Полуночная академия. Желанная для волка

Глава 35

Невилл

Я застыл над Луизой, рассматривая ее блаженное лицо. В серо-голубых глазах залегла тень, губы припухли от наших страстных поцелуев, яркий румянец покрыл нежную кожу щек. Светло-красные волосы разметались по дивану волной. Упираясь ладонями по обе стороны от ее головы, я невольно тронул пальцем тонкую прядь, ощутил мягкую шелковистость. Какая же она красивая, нежная, хрупкая. Она только моя. Моя.

Я не мог прекратить любоваться Луизой. Я все смотрел на ее идеальные черты лица, на то, как часто вздымалась грудь, на чувственный взгляд, в котором разлилось желание. Я хотел целовать ее, изучать губами каждый сантиметр кожи, каждую впадинку и изгиб. Больше не останется ничего неизведанного или запретного. Я заполучу ее. Обязательно.

На языке до сих чувствовался ее вкус, и я хотел ее. Хотел полностью. Прямо сейчас. Хотел проникнуть внутрь, ощутить ее тепло, присвоить себе и больше не отпускать. Ведь мы предназначены друг для другу.

Я будто всегда знал это. Понимал, что Луиза создана для меня, а я для нее. Еще с первой встречи на перроне. В тот миг я ощутил стойкое желание защитить девушку, которая так рьяно отбивалась от нахала-медведя. Помню, что сразу тогда понял, что они из вражеской общины Карлайн. Конечно, это не имело для меня значения, я бы в любом случае не смог бы пройти мимо. Но потребность защитить была неестественно сильной. Словно забирали мое. Покушались на то, что всегда принадлежало мне. И я ощутил острую потребность уберечь её.

Я и сейчас горел желанием охранять Луизу от всех бед. Я был готов пойти на все ради нее, лишь бы больше никогда не видеть ее слез, не чувствовать, как ей страшно, как больно. Я хотел, чтобы она была счастливой и так же беззаботно улыбалась.

— Луиза, — я склонился к ней, опершись на локти. Её мягкие губы коснулись моего подбородка.

— Да, — тихо отозвалась она, обняв меня за торс ножками.

Уж не знаю это был вопрос или согласие на продолжение. Я лишь нежно поцеловал ее горячую от смущения щеку.

— Я люблю тебя, Луиза, — прошептал на ухо, коснувшись раскрасневшейся мочки губами. Признание наконец сорвалось с моих губ. Оно давно жило в сердце, но я не говорил его. Даже не знаю, почему не сказал этого раньше. Зачем молчал… Вот глупец. Если бы признался, то вряд ли Луиза так много напридумывала в своей голове. Её тонкие руки заскользили по мне.

— А я тебя люблю, Невилл.

Мы прижались друг к другу. Приятное тепло разлилось по телу от наших объятий, от наших слов. Я прикрыл глаза, и ее голос уже в моей голове повторил: «А я люблю тебя, Невилл». Мое сердце окутало счастье. Все вокруг перестало существовать. Нет никаких общин, никаких разногласий, нет даже этой красивой комнаты и дивана. Нет больше ничего. Есть только я и Луиза. Мы вдвоем — один мир, одна вселенная.

— Я никогда… — внезапно в дверь постучали. Луиза вздрогнула от неожиданности. Я покрепче обнял её и продолжил. Хотел донести мысль до конца. — Я никогда никому не позволю обидеть тебя. Ты — самое дорогое, что есть у меня в жизни.

Стук повторился. Волк внутри меня завыл от досады. Почему сейчас? Почему в этот момент? За что? Это был наш момент. Наше признание. Наше единение. Хрупкое счастье одно на двоих. Но кто-то пришел и все разрушил.

— Невилл, — она вся задрожала в моих руках, и я стиснул Луизу покрепче. Я остро ощущал ее волнение и проклинал нарушителя спокойствия.

— Да, моя принцесса.

— Я обещаю, что всегда буду с тобой, — ее голос дрогнул.

Я приподнялся, чтобы заглянуть Луизе в лицо. Я не мог понять, что она сейчас испытывает. Её большие серо-голубые глаза увлажнились, одинокая слезинка скатилась. Я поспешил забрать соленую крупицу губами.

— Почему ты плачешь? — в горле скопилась горечь, чего давно со мной не случалось. Я догадывался о причине, потому сам переживал об этом. Но спросил, так как надеялся, что Луиза все же думает о чем-нибудь другом. О чем-нибудь мелочном. Потому что если мы оба предчувствует одно и тоже, то велики шансы этому сбыться.

— Я боюсь быть счастливой, потому что боюсь потерять тебя. Наше счастье кажется мне таким хрупким, как карточный домик. Одно мановение ветра, и оно разрушится. Как будто если я пожелаю тебя, то тебя у меня и отнимут. У меня всегда все забирали, — еще одна крупная слеза скатилась вниз. — У меня дурное предчувствие.

— Ты опять слишком много тревожишься, — я улыбнулся ей. Луиза ответила тем же. Она прижалась ко мне всем телом, поцеловала в щеку. Я обнимал её, но сам чувствовал подступающий холод. Я думал о том же, о чем и она.

Стук повторился. Я напоследок поцеловал Луизу в щеку, улыбнулся и поднялся с места, чтобы открыть дверь. Ох, если это Фрости что-то натворил, то пусть пеняет на себя.

Краем зрения, я уловил, как Луиза, сев на диване, поправила платье и чулки. Вид у неё был при этом самый что ни на есть потрепанный. Да и у меня тоже. Поэтому прежде чем открыть дверь, я оправил рубашку и брюки. Благо, они темные и мое напряжение не так заметно.

За порогом стоял мой отец. И с чего это он примчал домой средь бело дня не понятно.

— Ты на девочке хоть женись сначала, а потом забавляйся, — пробурчал он вместо приветствия.

Я услышал, как Луиза издала смешок.

— Обязательно. Все так и будет, — я уже хотел закрыть дверь, потому что если он нарушил наше единение только ради того, чтобы отчитать меня, то это перебор. Я не собирался слушать нотации.

— Нужно поговорить. Сейчас, — хмыкнул он. Судя по тону плохие новости.

— Хорошо, — я кивнул.

Отец смерил меня оценивающим взглядом, задержавшись на брюках, и тяжко вздохнул.

— Только приведи себя в порядок, переоденься. Да и рожа у тебя шибко радостная.

В ответ я улыбнулся еще сильнее, на что отец осуждающе покачал головой и пошел по коридору к своему кабинету.

Я не стал возвращаться к Луизе, потому что знал, что не захочу уходить и отцу вновь придется ставить в неудобное положение меня, себя и Луизу.

— Мне надо уйти, — сказал, обернувшись к ней.

— Конечно, Невилл, — она смущенно улыбнулась.

Я перешел в свою комнату, быстро освежился, надел чистую рубашку, брюки, и пошел к отцу. На все ушло примерно минут пять, не больше, так что волосы не успели высохнуть.

Отец сидел за столом и потягивал излюбленный виски.

— У меня для тебя две новости, — начал он, даже не взглянув на меня.

— Плохая и хорошая? — я присел на стул напротив него.

— Нет, обе плохие, — он мотнул головой.

— Я весь во внимание, — хорошее настроение быстро улетучилось. Дело серьезное, раз отец так себя ведет.

— Начну с малого. Помнишь, когда ты приходил ко мне на работу, у меня была секретарь. Её тоже звали Луиза.

— И она тоже сипуха? — я напрягся, вспомнив, как та девушка напоминала Луизу. — Да, помню.

— Она пропала, — отец допил стакан и повернулся ко мне. — Вчера не пришла на работу. Я обратился в полицию. Вдобавок, мои люди тоже ищут ее, но пока безрезультативно.

Известие служило плохим знаком. Исчезновение сипухи могло говорить о том, что это Проклятая церковь снова в действии. И хоть можно было предположить иные причины исчезновения. Банально, обычный криминал, я все же думал о служителях, чье желание получить бессмертие, превышало любую мораль.

— А вторая?

— Твоя мать сбежала из лечебницы, и я не сомневаюсь, что здесь задействован кто-то из нашей общины, — отец погладил бороду. — Как выяснилось, она просто вышла и села в кромобиль. Но кто дал ей одежду, кто позволил выйти и кто ждал в машине неизвестно.

Я растерялся от такой новости.

— И этот кто-то, я почти уверен в этом, является адептом Проклятой церкви или очередным ее любовником. Или и то, и другое. Почему я так думаю? Потому побег твоей матери и пропажа девушки-сипухи не могут быть совпадением. Они неразрывно связаны.

Слова отца сковырнули старую рану, которую нанесла мне мать. Я так долго и наивно противился тому, какая она. Пытался оправдать природу ее характера, сваливал всю вину в семейном разладе на отца. Но больше так не мог, и осознание материнской «любви» оставило глубокую рану в сердце. Она не зарастала. Наверно, никогда не зарастет, потому что мне было трудно представить, чтобы мать отправила своего ребенка на смерть. Так хладнокровно и расчетливо.

Нет, я не умер в ту ночь. Выжил, потому что, как мы с отцом выяснили из рассказов матери, тот ритуал предназначался для того, чтобы подготовить нас с Луизой ко второму ритуалу. К тому, когда непосредственно произойдет призыв богини смерти. Поэтому пропажа сипухи так сильно взволновала отца.

— Ты прав, — с тяжким вздохом я откинулся на спинку стула.

— Ого, — отец издал смешок. — Впервые ты признал мою правоту. Девчонка хорошо на тебя влияет.

Я хмыкнул. Луиза хорошо относилась к отцу, что, возможно, оказывало немалое влияние на меня.

— Можно ли как-то изловить этих адептов? Быть может наймешь частных детективов-венаторов? Или еще кого?

— Уже, — отец покрутил пустой стакан. — Пойми, Проклятая церковь вне закона. Те, кто ей служат умеют хорошо скрываться. Даже твоя мать. Она столько знает, но свою причастность отрицает. Смахивает на любовников. Что это якобы они входят в братство, а она нет. И доказать ее причастность невозможно.

— И поэтому ты поместил ее в лечебницу, — договорил я.

— Именно.

Повисло молчание. Я поинтересовался, кто владел лечебницей. Отец назвал несколько имен. Они все принадлежали волчьей общине, но не давали никаких зацепок. Каждый в равной степени мог помочь матери сбежать.

— А что мистер Кэльба? Ты не узнавал зачем он шел из леса академии с мечом в руках? — я просил разузнать об этом, как только пришел в сознание в больнице еще в первый раз. До того, как напали на Луизу.

— Нет, Невилл, напрямую не спрашивал.

— Но он же твой друг.

— После того, как ты отказался жениться на его дочери и помолвку пришлось расторгнуть, Фрэнк сторониться меня, — отец поднялся, чтобы налить себе новую порцию алкоголя. Он предложил мне, но я отказался.

— Ясно. Не думал, что такое может разрушить многолетнюю дружбу.

Отец с укором взглянул на меня, а потом вернулся к бутылке.

— Но… — бутылка откупорилась. — Никто в академии не видел у него меча или чего-то подобного. В его покоях нет и дома ничего не найдена.

Проворство работников отца порадовало. Хорошо, что они хороши в шпионаже.

— Проклятая церковь — грозный противник, Невилл, — неожиданно низким голосом заговорил отец. Его тон говорил о страхе. О том чувстве, которое я никогда не улавливал от отца. — Это не война между общинами. Это намного сложнее и опаснее. Поэтому у меня к тебе просьба. Бери Луизу и уезжайте отсюда. Покиньте империю. Отправляйтесь в путешествие по миру. Можешь увезти ее на восток. Только, прошу, уезжайте. Я не хочу вас потерять.

Слова отца встали поперек горла. Он умолял. Не приказывал, не злился, не ворчал, как это обычно случалось. А именно умолял уехать. Я бы принял его предложение, если бы не ряд причин, от которых самому тошно.

— Мы не можем уехать, пока идет суд над общиной Карлайн. Пока в парламенте решается вопрос о запрете общин, пока не поженимся. Мы не можем взять и уехать. Это будет бегство, — заявил я со всей серьезностью.

— Но оставаться здесь сродни самоубийству, — отец прочистил горло. — Неужели ты не помнишь, что случилось в больнице? Я не смог защитить вас. Охрана не справилась, а ведь тогда погибли лучшие оборотни, что у меня есть. Как ты предполагаешь оставаться здесь дальше? Я не сомневаюсь, что проклятые фанатики придут за вами.

— Готовиться к встрече? — я пожал плечами. — А что еще нам остается делать? Бежать? Мы можем бегать с Луизой всю жизнь. Прятаться. Переезжать из одного укромного уголка в другой. Но посуди сам. Разве это жизнь? Разве адептов остановит наш переезд? Они так тщательно нас готовили, связали в детстве кровью десятков оборотней. Пошли бы они на такие жертвы, чтобы потом отказаться от задуманного?

Повисла тишина, а вопросы будто все еще звучали в воздухе. Мы оба понимали, что правильно решения не существует. Остаться в столице — значит быть на виду у адептов Проклятой церкви. Уехать — значит быть преследуемым ими же. Как такового выбора нет, кроме одного.

— Они отстанут от нас только когда сядут за решетку, — отец с интересом посмотрел на меня. — А вечно бегать не вариант. Возможно, нам придется принять удар. А возможно нанести его первым. Иначе нас застанут врасплох.

— Смотрю, девчонка действительно хорошо на тебя влияет. Так скоро и часть дел тебе передам, — он обернулся ко мне. Сложив руки на груди, присел на край стола. — Будем принимать бой?

— Конечно, мы волки, а не трусливые псы, — я поднялся. — Если мы будем у всех на виду, то адептам придется тяжко. Сам знаешь, тяжело украсть вещь, на которую смотрят все. А за нами сейчас следит вся империя.

Отец скромно улыбнулся.

— Что ж, я давно не испытывал за тебя столько гордости. Пусть будет так.