Подтверждение

Глава двадцать первая

Грейс довела меня до ручки, что правда, то правда. Ее попытка самоубийства была слишком крупным событием, чтобы уместиться в моей жизни. Оно отмело все прочее, ни для чего не оставив места. Неожиданный поступок Грейс потрясал даже после того, как я узнал, что она не умрет. Действительно ли она хотела умереть или нет – этот вопрос отступал на второй план перед тем, что она натворила.

Ей удалось вывести меня из равновесия.

Я сходил с ума, представляя себе, как она лежит в больнице, с пузырьками и трубками, с немытыми волосами, наполовину в сознании. Я хотел быть рядом с ней.

Я пришел на знакомое место, на перекресток Бейкер-стрит и Мерилебоун-роуд, в ту часть Лондона, которая в моем сознании навсегда была связана с Грейс. Дождь усилился, и из-под колес летели брызги, провожавшие меня от одного угла улицы до другого. Ветер задувал в уши. Услышав громыхание поезда, я подумал о Кастлтоне и холодном горном ветре.

Прошло несколько часов с тех пор, как я ел в последний раз, и я почувствовал легкую эйфорию, свидетельствующую о снижении уровня сахара в крови. Это напомнило мне о длинных летних месяцах, когда я, сосредоточившись, работал в своей белой комнате так напряженно, что по два-три дня забывал поесть. В этом состоянии духовного возбуждения в голову мне приходили лучшие мысли, и я мог яснее изложить правду. Тогда я и создал острова.

Но Джетра и острова поблекли перед реальностью мокрой лондонской безотрадности, как сам я поблек перед своим истинным «я». Наконец я освободился от себя, наконец выглянул наружу и стал беспокоиться о Грейс.

В это мгновение, когда я больше не надеялся на себя, появилась Сери.

Она поднялась по лестнице из подземного перехода на другой стороне Мерилебоун-роуд. Я видел ее светлые волосы, стройную фигуру, ее походку, которую так хорошо знал. Но как ей удалось войти в подземный переход так, что я не заметил? Я стоял у единственного другого входа, но мимо меня она не проходила. Я напряженно наблюдал, как она быстрыми шагами направилась ко входу на станцию метро. Я сбежал вниз по ступенькам, едва не поскользнувшись на мокром камне, и побежал на другую сторону улицы. Когда я достиг станции метро, Сери уже миновала турникет и была у начала лестницы, ведущей вниз, к кольцевой линии. Я кинулся следом, но контролер спросил у меня билет. В гневе я вернулся к кассе и купил билет на все зоны.

Поезд остановился у перрона; на табличке было указано, что он следует в Эмершем. Я бежал вдоль платформы, заглядывая в окна вагонов. Но хотя я обыскал весь поезд, нигде не смог найти ее. Уехала на другом поезде? Но был вечер, и поезда ходили с десятиминутными интервалами.

Я опять припустил вдоль поезда, но тут из динамика донеслась просьба подняться в вагоны, потому что двери закрываются и поезд отправляется.

Тут я увидел ее: она сидела в последнем вагоне у окна. Я видел ее склоненное лицо, словно она что-то читала.

Створки пневматических дверей с громким шипением скользнули навстречу друг другу. Я прыгнул в ближайший вагон и протиснулся между закрывающихся створок. Поздние пассажиры взглянули на меня, потом отвели взгляды. Каждый из них, казалось, был изолирован в собственном пузыре пространства.

Поезд тронулся. Из-под токоснимателей, отражаясь на мокрых, блестящих рельсах, посыпались бело-голубые искры; поезд прогромыхал по стрелкам и нырнул в длинный туннель. Я направился в конец вагона, чтобы быть у ближайшей к Сери двери, когда мы остановимся на следующей станции. Облокотившись на толстое небьющееся стекло двери, я стал наблюдать за своим отражением на фоне черных стен туннеля. Наконец мы достигли следующей станции, Финчли-роуд. Как только дверь открылась, я протиснулся в нее и побежал вдоль перрона к вагону, где видел Сери. Двери за мной закрылись, я нашел место, где она сидела, но ее там больше не было.

Поезд вылетел на поверхность и прогрохотал по железному мосту через густонаселенные запущенные пригороды Вест-Хэмпстеда и Килберна; здесь ветка шла параллельно улице, застроенной старыми домами. Я прошел через вагон, заглядывая в лица пассажиров и надеясь, что Сери, может быть, просто пересела. В конце вагона я заглянул в двойные окна на дверях между вагонами и увидел ее.

Она стояла, как я до того, лицом к двери и смотрела наружу, на проносящиеся мимо дома. Я перешел в ее вагон – холодное, влажное дуновение ветра, мгновение опасности упасть, – и пассажиры взглянули на меня, может быть, приняли за контролера. Я быстро прошел туда, где она стояла, но она куда-то делась. Я не мог ошибиться: тут не было женщины, хотя бы отдаленно напоминающей Сери. Пока поезд с грохотом мчался к следующей станции, я ходил по центральному проходу вагона, чтобы за иллюзией деятельности скрыть напряжение и бездеятельность. Капли дождя снаружи чертили на грязных окнах косые светлые дорожки. В Уэмбли-парк мы на пару минут задержались: здесь наша линия пересекалась с линией Бейкерлу, и на другом конце платформы ждал поезд. На этот раз я обыскал весь поезд, но Сери исчезла. А когда прибыл поезд на Бейкерлу, Сери была в нем! Я увидел, как она вышла, пересекла платформу и поднялась в тот самый вагон, где я был сначала.

Я поспешил ей навстречу, но ее, конечно, там снова не оказалось.

Я сел и уставился на истертый линолеум, усеянный окурками и обертками от конфет. Поезд шел дальше, через Харроу, через Ниннер, и постепенно застройка поредела, фонари тоже стали попадаться реже, и по обеим сторонам железной дороги потянулся сельский пейзаж. Я снова почувствовал апатию, меня захлестнула душевная леность, и я удовольствовался сознанием того, что я здесь и преследую Сери. Тепло вагона, погромыхивающее, укачивающее движение поезда убаюкали меня, и только самым краешком сознания я отмечал, что поезд останавливается на станциях, пассажиры входят и выходят.

Когда мы прибыли на станцию под названием Чальфонт и Латимер, поезд был почти пуст. Я выглянул в окно, когда поезд остановился, и увидел мокрую платформу, яркие прожектора на осветительной мачте, знакомую афишу кино. Пассажиры собрались у дверей, и среди них была Сери. В полудреме я едва понял, что она тут, но, когда она улыбнулась мне и вышла, сообразил, что должен последовать за ней.

Я был медлителен и неуклюж и только с большим трудом успел проскользнуть в двери, прежде чем они закрылись. Тем временем Сери миновала турникет и снова исчезла из вида. Я торопливо последовал за ней, сунул свой билет служащему контроля, прежде чем тот его потребовал.

Станция метро находилась на главной улице; когда я вышел, поезд, на котором мы прибыли, уже с грохотом мчался по железному мосту. Я оглядел улицу – посмотрел направо, затем налево – и увидел Сери. Она уже ушла довольно далеко и бодро шагала по улице в сторону Лондона. Я последовал за ней как можно быстрее, почти бегом.

По обеим сторонам улицы стояли новые домики на одну семью, отделенные от дороги бетонированными подъездными дорогами, ухоженными газонами, клумбами, вымощенными двориками для отдыха. Лампы, похожие на старые каретные, освещали подъездные аллеи и отблески мерцали на мокрых от дождя каменных плитах.

Сери без труда сохраняла дистанцию и бодро шла вперед без видимой спешки, однако, хотя я почти бежал, расстояние между нами не сокращалось. Скоро я начал задыхаться и перешел на обычный шаг. Пока я был в поезде, дождь перестал и воздух потеплел, как и полагалось в это время года.

Сери достигла дальней границы освещенного отрезка дороги и пошла по незастроенной местности между Чальфонтом и Чарливудом. В темноте я потерял ее из виду и снова пробежался, чтобы сократить расстояние между нами. Через пару минут я оставил позади освещенный отрезок дороги и теперь мог видеть Сери только тогда, когда ее фигуру выхватывали из темноты фары проезжающих машин. Вдоль дороги тянулись пашни и луга. Далеко впереди, на юго-востоке, низкие облака отражали яркое зарево Лондона.

Сери остановилась и обернулась, может быть, желая убедиться, что я ее видел. Мимо проносились автомобили, укутанные в длинные развевающиеся вуали из водяных капель и света. Думая, что Сери ждет меня, я снова побежал по обочине, шлепая по лужам. Оказавшись в пределах слышимости, я, задыхаясь, крикнул:

– Сери, пожалуйста, подожди, поговори со мной!

Сери сказала: «Ты должен увидеть острова, Питер».

Там, где она ждала, была решетка с калиткой, и когда я, задыхаясь, наконец догнал Сери, она прошла в эту калитку. Я последовал за ней, но она уже пересекла половину поля. Ее белое платье и светлые волосы, казалось, парили в темноте.

Я, спотыкаясь, устремился дальше, чувствуя, как мокрая вспаханная почва тяжело липнет к ботинкам. Я начал уставать; слишком много всего произошло. Сери ждала.

Ногам было тяжело от налипшей клейкой земли, я, оскальзываясь, молча шел между недавно пропаханными бороздами, то и дело сгибаясь, чтобы отдышаться. Я повесил голову, тяжело дышал и упирался руками в колени.

Когда я наконец поднял взгляд, я увидел призрачную фигуру Сери на фоне возвышения почвы около темного вала, похожего на изгородь. За ней на пологом склоне холма светилось окно. У близкого горизонта стояли темные, слившиеся друг с другом деревья.

Она не ждала: я увидел, что ее белая фигура двигалась на фоне изгороди.

Я глубоко вздохнул:

– Сери! Мне надо отдышаться!

Она на мгновение остановилась, но если и ответила, я этого не услышал. Было трудно что-нибудь различить: ее бледная фигура мелькала, точно моль, на фоне занавесей, потом исчезла.

Я оглянулся. Дорога была различима по свету фар автомобилей, которые мчались за деревьями, слышались отдаленный гул моторов и шорох шин. Попытки думать причиняли мне головную боль. Я был в чужом краю и нуждался в переводе, но переводчик покинул меня. Я подождал, пока дыхание выровняется, и медленно побрел дальше, поднимая и опуская ноги с осторожностью кандальника. Клейкие комья земли на ботинках делали продвижение вперед вдвойне затруднительным, и всякий раз, как мне удавалось хоть что-нибудь стряхнуть с них, через несколько шагов к моим ногам прилипало больше земли, чем прежде. Где-то впереди, но где – я не видел, должна была стоять Сери и наблюдать за моим трудным, тяжким продвижением по вспаханному полю.

Наконец я достиг изгороди и вытер ноги о росшую там длинную мокрую траву. Потом двинулся дальше, в ту сторону, где скрылась Сери, ориентируясь на дом с освещенными окнами. Однако я, должно быть, ошибся, потому что ничего больше не видел. Мягкий, равномерный ветер дул из-за изгороди, донося до меня знакомый запах и привкус.

Я подошел к вделанной в ограду калитке и прошел в нее. За ней почва едва заметно спускалась вниз. Я сделал несколько шагов в темноту, пытаясь нащупать ногой неприятные неровности вспаханной, клейкой земли, но здесь росла короткая и относительно сухая трава.

Впереди горизонт распахнулся вдаль и вширь, освещенный россыпью крошечных огоньков, почти незаметно мерцающих впереди. Небо прояснилось, и надо мной теперь был звездный купол такой ясности и чистоты, какую редко увидишь. Я некоторое время удивленно смотрел вверх, но потом снова вернулся к земным заботам и начал очищать ботинки от остатков налипшей на них грязи. Я нашел короткую ветку и сел на траву, чтобы очистить обувь. Покончив с этим, я откинулся назад, оперся на руки и стал глядеть со склона на море.

Мои глаза привыкли к темноте и звездному свету и я начал различать низкие, темные очертания островов; огоньки, видневшиеся вдали, обозначили населенный пункт на острове прямо впереди. Справа от меня сглаженные, покатые очертания предгорий уходили в море и замыкали маленькую бухточку. Местность слева была плоской, но я разглядел там скалы и песчаные дюны, а по другую сторону береговая линия выгибалась широкой дугой и исчезала из поля зрения.

Я пошел дальше и скоро подошел к морскому берегу, брел по нему какое-то время, затем вышел к небольшому утесу, поднимающемуся из земли и вросших в почву булыжников. Потом побежал по выброшенным на берег морским водорослям и песку; тот тихо хрустел под ногами. Я добежал до воды, остановился в темноте и прислушался к особенному шороху моря. Я почувствовал, что совершенно успокоился, и ощутил себя готовым ко всему, свободным от забот, вылеченным силами океана. Соленый запах в воздухе, теплый песок и груды выброшенных сухих водорослей вызвали сильные ассоциации с детством: каникулы, родители, мелкие огорчения, волнение и ожидание приключений. При таких обстоятельствах между мной и Калией всегда возникали стычки и перепалки.

Теплый воздух высушил мою одежду, и я почувствовал себя освеженным и полным сил. Сери исчезла, но я знал, что она появится, когда будет готова. Я во второй раз прошел по берегу, по всей его длине, до самых предгорий, потом решил поискать место для ночлега. Я нашел сухой, защищенный каменными глыбами песок и выкопал в нем небольшое углубление. Было достаточно тепло, чтобы спать без одеяла, и я просто лежал на спине, скрестив руки под головой, и глядел в небо, на мерцающие звезды. Вскоре я заснул. Мне ничего не снилось.

Меня разбудили тихий шорох прибоя, сияние солнца и крик чаек. Я проснулся мгновенно, словно переход от сна к бодрствованию определялся только поворотом выключателя; за несколько месяцев я привык к медленному, сонному пробуждению, сопровождающемуся умственной и физической неповоротливостью.

Я встал, посмотрел на мерцающее серебристое море и извивы белого, как кость, песка и ощутил на лице тепло солнца. Поросшие травой предгорья пестрели желтыми цветами львиного зева, над ними распростерлось чистое голубое небо. Возле меня, на расстоянии вытянутой руки, лежала небольшая кучка одежды. Я увидел сандалии, шерстяную юбку, белую блузку; в маленьком углублении на рукаве блузки лежало несколько серебряных колец браслета.

Небольшая головка, черная в падающем на нее свете, танцевала в прибое. Я встал, заморгал от света и махнул рукой. Она, должно быть, меня увидела, потому что махнула в ответ и начала брызгать в мою сторону. Подошла ко мне с покрытыми слоем песка, мокрыми волосами, с нее капала холодная вода. Поцеловала меня. Затем мы вместе пошли плавать.

Пока мы шли вдоль берега в ближайшую деревню, солнце поднялось высоко и тянувшаяся вдоль берега немощеная дорога жгла наши босые ноги. Мы поели на террасе ресторана, а воздух тем временем наполнился сонным гудением насекомых и отдаленным шумом машин. Мы находились в деревне Пайе на острове Панерси, но Сери здесь было жарко, и она хотела плыть дальше. В Пайе не было порта, только в устье небольшой реки привязана пара лодок. Автобус ждали во второй половине дня, но мы могли взять велосипеды. Город Панерон находился в трех часах езды на велосипеде, на другой стороне центральной цепи гор. Ему предстояло стать первым из множеств городов, которые мы хотели посетить. Это было вынужденное путешествие, постоянный поиск новых целей. Я хотел замедлить темп, хотел насладиться каждым уголком из тех, какие мы обнаруживали, хотел узнать Сери. Но она открывалась таким способом, который я едва понимал. Для нее каждый остров представлял новую грань ее личности, каждый наделял ее чувством причастности. Без островов она была неполноценной, рассеянной по всему морю.

– Почему мы не останемся здесь? – спросил я однажды в гавани острова со странным названием Смазь. Мы ждали судна, которое должно было отвезти нас на соседний остров. Я был очарован Смазью, я нашел здесь карту местности и по ней узнал, что где-то в глубине острова есть руины старого города, но Сери хотела плыть дальше.

– Хочу на Уинхо, – сказала она.

– Позволь остаться здесь хотя бы еще на одну ночь.

Она взяла мою руку, в ее взгляде светилась несгибаемая решимость.

– Мы должны уехать куда-нибудь еще.

Это был восьмой день, и я уже с трудом различал острова, которые мы посетили.

– Я уже устал от переездов. Давай некоторое время отдохнем на одном месте.

– Но мы едва знаем друг друга. Каждый остров отражает нас.

– Не вижу разницы.

– Потому что не понимаешь того, что видишь. Нельзя поддаваться островам, которые тебя околдовывают.

– Об этом нет речи. Едва мы прибываем куда-то, мы сразу же ищем себе новую цель.

Сери нетерпеливо махнула рукой. Судно приблизилось к молу. На нас повеяло запахом сгоревшего дизельного топлива.

– Говорю тебе, – сказала она. – На островах ты будешь жить вечно. Но не узнаешь, пока не найдешь себе нужного места.

– В данный момент я не узнаю нужного места, даже если мы его найдем.

Мы поехали на Уинхо, а оттуда на другие острова. Через пару дней мы оказались на Семелле, и я сообразил, что оттуда в Джетру регулярно ходили корабли. Я по горло был сыт путешествием и разочарованием из-за того, что узнал о Сери. Она надоела мне своей непоседливостью, и я начал задумываться о Грейс. Я давно уже был вдали от Джетры, а ведь мне вовсе не следовало покидать ее. Никогда. Во мне росло чувство вины.

Я сообщил Сери о своих намерениях.

– Ты поедешь со мной, если я вернусь в Джетру?

– Не покидай меня!

– Я хочу, чтобы ты была со мной.

– Я боюсь, что ты снова уйдешь от меня к Грейс. Есть еще множество островов куда мы можем поехать.

– А что произойдет, когда мы посетим последний? – спросил я.

– Нет никакого последнего. Им нет конца.

– Я тоже так думаю.

Мы сидели в кафе на главной площади города Семелл. Была среда. Старики отдыхали в тени, магазины были закрыты, с поросших оливами холмов в маленький городок доносился звон колокольчиков – там паслись козы. Закричал осел. Мы пили чай, и на столике перед нами лежало расписание рейсов. Сери позвала официанта и заказала анисовое печенье.

– Питер, ты еще не готов вернуться. Разве ты этого не видишь?

– Я беспокоюсь о Грейс. Нельзя было покидать ее.

– У тебя нет выбора, – в гавани стучал дизель катера; в усиливающейся жаре казалось, что это единственный механический звук на всем острове. – Разве ты забыл, что я тебе говорила? Ты должен открыть острова, открыть! С их помощью ты сможешь убежать, чтобы обрести себя. Сам ты не можешь дать себе никаких шансов. Сейчас рано возвращаться.

– Ты все время споришь, – сказал я. – Мне здесь не место. У меня нехорошие предчувствия… это не для меня. Я должен вернуться домой.

– И снова уничтожить Грейс?

– Не знаю.

На следующее утро с Семелла отходил корабль, и мы поднялись на его борт. Путешествие было коротким – два с половиной дня, с двумя остановками – но, едва мы оказались на борту, у меня на миг появилось чувство, что мы попали в Джетру. Корабль был приписан к ее гавани, еда в обеденном зале была знакомой, это была моя родная кухня. Большинство пассажиров были из Джетры. Сери и я очень редко говорили друг с другом. Было ошибкой плавать с ней по островам.

В конце дня мы прибыли в Джетру и сошли с корабля. По подвесному трапу спустились на улицу и попали в напирающую спешащую толпу, занятую такой знакомой, почти профессиональной деятельностью. На улице кипело движение, мой взгляд упал на строчки газет-плакатов: водители угрожали забастовкой, а страны ОПЕК сообщали о дальнейшем повышении цен на нефть.

– Ты идешь со мной? – спросил я.

– Да, но только до дома Грейс. Я же тебе больше не нужна.

Но я взял ее руки и крепко сжал. Я почувствовал, что она собирается удалиться от меня, как я удалился от Джетры, прежде чем снова ступить на ее улицы.

– Что мне делать, Сери? Я знаю, что ты права, но почему-то не могу перенести это на себя.

– Я больше не буду пытаться влиять на тебя. Ты знаешь, как найти острова, а я всегда буду там.

– Это значит, что ты хочешь ждать меня?

– Это значит, что ты всегда сможешь найти меня.

Мы стояли посреди тротуара, толкаемые с обеих сторон потоками прохожих. Теперь, когда я снова был в Лондоне, я не чувствовал больше настойчивой спешки, которая овладела мной после возвращения.

– Идем в наше кафе, – предложил я.

– Ты знаешь туда дорогу?

Мы пошли по Прайд-стрит, но тут я понял: это мне не по силам. На углу Эдвардс-роуд меня одолели сомнения.

Сери сказала:

– Идем, покажу!

Она взяла меня за руку, мы прошли совсем немного, и я услышал звонки трамвая. Я почувствовал, что облик города претерпел почти неуловимое изменение. Мы свернули на один из поперечных бульваров, прорезавших богатые кварталы, и вскоре оказались на перекрестке, где находилось уличное кафе. Мы долго сидели там, пока не стемнело; потом я почувствовал, как во мне снова растет беспокойство.

Сери сказала:

– Сегодня вечером отходит еще один корабль, и мы можем успеть на него, если поспешим.

Я покачал головой.

– Не будем обсуждать это.

Не дожидаясь ответа, я положил на стол пару монет, покинул кафе и пошел в северном направлении. Был теплый лондонский вечер, на улицах было много народа. Многочисленные ресторанчики и кафе выставили столики и стулья на тротуар и предлагали неплохой выбор напитков и закусок.

Я заметил, что Сери идет за мной, но она молчала, и я не обернулся. Она мне наскучила и больше не была мне нужна. Она предлагала бегство, не убежище, и ничего, что могло бы восполнить мне недавнюю утрату. Но в некотором смысле Сери была права. Необходимо познакомиться с островами, чтобы найти себя. Я очистился.

Благодаря образовавшейся пустоте я увидел свою ошибку. Я хотел искать Грейс через Сери, в то время как та дополняла меня, а не ее. Она восполнила то, чего мне не хватало, была реальным воплощением этого. Я думал, что она объясняет Грейс, но она лишь определила меня для меня же.

Шагая по улице, по которой раньше ходил ежедневно, я увидел новый лик реальности.

Сери расслаблялась там, где Грейс напрягалась. Ободрялась там, где Грейс бывала подавлена и обескуражена. Была спокойна, а Грейс возбудима и невротична. Сери была светлой и мягкой, Грейс же – путаной, капризной, легко вспыхивающей, эксцентричной, любвеобильной и живой. А Сери всегда и всюду была уступчивой и спокойной.

Дитя моей рукописи, она должна была сделать Грейс более понятной мне. Но события и места, описанные в рукописи, были фантастическим дополнением моего «я», и то же самое относилось к другим персонажам этой истории. Я воображал, будто описываю других людей, однако теперь осознал, что все они были различными производными моего «я», моей личности.

Когда мы добрались до улицы, где жила Грейс, давно стемнело. Увидев ее дом, я ускорил шаги. В окне подвального этажа я заметил свет. Как обычно, шторы не были задернуты, и я отвернулся, не желая заглядывать туда.

– Ты войдешь, чтобы увидеть ее, да? – спросила Сери.

– Да, конечно.

– А что будет со мной?

– Не знаю, Сери. Острова – это не то, что я все время искал. Я не могу больше скрываться.

– Ты любишь Грейс?

– Да.

– Ты знаешь, что снова уничтожишь ее?

– Не думаю.

Что в моем поведении всегда ранило Грейс, так это моя склонность искать убежище во всевозможных фантазиях. Я должен отказаться от этого.

– Ты считаешь, что я не существую, – сказала Сери, – потому что думаешь, что сам создал меня. Но у меня есть собственная жизнь, Питер, и если ты собираешься найти меня в том, что тебе уже известно, тогда это будет не все и не так. До сих пор ты видел только часть меня.

– Я знаю, – сказал я, но Сери была всего лишь частью меня. Олицетворением моего стремления к бегству, моего желания скрыться от других. Она воплощала представление о том, что причина моих несчастий – где-то вне меня, но я постепенно начал сознавать, что их корни – внутри. Я хотел быть сильным, а Сери расслабляла меня.

Сери заговорила:

– Тогда делай, что хочешь.

Я почувствовал, что она отдаляется, и протянул руку, чтобы попрощаться. Она ловко уклонилась.

– Пожалуйста, не уходи! – взмолился я.

Сери сказала: «Я знаю, ты хочешь забыть меня, Питер, и, может быть, так будет лучше. Ты знаешь, где меня найти».

Она ушла. Белое платье блестело в свете уличных фонарей. Я посмотрел ей вслед, думая об островах и о недостоверности, которой она меня одарила, о ее стройной фигуре, прямой и грациозной, о коротких волосах Сери, о ее походке, чуть враскачку. Она ушла, и я перестал видеть ее раньше чем она дошла до угла.

Стоя в одиночестве около ряда припаркованных машин, я почувствовал внезапное радостное облегчение. Намеренно или нет, Сери вызволила меня из моих собственных многочисленных фантазий, в которых я старался скрыться. Я был свободен от участи, на которую сам себя обрек, и наконец почувствовал, что теперь могу быть сильным.