Глава 39

Эпизод 39.1

Лирическое отступление.


Артур Киракосян был обыкновенным соседом.

Жилец как жилец, ничего особенного. Только странный немного. Так поначалу Степан считал, сталкиваясь с ним на коммунальной кухне. Щуплый, плешивый, с чапаевскими усами под мясистым носом, сосед избегал смотреть в глаза. Для большей надежности он сутулился. На кухне всегда, окончательно пряча взгляд в густых бровях, он торопливо хватал пронзительно свистевший чайник и молча, бочком, бочком, удалялся в свою келью.

Артур игнорировал пустопорожние кухонные разговоры, не интересовался футболом, брезговал политикой и событиями в мире. Общественной жизнью в коммуналке он также манкировал, при малейшем шуме ловко покидая поле боя. Отрезая внешний мир, обитель его прощально клацала высокими старинными дверьми, бронированными ватой и дерматином.

Это был самый безобидный сосед, тихий маргинал, абсолютно неприспособленный к жизни. Бытовуха его угнетала, поэтому он ее не касался. Все проблемы решали приходящие девушки Артура — они стирали, готовили еду, и дружили с жильцами. Их было много, они часто менялись, а вот молотка в доме соседа не было! По любому бытовому поводу Артур выставлял пузырь алкашам из четвертой квартиры, или вызывал жэковского слесаря.

Беседин был недоволен таким пофигизмом. Он всячески выражал это косвенными намеками: щипал приходящих девушек, а также подбрасывал швабру под соседскую дверь. Так своеобразно Степан жалел свою жену, постоянно драившую бескрайнюю площадь бесконечной коммуналки.

Доцент Киракосян занимал угловую комнату, метров под сорок. Вся заставленная старинной мебелью, особенно большой она не казалась. Часть антикварных шкафов, изуродованных амбарными замками, вообще стояла в общественном коридоре. Но это никого не смущало — прочие соседи сами старались максимально обжить внешний периметр. У Степана тоже был выставлен второй холодильник. Еще буфет с коллекцией кастрюль, из серии «жалко выкинуть», и старый шифоньер, забитый стеклянными банками до упора. Свободного места, тем не менее, оставалось много так, что Степина маленькая дочка энергично гоняла на велосипеде по импровизированной трассе. От входной двери широкий мрачный тоннель, едва освещенный мутными лампочками, тянулся на двадцать метров. А потом, завернув за угол, еще пятнадцать метров — до кухни. Там разворот. Гуляй, не хочу. Дочка гудел в гудок, нажимая грушу, и дублировала голосом предостерегающие знаки.

Артур Киракосян частенько работал дома, никогда не возражая врывающейся к нему велосипедистке. Он даже улыбался. О чем-то негромко беседовал и, угощая гонщицу конфетой, приглашал заглядывать еще. Этим исключением круг его общения с жильцами ограничивался.

Фамилия Артуру досталась от папы, армянского шабашника. Мимоходом создав ребенка, тот растворился затем на просторах родины. А ум Артуру перешел от мамы, Степану тоже незнакомой. Беседин ее не застал, поскольку на заре перестройки мама рванула в сторону исторической родины. Артур с ней не поехал по двум причинам: во-первых, он панически боялся летать, а во-вторых, ему и здесь очень нравилось. Доцент слыл специалистом по русскому языку и литературе, считаясь гордостью университета. И еще он являлся автором многочисленных работ, восхищавших узкий круг знающих людей. В это круг Беседин не входил.

Даже телефон Артур использовал исключительно по делу, легко жонглируя мудреными научными терминами. В конце концов, мама допилила Артура, и он таки уехал. Теперь сосед аккуратно слал открытки с видами Израиля, и звал в гости погреть косточки. Он женился на симпатичной местной девушке. В ладной военной форме, она смеялась в объектив, обнимая Артура за шею смуглой рукой. Наверняка дело не обошлось без доброжелательной воли матушки, желавшей и получившей внучку, чудную малышку. Однако Артур посчитал опыт недостаточно удачным, поскольку армяне видят свое продолжение исключительно в сыне. После еще одной дочки, наконец, родился мальчик, и Артур смог устало гордиться собой.

С работой у него все образовалось. Преподавал в университете, писал научные работы не только на иврите с английским, но и по-арабски шпарил запросто. По его словам, филологические труды «имели определенный успех». Зная скромность соседа, Степан не сомневался в успехе более чем «определенном». Беседин, помнится, даже обрадовался, когда опасения не оправдались — минуя должность посудомойки и таксиста, Артур сразу вписался в новую жизнь. Мама молодец, помогла устроиться. Да и «чистые» документы, ею заготовленные, совершенно не помешали.

И вот теперь Артур Киракосян сообщает, что намерен нагрянуть в гости! Прилетел с женой. Отпуск, ностальгия, и все такое. На мгновенье Беседин замешкался. Друзьями они никогда не были, коммунальная квартира теплым чувствам не очень способствует. Другая атмосфера, знаете ли. Просто знакомые, одним словом. В общем, странный звонок, в свете последних событий. Хм…

— А почему нет? — завершил Степан телефонную аудиенцию. — Завтра и заходи. Вечерком.

Он оглянулся. Уминая второе яблоко, девчонка с интересом прислушивалась к разговору.

— Не нравится мне это, — пробурчал Беседин, пряча телефон. — И гости тоже. У него жена в армии служит, ты понимаешь?

— Понимаю, — согласилась Саша. — Но это их проблемы. Если кому-то нечего делать, пусть ищет.

— Ага. После того, как найдет.

Девчонка метнула огрызок в мусорное ведро.

— Ладно, хватит разговоров, будет еще время. Нам давно пора ехать. Газ выключил, свет потушил? Проверь! Я пошла сумки ловить.

— Может, обнимемся на прощание?

Степан пошутил, но она ответила серьезно:

— Сплюнь, тьфу-тьфу! Никаких прощаний. Делай как я, и да поможет нам бог Гермес.

— Это который охранитель путников?

— Да, Гермес Трисмегист, — кивнула девчонка. — У него еще были крылатые сандалии и гаишный полосатый жезл, средоточие магической силы. Хватит ржать, Степан, жду в гараже! И смотри, с моими вещами аккуратней, будь любезен.

На стене, подсвеченной сиреневым цветом, проявился знакомый темный квадрат. Девчонка подхватила несколько пакетов, улыбнулась ободряюще, и растворилась в стене. Чернота даже не шелохнулась, она просто поглотила свою добычу. Именно так показалось Степану — хапнула, не подавилась, проглотила без ряби.

Стало жутко. Тем не менее, он выполнил задачу, в быстром темпе сбрасывая сумки, пакеты и рюкзаки. Оглянулся, вздохнул, помедлил… и отошел от черного квадрата. Отошел по простой причине, следуя стереотипу — с разгона в холодную воду прыгать всегда легче.

Прыгнул. Темнота обступила со всех сторон, заклеила глаза, залепила уши полнейшей тишиной. Она ощутимо обтекала, подтверждая движение вперед и вниз, движение медленное, но никак не хотевшее кончаться. Обволакивая липким одеялом, чернота растворяла в себе, даже мысли делая мрачными и тягучими. Ослепительная до ужаса темнота была мертвой, зловеще неживой, но явственно шептала призывы сдаться. Кому ты нужен, человечек? Мир велик, а ты песчинка в бездне мрака. Зачем кричать, и кто тебя услышит? Смирись! Какой толк бороться, когда сопротивление бессмысленно?

Навалилась горечь. Стало невыносимо жаль, что многое в жизни не успел. Нет, что-то сделал, конечно, но разве это дело⁈ Так, крохи… Безысходность давила до слез. Блин, да просто пожить не успел! Помещение под офис так и не выкупил, хотя всю черновую работу давно проделал. Дочку в первый класс не повел. Новоселье, черт возьми, не справил! И с инопланетянкой не переспал… А так хотелось!


Справка. Страх имеет над нами больше власти, нежели надежда.

Сделай первый шаг, и ты поймешь, что не все так страшно.


Загрузка...