Последние ратники. Бросок волка

13. Штурм (продолжение)

Дружиннику, призвавшему книгочея на помощь, повезло еще меньше. Стрела пробила кольчугу на спине. Вторая торчала из ноги. Воин тоже лежал на земле, на одном уровне с Яшкиным взором, и оттого послушник видел его глаза. Только что они светились жизнью, едва не вылезая с натуги из глазниц, а сейчас жутко упёрлись в него неподвижным остекленевшим взглядом. Если что в этот миг и понимал книгочей, так это то, что ему этот бездушный взор будет сниться всю оставшуюся жизнь.

Совсем рядом с яшкиной головой тяжело протопали сапоги.

— Крыша! — прокричал где-то голос Никодима. — Бьют с крыши!

Кричал он лучникам. Тем самым, которых миновала конная лавина боярских латников. Теперь они, худо-бедно сумев сомкнуть втрое поредевший строй, пришли на выручку. И это их сапоги протопали у самого яшкиного лица. Киевляне не особенно обратили внимание на кипящую прямо перед ними сечу. Стрелки, засевшие на крыше терема, были очень хорошо видны в отсветах пожара.

— Где ж твой хвалёный «аварийный вариант»? — перехваченным горлом просипел сам себе Яков. «Нам ведь сейчас не требуется покрошить в требуху сотню-другую врагов?» — спрашивал его перед ночным променадом в разбойничью таверну Никодим. Вот сейчас это бы ничуть не помешало.

Прорвавшиеся внутрь конники отбивались от насевших ушкуйников и гридней Клина. Остальных воев, что, спешившись, сумели отстоять ворота, даже видно не было: то ли смешались в этой свалке, то ли их уже срубили и втоптали в землю. Зато высокая фигура Хрома отчетливо была видна даже в тесной круговерти битвы. Изогнутый его клинок продолжал чертить в воздухе немыслимые кружева, успевая отражать атаки чуть не со всех сторон.

Никодим куда-то запропастился.

Ворвавшиеся в ворота лучники первый залп дали по крыше терема. Второй рой стрел устремился вслед за первым. И лишь после этого стрелки одарили своими гостинцами боярскую пешую рать. Защитникам уже удалось повалить на землю одного всадника вместе с конем, а другого вышибить из седла. Даже Хром на короткое время затерялся в толчее бойни. Помощь пришла хоть и не так скоро, как хотелось бы, но все же вовремя. Княжьи лучники били с расстояния меньше десятка шагов, не особенно даже целясь. И многоголосый шорох смерти, заполнивший пространство привратного дворика, в один миг выкосил и без того не особенно стройные порядки обороняющихся. Те из них, что находились в этот момент ближе к лучникам, тут же ринулись навстречу новой опасности. И были встречены плотным роем стрел, выпущенных в упор.

Тем злее вломились в строй лучников воины, миновавшие свистящую в воздухе оперенную смерть. Легкая броня стрелков, которые в битве вообще-то не должны принимать на себя прямую атаку, хоронясь за спинами тяжелой пехоты, плохо защитила от мечей. Штурмующих было тут чуть не в полтора раза больше, но тонкая их шеренга дрогнула, прогнулась и разорвалась посредине. Гридень, первым прорубивший строй врага, внезапно возник прямо перед Яшкой. В левой руке он держал разбитый круглый щит, измочаленный до такой степени, что он непременно развалился бы, даже шоркни по нему веником. В правой сжимал шестопер. Злая встопорщенная борода стояла торчком. Не тратя попусту время, он развернулся и тут же опустил свое оружие на голову ближайшего стрелка. Тот рухнул ничком без единого звука, а боярский гридень уже рубился с другим киевлянином. Он ткнул ему в лицо остатками щита, отчего тот окончательно развалился, а шестопером, прочертив им в воздухе широкую дугу, ударил в плечо. Легкая кольчуга стрелка жалобно звякнула, рука повисла плетью, выронив лук, но вторая, сжимавшая стрелу, без промедления вонзила узкое зазубренное острие прямо в глаз бородачу.

Яшка изо всех сил зажмурился, не в силах больше смотреть на кровавое зрелище. Наощупь свободной рукой он нашарил древко стрелы, пришпилившей его к воротам, и попытался ее выдернуть. Бесполезно — засела так крепко, что даже расшатать ее не удавалось. Тогда он навалился всем телом на древко и, до боли стиснув с натуги зубы, переломил его. Освободив рукав, едва удержался от соблазна тут же вскочить на ноги и рвануть подальше отсюда: вовремя смекнул, что лучше уж схорониться в тени.

Сеча перестала напоминать даже отдаленное подобие правильного боя, превратившись в жуткую резню. Где свои, где чужие в этой свалке разобрать не представлялось возможным. «Монашку» даже показалось, что варвары принялись убивать друг друга вообще без разбору. Крики раненых и посмертные хрипы умирающих смешались со звоном мечей, лязгом мнущихся под ударами лат и треском не то щитов, не то костей. Единственный торчавший до сих пор поверх бурлящего месива людей всадник, больше не высился над свалкой битвы. Лишь его гнедая лошадь с диким ржанием неслась куда-то вглубь двора, высоко вскидывая задние ноги и громко бренча сброей. И, провожая ее совершенно ошалевшим взглядом, он заметил новых действующих лиц этого жуткого представления.

Две створки двери, что вела внутрь терема, с треском распахнулись и из них выметнулись десятка полтора-два воинов. Шли они, плотно сомкнув массивные щиты, скорым размеренным шагом. Как мифическое существо с множеством рук, ног и голов. Яков уж было решил, что перевес в живой силе сейчас вновь окажется на стороне обороняющихся, и его, чего доброго, раз уж проник в крепость в рядах осаждающих, вместе с ними и порешат. Паника, на короткое время расцепившая свои костлявые пальцы на его глотке, вновь с готовностью стиснула горло. Ноги, вполне уже, впрочем, привычно, в очередной раз отказались повиноваться. Яшке ничего больше не оставалось, как расширенными от ужаса глазами смотреть на размеренно вышагивавшую в его сторону смерть.

Плотный строй тяжелых латников врезался в толпу, единым махом отбросив ее на несколько шагов. В этой свалке у княжьих дружинников не было никакой возможности перестроится, и им ничего более не оставалось, как пятится к воротам. Гуще полетели стрелы — лучники с ближайших стен принялись осыпать ими прорвавшихся внутрь крепости врагов.

— Да что ж вам всем так умереть-то не терпится?! — взмолился про себя Яшка.

Впрочем, ближники Клина Ратиборыча, судя по всему, геройски полечь не собирались. Дождавшись, когда в сечу врубятся вои, спустившиеся с крепостных стен, они тем же откатились назад. Монашек, понимая, что в этом отступлении, скорее всего кроется и его спасение, возликовал. Ненадолго.

Пятились латники к длинной постройке, которая здесь, судя по всему, служила конюшней. Оттуда уже споро выводили лошадей. Кони, чувствуя набирающее вокруг силу пламя, дико ржали, норовили встать на дыбы, поджимали уши и гарцевали на месте. Но, как только в седло взлетал очередной ратник, его уверенность словно бы передавалась и лошади. Зверь, чувствуя твердую руку хозяина, моментально становился таким же, как и дружинник в седле, воем.

И в этот миг Яшка увидел боярина Клина. Спутать его с кем-то другим было бы мудрено. Необъятную, как у брата, стать обтягивала дорогая, сработанная из крупных составных пластин броня. На голове красовался шлем с личиной, закрывавшей половину лица. Лишь глаза горели злобой в узкой прорези, да некогда окладистая борода не особенно солидно скомкалась на груди. В седло боярин опустился тяжело, поддерживаемый с двух сторон крепкими дружинниками. Опустившись на спину скакуну, бывший княжий ближник устало опустил плечи и вообще обмяк так, словно не воевода сейчас сидел в седле, а размокший мешок с мукой. «Монашку» даже почудилось, что боярин едва не сверзился на землю, но вовремя подоспевшие конные вои успели его подхватить и удержать.

— Да он нездоров. Очень нездоров, — подумалось вдруг Яшке с такой спокойной ясностью, что он сам дался диву.

Конники мгновенно выстроились правильным клином, со всех сторон закрыв закованными в булат рядами воеводу. Их было немного, но большого войска для того, чтобы на пути к бегству втоптать в раздавленную сапогами землю порядки киевлян, и не требовалось.

Один из трех дружинников, занявших место на острие клина, громко и пронзительно вскрикнул, чуть привстав в седле. Верховые единым порывом двинулись вперед. Сорваться с места в галоп им мешал едва не вываливающийся из седла воевода. Но, Яшка теперь знал это совершенно точно, стоило им набрать ход, и остановить их смог бы только плотный строй тяжелой пехоты с длинными пиками. Да и то не сразу. А такового здесь не было. Только насмерть перепуганный аналитик.

Конники вломились в сечу чинно, как будто даже с ленцой. Тем не менее, пеших воев — и своих, и чужих — обрушившаяся на них железная стена разметала в разные стороны, как ветер сухие листья. Те, кому особенно не повезло, с пронзительными воплями скрылись под копытами.

— Ворота! — разнесся над месивом сечи зычный голос Хрома. — Ворота закрывайте! Не дайте уйти!

Яшка вяло подивился тому, что однорукий его знакомец все еще жив. Здоровых да крепких воев на раскисшей от крови земле перед воротами осталось лежать без счету. А уж то, что в этой ужасной резне удалось уцелеть калеке, можно было объяснить разве что чудом. Как, впрочем, и то, что в добром здравии до сих пор пребывал и сам книгочей.

Если бы он знал, какая нечистая сила его воздела на ноги и швырнула вперед, наперерез конной лавине — то есть практически навстречу верной смерти — проклял бы ее навеки. И тем не менее, аналитик, будто кнутом подстегнутый окриком Хрома, вскинулся и бросился к проёму ворот. Проскочить успел едва-едва, явственно ощутив на затылке горячее дыхание лошадей. В последний момент, отчаянно пытаясь увернуться от настигающей смерти, со всего маха налетел брюхом на что-то очень твердое. От боли в глазах потемнело, дыхание оборвалось, а ноги подломились.

Первое, что он почувствовал, когда спустя еще миг пришел в себя — первый ряд конных латников пронесся мимо, обдав его волной горячего воздуха. Второй наверняка втоптал бы его в землю, не особенно даже это заметив, но вдруг конь, что пер прямо на Яшку, резко припал на одну ногу, бухнулся на колени и с пронзительным жалобным ржанием повалился под ноги лошади справа от него. Здоровенные задние копыта животного, которого при падении развернуло крупом вперед, пронеслись чуть не у самого носа книгочея, звучно бухнув подковами в неподъемную створку ворот. Те, будто только того и ждали, басовито скрипнув, закрылись почти наполовину.

Лошадь, едва не стоптавшая Якова, сбила с ног второго коня, тот, жутко кувыркнувшись и хрустнув не то костями своего всадника, не то собственной шеей, грохнулся всей тяжеленной тушей в аккурат поперек прохода. Мчавшийся следом скакун налетел уже на эту тушу, но сумел удержаться на ногах и, круто подавшись в сторону, бухнулся боком на стену. Короткий вскрик всадника оборвался жалобным лязгом кулем слетевшего на землю закованного в железо тела. Другие кони становились на дыбы, жутко молотя передними копытами, сбрасывали седоков, оглушительно ржали, налетая друг на друга и ломая тесный строй.

Как бы трудно не было в это поверить, но то, что не под силу оказалось сделать нескольким десяткам опытных воев, сотворил тщедушный «монашек».

У ног Якова из земли торчал окровавленный боевой топор, на который, судя по всему, и наступил едва не растоптавший Яшку конь. Секира эта чуть ранее торчала из массивной доски ворот, и монашек, должно быть, налетел на ее рукоять животом, вырвал из створки так, что она ухнулась на землю — лезвием кверху — и покалечила лошади ноги.

Конники, поняв, что через завал лошадиных тел прорваться не удастся, размесили землю в том месте, где только что валялся монашек, и лишь после этого подались назад. Путь к отступлению оказался окончательно отрезан, и теперь выход у них был один — либо сдаваться, либо принять смерть. И, судя по тому, как порывисто боярские вои слезали с коней, вынимая на ходу оружие, покорно мириться со своей участью они даже не думали.

Едва не зашибив монашка, на землю тяжело бухнулось бездыханное тело. На чьей стороне был этот воин, Яшка не взялся бы определить. Но раз уж свалился он с крепостной стены, значит, киевляне все же сумели додавить защитников и теперь теснили их в сторону сходен. Эту догадку подтвердил еще один разбойного вида мужик, сверзившийся с прясла во внутренний двор заставы. Этот еще был жив. Тяжело хрипя, он попытался отползти в сторону от свалки, волоча по раскисшей земле недвижные кули ног, но повезло ему куда меньше книгочея. Одна из лошадей, дико гарцуя на месте и стараясь оборвать узду, за которую ее держал хозяин, наступила бедняге на руку. Тот дико заорал, забившись в яростном припадке. От истошного крика лошадь пришла в еще большее неистовство, замолотила ногаим, и одно из массивных ее копыт опустилось раненому между лопаток.

Яшка зажмурился, сжался в тугой комок и тут его желудок вывернулся наизнанку. Благо, извергать оказалось особо нечего. Тело корчилось и тряслось, изрыгая комки какой-то горькой слизи.

Когда корчи понемногу улеглись, он судорожно утер лицо рукавом. Зачем, и сам сказать не смог бы — одежда была до того грязна, что измазался он еще больше.

С лестниц, ведущих вниз с горящих стен, пятились последние их защитники. Сверху их теснили княжьи латники.

В ворота что-то тяжело бухнуло. От неожиданности Яков отпрянул в сторону. От удара с надвратной башни с грохотом посыпались горящие бревна. Удар повторился еще раз. Казалось, сейчас вся стрельня, задрожавшая как осиновый лист, рассыплется и похоронит под своими останками всех, кому не посчастливилось в этот миг оказаться в кровавом котле. Но это, похоже, ничуть не смущало воев, рванувших во двор заставы через так и не закрывшиеся до конца ворота. Они были вооружены длинными пиками, и почти все наконечники и древки копий были в темных потеках крови. Что говорило об одном — им все же удалось пересилить боярскую конницу. И удалось подвести к стенам таран, который сейчас и долбил в упрямо не поддающиеся створки. Откуда ж им с той стороны было знать, что ворота изнутри завалены телами коней и их всадников, и легче разбить их в щепу, чем приоткрыть еще хоть на вершок.

Но и того проема хватило для наступающих. Их число внутри крепостицы неуклонно росло, и сомнений в том, чью кровавую победу узрит нехотя зарождающееся утро, не осталось даже у защитников. Они продолжали рубиться дико и яро, сгрудившись вокруг боярина, провожая ночь звоном мечей и криками раненых. Не было среди них и одного, чьи латы со шлемами не были бы погнуты и рассечены, а из этих разрезов не сочилась бы кровь. Но силы их таяли столь же стремительно, как и число.

И вдруг над дружина Светлого, исполняя, должно быть, наказ воеводы, перестала теснить врагов, отступив от них на пару шагов. Пожар, рьяно разыгравшийся над головами, по-прежнему с треском грыз деревянные перекрытия прясел и маковки стрелен. Раненые продолжали кричать и хрипеть, корчась на земле, а лошади, окруженные запахом смерти и кольцом огня, ошалело ржали и дико метались вдоль стен.

Но стих хотя бы лязг схватки. Пусть даже чувствовалось, что в любой миг он мог возобновиться. Израненные люди, стоявшие лицом к лицу, угрюмо мерили друг друга взглядами.

— Никто боле не умрет! — разнесся над крепостным двором властный голос. Если бы не знакомая надтреснутая хрипотца в нем, вот-вот готовом зайтись в приступе кашля, Яков ни за что не признал бы боярина Молчана.