Молчан помолчал еще. Больше никто из гостей не пробовал рычать, плеваться и воинственно греметь железом.
— Можете, конечно, развернуться…
— Этого не будет, — тут же оборвал его мысль Тормунд.
Повисшую тишину нарушал только шелест камышей, плеск волн да постукивание бортов причаливших к берегу драккаров.
— Что ж, пусть будет так, — померявшись какое-то время с нордом взглядами, уступил в конце концов боярин. Он повернулся к викингам в полоборота и пролаял, обращаясь к застывшим сзади вымышленным полкам:
— Луки к бою! Без моего слова не стрелять!
И повернулся обратно лицом к Тормунду. Тот стоял все так же неподвижно, но опять-таки его выдали глаза. Не сказать, что они растеряно забегали, но по тому, как норд зыркал ими по сторонам, косясь то в одну, то в другую стороны, угадывалась растерянность.
— Мое последнее слово, — холодно бросил Молчан. — Вы можете без опаски возвратится на свои лодьи, в спину вам никто гостинец не пошлет. А там — дело за вами.
— Викинг не уходит с поля боя без добычи, — гордо прогремел Тормунд. Его слова поддержали нестройными голосами стоящие за спиной воины. Но все остальные уловили в них не гордый клич, а что-то вроде намека. Норд стал торговаться.
— Понимаю, — выдержав очередную неловкую паузу, кивнул боярин. — Но у меня под началом не воз с серебром, а воинская рать. Правда, Светлый киевский князь ценит добрых воинов. И не любит без нужды проливать кровь. Ни свою, ни чужую. А потому вот тебе его слово — бери своих людей, иди на Новый град и возьми с тамошних толстосумов дань такую, какую посчитаешь нужной, — Молчан Ратиборыч снова полмолчал, будто давая возможность нордам переварить услышанное. — Князь не привечает предателей и отступников. А ладожане с новгородцами, пропустив вас сюда, иначе как предателями быть не могут. Обери их хоть до нитки, — тут он понизил голос и добавил заговорщически, — тем, более, что большую часть тамошней дружины Светлый призвал под свои знамена.
Тормунд какое-то время побуравил их холодным решительным взглядом, медленно, словно стараясь, чтобы все запомнили каждое его движение, убрал ногу с бревна, неспешно развернулся к своим, взвизгнул выдернутым из ножен мечом и воздел оружие над головой.
— Идем на Альдейгьюборг! — проревел Тормунд.
Ответом ему послужили не особенно дружные, стройные и воодушевленные крики его рати. Но это — пока. Когда Волчий След поведает им, как ему удалось избавить их от встречи с более могучей ратью, да так, что теперь им и на волоке корячится не нужно, и с Новгорода содрать столько, сколько влезет в драккары, настоение его соратников наверняка поправится.
Пока Тормунд шел обратно к берегу, Хром угрюмо улыбался вслед уходящим викингам. Перстень вовсе развернулся и пошагал по куче наваленных по берегу бревен обратно. И только Мочан продолжал играть отведенную ему роль, гордо выпятив вперед пузо и сурово держа руку на рукояти меча.
Только один человек отбытию нордов рад не оказался. Сквозь струпья засохшей крови он неверяще смотрел, как вдвое более сильное воинство, поджав хвост, разворачивается перед горсткой отчаянных самоубийц. Фрол Силыч прекрасно понимал, что с каждым взмахом весел отчаливающих драккаров жизнь его стремительно приближается к концу, и конец этот будет скорее всего ужасен. На него, как уже на что-то несуществующее, даже перестали обращать внимание.
— Их всего три сотни! — разнесся над берегом полный отчаяния вопль белозерского посадника.
Для пущей наглядности он даже воздел вверх руку, оттопырив на ней три пальца.
— Три сотни! Нет никакой рати!
Его голос несся над речным простором как похоронный плач над пустым капищем.
Слышали его все.
В следующий миг Молчан Ратиборыч, рванув из ножен меч, за рукоять которого гордо держался все это время, коротко взмахнул им — и отточенная сталь оборвала жизнь посадника.
Но нордские корабли уже правили к берегу. Теперь — все.