По следам мистера Волка

Глава 9. Выбывший из игры

— Но, послушайте, он же…

Однако Кроули перебивают:

— Это вы послушайте, уважаемый, в который раз говорю вам, никакой залог не спасёт сейчас мистера Оуэна. И не мне это решать.

Они, как и планировала Элис, пришли в участок, и Кроули вот уже около часа донимает всех, кого смог достать, вопросами о ситуации с графом. И теперь стоит перед, по всей видимости, последним, с кем может обсудить его освобождение.

Страж этот неприятной наружности, какой-то кривой и полный, средних лет, с усами и бородкой, в которой виднеется седина, но с вполне живыми и тёплыми карими глазами. Что вначале добавило Кроули уверенности в успехе его здесь миссии. Но, увы, страж оставался непреклонен.

— А если, — переходит Кроули на шёпот и подаётся ближе, — я не только залог внесу, но и… И вам…

Тот, недослушав, хлопает по столу ладонью.

— Что вы себе позволяете?! Видимо, хотите посидеть здесь за компанию со своим другом, как я погляжу.

И поднимается под обеспокоенное лепетание Кроули, чтобы захлопнуть дверь кабинета, за которой, в коридоре, ожидает Элис.

Она всё понимает, а потому поднимается (в своём единственном приличном платье и новых башмачках), поправляет волосы и добирается до кабинета Людарика Даймонда, заявив, что тот её уже давно ждёт по делу Оуэна.

Ей нужно передать хозяину еду, а ещё лучше — увидеться с ним, чтобы обсудить, что делать дальше.

Она хорошая слуга и знает, что лишнее вмешательство со стороны может лишь усугубить ситуацию.

Впрочем, если поговорить не удастся…

Дверь в кабинет вроде не заперта, за ней тихо.

Не то чтобы у Элис есть какие-либо причины доверять Людарику больше, чем остальным… Просто он ей, как и многим девушкам Бонсбёрна, нравится.

И хоть вздыхать по мужчинам в рабочее время нехорошо…

Она не собирается слишком уж усердствовать.

Стук в дверь. Молчание. Снова стук. Молчание. И снова стук, но уже куда более смелый…

— Если я не отвечаю, значит, меня здесь нет! — рычит Людарик, и Элис, даже не вдумавшись в слова, обрадованная голосом, заходит в кабинет.

— Какого… А, милашка из замка, да? Это ты. Ну, — он улыбается, — заходи.

Сидит, запрокинув ноги на стол и читая газету, что прекрасно прикрывает и бутылку рома рядом.

— Плохие новости? — интересуется Элис, решив начать беседу издалека.

— А? Да нет, тут роман главами публикуют. Он ещё не окончен. Одна глава каждый выпуск. Скоро развязка. Правда, я уже догадываюсь, кто убийца…

— А как насчёт дела графа Оуэна?

Людарик запускает пальцы в чуть встрёпанные золотые волосы, зевает, словно кот и одаривает Элис взгляд ясных глаз.

— Он больше не граф, как и я. И дело его почти закрыто. Впрочем, если убьют кого-то ещё… Но едва ли это что-то изменит.

— Он не виноват, — заявляет она.

— А я разве что-то говорил о виновности? — усмехается он. — Подойди.

И Элис, оставив корзину с продуктами на лавочке у стены вместе со шляпой, подходит к нему.

Людарик убирает ноги со стола, приглашает её сесть прямо на кипу документов и берёт за руку, а затем и целует успевшие загрубеть от работы девичьи пальцы.

— Зачем ты пришла? Ко мне.

— Я хочу увидеться с графом. И передать ему еду. Я знаю, здесь плохо кормят. Вы можете проверить, мистер Даймонд, там нет ничего, просто завтрак, обед и ужин, хлеб, булочки и…

— И это всё?

Он ухмыляется, у Элис перехватывает дыхание.

Она сейчас словно мышка, попавшая в лапы к большому, белому и пушистому коту с золотым ошейником. Он вовсе не голоден, но и поиграть не прочь.

К ним заходит Бернард, неожиданно, возможно потому, что без стука. Да и выглядит непривычно — без формы стража, в уютном тёмно-зелёном свитере и в пока не завязанном, а просто наброшенном на шею, длинном шарфе.

Он замечает Элис сразу же и останавливается резко, строго сводя к переносице брови. Запах алкоголя Бернард улавливает тоже.

— Что здесь происходит? — видно, как сдерживается, чтобы не повысить на начальника голос, но смотрит на Людарика, как на нашкодившего мальчишку. — Да ещё в такой ранний час!

— Ничего, милая… Элис, — он прищуривается и медлит мгновение, но всё же вспоминает её имя, что ни может не отозваться в сердце девушки теплом. — Принесла Оуэну еды, представляешь? Мне никто не приносит, а ведь я не преступник!

— И ещё вернула вам вашу шляпу. Она на лавочке, вы тогда очень меня выручили.

— А синяки у тебя не слишком ли быстро зажили?

— Это специальный крем, с востока к нам на рынок привезли. Очень дорогой, конечно, но помогает. Всё заживает, как на собаке! — Элис отводит лукавый и опасливый взгляд.

— Или как на ведьме, — ухмыляется Людарик. — А как называется. Мне тоже надо, если честно.

— Вам не это надо, — ворчит Бернард. — Вам бы что от дурос… Кхм. Элис, вы принесли завтрак Оуэну, да? Я проведу вас к нему.

— Разрешим ей? — выгибает Людарик бровь. — Разрешить тебе? — обаятельно улыбается, стрельнув в Элис пленительным взглядом.

— Д-да.

Конечно, она бы влепила ему пощёчину, если бы он продолжил проявлять нахальность. И не без удовольствия. Она приличная девушка! Но всё равно... какой же он красивый!

— Да что ж с ними поделать, — качает Бернард головой, пусть и смотрит на Людарика всё ещё с осуждением и строгостью. — Граф… То есть, мистер Оуэн ранен, и сейчас он не опасен. Пусть накормит…

— Ну ладно, — зевает Людарик, — пусть.

И Элис, довольная, достаёт из корзинки по пирожку и вручает стражам.

— Горяченькие! С печенью!

Бернард не может не улыбнуться и тут же — хотя по протоколу и не положено… впрочем, он уже собирался домой — пробудет угощение.

— Очень вкусно, благодарю. Прошу прощения, — тут же смущается, — я просто с вечера ещё ничего не ел. Идёмте, — и выходит из кабинета.

— Это потому что твоя жена готовит мне, — бурчит Людарик себе под нос и прячет лицо в локте на столе, сладко зевнув.

Он ненавидит такие дни, когда тоска, казалось бы, без причины съедает изнутри. Когда ничего не хочется. Всё отвратительно. И неизвестно что его удерживает от того, чтобы бросить столь тёпленькое местечко и пуститься во все тяжкие.

Девчонка, кстати, и впрямь хорошенькая.

Но хорошо, что Бернард во время их прервал.

***— О вас разве никто не заботится? — спрашивает Элис Бернарда по пути в камеру Герберта.

Он улыбается ей как-то даже по-отцовски.

— Некому… Но я уже привык. Так уж сложилось. А, хм… Людарик не напугал вас? Что-то он в последние дни… Неважно, — спохватывается Бернард, решая, что нехорошо обсуждать его вот так, к тому же с малознакомой девушкой.

— Он был в шаге от того, чтобы я его напугала, а мне бы этого не хотелось. Что касается хозя… мистера Оуэна, у него ведь есть шанс… Ну, хотя бы на то, что вы продолжите расследовать?

Бернард вздыхает, хотя и успевает бросить на неё одобрительный взгляд.

— Конечно же я продолжу расследование. Это даже не обсуждается. И пока его не приговорили, шанс остаётся. Хотя, если честно, я бы не спешил вас обнадёживать. Надеюсь, вы понимаете…

— Нет, не понимаю, — звоном отдаётся её голос. — На том вечере кто-то подсыпал ему базилик, представляете? Чтобы он хуже себя контролировал и всё испортил.

Бернард замедляет шаг у двери в его камеру.

— Я этого не знал… Очень странно. Кто-то из персонала? Ведь из приглашённых в замок гостей никто не имел доступа к кухне?

— Нет, но я следила за ними, поверьте! Может, конечно, и упустила что… — она цокает. — Но базилик был добавлен именно в порцию хозяина.

— Я… обдумаю это. Дайте мне потом адреса тех, кто работал у вас в тот день.

И он отмыкает дверь, заставляя Герберта очнуться от тяжёлого сна и приподняться на локтях, чувствуя… запах пирожков, от чего тут же сводит пустой желудок, а глаза едва ли не пощипывает от слёз.

От слёз умиления, конечно же.

И как только Элис пробралась сюда?

Он пытается подняться, но удаётся только присесть, прислонившись к холодной стене. Место ранения саднит всё сильнее, будто из него не вынули осколок пули, что никак не даёт ране начать затягиваться.

— Я подожду здесь, за дверью, — говорит Бернард. — Зовите, если что.

И оставляет Элис в камере.

За радостью и умилением приходит осознание всей этой ситуации, и Герберт тут же мрачнеет.

— Здравствуй, милая… Нехорошо тебе быть здесь и видеть меня таким…

Он старается лишний раз не шевелиться, чтобы не морщиться от боли и не тревожить Элис. Она, маленькая и нежная, кажется здесь лучиком света. Чьё пребывание в камере, рядом со всклоченным, бледным и раненым волком выглядит как-то неуместно и инородно.

— Очень жаль, что так получилось с той женщиной, — решает посочувствовать она, несмотря на собственную беспомощную злость по поводу того, что произошло и куда это завело хозяина. — Но мне разрешили передать вам еды. Смотрите, вот пирожки, вот мясо, сыр с рынка, картофельный пирог… Только всё сразу не съешьте, будет плохо.

Он улыбается и со всей своей серьёзностью обещает:

— Сразу не съем… — и облизывает сухие губы, которые после этого не делаются влажными. — Элис… А можешь… Для начала, — хмыкает он и отводит взгляд. — Можешь принести мне воды?

— У вас и этого нет? — выгибает она бровь и стискивает пальцы в кулачки.

Герберт на всякий случай в который раз осматривает пустую камеру и тёмные стены, и пожимает здоровым плечом, что всё равно причиняет ему боль.

— Ну, как-то так…

И она зовёт Бернарда, сверкнув острым взглядом салатовых глаз.

— Что-то случилось? — тут же появляется он в дверях. — Уже уходите?

— Можете принести… воды? — сдерживаясь, помня, что она всего лишь слуга, произносит Элис.

— Вам? — не сразу понимает он.

— Графу. И почему он мучается вот так? Почему здесь нет врача? Волковеда хотя бы? Голодный, холодный, без воды! С собаками и то так никто не обращается!

Бернард отступает под её натиском и теряется.

— Но… Врач осматривал его, когда Оуэн был без сознания, и сказал, что он оправится. А вода… Я право не знаю, я думал, всё в порядке. Не я его устраивал здесь… Не проверил. Выйдете в коридор, не могу оставить вас с ним наедине.

Элис бросает на хозяина взгляд, мол, это ненадолго, и решает не спорить.

Всё же хочется, чтобы её и дальше сюда пускали.

Бернард не заставляет её ждать долго, но всё же, прежде чем принести для графа кувшин воды, заходит к Людарику.

— Можно?

Он даже не поднимает головы от стола.

И Бернард подходит ближе, чтобы осторожно коснуться его волос, а затем и взъерошить их. То ли в попытке разбудить Людарика, то ли просто взбодрить его.

— Друг мой, что с вами в последнее время? Ну разве, — забирает бутылку со стола, — можно так? Ай, ну как же так, Людарик? — качает головой.

— Вот в чём, — поднимает на него взгляд Людарик, — твой смысл жизни? Зачем ты приходишь сюда? Зачем говоришь со мной?

— Ну, — тянет Бернард, — потому что я здесь и я живу. Не знаю, не задумывался как-то. Бросьте и вы! Разве что-то плохое стряслось? Разве нет радости? Вы такой молодой, красивый, — задумывается и добавляет: — талантливый человек. Зачем мучаете себя уже который день? — вновь он становится строг. — Будто и без того дел не хватает! Нет, ну посмотрите на себя, на кого вы стали похожи?! А ну, хватит!

— Действительно, — тянет Людарик, поднимаясь. Взгляд его мрачнеет. — Чего это я?

Он хмыкает, подбирает шляпу, которую принесла Элис и, усмехнувшись Бернарду напоследок, выходит из кабинета.

— Ну, что вы, — спешит Бернард за ним, — да бросьте! Я ведь… — останавливается, глядя ему в спину, — волнуюсь за вас.

— Считай, что я отправился в длительный, запланированный отгул, а там посмотрим.

Бернард вздыхает.

— Не натворите глупостей, берегите себя.

И, зная, что отговаривать Людарика нет смысла, возвращается к Элис.

— Вот, — подаёт ей кувшин, и вновь отмыкает дверь камеры. — Только не задерживайтесь слишком.

— Спасибо, — улыбается она, заметив изменившиеся настроение Бернарда и решив быть с ним осторожнее. — Почему вы не кричали, что у вас нет воды? — это уже, разумеется, предназначается Герберту.

— А кто, — болезненно усмехается он, — отозвался бы? Да и… — замолкает красноречиво.

По голосу должно быть ясно, что кричать он бы не смог.

— Дай, милая… — тянется к кувшину.

Она спешит поставить воду на стол и садится напротив.

Герберт хватает кувшин и жадно пьёт прямо с него, не обращая внимания на ручейки воды, что стекают по его шее и впитываются в рубашку.

— Спасибо, — наконец отставляет он воду и смотрит на Элис как-то странно и задумчиво. — Ты… настоящий ангел. Мой, — добавляет уже шёпотом. — Ангел… — и будто спохватывается: — Где еда? Достань мне, будь так добра.

***

Дина Картер поправляет клетчатую шапочку и облизывает полные, потрескавшиеся губы перед тем, как дёрнуть за ручку главной двери замка Оуэна. Когда войти не удаётся, она цокает и что есть силы пинает дверь.

— Кто здесь?! Кто дома? — гаркает так, как никогда бы не стала приличная девушка, которой ей следовало бы быть.

Ведь она младшая дочь семейства Картер, которое разорилось ещё до того, как титулы отменили. Но требования у родителей не изменились, даже несмотря на то, что их старшей дочери пришлось работать! Давать частные уроки для детей из всё ещё привилегированных семей. Да — это не то же самое, что быть — прости господи — наборщицей текста или секретаршей. Но говорит достаточно о том, как низко пришлось опуститься.

Хотя для Дины это скорее свобода.

Раз они теперь бедны, разве могут родители требовать всё то же, что и несколько лет назад? Какая несусветная глупость.

Дина думала, что Элизабет повезло, ведь она нашла работу вдалеке от семьи, сумела смириться с мыслью о том, что жизнь изменилась. И отдалилась от семьи.

В то время как Дине предстояло выйти замуж за противного старика с немалым состоянием. Это бы помогло семейству Картер, безусловно.

И ей, как говорила мать, следовало бы быть благодарной и отплатить добром.

А старик-то что? Едва ли он долго протянет!

Да-да! Ещё тридцать лет проживёт, а ей быть при нём сиделкой!

Дина вновь колотит ботинком в дверь, но никто, разумеется, не отзывается.

Она начинает плакать и замечает это не сразу.

С Элизабет они не ладили, не были близки — это правда. Но, когда вопрос встал ребром, Дина решила бежать. Просто исчезнуть навсегда из жизни родителей. Ведь она не просила, когда рождалась, ни их деньги, ни их нищету! Вот только куда податься совсем ещё юной девушки без прикладных навыков и денег? Разумеется, она поехала в Бонсбёрн к сестре.

И в каком же ужасе оказалась, когда узнала, что произошло.

— Я убью вас всех! — кричит Дина и сползает по двери на каменное крыльцо, ничего не видя от слёз. — Почему никто не спалил это место? Почему?..

***

Герберт доедает пирог и будто бы не решается поднять на Элис взгляд.

Именно в этот момент он понимает, как же ему не хочется вновь оставаться одному. И тем более оказаться за решёткой на очередные десять лет. Впрочем, быть может, его ждёт виселица…

Но, признаться, мысли об этом варианте не приносят ему облегчения. Как бы там ни было, Герберт любит жизнь.

Он выныривает из внезапно затянувших его размышлений и виновато улыбается Элис.

— Нам дали столько времени… Наверное, сейчас тебя попросят уйти, — смотрит он в сторону двери. — Но ты… — проглатывает ком в горле. — Ты ведь придёшь ещё?

Она быстро кивает и, заправив за ухо прядь волос, спрашивает:

— Если найду убийцу, я пройду испытательный срок?

Герберт, поперхнувшись, закашливается. Но быстро берёт себя в руки, не желая привлекать к себе лишнее внимание Бернарда.

— Милая… Что? Не думай даже! Ты и так прошла, — шепчет. — Считай, что ты и так прошла. Разве что, — хитро сужает глаза, — если… не боишься крови, может, поможешь мне кое с чем?

— Конечно.

Герберт садится как бы боком, чтобы Элис могла присесть за его спиной, и стягивает с раненого плеча рубашку.

— Посмотри, пожалуйста, проверь как-нибудь, не остался ли в ране осколок. Сможешь?

— Да, я раньше работала в лавке мясника, — легко отвечает она.

Раны его выглядят страшно. Непонятно, почему их оставили в таком состоянии. Ведь, как Элис предполагает, обычный человек уже давно бы умер. Приходится растянуть одну по краям, чтобы вглядеться при плохом свете.

И Герберт прилагает уйму усилий, чтобы не зарычать и не вскрикнуть, лишь звучно выдыхает сквозь стиснутые зубы.

— Кажется, что-то вижу…

Элис приходится засунуть ногти в рану, чтобы достать…

— Да, — улыбается, — это не кость.

Осколок пули.

Герберт коротко вздрагивает, шипит, но затем довольно быстро расслабляется. Насколько это возможно в его ситуации.

— Ты, — выдыхает, — принята… на работу. Жалование… тебе повышу. Если… выберусь.

— Вы правда… не делали этого? — спрашивает Элис шёпотом.

— Чего не делал? — не понимает он, пытаясь незаметно для неё отдышаться.

Всё же волк волком, мужчина мужчиной, а больно…

— Ну…

— Она проводит большим пальцем по собственной шее, выразительно выгибая бровь.

И Герберт качает головой.

— Нет… Хотя я сам уже почти в это поверил. Но, нет, Элис. Я бы не стал.

Она касается пальцами его головы и кивает:

— Хорошо, тогда я вычеркну вас из списка подозреваемых.

Он улыбается ей.

— Забавная, мышка… Не вмешивайся в это дело, я не прощу себе, если с тобой что-то случится. Поняла?

— Я должна защищать замок, но я не его хозяйка. Вы — Оуэн, и вы должны быть дома.

Он вдруг понимает, что боль в плече почти угасла и даже кровь перестала идти из раны.

Герберт усмехается про себя, решая, сказать Элис или нет, что дар её заметил едва ли не сразу, как она появилась в замке. И всё-таки просто произносит, тихо и устало:

— Спасибо…

Он собирается сказать что-то ещё, но его прерывает Бернард:

— Мне уже пора уходить. Вы закончили? — заглядывает он к ним.

— Я скоро приду ещё, — улыбается Герберту Элис.

— Я буду ждать, — роняет он, провожая её взглядом.

***

Дина всхлипывает и стучит затылком о дверь. Тихо-тихо, безнадёжно, устало, тоскливо.

Как вдруг по другую сторону красным всплеском звучит голос:

— Кто ты такая и чего хочешь?

Мужской. А потому Дине тут же становится неловко, полные щёки вспыхивают. Одно дело, если бы её в таком виде — зарёванную, сопливую с грязными ботинками увидела какая-нибудь экономка, совсем другое — мужчина.

Но, наверное, это слуга. И если он и подумает что-то, то явно не станет выказывать своих мыслей.

Она всхлипывает и поднимается, отряхивая… брюки. Вельветовые брюки. Родители убили бы её за эту выходку, но какая разница?

— Дина Картер…

— Картер, — выдыхает кто-то громко. Человек, видно, стоит совсем близко к двери, возможно, уткнувшись в неё лбом, и это как-то смущает. — Фамилия первой жертвы, не так ли? Девушка устроилась на работу гувернанткой, и в первый же вечер… Ей не повезло.

Какое-то онемение проходит, под рёбрами снова вспыхивает яркая, клокочущая ненависть.

Дина долбит ботинком в дверь.

— Я её сестра! Она была… была хорошей… — крики рождаются и умирают в глубоких всхлипываниях. — Она не заслужила этого… Я так хотела её увидеть… Впустите меня!

— Зачем? — голос хрипловатый, но красивый.

— Потому что! Потому что я хочу спалить этот замок! Уничтожить его! — рычит Дина. — Это злое, ужасное место! И… — шепчет уже совсем тихо. — Мне некуда идти.

— Я тоже не прочь сжечь здесь всё дотла! — голос звучит так весело, что Дина пугается и отступает на шаг.

А что если тот мерзкий человек сбежал из тюрьмы? Что если он откроет сейчас дверь и утащит её в обитель мрака и ужаса?

— К-кто вы?

— Я… Я призрак этого замка! Его узник. Ты всё ещё хочешь, чтобы я открыл тебе дверь, дорогуша?

***Бернард уже видит крышу своего дома и по сердцу разливается тепло, а ноги начинают гудеть от усталости, словно можно уже подпустить к себе слабость и готовиться к отдыху.

Казалось бы, что он делал всё это время? Так, поговорил с некоторыми людьми, подежурил в участке, думал над делом Оуэна… А в голове шумит и тело ломит, словно он сутки напролёт собственноручно ловил и сажал за решётку преступников. Смешно… И печально — видно, возраст таки даёт о себе знать.

Впрочем, подбирается он, выпрямляя спину, Бернард ещё очень даже ничего собой!

— Ай, — отмахивается он мысленно от этих размышлений. И перед кем бодрится, зачем?

Хотя, лучше не задумываться, иначе придётся признаться себе, что сейчас он готов ухватиться за любую тему, лишь бы отвлечься от беспокойства за Людарика.

Совсем пропадает мальчишка…

Бернард тяжело вздыхает.

Но мысли уже начали свой хоровод и остановить его нет сил.

Ведь талантливый, пусть и дурной с виду, молодой, красивый, перспективный, из хорошей семьи, со связями. Чего ему не живётся-то радостно?

Бернард ступает в лужу и следующие пару минут пытается стряхнуть с носка ботинок вялый, коричневый кленовый лист.

Или алкоголь виной всему? Да Людарик на самом деле не так и часто себе позволяет лишнего, только когда его охватывает эта всепоглощающая тоска. Или всё же тоска не причина, а следствие?

— И дядю не боится-то своего… — ворчит Бернард, подходя к переулку, за которым находится его улица.

Градоначальника уважают и слегка опасаются многие. И, казалось бы, Людарик должен ходить по струнке, но…

— Что имеем, то имеем…

Переулок — узкая улочка с каменными стенами, заросшими плющом. Дорога сплошь песок с камнями, из-за которых каждый шаг отдаётся хрустом и шуршанием.

Бернард замирает, понимая, что слышит не только свои шаги, и оборачивается.

Взгляд улавливает, почему-то, лишь чей-то мелькающий перед его лицом длинный шарф. Кто-то бросается в сторону, поднимая пыль на дороге.

А затем Бернард ощущает, как в глазах блеснула молния, а затылок разгорается от резкой боли.

Он, качнувшись, хватается за стену.

— Й-я слышал, — звучит позади чей-то голос, — вы… Не отступите. Так умрите!

И Бернард падает, получив в спину удар ножом, но прежде, чем его поглощает тьма, переворачивается и видит над собой знакомое лицо…