльгас сурово. От добродушного старичка и следа не осталось, хийетарк с горящими глазами и трясущимися от негодования усами больше походил на вставшую на дыбы крысу. — Матери отвечают за своих сыновей. Вина лежит и на ней, если б она каждую неделю вместе с тобой приходила в священную рощу, она бы знала, что духов-хранителей следует почитать, и ты тоже знал бы это. В прежние времена в священную рощу каждый день приходили выразить свое почтение всемогущим силам природы и снискать их благоволение и дружбу. Тогда никакому мальцу не пришло бы в голову запустить в священное озеро мерзкую вошь. С тобой, Лемет, если не будешь почитать духов-хранителей, страшные вещи могут приключиться! Даже мне не удастся умилостивить духов природы, если ты своим безобразным поведением выведешь их из себя. Было бы куда лучше, если б ты внял мне, вместо того, чтобы водиться со зверолюдьми и змеями. Они, конечно, нам братья, однако совсем другой породы.

Слова Юльгаса напугали меня и очень встревожили. Неужели мне и впрямь надо пригнать к озеру всех наших волков, чтобы Юльгас, перерезав им горло, с помощью волчьей крови снискал нам расположение духа-хранителя озера? Что скажет мама? Мы ведь нуждаемся в волках. Конечно, можно обзавестись новыми — брошенных волков, хозяева которых перебрались в деревню, в лесу полно, но такие беспризорные волки дают мало молока. Пройдет немало времени, прежде чем они привыкнут к новой волчарне. Как бы то ни было, менять волков хлопотно, у меня было на душе очень скверно. В конце концов, не я виноват, что вошь бросилась в озеро. Я попытался объяснить это хийетарку, но Юльгас сказал, что его это не интересует, поскольку дух-покровитель озера наверняка рассердился, и если не умастить его волчьей кровью, то случится нечто ужасное. Он велел мне ровно в полночь вместе с волками быть на месте и добавил, что в былые времена и волков было бы недостаточно. Тогда пришлось бы виновника — то есть меня, — изрубив в куски, бросить в озеро, однако он, Юльгас, настолько хитроумный хийетарк и настолько дружен с духами-покровителями, что может умилостивить их и волчьим мясом. По крайней мере — постарается.

Этот разговор напугал меня еще больше. А что если эта попытка не удастся, и Юльгас решит принести в жертву меня самого? Мы потихоньку покинули озеро, оставив Юльгаса бормотать свои заклинания.

Мне было прескверно, как всегда бывает ребенку, который натворил что-то, и теперь предстоит признаться в этом маме. В то же время я знал, что чем скорее я избавлюсь от этого, тем лучше. Хотелось переложить принятие решения на маму. Пусть она скажет, как быть: идти ли в полночь вместе с волками на озеро или нет.

Я попросил Инца и Пяртеля отвести вошь к Пирре и Ряэк, а сам помчался домой.